ЗОЛОТЫЕ РУКИ
Третьи сутки подряд техник звена техник-лейтенант Иван Сорокин не уходил с аэродрома. Только ввели в боевой строй "21-ю", как с задания изуродованной вернулась "24-я". Ну что же делать? Надо опять оставаться на ночь: к утру машина во что бы то ни стало должна быть готова к вылету! Сейчас, в разгар Духовщинской операции, каждый самолет, как заметил на разборе командир, "на вес золота".
Сорокин внимательно осмотрел искалеченный штурмовик. Повреждений оказалось больше чем достаточно. Нужно заменить лопасть винта, масляный радиатор, выправлять погнутые тяги, латать пробоины...
- Не везет нам с тобой, Михаил Петрович. Придется вновь основательно потрудиться,- с досадой сказал Сорокин своему верному другу технику Чурбанову.
- Придется - так придется. Не привыкать! Нам ведь с тобой, Иван Степанович, и потруднее приходилось. Помнишь Мигалово?...
Как же не помнить! Лютой - самой лютой из всех военных зим - была первая военная зима: морозы доходили до сорока. Бывало, стоило прикоснуться к металлу рукой, и пальцев уже от него не оторвать. Ну а ведь в рукавицах или перчатках не всякую работу на самолете можно выполнить. Приходится и пальцев не жалеть: выпускать-то машины в боевые полеты, несмотря ни на какие морозы, требовалось. Если даже самолеты почему-то и оставались на стоянках, то механики через каждые десять-пятнадцать минут вынуждены были прогревать моторы. Не ровен час - разорвет радиаторы.
Иван Сорокин и Михаил Чурбанов в ту первую военную зиму поражали всех сослуживцев выдержкой и самообладанием.
Главное - никогда не подавали они вида, что им тяжело. Были моменты, когда, казалось, всякому терпению приходил конец, но всё тогда .друзья перебороли.
Мигалово, как, впрочем, и любой фронтовой аэродром, лишь условно, с большой натяжкой можно назвать аэродромом. Ничего же, абсолютно ничего здесь не было! Ни ангаров, ни мастерских, ни подсобных помещений, ни сколь-нибудь приличных механизмов для ремонта техники.
В военную пору взлетно-посадочными полосами для штурмовиков служили, как правило, вынужденно заброшенные колхозные поля. Разравнивали их, укатывали и трамбовали. Все остальное - КП, каптерки, землянки для личного состава, игравшие одновременно и роль бомбоубежищ, сооружались обычно руками самих авиаспециалистов да тружеников БАО (батальонов аэродромного обслуживания). Сколько земли-то перекопали за войну солдаты авиации! Пожалуй, не меньше, чем
бойцы пехоты.
Вот так-то и рождались фронтовые аэродромы... И сегодня на таком же примитивном, как Мигалово, аэродроме Сорокину и Чурбанову было нелегко. Не мучили, правда, холода: на улице душное лето. Но зато всю ночь завывали над их головами в небе проклятые "юнкерсы". А маскировка-то не ахти какая надежная: повешен над самолетом брезент - и всё. Без лампочки же переноски работать невозможно: на ощупь тонкую операцию не выполнишь.
Ну а как знать, что за цель ищут гитлеровские бомбардировщики? Может, именно по аэродрому и хотят ударить.
Однако ни Сорокин, ни Чурбанов не думали в эти минуты об опасности. Отсиживаться в укрытии - нет времени. Мысль у них была одна: к рассвету ввести в строй "24-ю". И конечно же, друзья справились с поставленной задачей.
Командир эскадрильи гвардии капитан Мусиенко Иван Александрович (сейчас он генерал-майор авиации запаса, Герой Советского Союза) был немного удивлен, увидев наутро готовым к полету поврежденный накануне штурмовик.
- Ну и золотые же руки у этих техников,- говорил он мне, восхищаясь работой своих подчиненных. - На твоем месте я бы непременно о них написал...
"Золотые руки". Хорошо сказано! Слова эти я и в самом деле вынес потом в заголовок своей корреспонденции и теперь, не смущаясь, называю ими очерк.
Правда, внешне руки авиационных специалистов - если уж быть до конца откровенным - произвели на меня другое впечатление. Они запомнились мне в мозолях, в ссадинах и царапинах. Но чудеса, поистине чудеса творили эти пропитанные маслами и обветренные всеми ветрами руки!
Мой старый друг Витольд Горчак, с которым мне довелось еще до войны нести солдатскую службу, будучи авиационным механиком, не раз спасал свои самолеты, совершавшие вынужденные посадки вблизи передовых позиций. Там, возле линии фронта, доставалось нашему брату еще крепче, чем на аэродроме. Там ведь приходилось работать и под огнем противника.
Помню, однажды штурмовик, обслуживаемый Витольдом, не вернулся с боевого задания. Летчики видели: самолет перетянул на свою территорию, приземлился в расположении наших войск недалеко от переднего края.
- Делать нечего,- сказал мне Витольд.- Пойду к инженеру. Буду просить, чтобы меня послали к месту вынужденной посадки. Мой самолет - я и должен его выручать...
Горчак собрал необходимый инструмент и отправился в путь. К вечеру он уже отыскал тот район, который показали ему на карте возвратившиеся из полета летчики. Противник насквозь простреливал эту зону. Невзирая на беспрерывный огонь, механик добрался все же до своего "ила". Пощупал пневматики колес - целы. Потрогал элероны, стабилизатор - не заклинены. Проник, наконец, в кабину. Поработал рукоятками. Да, управление, конечно, действует ненормально. Где-то повреждено. Но где именно? "Колдовал" Витольд недолго. Долго-то и нельзя: угодит еще шальная пуля или осколок снаряда. Техническая хватка выручила и на сей раз. И оказалось, что осколком была перебита тяга управления.
К рассвету Витольд устранил неисправность. Утром отыскался и летчик: он получил небольшое ранение, и медики продержали его всю ночь в санбате. Повезло и в другом: подошло подкрепление, и немцы на этом фланге не смогли сдержать яростной атаки наших подразделений. Так перед носом у противника самолет отбуксировали на площадку, удобную для взлета. Вскоре крылатая машина взмыла в воздух.
В другой раз, помнится мне, пришлось Горчаку выполнять не менее рискованную операцию - вытаскивать самолет с минного поля. То было под Духовщиной.
Заглянул я как-то п личное дело другого замечательного труженика фронтовых аэродромов - Николая Михайловича Постникова. Заглянул и не удержался: сделал для себя кое-какие выписки. Одну из них я и хочу сейчас здесь воспроизвести.
"За время войны, - говорится в этом документе, - под его (Постникова.- Б. Ш.) руководством восстановлено 2 самолета в полосе окружения войск противником, 8 самолетов - под артиллерийским огнем, 24 самолета - на вынужденных посадках, 23 самолета эвакуировано с прифронтовой полосы..."
Стоит вдуматься в эти цифры - и нетрудно понять, сколько риска, самоотверженного труда за ними скрывается.
Вот лишь один характерный случай из его практики.
В тяжелые сентябрьские дни 1941 года самолет, обслуживаемый Постниковым, из-за сильных повреждений от зенитного огня противника сел в районе Ельни. Вместе со своими помощниками механиками Скоробогатовым и Сидоровым Николай Михайлович прибыл к месту вынужденной посадки. Огромных трудов стоило авиаспециалистам восстановить машину. Но пока они это делали, враг подошел к ним почти вплотную. Как быть? Оставлять самолет в исправном уже состоянии? Подорвать? Ни то ни другое не выход из положения. Боевая машина самим нужна, как воздух. Решили разобрать ее и эвакуировать на автомобилях.
Тут в самый, казалось бы, нужный момент подоспел инженер эскадрильи Черкунов. Но только авиаторы втиснулись со своей техникой в колонну отступающих автомашин, как на нее налетели вражеские бомбардировщики. К несчастью, при первой же атаке стервятников погиб инженер. Постникову вновь пришлось выполнять роль старшего. Под непрерывной бомбежкой двигались авиаторы со своим грузом в направлении Вязьмы. И тут - новая неприятность и неожиданность! Оказывается, Вязьма уже занята войсками противника.
Тронулись в объезд, южнее города. И здесь подстерегала беда - фашистский артиллерийский снаряд угодил в самолет. Так и не удалось спасти дорогостоящую боевую машину.
Теперь уже оставалась одна забота - выйти самим из окружения. Шли по ночам. Запасы продуктов истощились. Время от времени, проявляя известную осторожность, изможденные и голодные, заходили авиаторы в стоящие на их пути села.
Возле одной из деревень, оставив товарищей на опушке леса, Постников огородами стал пробираться к домам. Едва он приблизился к ближайшей от него избе, как позади - там, где находились его спутники,- раздались выстрелы. Вскоре Николай разобрался в ситуации:
мимо прошли автомашины с немецкими автоматчиками. Переждав немного, под покровом темноты Постников вновь вернулся туда, где должны были ожидать его товарищи, но не обнаружил их. Видимо, при появлении противника они укрылись в глубине леса.
Так и пришлось технику пробираться на восток в одиночку, иногда примыкая к группам вырывавшихся из окружения советских бойцов.
После месячной "лесной жизни" оказался наконец техник-лейтенант на подмосковном аэродроме. Не на том, правда, где базировался его полк, но нее же на своем, советском.
- Мой вид, естественно, сразу же привлекал внимание и вызывал определенную настороженность у авиаторов гарнизона,- рассказывал мне потом Постников.- Однажды увидел я: ведут по аэродрому под конвоем таких же бородатых, как я, первой, по только одетых в крестьянскую одежду. С трудом узнал в них Степана Сидорова и Петра Скоробогатова.
Как потом выяснилось, сослуживцы Николая попали в авиационный гарнизон несколько раньше него самого и соответствующие органы занимались установлением их личностей. Они, конечно же, сочли Постникова погибшим: слышали выстрелы и решили, что он убит.
Разумеется, вскоре во всем разобрались. Но дома мать пролила немало слез, получив извещение о без нести пропавшем сыне.
Да, не такая уж тихая и спокойная профессия у тружеников фронтовых аэродромов, как па черный иагляд может кому-то показаться! Ответственная и сложная у них работа. И когда я говорю об этом, мне всегда приходит на память небольшое, но очень емкое по смыслу стихотворение Самуила Яковлевича Маршака "Винтик":
Есть в самолете винтик,
сам но себе ничтожный.
Но вы этот винтик выньте,
И будет летать не возможно
Станочники, мелочи делая,
Решают судьбу самолета.
Зависит от мелочи
Целое,
От целого -
жизнь пилота!
Неспроста в первые же месяцы войны "Правда" поместила это стихотворение на своих страницах. Наш тыл, авиационная промышленность перешли на ускоренный выпуск самолетов. И надо было предпринять все необходимое, чтобы в спешке "станочники" не забывали о "винтиках". С полным же основанием можно адресовать эти строки и авиационным специалистам, имеющим дело с "мелочами", от которых зависит жизнь пилота.
Нет, не было в гвардейском полку, где служили Сорокин, Чурбанов, Горчак и Постников, такого случая, чтобы наземные труженики подвели летчиков! Любили механики самолет, с душой обслуживали его. Да и впрямь, до чего же чудная была эта машина - Ил-2! Скольким летчикам сохранила она жизнь. Кажется, все-то "тело" штурмовика изранено, весь-то он в пробоинах - огромные, чуть ли не в метр диаметром, дыры от прямых попаданий зенитных снарядов зияют в плоскостях и на фюзеляже, рваные листы дюраля, оттопырившись, снижают аэродинамические качества "летающего танка". А он держится в воздухе, и не только держится - прет и прет.
- Ну как же ты дотянул такую машину? - увидев
однажды исковерканный самолет, с изумлением спросил
я летчика Ивана Корчагина.
- Не я ее дотянул, а она меня. Спасибо ей: жизнью ей обязан,- вытирая белым подшлемником пот на лице, сказал он и вполне серьезно добавил: - Когда-нибудь, после войны, ей, наверное, памятник поставят...
Возращались иной раз на аэродром настолько изувеченные самолеты, что, казалось, их в стационарных мастерских не отремонтируешь; думалось: теперь уж их место на свалке. Но золотые руки авиаспециалистов, не знавшие усталости, брались за дело, и штурмовик, смотришь, опять оказывался в боевом строю.
Один мой старый знакомый, в прошлом известный авиационный командир, а ныне полковник в отставке, Герой Советского Союза Алексей Пантелеевич Шкулепов приехал как-то из своего Днепропетровска в Москву. Встретились. Разговорились. Конечно же, о фронтовой жизни вспомнили.
- А знаешь, что я думаю? - встрепенулся он, когда речь зашла о техниках.- Наши добрые помощники - авиаспециалисты в дело Победы-то внесли, пожалуй, не меньшую лепту, чем мы, летчики... И с этим нельзя не согласиться.
