СИЛЬНЕЕ "ГРАФА"
В первый же день моего приезда в Бежицу мой старый фронтовой друг Александр Михайлович Воробьев, с которым в годы Великой Отечественной войны нам довелось вместе служить в редакции "Советского сокола", стал знакомить меня с достопримечательностями города. Опытный военный журналист, он, уйдя в запас, осел здесь, на Брянщине, и теперь редактировал многотиражную газету известного всей нашей стране машиностроительного гиганта.
Мы вышли из его дома, что стоит на Ростовской улице, и завернули за угол, на Комсомольскую.
- Я понимаю, - говорил мне Саша (так я привык его звать еще со времен нашей молодости), - что тебя нелегко удивить размахами строительства, памятниками архитектуры, всякими знаменитостями. В этом отношении вы, москвичи, народ избалованный. Да и вообще, где только, наверное, тебе за свою жизнь бывать не до водилось. Но...
Он не успел закончить фразы, как я, заметив впер-еди скульптуру, установленную на высоком основании, невольно И, может, не совсем тактично прервал его:
- Постой, постой, что это там вдали виднеется? Вроде бюст летчика? - сыпал я - вопросами.
- Почему "вроде"? - поддразнил меня друг. Он придержал меня за руку, чтобы я не приблизился к сооружению и не прочел неразличимую отсюда надпись, и стал учинять мне своего рода экзамен.
- Биографии летчиков - дважды Героев, видно, плохо усвоил. Ай-ай, какой конфуз!
Признаться, сначала я растерялся.
- Наверное, это Павел Камозин, - после некоторой паузы нерешительно промолвил я.
- Ну что ж, пятерка с минусом! Минус - за неуверенность, - пошутил Саша.
Камозин! Еще на войне впервые довелось мне услышать эту фамилию. Хотя сражался он далеко от техмест, где проходили мои с Воробьевым фронтовые дороги, и не встречался в ту пору на нашем пути, но донеслась тогда и до нас весть о его подвигах. Правильноговорят: слава не знает границ.
Наиболее примечательно в боевой биографии Павла Михайловича, пожалуй, то, что репутацией отменного летчика-аса он пользовался не только среди друзей, но и среди врагов. Такого жару задавал он фашистским молодчикам в крымском небе, так он им насолил, что они вынуждены были признать его "звездой первой величины". В боях за Севастополь, например, эскадрильякапитана Камозина сбила шестьдесят четыре вражескихсамолета. Из них девятнадцать комэск уничтожил лично.
Гитлеровское командование взяло под особый контроль нашего отважного воздушного бойца. Одному изматерых фашистских асов, действовавшему под кодовой - и наверное, нравившейся ему самому - кличкой"Граф", поручили выследить Камозина и расправитьсяс ним. "Граф" действительно был ловким, изощренным и хитрым воякой. Он служил в особом подразделении так называемой "бриллиантовой" эскадрилье, подчинявшейся непосредственно Герману Герингу. Позднее"Граф" командовал авиационной школой, где проходили переподготовку лучшие немецкие летчики, прибыв авшие с фронтов.
Камозин знал, что к нему "приставлен" такой зубр. Тем не менее он не только не избегал встречи с воздушным пиратом, а даже скорее наоборот - ждал, когда такой случай представится.
Наши солдаты и офицеры, постоянно дежурившие на станциях наведения, как, впрочем, и немецкие наводчики, по голосам различали находившихся в воздухе летчиков. Ну и, разумеется, угадывали они прежде всего асов. А уж самоуверенный баритон "Графа" они распознавали запросто среди сотни голосов, которые слышались в эфире.
Однажды под вечер Камозин с четверкой возвращался с задания на аэродром. Первая пара уже пошла на посадку. На последнем кругу находился и Камозин с напарником. Еще несколько мгновений - и он должен был выйти на посадочную прямую, как вдруг в наушниках раздался взволнованно-сдержанный голос наводчика:
Внимание! Внимание! В воздухе - "Граф". В воздухе - "Граф".
Да, это был он. Фашистский ас находился в более выгодном положении. У него - высота. У него, очевидно, и достаточный запас горючего, боеприпасов. У него, надо полагать, не растрачена пока и энергия. Чувствовалось по всему, что "Граф", как матерый хищник, собирался нанести удар в спину. Он ведь не первый день выслеживал русского летчика и старался улучить момент для успешного осуществления своего замысла.
Все это быстро прикинул в уме Камозин. Но не покидать же ему поля боя! Выход один - принимать вызов. Капитан еще соображал, какой маневр ему предпринять, а "Граф", пользуясь преимуществом в высоте и скорости, уже переложил самолет на крыло и ринулся в атаку. И тут мгновенно пришло решение: Камозин дал полный газ и бросил машину навстречу противнику, чтобы ударить по нему снизу, в наиболее уязвимую часть фюзеляжа. Первые залпы "Графа" пошли значительно выше цели. Гитлеровскому летчику, всегда отличавшемуся меткой стрельбой, на сей раз не удалось довернуть машину: огромная скорость заносила ее. Просто не ожидал поначалу "Граф", что из-за хитроумного маневра советского летчика у него сорвется первая, всегда самая результативная атака. Проскочив, немец стал опять набирать высоту. В эти считанные секунды капитан успел занять наилучшую позицию и перехватить инициативу. Схватка продолжалась совсем недолго. В какой-то миг Камозин поймал вражеский самолет в перекрестие прицела и нажал на гашетки. Знаменитый фашистский ас на том и отвоевался.
Этой памятной встрече с "Графом" предшествовало, между прочим, одно примечательное событие.
В районе Керчи и Эльтигена, еще занятого противником, высадились советские десантники. С боем захватили они небольшой плацдарм - километра два вдоль берега и метров девятьсот вглубь. Этот отвоеванный у гитлеровцев клочок земли простреливался чуть ли не насквозь. И немцы всячески стремились спихнуть горстку храбрецов в море. Над плацдармом появились даже бомбардировщики "хейнкели", которых вроде бы до этого никто и не видел у гитлеровцев на крымских аэродромах.
В последний день 1943 года Павел Камозин и его постоянный ведомый Владимир Ладыкин вылетели на разведку. Перед ними стояла задача - установить место базирования вражеских бомбардировщиков.
Когда наши летчики уже возвращались на аэродром, где-то над селом Синий Колодец они заметили двухмоторный транспортный самолет, идущий, как на параде, под эскортом шестерки "мессершмиттов".
"Наверное, важный груз доставляют,- подумал Камозин.- Неспроста же такое мощное прикрытие!"
Решение атаковать с ходу созрело у капитана сразу. Передав ведомому команду, Камозин на огромной скорости устремился на цель. Гитлеровские летчики-истребители не успели опомниться, как длинная очередь прошила охраняемый ими самолет. Задымив, он неуклюже перевернулся и беспорядочно пошел к земле.
Ввязываться в бой не имело смысла - горючее и боеприпасы были на исходе, и Камозин с напарником, пользуясь наступившей темнотой, скрылись от противника. Дерзость, с какой действовал советский ас, привела фашистов в растерянность и смятение. Когда же они спохватились, было поздно - след, как говорят, простыл.
Вскоре по данным советской разведки стало известно, что на борту сбитого Камозиным вражеского самолета находилось восемнадцать гитлеровских генералов. Они везли с собой Железные кресты, которые сам фюрер приказал им вручить в частях отличившимся фашистским воякам. Обстановка заставляла немецких военачальников "поднимать дух" у подчиненных. И вот вместо запланированных новогодних торжеств, вместо наград - траур. Вольтой переполох вызвала в стане врага гибель высших поенных чинов!
Собственно, тогда-то "Графу" и было дано задание - уничтожить во что бы то ни стало русского аса, который принес самой ставке Гитлера столько неприятностей. Но и мстителя "Графа" (а его из-за этого перебросили на южный участок фронта) ожидала участь тех генералов-неудачников,
Ошеломляюще дерзкими атаками капитан Камозин часто застигал своих противников врасплох. Он в совершенстве владел техникой пилотирования истребителя и умел из многочисленных фигур высшего пилотажа выбрать в любой момент боя самую выгодную именно для сложившейся ситуации. Самолет покорно подчинялся его воле, летчик словно сливался с машиной, и для него не составляло особого труда найти нужную долю секунды, чтобы прицелиться и открыть огонь. И главное - ему, как и всякому искусному мастеру воздушного боя, удавалось поражать цели с первой атаки. Словом, он несомненно обладал хваткой аса. Казалось, сама природа одарила его всеми незаурядными качествами истребителя.
Как-то раз Камозину со своей пятеркой пришлось сразиться с двадцатью семью "мессершмиттами". Первым же залпом капитан поджег самолет ведущего. Оставшись без командира, немцы заметались и своими маневрами стали мешать друг другу. Ни одна из их попыток занять исходное положение для атаки не увенчалась успехом.
Камозин же удачно руководил боем. Когда какой-нибудь вражеский летчик допускал малейшую оплошность и отрывался от группы, капитан тут же приказывал одному из своих ведомых атаковывать оказавшуюся в одиночестве машину. Восемь "мессершмиттов" уничтожили в том бою камозинцы, не понеся при этом ни одной потери.
Нет, не под счастливой звездой родился Павел Камозин, как это могло на первый взгляд показаться! Бывали в его боевой жизни и неудачи. Да еще какие! Приходилось тянуть за линию фронта в расположение своих войск объятую пламенем машину. Приходилось садиться на подбитом "ястребке" в море. Всякое случалось. Не знаю, как относился в свои комсомольские годы Павел Камозин к словам популярной песни нашей юности "И в воде мы не утонем, и в огне мы не сгорим", но в смысле его военной судьбы поэт оказался прямо-таки пророком. Он и впрямь и в воде не тонул, и в огне не горел.
...Мы долго стояли возле бюста Камозина. Перед мысленным взором, как в кадре, возникали картины из боевого прошлого советского летчика-аса.
Подошла группа ребят. Признаюсь, с любопытством прислушался к их разговору.
Вот это летун,- с нескрываемым восхищением заговорил паренек с копной пышных, слегка вьющихся черных волос. Подумать только: сорок восемь фашистских самолетоп срезал!
Не сорок восемь, а тридцать пять,- поправил тот, что бережно укладывал к мраморному пьедесталу букет полевых цветов.
Будешь еще спорить, я же сам читал...
Не так, значит, читал. А я его рассказ слушал. Выступал он у нас в цехе. К тому же, было бы тебе известно, он и сам-то в тридцать пятом году - когда ему, наверное, было столько же, сколько нам сейчас с тобой, - на нашем заводе слесарем работал. - В голосе парня нетрудно было уловить какое-то смешанное чувство гордости и зависти.
Рассудил споривших мой друг.
В общем-то, ребятки, вы оба правы. Сбил Камозин действительно сорок восемь фашистских самолетов, но из них лично - тридцать пять, а тринадцать - в группе со своими боевыми товарищами.
Мой "гид" снова встал возле меня.
А ты вот как думаешь, мой Валера почему в военные летчики подался? Супруга поначалу не очень одобряла его выбор. Мать, сам понимаешь, есть мать. И себе, отцу, я все заслуги в решении его судьбы приписать не могу. Он ведь тоже впечатлений об авиации постепенно набирался. Знаю, как и эти ребята, бывал он тут, на площади Ленина, не раз. Камозина и других ветеранов-летчиков на встречах тоже слушал.
Уж не прибедняйся и не скромничай: помню, и твои очерки о героях пятого океана Валерик читал с удовольствием,- вставил я.
Слушай, а у меня идея,- вдруг оживился Воробьев, как это бывало у него в моменты творческого вдохновения.- Все-таки тебе бы Камозина повидать надо. Простой он человек, собеседник приятный.
Вечером мы позвонили п Брянский аэропорт, где Павел Михайлович работал диспетчером (кстати, он и теперь там трудится), но нам сообщили, что он два дня назад уехал в отпуск. Ответ этот огорчил нас. Ну да что поделаешь!
И все же у меня осталось такое ощущение, будто я встретился со знатным героем-летчиком.
