ДВОЕ ИЗ ЛЕГЕНДЫ
В первую военную зиму авиация Калининского фронта совершила немало налетов на укрепленные позиции врага в районе Ржева. Сложными и опасными .были те полеты. Фашисты основательно прикрывали этот важный стратегический пункт от ударов с воздуха. Тут было сосредоточено огромное количество зенитной артиллерии, в небе почти беспрерывно рыскали вражеские истребители.
Редко удавалось нашим летчикам благополучно выходить из этого пекла. Помню, какие искалеченные машины приводили они на аэродромы. Подчас на самолетах не было, что называется, живого места. Некоторые и вовсе спешили приземлиться, едва перетянув через линию фронта.
21 февраля с боевого задания не вернулся экипаж командира 708-го бомбардировочного полка ^майора Мельника. Фашистские зенитчики сбили его над станцией Оленине.
Когда майор, чудом оставшийся в живых, опомнился от сильного потрясения, он увидел окровавленного лейтенанта Верыгина - комиссара эскадрильи, напросившегося в этот полет с командиром.
- Юра! - осторожно тронул его за плечо Мельник, еще не сообразив, насколько тяжело тот ранен.- Ты можешь идти? Можешь, спрашиваю?
Но лейтенант не мог не только двигаться, а даже ответить на вопрос командира.
Превозмогая боль, майор вытащил из кабины почти безжизненное тело Верыгина и взвалил на себя. Прикинув, в какой стороне находится линия фронта, он, пригибаясь под тяжестью раненого, шагнул в сторону от самолета. Шагнул - и тут же чуть ли ни по пояс провалился в снег. А кругом завывала свирепая поземка. "Черт бы побрал эту проклятую вьюгу!" - в сердцах выругался летчик. Он даже и не подумал, что такая погода сейчас только на руку им: если гитлеровцы предпримут поиск упавшего самолета, то нелегко будет обнаружить следы летчиков.
Падая и поднимаясь, Мельник едва волочил на себе лейтенанта. Сознание настолько затуманилось, что он не представлял уже ни времени, ни преодоленного расстояния. Мечтал лишь, чтобы скорее их укрыла темнота, скорее наступили бы сумерки и можно было бы сделать передышку.
Как прошла первая ночь и была ли она вообще - майор не запомнил. Вроде бы он ни на минуту не смыкал глаз. Да и в самом деле он не спал, а бредил. Ему вдруг почудилось, что его будит дежурный по полку. Он очнулся, осмотрелся - никого нет. Только теперь увидел, что находится в снежной пещере. Метель чуть было не засыпала их с лейтенантом. А сознание к Верыгину так и не вернулось.
Что же делать дальше? Не бросать же друга! И решил майор снова ждать темноты. Как-никак, а ночью больше шансов остаться не замеченным противником. Тем временем вьюга усилилась. За ее воем не прослушивались ни ружейные выстрелы, ни орудийные залпы. А враг, конечно, где-то близко и может в любой миг обнаружить советских летчиков.
Далеко ли они ушли от места падения самолета? И на этот вопрос майор не мог себе ответить.
Следующей ночью был преодолен километр, а может быть, и больше - кто знает. Невероятно тяжелым казался Мельнику каждый шаг, нестерпимо болели ноги.
Дни сменялись ночами. По смутным подсчетам Мельника, шли уже седьмые сутки. Лейтенанту становилось все хуже и хуже. Вконец измотался и командир. Собрав последние силы, он вылез из ямы, чтобы хоть в какой-то мере оценить обстановку. Может, на счастье, близко свои, советские люди, может, недалеко какая-нибудь деревня. Майору удалось проползти совсем немного, и он почувствовал полное изнеможение. Сил больше не было. Полежав несколько минут на снежной целине, он понял, что надо во что бы то ни стало вернуться в укрытие.
А потом Мельник впал в беспамятство... Очнулся - он на дне ямы. Взглянул на лейтенанта - у того нет и признаков жизни. Майор взял его за руку - пульс не прощупывался.
Ранним утром небольшую деревушку Черемушницу в Калининской области покинул немецкий карательный батальон. Утихли беспорядочная стрельба, рев грузовиков, истошные крики оккупантов. Жители вздохнули свободнее. А Тоня Одинцова по этому поводу даже прибрала свою избу. Достала из подполья припрятанную капусту и несколько картофелин, затопила печь.
За столом сидел хозяин дома, Иван Данилович. Невеселая дума обуревала его: "Когда же всему этому конец? Неужели проклятые опять придут?" Родного брата его, Василия, повесили, и у Данилыча кипело на душе.
- Ты что все поглядываешь, аль думаешь Вера сейчас вернется? - оторвался старик от своих мыслей.- Да она, небось, еще не скоро: не так же давно ушла.
Тоня сосредоточенно смотрела в окно и даже не расслышала отцовского вопроса.
- Ой, папаня, какой-то странный человек идет сюда. Идет, словно пьяный: падает и поднимается, падает и поднимается!..- воскликнула Антонина и тут же не совсем решительно добавила: - По одежде-то вроде бы как летчик.
- Ну подумай только, откуда в такой глухомани взяться летчику? Чай, аэродрома-то нет поблизости,- проговорил Данилыч, а сам, кряхтя, поднялся из-за стола и шагнул к окну.
Отраженное на снежных увалах солнце сверкало мириадами искр. Вглядываясь вдаль, старик невольно щурил глаза.
Тем временем дочь, повязав теплый полушалок, бросилась в сени. Быстрые, как молнии, догадки мелькали в ее сознание. Но главное она уловила сразу: той, русский человек на грани жизни и смерти.
Стремглав Тоня выскочила на крыльцо. Теперь она не сомневалась: да, это летчик!
Нежданный гость смотрел на нее лихорадочно горящими, воспаленными глазами.
- Мне только попить, попить, дорогая...- не проговорил, а скорее прошептал пришелец.
Антонина беспокойно посмотрела вдоль улицы, где у железнодорожного переезда, не обращая внимания на то, что делается у домиков на отшибе, оживленно беседовали двое немецких часовых.
- Да проходите же быстрей! - торопила молодая хозяйка. И, взяв его за локоть, помогла взобраться на крыльцо.
Вошедший долго и жадно пил ледяную воду. Чувствовалось, что человек истощен до предела. Он не успел еще ничего сказать, как Антонина, будто прочитав его мысли, проговорила:
- Давай-ка, папаня, скорее свою рубаху да штаны, его переодеть надо.
Тоня понимала: немцы могут нагрянуть с минуты на минуту.
Нелегко было стащить унты. Но теперь уже сам летчик подгонял Антонину. Морщась от боли и стиснув зубы, он то и дело шептал: "Да тяни же сильнее, тяни!.. Не обращай на меня внимания..."
Когда наконец удалось скинуть унты, хозяйка аж ахнула: шерстяные носки, пропитанные кровью, и раздробленные ступни слились воедино. Не сказала, а лишь подумала: "Как только передвигался?"
Немедля она уложила раненого на топчан за печкой, покормила горячими щами. А потом произошел короткий разговор, без которого, наверное, не выжить бы майору Мельнику в оккупированной немцами деревне. Отныне не было майора Мельника, сбитого над полем боя огнем вражеских зениток, а был Савелий Федорович Краевский - супруг Антонины Одинцовой, работавший у "красных" на строительстве оборонительных сооружений.
Несколько суток фашисты не появлялись в доме, где в полубредовом состоянии, казалось, умирал советский летчик. Но дней через пять вечером в избу Одинцовых вломился верзила. Воровато осмотрелся по сторонам, отодвинул стволом автомата занавеску, заглянул за печку и высоко поднял брови:
- О, русский партизан?
Между гитлеровцем и раненым решительно встала Тоня.
- Тебе, видать, и во сне-то партизаны снятся! Муж мой, понимаешь, муж мой вернулся.
Немец молча ушел, а спустя полчаса заявился комендант с переводчиком, врачом и двумя солдатами. Подняв головы, выставив вперед острые кадыки, автоматчики застыли у дверей.
Комендант долго и дотошно допрашивал неподвижно лежавшего с полузакрытыми главами Мельника.
- Ну, кто может подтвердить, что он не врет и ты не брешешь? - спросил наконец гитлеровец, обращаясь уже к Антонине.
- Мы все время жили во Ржеве,- не смущаясь, проговорила хозяйка. - После свадьбы-то здесь, в деревне, были всего один раз. Но вот, по-моему, соседка Дарья Гордыбаева должна знать, что он мой муж: она тогда его, кажется, видела.
- Ну-ка, быстренько приведи сюда эту тетку, - скомандовал комендант солдату.
Через пять-шесть минут в избу под конвоем вошла Дарья.
- Скажи-ка, голубушка, что это за человек? - язвительно спросил фашистский молодчик, показывая на Мельника.
- Дай-ка я, господин начальник, посмотрю на него как следует. Может, я его и не знаю.
- Смотри! Кто тебе не дает: для того тебя и позвали.
- Так это же ейный мужик, господин комендант. Муж ее,- наивным голосом, стараясь не выдать притворства, проговорила Дарья. - Вот только имя его запамятовала.
И, повернувшись к Антонине, как ни в чем ни бывало спросила:
- Савелием же его, кажется, величают? Савелием, по батюшке Федоровичем?
Антонина утвердительно кивнула головой.
Только после этого комендант вроде бы успокоился и приказал врачу осмотреть больного.
Приподняв ветхое одеяло, врач брезгливо взглянул на травмированные ноги. Внизу они почернели и распухли до такой степени, что потеряли форму ступней. "Помощник смерти" махнул рукой и что-то скапал на своем языке офицеру. И хотя переводчик не перевел этих слов, по жесту врача можно было легко догадаться: русский не жилец на этом свете.
Предположение немца-врача, однако, не подтвердилось. Тот же лютый февральский мороз, который так беспощадно уродовал раненные осколками зенитного снаряда ступни, видимо, "позаботился" о человеке, тщательно продезинфицировал раны и таким образом предотвратил гангрену.
И все же с каждым днем боли усиливались. Майор понимал: надо ампутировать ступни. Подозвав как-то Антонину, он сказал:
- Всякому терпенью есть конец. Один выход: надо отнимать ступни.
Хозяйка испуганно подняла глаза.
- Кто же вас станет оперировать?
- Режь сама, выдержу,- решительно сказал Мельник.- Хуже, если за нож возьмутся немцы: хоть и специалисты-хирурги, но что для них моя жизнь-то...
И вот женщина, никогда до этого не видевшая операции, обыкновенным кухонным ножом отрезала летчику ступни. Единственным медикаментом для лечения был неизвестно откуда добытый гусиный жир.
...За окном прозвенела капель, отшумела весна. Вслед за ней наступило знойное лето. Где-то мимо прикованного к постели летчика мчится тревожная жизнь, а совсем рядом в мундире жабьего цвета ходит смерть. Гитлеровцы не забывали о "муже" Антонины. Особенно возросла опасность, когда вблизи деревни была обнаружена летная амуниция.
Так миновал долгий и тревожный год. Все наглее бесчинствовали фашисты в Черемушнице. Маршевые роты, проходившие через деревню, разграбили все, что можно было грабить.
Однажды в первых числах марта 1943 года Антонина проснулась от странного грохота. В радостном предчувствии выбежала на крыльцо. Смотрит, по улице прямо из полыхающей утренней зари шагает с автоматом наперевес человек в ватнике защитного цвета. На плечах непривычные погоны. На ушанке алеет звездочка. Приблизившись, солдат задорно спросил:
- Немцы есть?
Тоня отрицательно покачала головой. По ее щекам текли слезы, но она не вытирала их. Майора Мельника направили в госпиталь в город Иванове, где он перенес еще две операции и пролежал целый год. Два месяца осваивал протезы.
После выздоровлении поехал он в Москву, к авиационному начальству.
- Что ж, повоевал, товарищ майор, спасибо за это! А теперь пора и на отдых,- сказали ему в управлении кадров.
- Рано, товарищи, списываете. Война-то ведь не закончена,- спокойно, но твердо возразил майор.
Возник в разговоре и вопрос о партийном учете. Мельник молча достал из нагрудного кармана потертый маленький листок: это была первая страница партийного билета.
- Значит сберегли? - с уважением спросил начальник и, не скрывая восхищения, сказал: - С тысяча девятьсот двадцать восьмого года в партии!
От авиационных начальников Мельник вышел совершенно успокоенным: в бумажнике рядом с новым партбилетом лежало направление в эскадрилью. Никуда больше не заезжая, направился прямо к месту назначения в Измайлово.
Наконец пришел день, о котором Мельник мечтал в бессонные ночи. Неуклюже занося ноги, забрался в кабину По-2. Обе руки положил на штурвал и долго смотрел перед собой затуманенным взглядом. О чем он думал? Какие картины мелькали перед ним? Об этом ведомо только ему.
Включил газ, затарахтел мотор. Радостно ощутил привычную слитность с машиной. Жизнь началась сызнова...
Какова же дальнейшая судьба людей, которых свела война?
Антонина Ивановна Одинцова работает на мебельном комбинате в городе Ржеве, недалеко от тех мест, где ей пришлось пережить ужасы фашистской оккупации. В начале 1967 года ушла она было на пенсию, но не усидела дома. Вернулась в родной цех корпусной мебели и по-прежнему работает станочницей. Антонина Ивановна - передовик социалистического соревнования, ударница коммунистического труда. За высокие производственные показатели ее неоднократно отмечали премиями.
А бывший командир авиационного полка Савва Маркович Мельник все послевоенное время жил на Украине. Его хорошо знали в организациях ДОСААФ Николаевщины: он вел большую работу по военно-патриотическому воспитанию подрастающего поколения.
31 декабря 1969 года жители города Первомайска проводили ветерана в последний путь.
"Савва Маркович и умер-то, как солдат-герой, выполняя очередное общественное поручение,- сообщил мне из Первомайска один мой знакомый.- Он выступал перед молодежной аудиторией, и ему вдруг сделалось плохо. Скончался в больнице от кровоизлияния в мозг".
Добрую память в сердцах людей оставил о себе мужественный летчик.
Ну а разве можно забыть благородный поступок простой русской женщины Антонины Ивановны Одинцовой?! Нет, такое не забывается! В 1965 году в честь 20-летия со Дня Победы Советское правительство наградило ее за спасение командира-авиатора орденом Отечественной войны I степени.
Я задал как-то Антонине Ивановне несколько банальный, но наверное, все же необходимый в подобных случаях вопрос:
- Скажите, пожалуйста, как вы теперь, спустя более чем тридцать лет, оцениваете свой поступок? Что побудило вас на подвиг?
И она ответила:
- Знаете, а я и не считаю то, что делала, подвигом. По-моему, так бы на моем месте поступил каждый советский человек.
