АВИАБИБЛИОТЕКА: СОМОВ С.А. В КРЫЛАТОМ СТРОЮ

Долгий путь на фронт

Повезло ли мне на переломе войны или нет, не берусь утверждать, но в первый год войны попасть на фронт мне не удалось, хотя мое заявление, так же как и других курсантов, после выступления по радио заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров СССР и Народного Комиссара по иностранным делам В. М. Молотова лежало на столе начальника школы.

Услышанное нами сообщение о войне мы по молодости лет еще не смогли сразу полностью осознать и дать оценку случившемуся. Лишь потом поняли, что впереди нас ждут тяжелые бои, огромные жертвы, море крови и океан страданий.

Я стремился на фронт, где уже сражались мои старшие братья: Григорий, Виктор и Иван. Лишь брат Василий не смог попасть на фронт: на вокзале директор Кузнецкого металлургического комбината (КМК) Белан дважды снимал его с поезда - нужны были опытные мастера. В цехах оставалась молодежь без опыта, а фронт требовал все больше и больше танков, орудий из стали; доброкачественная сталь особой закалки нужна была как воздух. И понимая это, рабочие завода день и ночь приближали победу, как могли. И как память их трудового подвига рядом с управлением завода на пьедестале стоит танк Т-34, прошедший по дорогам войны от Сталинграда до Берлина, изготовленный из стали завода КМК. Следом за братьями вскоре ушли на фронт зятья: Андрей и Владимир, оставив жен с малыми ребятишками. Войсковая часть, в которую был назначен зять Владимир, находилась рядом с нашей авиашколой в г. Бердске под Новосибирском. Во время нашей встречи он от матери и брата Василия передал мне привет и добрые пожелания, а после непродолжительной беседы сказал, что много сибиряков собираются отправить для защиты нашей столицы Москвы. К сожалению, это была последняя встреча. В октябре брат Василий в письме сообщил, что Андрей с Владимиром и наш брат Виктор погибли в жестоком неравном бою. Печаль и ненависть запали в мою грудь, но я верил, что мой бой не за горами. Он впереди. И уж непременно буду мстить за слезы матери и горе, которое принес нам враг. Тяжелые дни переживала страна, было холодно и голодно. Это чувствовали и мы курсанты. Тем сильнее было у нас желание скорее попасть на фронт.

Для полетов на скоростном бомбардировщике (СБ) меня зачислили в группу инструктора Чистосердова - выпускника этой школы. За два месяца в классах мы изучили самолет, инструкцию по эксплуатации и технике пилотирования и приступили к полетам. Но выпуск курсантов из школы затягивался из-за отсутствия бензина, который мимо школы прямиком поезд за поездом в цистернах доставлялся на фронт.

В этих условиях начальник авиашколы полковник Ванин принял решение: выпуск курсантов из школы производить отдельными группами по количеству доставленного бензина на склад.

И вскоре многих друзей, которые были выпущены в первых группах, мы проводили на фронт, ожидая своей очереди.

Наконец-то и наша группа успешно закончила последние полеты на СБ. Инструктор, поздравляя нас с окончанием программы обучения, сказал: "Ждите приказа по школе".

И в ожидании долгожданного выпуска мы не раз выезжали в госпиталь раненых фронтовиков, прибывших на лечение в наш сибирский городок Бердск. Это было первое знакомство с воинами, чьи судьбы были опалены пламенем войны. Мы выступали перед ними в клубе госпиталя со своим самодеятельным кружком, ходили по палатам, расспрашивая о том, как прошли первые бои с фашистами. Их рассказы не согревали нам души. "Где же, - думали мы, - те громогласные заявления Наркома обороны Ворошилова, что в случае войны мы врага будем бить только на его территории". А тут с первых дней войны не мы, а они у смоленских ворот бьют наши войска. И немецкий план "Тайфун", как смерч, сметая все на своем пути, приближается к столице нашей Родины - Москве. С болью в душе мы услышали слова политрука Клочкова: "Велика Россия, а отступать некуда - позади Москва!"

Но вот потянулись слухи, что на вещевой склад школы привезли офицерскую форму с красными, покрытыми эмалью, кубиками на петлицах.

- Оденем мы с тобой, Серега, офицерскую форму с "крабом" на фуражке и с "курицей" на рукаве, - сказал мой друг по аэроклубу Анатолий Торянин, - грудь колесом и рванем в клуб на танцы.

- Непременно, - улыбаясь, ответил я.

Наконец-то долгожданный день выпуска настал, и мы в приподнятом настроении стояли в строю.

- Хотелось бы мне, - сказал я другу, - чтобы мы вместе попали на фронт.

- Да и я желаю этого, - услышал я ответ, - и к тому же в одну часть, все-таки вместе веселей будет.

Но каково же было наше удивление, когда из приказа мы узнали, что выпускают нас не в звании младших лейтенантов, а в звании сержантов. Это было осуществлено по инициативе нового Наркома обороны Советской Армии Тимошенко, который доложил Сталину, что если из авиационных школ курсантов будем выпускать не младшими лейтенантами, а сержантами, то сэкономим средства для нужд фронта. На что было дано добро. Так прослужив два года, мы в кирзовых сапогах, поношенных гимнастерках и под "нулевку" постриженными волосами покинули школу. И сколько потом было выражено неудовольствия и сказано нелестных слов в адрес Тимошенко, который своим приказом ? 0362 многим летчикам испортил жизнь, незаслуженно унизил авиацию.

И второй удар - вместо фронта нас отправили служить в Забайкальский военный округ на аэродром у станции Белая под Иркутском, где базировался 23-й запасной авиаполк. По существу это был центр по переучиванию летчиков на более современные самолеты и формирования полков для их направления на фронт. Руководителем этого центра был генерал Савельев. Он с высокой ответственностью выполнял свои обязанности. Так, мои однокурсники Попов, Торянин, Ферубко на аэродроме Усть-Орда приступили к переучиванию на пикирующем бомбардировщике Пе-2 конструкции Петлякова, а я с Андуминым и Васильевым по личному желанию были зачислены в 64-й штурмовой авиаполк для освоения полетов на самолете Ил-2 конструкции Ильюшина, который вошел в историю как самолет поддержки наземных войск на поле боя. По боевым качествам такого самолета не было ни в одной армии мира. Он был вооружен двумя пулеметами у летчика и одним пулеметом сзади у воздушного стрелка, двумя пушками, четырьмя реактивными снарядами РС-82 и мог взять на борт до 600 кг бомб. Включение в боекомплект противотанковых авиационных бомб усилило его боевые возможности, и самолет Ил-2 стал грозой для фашистских танков. Недаром они наш штурмовик называли "черной смертью". Я был влюблен в этот самолет (он был легким в управлении и грозным в бою) и с большим желанием приступил к полетам на нем.

Но дефицит бензина и здесь нас преследовал. Полеты были редкими, а когда они состоялись, то мы снова начинали, что называется, "танцевать от печки": контрольные и несколько самостоятельных полетов по кругу или в зону, и снова сидим на приколе в ожидании бензина.

Такое топтание на месте приводило к тому, что даже опытные летчики утрачивали свои профессиональные навыки. Сошлюсь на один пример. Перегонку самолета из ремонтной базы в полк поручили опытному летчику капитану Момоту, который успешно, выполнив полет по маршруту, при заходе на посадку вместо выпуска закрылок. .. убрал шасси. И, не заметив этой нелепой ошибки, произвел посадку с убранными шасси. К счастью, посадочная полоса была грунтовая, а не бетонированная.

Жажда к полетам заставила нас изыскивать любые способы экономии бензина, хотя бы на один-два полета по кругу. С этой целью стоявшие на окраинах лесного массива наши "Илы" мы выкатывали всеми способами ближе к взлетно-посадочной полосе (ВПП), где, запустив двигатель и убедившись в его нормальной работе, производили взлет. Но с наступлением зимы по заснеженному полю без запуска двигателя на стоянке выкатить самолет ближе к ВПП было невозможно. Но есть такая поговорка: "Голь на выдумки хитра". И тут, не помню, кто-то из летчиков подал идею:

- А не использовать ли нам в качестве тягача того здорового колхозного быка, на котором местный мужик подвозил из леса дрова в гарнизон для отопления штаба, столовой и землянок.

Идея всем понравилась. И, недолго думая, с помощью хозяина и парашютных лямок мы запрягли этого бугая и, покрикивая, то "Цоб", то "Цобе" направили его по рулежной дорожке в сторону ВПП. И, хотя от этой затеи экономия бензина была мизерная, но все же полеты состоялись (и не один день), что поднимало наш авторитет среди рационализаторов полка. Но вот однажды наш "тягач" оглянулся назад и увидел вместо знакомого хозяина, сидящего на дровах, самолет Ил-2, который показался ему каким-то чудовищем, готовым вот-вот его задавить. Он с испугу, выпучив глаза и задрав хвост, так рванул в ближайший лес, что мы едва успели отрубить топором парашютные лямки и спасти самолет от неминуемого повреждения да и позора на нашу голову. Только через два дня мы вместе с хозяином отыскали быка в лесу. И выходит, что к авиации у каждого свое отношение. Одни возвышают ее, другие унижают, а третьи напрочь ее отвергают.

Но мы не падали духом, гордились своей принадлежностью к авиации и в землянке в три наката с оптимизмом пели:

"Все выше, и выше, и выше Стремим мы в полет наших птиц..."

В августе 1943 г. мы перебазировались в Бурятию на аэродром Хойт-Ага Агинского района. Здесь жизнь пошла веселее: начались полеты на групповую слетанность в составе звена, эскадрильи. Летали по маршруту с бомбометанием и стрельбой по макетам, выложенным на полигоне. Изучали информационные бюллетени, присылаемые с фронта, расширяя свой кругозор по способам и методам использования штурмовой авиации над полем боя.

Иногда в выходные дни коллектив охотников во главе с капитаном Юрченко выезжал на охоту в бурятские леса и к нашему рациону питания в столовой прибавлялось мясо зайцев, диких коз, кабанов. А однажды даже привезли четыре крупных барана: это буряты наградили бараном за каждого убитого волка, которые наносили большой урон местным жителям.

Неумолим бег времени. В буднях армейской жизни не заметили, как наступил 1944 г. Он ознаменовался тем, что в зимнем наступлении Советская Армия разгромила крупные группировки противника под Ленинградом и Новгородом, на правобережной Украине и в Крыму, очистила от врага значительную часть советской территории и вышла на государственную границу с Румынией.

Наша авиация, господствуя в воздухе, непрерывно поддерживала наступающие войска и наносила удары по коммуникациям и аэродромам противника. Все это мы узнавали из сводок Совинформбюро.

А в личной жизни этот год запомнился мне двумя неординарными событиями. Во-первых, в зимний холод однажды я чуть не отдал Богу душу. А произошло это так. Летчики по эскадрильно жили каждый в своей землянке. И в один из выходных дней я спросил своего командира звена Сорокина, не пойдет ли он на вечер танцев, которые организовывались обычно в летной столовой. Он был по возрасту старше нас и ответил коротко:

- Нет! - И, подумав, добавил, - я так натоплю печь, что спать будете без одеял. И действительно, когда вернулись, то одеял не потребовалось, и мы быстро уснули. А в середине ночи, не выдержав жары, я вышел из землянки и, тут же потеряв сознание, упал. Не знаю, сколько времени пролежал, но едва поднявшись и поняв, что случилось, вскочил в землянку, открыл настежь дверь и форточки окон. Выдвинув задвижку трубы и взглянув во внутрь печи, я увидел, как в ней синенькие зайчики огня прыгали по несгоревшим углям. Дежурный по полку срочно вызвал полкового врача Василия Поникоровского, который, увидев, что никто из летчиков с постели не мог подняться на ноги, сказал: "Ребята, вам оставалось жить полчаса. Скажите спасибо Сомову".

Так оплошность одного человека, едва не лишила жизни летчиков целой эскадрильи.

Второй эпизод этого года был радостным. В августе в дивизию прибыл полковник - представитель Ставки из Москвы - с целью проверки полков к их готовности направления на фронт.

"Наконец-то, - подумали мы, - и до нас дошла очередь". И нам была поставлена задача: выполнить полет по маршруту в составе полка с бомбометанием и стрельбой по целям, выложенными на полигоне.

Каждый из нас понимал, что путь на фронт будет зависеть от результата предстоящего полета, и потому мы прилагали все усилия, чтобы не ударить в грязь лицом. Накануне летного дня мы подготовили самолеты, сменили полетные карты и нанесли на них маршрут предстоящего полета. Вспомнили способы и действия штурмовиков по различным целям. И вот рано утром взвилась в небо зеленая ракета, и, сверкая в лучах восходящего солнца, один за другим пошли на взлет наши "Илы". Командиры эскадрилий Зачиналов, Даныпин и Чернов стройными рядами в пеленге на заданных дистанциях вели экипажи своих эскадрилий за командиром полка майором Деминым.

Незаметно пролетели два часа полета по маршруту. И вот перед нами полигон - завершающий этап нашего экзамена. Произведя бомбометание и стрельбу из всех видов оружия по целям на полигоне, мы после посадки на аэродроме с волнением ожидали результатов этого трудного как по исполнению, так и по психологическому воздействию полетного задания. И с каким восторгом мы возвращались с разбора полета, где представитель Ставки объявил, что наш авиаполк показал лучшие результаты по дивизии.

- Так что ждите приказа Наркома обороны о направлении на фронт, - сказал он и улетел в Москву.

Перед убытием на фронт нам присвоили офицерское звание - младший лейтенант, что было воспринято с огромной радостью. А вскоре за этим мы передали свои видавшие виды "Илы" в другие полки дивизии и со станции Чита эшелоном направились под Куйбышев (ныне Самара) для получения новых самолетов с завода.

На коротком митинге выступил командир полка майор Демин и от всего личного состава поблагодарил рабочих завода и колхозников Ивановской области, которые собрали личные средства и подарили полку 12 самолетов Ил-2. На этих самолетах потом воевала 2-я эскадрилья во главе с капитаном Даныпиным.

- Мы заверяем вас, - сказал командир полка в конце митинга, - что приложим все усилия к тому, чтобы умело использовать эти грозные машины в бою.

Облетав полученные самолеты на заводском аэродроме, мы перелетели в Московскую область в район города Киржач на полевой аэродром у села Слободка, где влились во вновь образованную 182-ю штурмовую дивизию во главе с генералом Шевченко - Героем Советского Союза, удостоенного этого звания за выполнение интернационального долга в Испании.

В состав дивизии вошли еще два других (397 и 539) авиаполка, прилетевших с Дальнего Востока. Месяц ушел на подготовку молодых летчиков, прибывших из летных школ в полк для пополнения. Особое внимание при тренировочных полетах было обращено на групповую слетанность в составе эскадрильи и полка, стрельбу и бомбометание по наземным целям. А для воздушных стрелков были проведены полеты со стрельбой по конусу.

В начале октября был назначен день вылета на фронт. В соответствии с установленными правилами при полете полков на фронт их лидировали опытные летчики-фронтовики, как правило, из числа руководящего состава полков и дивизий.

Это не означало, что наш командир не мог довести полк на прифронтовой аэродром. А дело в том, что присланные летчики имели уже боевой опыт, изучили обстановку в районе боевых действий и знали расположение наших прифронтовых аэродромов, что обеспечивало в случае ухудшения погоды или других непредвиденных обстоятельств посадку на любом из них.

Для лидирования нашего полка прибыл капитан А. Коломоец из прославленной 1-й штурмовой авиадивизии, прошедший путь от Сталинграда. Это был стройный, красивый, молодой летчик, грудь которого украшали четыре боевые награды. Он был мастером штурмовых ударов, о его подвигах мы знали из фронтовых газет. И хотя он был таким же по возрасту, как и многие из нас, но уже исполнял должность заместителя командира полка по штурманской подготовке, что видимо и определило решение послать его для лидирования нашего полка на прифронтовой аэродром. Встреча с ним произвела на нас, желторотых летунов, не нюхавших еще запаха пороха и дыма войны, глубокое впечатление. В наших глазах он выглядел героем. И мы с нескрываемой завистью рассматривали его боевые награды, и вместе с тем узнали, что путевку в авиацию он получил, как и мы, на комсомольском собрании да и летать начал на том же "кукурузнике" - У-2.

Вскоре он был удостоен звания Героя Советского Союза. И невольно зарождалась у нас мысль, что Героями не рождаются, а Героями становятся: стоит только проявить усердие, отвагу и любовь к Родине. Война еще не окончена, следовательно, и у нас есть время и возможность показать себя с лучшей стороны.

В назначенный день рано утром мы всем полком взлетели и, сделав прощальный круг над аэродромом, взяли курс на фронт. Количество бензина в самолетах позволяло без дополнительной посадки на других аэродромах выполнить перелет до заданного прифронтового аэродрома, но вскоре погода стала изменяться в худшую сторону. И когда пелена хмурых облаков непроходимой стеной преградила наш путь, мы вынуждены были произвести посадку на аэродроме вблизи города Смоленска, где пришлось и заночевать. На пути в город кто-то в шутку объявил, что ночевать будем в гостинице. Мы размечтались увидеть давно забытое нами: светлые комнаты, кровати с мягкими матрасами и теплыми одеялами, согревающими душу и тело. Но, чем ближе мы приближались к месту ночлега, тем все более таяли наши надежды об этом: как дым, как утренний туман. Фашисты сильно разрушили Смоленск при захвате и еще больше, когда вынуждены были его оставить. Нам пришлось ночевать в помещении, где мало было невыбитых окон, да и потолок был едва прикрыт, лишь на чистом полу лежали в ряд знакомые нам темно-синие набитые соломой матрасы, прикрытые серыми, изрядно потертыми одеялами.

Но за что я влюблен до сих пор в своих коллег-летчиков, так это за оптимизм и веселый нрав. Мы знали, что летим не к теще на блины, а на встречу суровым испытаниям на прочность, и тут, казалось бы, нет места для восторга. Но, увидев эту мрачную картину, не были обескуражены этим, а наоборот, крикнув разом: "У-р-а-а", камнем свалились на эти "мягкие" матрасы. Укрывшись одеялами и летными куртками в эту последнюю перед фронтом мирную ночь, мы уснули тем крепким безмятежным сном, как бывало в детстве, когда, наклонившись над кроватью, мать тихим и нежным голосом говорила: "Просыпайся, сынок, пора в школу". Но, увы, в это утро мы не услышали знакомый с детства голос любимой матери, а лишь громкий голос дежурного по полку: "Подъем!" И мы - враз на ногах, и поспешили на аэродром для продолжения прерваного полета в Каунас, где началась боевая летопись нашего полка, наполненная примерами мужества и отваги в борьбе с врагом.

В небе восточной Пруссии

Свой первый полет на боевое задание в крылатом строю штурмовиков я выполнил на 3-м Белорусском фронте в начале октября 1944 г.

К этому времени Советская Армия, изгнав немецко-фашистских захватчиков с родной земли, приступила к освобождению от фашистского ига народов восточноевропейских стран и разгрому фашизма в его собственном логове. В этих целях осуществлялся ряд взаимосвязанных стратегических наступательных операций на всем протяжении советско-германского фронта. Важное место среди них занимала Восточно-Прусская операция, к проведению которой привлекались 2-й и 3-й Белорусские фронты при содействии Балтийского флота.

3-й Белорусский фронт, которым командовал генерал армии Николай Данилович Черняховский, имел задачей разгром Тильзитско-Инстербургской группировки противника, а в дальнейшем - наступление на Кенигсберг и овладение этой крупной крепостью. Вот на этом участке фронта до окончания войны и пришлось действовать летчикам нашего авиаполка. Первый полет в район боевых действий совершила группа руководящего летного состава, в которую вошли: командир полка Демин, его заместитель Юрченко и командиры эскадрилий - Даньшин, Зачиналов и Чернов.

Успешно выполнив штурмовые атаки по артиллерийским позициям противника на подступах к Тильзиту и возвратясь на аэродром, они поделились своими впечатлениями от всего того, что увидели над полем боя и о тех тактических приемах, которые они применяли в этом первом боевом полете. Так началась боевая летопись нашего авиаполка, наполненная радостью побед и горечью потерь.

Помню, как сейчас, то раннее октябрьское утро, хмурые свинцовые облака, нависшие над аэродромом. Где-то там вдали за линией фронта глухо ухали взрывы бомб и раздавались прерывистые дроби вражеских пулеметов; туда нам предстояло лететь. Я стоял в кругу друзей, слушал предполетные указания нашего ведущего группы капитана Юрченко и с каким-то трепетом в душе думал о том, "...что день грядущий мне готовит..." И уж совсем не думал и не предполагал, что после окончания войны из этой группы останутся в живых только три летчика - Юрченко, Васильев и я.

Сурово нас встретило небо войны. Я с болью в душе вспоминаю, что за три месяца боевых действий в штурмовых атаках над полем боя мы потеряли десять летчиков и среди них командиров эскадрилий: Даньшина, Зачиналова и Чернова. Они сгорели в пламени войны.

Причин столь печального начала службы было много, но одну из них мы поняли сразу же в первых полетах: слишком малый у нас был налет часов на наших "илах". Так, если немецкий летчик перед прибытием на фронт имел налет на самолете не менее 200 часов, то мы имели не более 20. В первых боевых полетах я боялся сделать крен более 15 градусов, а в последующих полетах приходилось едва не переворачивать свой Ил-2 на спину, чтобы уклониться от огня зенитной артиллерии или направить огонь на цель, а с таким мизерным налетом это было не каждому под силу.

Немаловажную роль имела практика ввода летчика в боевую работу. Многие опытные командиры полков и дивизий давали молодому летчику, прибывшему на фронт, возможность изучать район полетов, задачи и способы действия полка по различным целям, после этого его включали на боевые задания в группу опытных летчиков. И в дальнейшем его участие на фронте планировалось по принципу: от простого - к сложному.

У немецких летчиков адаптация перед первыми полетами на боевое задание занимала по времени около полугода. Нам же война не давала времени для раскачки. Мы не только не успели познакомиться и изучить район боевых действий, но хоть как-то психологически настроить себя на те неведомые до сих пор полеты, где придется в полную силу испытать все свои физические и морально-психологические качества. Это приводило к тому, что при первом залпе огня зенитной артиллерии противника отдельные летчики при выполнении противозенитного маневра теряли своих ведущих групп и становились легкой добычей зенитной артиллерии или истребителей противника.

Чтобы поправить такое положение, перелетев полком на аэродром Лукша, расположенный ближе к линии фронта, руководство полка провело совместную конференцию с летчиками 805-го истребительного полка, который прикрывал наши экипажи при выполнении боевых задач. Вскоре после конференции по указанию командующего 1-й ВА генерала Т. Т. Хрюкина к нам на аэродром прибыла группа летчиков с командиром полка Смиль-ским из прославленной 1-й гвардейской штурмовой авиадивизии. Имея большой опыт со времен боевых действий под Сталинградом, они над аэродромом на своих "илах" показали нам и противозенитный маневр, применяемый при подходе к линии фронта, и работу по цели из боевого порядка "круг", позволяющего экипажам Ил-2 защищать друг друга от атак истребителей противника и одновременно наносить удары по наземным целям. В заключение показного полета они продемонстрировали нам также и уход от цели методом "змейка", что позволяло быстро собрать группу штурмовиков для возвращения на свой аэродром.

Проведенные эти и другие мероприятия положительно сказались в боевой работе. Наша подготовка к полетам стала более продуманной на земле, действия над полем боя - решительными и осознанными. Однако нелегко достигалась победа. Так, 17 октября 1944г. шестерка экипажей во главе с Беловым в районе Петраген, Хаутмандорф, при нанесении удара по скоплению техники и живой силы противника уничтожила: 6 автомашин, подожгла 7 построек и две роты пехоты.

На аэродром возвратились летчик Андумин с перебитой тягой элерона, Фролов с пробитой плоскостью, ведущий старший лейтенант Белов с поврежденным рулем глубины.

20.10.1944г. ведущий группы Лаврентьев во время выполнения боевого задания в районе Шталлупенен был атакован истребителями противника. Самолет получил большие повреждения и летчик произвел вынужденную посадку на поле.

26.10.1944 г. над полем боя зенитным снарядом был пробит насквозь фюзеляж самолета Ил-2, пилотируемого младшим лейтенантом Критским, при этом воздушный стрелок Чернышев был тяжело ранен. Но молодой летчик не растерялся. Проявив мужество и высокое летное мастерство, он каким-то чудом сумел довести самолет до аэродрома при сопровождении наших друзей-истребителей. При посадке хвостовая часть самолета отвалилась, а передняя часть, приподняв мотор вверх, пыталась, словно раненая птица, последним взмахом крыла подняться в небо. Подоспевшая скорая помощь доставила воздушного стрелка в армейский госпиталь.

В этот же день группа капитана Киласония в составе шести Ил-2 при подходе к цели в районе Модиттен была встречена сильным зенитным огнем. При произведении противозенитного маневра летчики Кирьянов и Филютин оторвались от группы. Этим воспользовались истребители противника, барражировавшие в районе цели.

Пара из них вывалились из облаков и атаковала самолет Кирьянова, но воздушный стрелок сержант Четвертаков встретил их огнем пулемета. В результате один ФВ-190 горящим рухнул на землю. Повторной атакой другим истребителем был ранен летчик Кирьянов, но он перешел на бреющий полет и был потерян противником, после чего Кирьянов произвел посадку на одном из ближайших аэродромов.

Летчик Филютин и его стрелок на аэродром не вернулись...

И вот новая боевая задача: нанести удар по танкам восточнее Тильзита. В люки наших "илов" загрузили противотанковые бомбы. Это было мощное средство борьбы с танками. Небольшая с виду, весом всего лишь 2,5 кг, одна такая бомба, попав в танк, прожигала броню и выводила его из строя. Гитлеровские танкисты, зная это, боялись наших штурмовиков: ведь каждый из них мог нести более сотни таких бомб.

Лишь только группа поднялась в воздух, как на горизонте появились истребители противника, и тотчас в наушниках раздался звонкий голос со станции наведения:

- Внимание! Внимание! В воздухе "худые"...

Так мы называли истребитель Фоккевульф-190.

Но мы были спокойны - нас прикрывали наши друзья-истребители 805-го авиаполка. С ними мы часто встречались на земле. Перед Восточно-Прусской операцией мы обсудили вопрос, как лучше осуществить предстоящие боевые действия. Эта встреча сближала наше боевое единство. Мы нередко над полем боя по голосу в эфире узнавали своих боевых друзей и вместе разделяли и успехи, и неудачи, стремились, чтобы последних было как можно меньше.

Перед глазами внезапно открылась панорама полыхающего города. Чувствовалось, враг упорно сопротивлялся на этом участке, пытаясь преградить нашим войскам путь к Кенигсбергу. Сюда стягивались крупные резервы живой силы и техники. Где-то рядом ощетинившись стволами приготовились к атаке немецкие "тигры".

Станция наведения помогла нам отыскать их:

- Танки слева за фольварком.

Прошли считанные минуты, и мы на своих грозных "илах" один за другим стали заходить на цель. От сброшенных бомб вспыхнуло сразу несколько "тигров". Затем летчики Кононов, Рыжов и Суханов зажгли еще четыре танка.

Вдруг раздался голос моего воздушного стрелка:

- Командир, из фольварка бьют зенитки!

Передаю это сообщение летчикам. Беляков и Машков тут же повернули свои самолеты в сторону фольварка. Через секунду, другую длинные очереди пулеметно-пушечного огня хлестнули по фашистской батарее. Затем заработали пулеметы воздушных стрелков. Таков уж неписанный закон летчиков: обнаружил вражескую зенитку, приложи все усилия к тому, чтобы подавить ее огонь и тем самым обеспечить выполнение поставленной задачи.

Вскоре зенитная батарея умолкла, однако, она успела повредить несколько наших самолетов. Особенно мы переживали за экипаж Васильева. На его самолете зенитным снарядом был поврежден фюзеляж, ранен воздушный стрелок Шеметов. Но летчик проявил исключительное мужество: он не только не отстал от группы, но в общем строю вернулся на аэродром, где стрелку была оказана медицинская помощь. Боевая задача в этот день была успешно выполнена.

К сожалению, на войне без потерь не обходилось. В те дни при выполнении боевого задания погиб наш командир эскадрильи капитан Виктор Зачиналов. А произошло это так: в одном из полетов мы поддерживали танкистов из 39-й армии генерала Людникова, которые, прорвав вражескую оборону, устремились на Тильзит. Надо сказать, что сопровождение танков требовало от летчиков особого искусства. С высоты под мощным огнем вражеских зениток нужно было уметь отличить гитлеровские танки от своих. Нередко приходилось снижаться до бреющего полета, чтобы не ошибиться и не ударить по своим, что считалось позорным для летчика и сурово наказывалось за это.

Немцы же, в свою очередь, старались ввести наших летчиков в заблуждение - при виде штурмовиков они иногда разворачивали стволы пушек в сторону своих войск. А с высоты полета создавалось впечатление, что это наши танки идут в наступление.

Погода в этот день была неважная. Свинцовые облака прижимали нас к земле, видимость плохая. Снизившись над танками, капитан Зачиналов едва успел по радио сообщить летчикам: "Это "Тигры"!", как залп трассирующих снарядов вражеской зенитки буквально прошил его самолет. От прямого попадания в бомболюк Ил-2 взорвался в воздухе.

Острой болью в сердце каждого из нас отозвалась гибель нашего командира, ведь с ним были связаны и наши первые полеты в освоении самолета Ил-2, и первые боевые вылеты на фронте. За короткое время, став мастером штурмовых атак, он вдохновлял нас на подвиги во имя победы.

И наша ненависть к врагу еще больше возрастала, мы долго кружили над фашистскими танками, охотились почти за каждой машиной и мстили за смерть нашего командира - боевого друга. По возвращению на аэродром, по проявленной фотопленке мы увидели среди разрыва бомб, как горели шесть вражеских танков и длинное строение, как потом выяснилось - склад с боеприпасами. Но это не могло погасить боль утраты. 58

В ходе упорных боев войска фронта при содействии авиации разгромили тильзитскую группировку гитлеровцев. За активное участие в боевых действиях наша 182-я штурмовая авиадивизия стала именоваться Тильзитской. Подвиг многих наших летчиков был отмечен боевыми наградами.

Вскоре перед строем командир полка майор Юрченко зачитал телеграмму Военного Совета фронта ко всем авиационным частям и соединениям 1-й Воздушной армии. В ней указывалось: "Вы, славные соколы, своими героическими действиями выполняете великое дело во славу нашей Родины. С ожесточением бейте отходящего противника, не давайте ему закрепиться на промежуточных рубежах".

И мы приступили к выполнению новых боевых задач, помогая наземным войскам вытеснять врага теперь уже с Восточно-Прусской земли.

Особенность Восточно-Прусской операции для нашего полка состояла в том, что летный состав впервые готовился к боевым действиям на территории противника. Не скрою, мы с большим волнением ожидали этого часа. Наши политработники: заместитель командира авиаполка Соколов, парторг Миродов и комсорг Иноземцев проводили беседы с летчиками, техниками и механиками, знакомили их с последними фронтовыми известиями, приносили на стоянки самолетов газеты, журналы, письма.

Накануне наступления мы вместе с командиром полка Юрченко прибыли на рекогносцировку в одну из прифронтовых наземных частей. Нам предстояло уточнить вопросы взаимодействия и место расположения целей, которые необходимо было подавить огнем штурмовиков.

Спрыгнув с машины, мы в полный рост и к тому же на открытой местности направились ближе к передовой линии, по пути любуясь, как недалеко от командного пункта батальона высокий, с загорелым лицом старшина ловко, работая лопатой, рыл окоп. Это был бывалый воин: мы видели, как на его груди серебристыми лучами сверкала на солнце медаль "За отвагу". Но не успели мы дойти до него, как вдруг где-то там за передовой раздался приглушенный выстрел то ли из миномета, то ли из артиллерийской пушки, и свистящий звук снаряда стал с неимоверной быстротой приближаться к нам. Впервые услышав это, мы бойко завертели головами в поисках места для укрытия, но наш бравый старшина с лопатой спокойно повернул лицо в сторону передовой и (что он там увидел или услышал -- не знаем) на удивление нам, небрежно махнув рукой, сказал:

- Это с перелетом!

И продолжил работу как ни в чем не бывало. Мы не успели опомниться, как действительно снаряд разорвался метров за триста за нами, за бугром.

- Вот это чудеса, - сказал Павел Лаврентьев, - надо же так угадать место падения снаряда.

И едва промолвил он это, как вновь, словно гром в ясном небе, раздался выстрел с той же стороны. И тут мы свой взор направили на старшину, чтобы узнать, как будет он реагировать на этот раз. А наш бывалый воин не спеша вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони и, взявшись за лопату, спокойно произнес:

- Это с недолетом!

И не успели мы поверить в его слова, как снаряд действительно разорвался, не долетая метров двести до нас, оставив глубокую воронку.

- Не пора ли нам сматываться отсюда, -- сказал я Герману Киласония, - по-моему, они заметили нас и на

поминают, что мы стоим не на своем аэродроме.

И не успел мой друг ответить, как раздался уже третий по счету выстрел похоже все той же артиллерийской пушки, а наш бывалый воин, громко крикнул:

- Это к нам!

И быстро нырнул в подготовленный окоп.

Дальше я уже ничего не помню: нас сдуло с места словно ураганным ветром с палубы корабля. Кто куда упрятался потом никто не мог вспомнить. Лишь стряхивая пыль и грязь с обмундирования и лиц, мы собрались у огромной воронки, вспоминая, что минут 15 назад здесь стояла красивая русская березка, подобно той, что воспевал в своих стихах Сергей Есенин. Война не щадила ни людей, ни природу.

По узким извилистым лабиринтам траншей командир стрелковой роты вывел нас как можно ближе к переднему краю наших войск.

- Вот за той складкой местности, - показал он, - "расположены артиллерийские позиции гитлеровцев. Желательно их накрыть с воздуха перед началом атаки наших наземных частей.

- А вон там, на опушке леса, - сказал командир разведчиков, - сосредоточены танки, на сопке - штаб, а дальше в фольварке - склады с боеприпасами. Я думаю, это самая подходящая цель для штурмовиков, - за кончил он.

Мы внимательно слушали, развернув свои планшеты, наносили на карты цели, уточняли вопросы взаимодействия. Возвратившись на аэродром, довели личному составу о предстоящей задаче, летчикам напомнили способы действия и варианты штурмовых атак. Проверили готовность наших машин. Настрой наш был, прямо скажем, боевой.

Утром 13 января послышались первые залпы "катюш" и тяжелой артиллерии. Вскоре раздалась команда: "По самолетам!"

Одна за другой в воздух стали подниматься группы на "илах", беря курс к границе Восточной Пруссии.

Нашу шестерку вел командир эскадрильи Георгий Белов. Перед вылетом, чтобы снять напряжение, он рассказывал, как выполнял последнее задание, воспроизводил в лицах эпизоды полета, не забыл похвалить летчиков за то, что предупредили его по радио, чтобы не уклоняться вправо, так как приближались к аэродрому противника. Внизу видны пожары. Густой дым затруднял поиск артиллерийских батарей, по которым предстояло нанести удар, но опытный командир точно вел на них. "Вот и пригодилась, - подумал я, - поездка на передовые позиции наших войск".

Цель близка. В эфире звучат знакомые голоса - пошли в атаку группы летчиков старшего лейтенанта Дань-шина и капитана Киласония. Скоро и наша очередь. Впереди по курсу неистовствуют вражеские зенитки, рвутся бело-голубые шары, мелькают трассирующие нити эрликонов, и, казалось, что "илы" летят среди сплошных разрывов снарядов вражеских зениток. По прямой в этих условиях лететь опасно, и потому звучит в наушниках команда командира: "Маневр!"

Ведущий, заложив глубокий крен, уходит вниз. Подбираю и я газ, занимаю нужную дистанцию и тоже выполняю противозенитный маневр, перекладываю самолет то в левый, то в правый крен. Одновременно меняю высоту полета. При таких манипуляциях легко оторваться от строя и стать добычей для истребителей противника, но ничего не поделаешь, так надо действовать штурмовикам, чтобы лишить вражеских зенитчиков возможности вести прицельный огонь.

Станция наведения предупреждает летчиков, что в воздухе неподалеку истребители противника. Передаю воздушному стрелку, чтобы усилил наблюдение.

Вскоре самолеты врага сковали боем сопровождающие нас истребители. Вот из круговерти воздушного боя вывалился один, затем другой "фоккевульф". Объятые пламенем, они врезались в землю. Молодцы, наши друзья истребители!

Вражеские батареи тщательно замаскированы, но мы научились распознавать их по длинным опаленным следам на земле от орудийного огня. Вижу, как разорвались в расположении зенитной батареи сброшенные с самолета командира бомбы. Но в этот момент трасса эрликонов потянулась к нему. Медлить нельзя, надо быстрее атаковать, отвести огонь от командира. Отдаю ручку от себя и ^ввожу самолет в крутое пикирование. Стремительно понеслась навстречу земля. "Спокойнее, - говорю себе, - без спешки, целься точнее, промахнуться ни в коем случае нельзя".

Увеличивается в размере опушка леса, на которой расположена вражеская зенитка. Вижу, как четко вырисовывается площадка батареи. Пора! Сбрасываю бомбы и нажимаю гашетку. Реактивные снаряды сошли с балок. В огне и дыму заметались фашисты. Вывожу самолет из пикирования.

Наша группа сделала еще три захода, обстреляла позиции из пушек и пулеметов, уничтожила несколько орудий, зенитную батарею. Не меньше успехов добились и летчики из групп Киласония, Даньшина и Чернова.

Враг предпринимал все, чтобы как-то ослабить удары штурмовиков и шел даже на различные ухищрения. Так, 17 января 1945 г. при полете к цели ведущий группы Чернов по радио получил приказ: "Возвращайтесь обратно!" Но Чернов запросил пароль. Ответа не последовало, и летчики продолжили полет и выполнили полетное задание.

Мужала наша молодость в боях. За прошедшее время, делая по несколько вылетов в день, мы приобрели определенный опыт и мастерство. Повысилась личная ответственность, стремление приумножить боевой опыт, ценить взаимовыручку в бою и все то, что включает в себя такое понятие, как мужество и отвага. В огне сражений мы познали настоящую мужскую дружбу, которая, движимая любовью к Отчизне и ненавистью к врагу, обрела бессмертие.

И как-то не по возрасту, а по боевому опыту и мастерству, нас стали называть стариками. Это был суровый экзамен на прочность с таким опытным и коварным противником. И окрепнув духом в боях, у нас появилась зрелость и необходимое мастерство побеждать врага малой кровью.

Нам тогда казалось, что мы выполняем обычную фронтовую работу, и только сегодня, перечитывая пожелтевшие странички архивных документов полка, видишь, что каждый полет штурмовика - это подвиг. Вот взять несколько примеров из журнала боевой деятельности полка:

"17 января 45-го при выполнении боевого задания в районе Пломбелен, Иодкен, в самолет, пилотируемый младшим лейтенантом Колядо, попал зенитный снаряд, и он загорелся. Тогда летчик развернул его в сторону наибольшего скопления противника и врезался в живую силу и технику фашистских войск. Так летчик Колядо с воздушным стрелком Уфимцевым повторили бессмертный подвиг экипажа Николая Гастелло";

"25 марта во время штурмовки цели в районе Розенберг, Дойтш Банау, экипаж командира эскадрильи Стрельникова был атакован истребителем противника. Воздушный стрелок Филимонов получил ранение. Атака истребителей была прервана смелыми действиями летчиков 508-го истребительного авиаполка, при этом летчик Рябинин сбил один ФВ-190";

"7 апреля в сложную воздушную обстановку попала группа штурмовиков, возглавляемая командиром эскадрильи Лаврентьевым. Над полем боя в районе Бервальде и Модиттен внезапно вынырнувшая из облаков пара истребителей ФВ-190 атаковала самолет Лаврентьева. Но на выручку ему поспешил летчик Ступаков, он нажал одновременно на гашетки пушек и пулеметов, и мощный сноп огня ударил в лоб атакующего истребителя, тот врезался в землю в районе цели. Другой истребитель атаковал экипаж младшего лейтенанта Снегова, который в группе был замыкающим. Воздушный стрелок Леутин успел отразить атаку истребителя, но сам был тяжело ранен".

Подобные примеры взаимной выручки в бою, когда летчик, рискуя своей жизнью, бросается на выручку другого, встречались на войне множество раз. И может быть такие примеры и вдохновили поэта Твардовского написать эти строки:

У летчиков наших такая порука,

Такое заветное правило есть:

Врага уничтожить - большая заслуга,

Но друга спасти - это высшая честь!

"5-го февраля полк в составе трех групп нанес штурмовой удар по скоплению живой силы и техники противника в районе Людвигсорт, Крайценбург, Куссенен, уничтожил при этом 26 автомашин, 2 танка, поджег 9 различных построек, подавил огонь зенитной батареи". Мы неудержимо рвались в бой, и этот "... День Победы приближали, как могли..."

Вспоминается такой случай: наш полк 15-го февраля перебазировался на аэродром Грислинен, и вместо того, чтобы заняться благоустройством личного состава, размещением самолетов и оборудования на аэродроме, мы в тот же день сделали еще два вылета на боевое задание, за что командиром дивизии личному составу полка была объявлена благодарность.

Торжественный День Советской Армии и Военно-Морского Флота 23 февраля 1945-го мы отметили тем, что в период с 9.00 до 12.00 последовательно шестерками "илов" наносили удары по живой силе и технике противника в районе населенного пункта Бальга. Я вылетел во главе шести экипажей с таким расчетом, чтобы сменить на поле боя группу Чернова. На пути к цели было видно, как неистовствовала зенитная артиллерия, шапки черного дыма рвались вокруг самолетов, несмотря на это, мы в заданное время нанесли удар по цели. При подходе, когда группа Чернова стала уходить от цели, я увидел, как пошел на снижение один Ил-2, оставляя шлейф черного дыма за собой. Он упал в районе цели. Жестоко мы мстили врагу за гибель нашего друга. Факелом горели несколько немецких танков и автомашин, дымились склады и постройки. Метким огнем из пушек и пулеметов летчик Рыжов заставил замолчать зенитную батарею.

На аэродроме мы узнали, что не вернулся с того полета экипаж лейтенанта Мирошниченко. И всплыл в моей памяти август 44-го года, когда с Читинского вокзала мы эшелоном направлялись на фронт. Среди провожавших на перроне стояла молодая красивая девушка, и "... скромненький синий платочек падал с опущенных плеч..." Это была жена лейтенанта Мирошниченко: лишь три месяца до этого мы поздравляли их с законным браком.

Во время Восточно-Прусской операции в печати широко освещались подвиги летчиков 1-й Воздушной армии. Корреспондент фронтовой газеты К. Днепров, побывав в нашем полку, в статье "Всей мощью оружия" от 24-го февраля 1945 г. писал:

"- Наши бойцы, - говорит в своем приказе ? 5 Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза товарищ Сталин, - проявляют чудеса героизма и самоотверженности, умело сочетают отвагу и дерзость в бою с полным использованием силы и мощи своего оружия.

Именно так научились действовать летчики Н-ской штурмовой авиачасти. За два вылета ведущий группы "ильюшиных" лейтенант Сергей Сомов вместе со своими ведомыми, взорвал склад с боеприпасами, подавил огонь девяти орудий зенитной артиллерии, разбил пятнадцать автомашин и разрушил свыше 10 зданий, в которых засел враг.

Замыкая круг, штурмовики Сергея Сомова выбирали для себя по нескольку целей, чтобы поражать их в одном заходе. Так, за три захода они сделали восемнадцать атак, вели огонь на полное уничтожение цели.

Шестерке ведущего капитана Киласония пришлось действовать в обстановке сильного зенитного огня. Летчики подавили сопротивление врага и разрушили свыше десяти зданий, похоронив под их обломками расчеты вражеских артиллеристов".

Но война продолжалась, и впереди нас ожидали суровые испытания на прочность.

Мастер штурмовых атак

Есть в Абхазии поселок Гантиади, который отделяет от Адлера, а теперь и от всей России, бурная, с живописными берегами, горная речка Псоу. В поселке одна из улиц носит имя Героя Советского Союза Германа Владимировича Киласония, а на здании клуба дома отдыха - мемориальная доска, удостоверяющая о том, что многие годы он был здесь директором.

Старожилы поселка помнят его как хорошего организатора, заботливого и внимательного человека к отдыхающим и сотрудникам дома отдыха. Именно благодаря его стараниям и авторитету за короткий срок был построен новый благоустроенный корпус для отдыхающих, а также административный корпус для сотрудников дома отдыха, преобразилась в лучшую сторону улица и дорога, идущая от дома отдыха к морю на пляж.

Многие годы после окончания войны я отказывался на удивление однополчан от предлагаемых путевок для отдыха в самые престижные санатории Закавказья и Крыма. Причина была одна - я спешил к своему фронтовому другу в Гантиади, чтобы за бокалом игристого вина вспомнить нашу молодость, опаленную войной.

Наше знакомство, которое в последующем переросло в дружбу, началось в ту пору, когда мы на своих грозных "илах" штурмовали объекты фашистских войск на подступах к границам Восточной Пруссии.

Я уже говорил, что не все получалось у нас в начале боевого пути: сказался малый налет летчиков на самолетах Ил-2, недостаточная слетанность в боевых порядках, допускались ошибки в выборе тактических приемов в поражении той или иной цели противника и, пожалуй, главное - отсутствие боевого опыта, что приводило к неоправданным потерям наших боевых товарищей.

Нам необходимы были летчики с боевым опытом, мастера штурмовых атак.

И мы были рады, что в наших рядах такой мастер появился.

Однажды в помещение, где мы готовились к очередному боевому заданию, вошел командир авиаполка майор Юрченко, а следом за ним высокий, с хорошей строевой выправкой капитан в летной форме. Представляя его, командир сказал:

- Герман Владимирович Киласония приказом командующего воздушной армией назначен на должность штурмана нашего авиаполка, так что прошу любить и жаловать.

О том, что это был летчик с боевым опытом, свидетельствовали два боевых ордена, блестевшие на его груди, на которые многие из нас смотрели с нескрываемой завистью.

Маршал авиации Красовский (в то время командующий 2-й Воздушной армией, где Киласония получил свое боевое крещение) вспоминает, что за короткое время он стал мастером штурмовых атак и был выдвинут с повышением в должности.

Каждый из нас понимал, что только летчики с боевым опытом помогут более эффективно использовать мощное оружие такого самолета, как Ил-2, который противник называл "Черной смертью". И потому нам хотелось узнать не только, как начинался его путь в небо, но и первые шаги к боевому мастерству штурмовых атак над полем боя.

Герман родился 17 августа 1913 г. в городе Поти здоровым и подвижным, любопытным и трудолюбивым мальчиком, хорошо учился, а в свободное от учебы время помогал родителям по дому и на приусадебном участке выращивать непревзойденный в мире виноград.

- Смотри, какой растет у нас помощник, - не разговорил отец жене. А когда стали образовываться колхозы и совхозы, товарищи избрали его своим вожатым - комсоргом. Его организаторские способности не остались незамеченными.

- Учиться тебе надо, - говорил ему председатель совхоза, - хорошая нам будет смена.

Учиться дальше Герман был и сам не против, но вот пока не мог определить: кем быть? В выборе профессии ему помог один случай, когда однажды в безоблачном небе он увидел летевший самолет, который к тому же низко пронесся над селом, а затем лихо взмыл ввысь и скрылся на горизонте за перевалом. И манящий звук мотора этого самолета запал в душу и определил его дальнейшую судьбу - он решил стать летчиком.

В 1935 г., после окончания 7 классов и рабфака, Германа призвали в ряды Советской Армии и по его просьбе вскоре направили в Одесскую Школу военных летчиков, которую он закончил в 1937 г. И когда началась война с фашистской Германией, он, одним из первых, положил рапорт на стол командира полка с просьбой направить его на фронт.

Свое первое боевое крещение на самолете Ил-2 он получил в ноябре 1941 г. в составе 2-й Воздушной армии. С первых же вылетов не остались незамеченными его организаторские способности, и вскоре как летчик он показал высокие волевые качества, и ему стали доверять звено и даже группы штурмовиков.

В одном из вылетов штурмовики под командованием Германа Киласония в сложных метеоусловиях уничтожили два орудия противника и вызвали очаги пожаров, но на обратном пути их группа была атакована четырьмя немецкими истребителями. Умело маневрируя, наши летчики совместным огнем сбили одну из машин "люфтваффе", остальные скрылись в разрывах облаков.

Много раз в боях под Москвой он выполнял полеты на разведку с целью установления передвижения немецких войск в сторону столицы. В одном из таких полетов обнаружил крупную вражескую колонну на Волоколамском шоссе в районе Дедовска, но атаковать ее с ходу мешал плотный заградительный огонь зенитной артиллерии. Тогда он завел группу с другой стороны и нанес внезапный удар. Выполняя заход за заходом, он обратил в огонь и груду железа многие машины из этой колонны. И вскоре друзья поздравили его с наградой - орденом Отечественной войны II степени.

Боевая награда вдохновила молодого летчика, и в очередном вылете его группа штурмовиков уничтожила более 10 вражеских автомашин с пехотой, подавила огонь четырех зенитных точек.

Мастером штурмовых атак зарекомендовал себя Герман с первых дней пребывания и в нашем авиаполку. Ему, как правило, поручали выполнять самые сложные боевые задания.

Так, 26 октября 44-го возглавляемые им две группы штурмовиков под прикрытием четырех летчиков из 805-го истребительного полка двумя заходами в районе Гурджен-Лавшинслен уничтожили 9 танков, 24 автомашины, подожгли 9 построек.

Особое летное мастерство он проявил при сопровождении и поддержке войск 39-й армии во главе с генералом Людниковым. Несмотря на сложные погодные условия он четыре раза водил самолеты на штурмовку живой силы и техники противника. Вылетая вместе с ним, я видел его дерзкие и внезапные удары, они отличались отсутствием шаблона в действиях, что всегда обеспечивало успешное выполнение поставленных задач.

Не случайно только за январь 1945 г. активные действия полка неоднократно отмечались командиром дивизии, и в этом большая заслуга отважного патриота Родины летчика Киласония. С него мы брали пример, учились, как с малыми потерями добиваться успеха в штурмовых атаках по врагу. Да и он, анализируя действия летчиков над полем боя, с большим педагогическим тактом подмечал недостатки и поощрял разумную инициативу.

Есть люди, общение с которыми приносит радость. Кажется, в них горит какой-то внутренний огонь, согревающий всех вокруг. Таким был Герман Владимирович.

Летать с ним каждый из нас считал за честь. Простой и веселый, никогда не унывающий, он с каким-то присущим грузинам темпераментом и жизнеутверждающим оптимизмом вселял в нас веру в победу. Мне припоминается такой случай, когда над полем боя при штурмовке наземных войск противника зенитный снаряд, попав в плоскость моей машины, изрядно разворотил ее. С трудом я дотянул до аэродрома в окружении верных друзей из 805-го истребительного полка. На аэродроме после выключения двигателя на стоянку пришли многие летчики полка.

Даже именитые из них удивлялись тому, как сумел я дотянуть до аэродрома. Пришел и Герман и с улыбкой обратился ко мне:

- Ну как, Сергей, скажи откровенно, изрядно струхнул?

Не без этого, но по молодости мне как-то не хотелось признаваться.

- То, что ты струхнул, я знаю по себе, - и, обращаясь теперь уже к летчикам, продолжил, - посмотри те, как изуродован "горбатый", но дотянул до аэродрома, потому что им управлял настоящий "джигит".

Тут все заулыбались, да и я повеселел, а он продолжал:

- Важно при полете оставить свой страх на аэродроме, и тогда успех выполнения любого задания будет гарантирован.

И когда после этой беседы, я направился в штаб, Костя Васильев, следовавший рядом, улыбаясь, произнес:

- А с тебя причитается - тебя сам Герман похвалил.

Получить похвалу от такого мастера штурмовых атак было для нас большой честью.

Восточно-Прусская операция подходила к своему завершающему этапу. После овладения крепостью Кенигсберг наши войска приступили к изгнанию противника из Земландского полуострова. Но враг, несмотря на огромные потери, жестоко сопротивлялся. Гитлер старался морским путем доставлять живую силу и технику, чтобы помочь войскам. Но дни его были сочтены! Мы дежурили на аэродромах в готовности по данным разведки вылетать на уничтожение морских целей. Так в одном из вылетов группа Киласония уничтожила две баржи немецких войск с награбленным добром, пытавшиеся удрать от возмездия.

К концу войны он совершил 159 боевых вылетов на штурмовку живой силы и техники противника. Уничтожил: 4 баржи с войсками и техникой, 6 танков, 73 автомашины, 30 орудий, 5 вагонов, взорвал склад с боеприпасами. Немало при этом было уничтожено фашистов.

Как один из лучших летчиков полка, он принимал участие в Параде Победы 24 июня 1945 г., а 29 июля командование полка и многочисленные друзья поздравляли его с присвоением звания Героя Советского Союза. Это был первый Герой в нашем полку. И на фронтовой гимнастерке над пятью орденами золотыми лучами засветилась высшая награда за подвиг. А Герои - это национальное достояние Отечества.

В 1946г. Герман Владимирович по состоянию здоровья уволился из рядов Вооруженных Сил и уехал в Гантиади Гагрского района Абхазской Республики, где последние годы работал директором дома отдыха им. генерала Леселидзе. Несмотря на большую занятость по ^работе, он принимал активное участие в патриотическом воспитании молодежи.

Умер Герман Владимирович 8 октября 1969 г. И на высоком постаменте на кладбище стоит бюст Г. В. Киласония, выполненный дочерью вместе с мужем, а вокруг алые цветы. Они, как огонь у могилы Неизвестного солдата, напоминают живым о жизни этого замечательного патриота нашей Родины.

Неожиданный визит

В суровые годы войны маршал авиации А. А. Новиков руководил Военно-Воздушными Силами страны. Среди участников войны он пользовался заслуженным деловым авторитетом и как Главком ВВС, одаренный даром оперативного и стратегического мышления, и как человек с чувством высокого патриотического долга перед Родиной.

Именно благодаря его умелому руководству наши летчики в трудных условиях начального периода войны сумели переломить ход событий в нашу пользу, завоевали господство в небе и тем самым способствовали успешному завершению многих сражений и битв на фронтах Великой Отечественной. Его заслуги перед Родиной отмечены многими орденами, в том числе и иностранными, ему дважды присвоено звание Героя Советского Союза.

Александр Александрович Новиков как главком ВВС уделял должное внимание не только развитию и совершенствованию авиационной техники, но и проявлял заботу об условиях жизни авиаторов, заботился о своевременном продвижении по службе подчиненных, присвоении очередного воинского звания. В этом я убедился на личном примере, когда в звании лейтенанта командовал авиационной эскадрильей штурмовиков на самолетах Ил-2. Исполнилось мне тогда 24 года. Вот как это было.

В конце марта 1945 г. в разгар Восточно-Прусской операции, когда войска 3-го Белорусского фронта готовились приступить непосредственно к штурму крепости Кенигсберг, на аэродром Вормдитт, где базировался наш 64-й авиаполк, прибыл Главный маршал авиации А. А. Новиков. Выйдя из самолета, он в сопровождении командующего 1-й Воздушной армии генерал-полковника Т. Хрюкина, командира штурмовой авиации генерала В. Шевченко и командира авиаполка майора В. Юрченко на пути в штаб зашел в помещение, где летчики нашей эскадрильи готовились к очередному боевому полету.

Не скрою, увидев столь представительную группу с генеральскими погонами и к тому же с главным маршалом авиации, я просто-напросто растерялся. И пусть не осудят меня читатели за это: в боевых условиях летчики редко видели своих командиров дивизии, еще реже командующих армий, а если и видели, то издалека. А тут вдруг неожиданно перед моим взором предстал не представитель дивизионного масштаба, а сам Главный маршал авиации, которого мне видеть до этого не приходилось, хотя и знал, что есть такой Главком ВВС.

Я подал команду летчикам: "Встать!" - и собрался отдать рапорт, но на какой-то миг задумался над тем, с каких слов начать свой рапорт: то ли со слов: "Товарищ Главный маршал...", то ли со слов: "Товарищ Главнокомандующий ВВС..."

Заметив мою растерянность, он улыбнулся и каким-то спокойным, душевно располагающим голосом сказал:

- Не докладывай, все равно правильно не доложишь. Лучше доложи, кто по должности и чем занимаетесь?

Тут у меня от сердца как-то отлегло, и я уже бодрым голосом, едва не дав "петуха", доложил:

- Командир 1-й эскадрильи лейтенант Сомов! Готовимся к нанесению удара по окруженной группировке противника в районе Хайльнсберга.

Он подошел к столу и наклонился над разложенной на нем полетной картой с четко нанесенным карандашом маршрутом от аэродрома до предстоящей цели, которая была к тому же обведена более жирным цветом.

- Первый раз ведете группу в этот район? - спросил он.

Теперь я уже спокойным голосом доложил, что в Восточно-Прусской операции летчики полка участвуют с первого дня. А что касается этой окруженной группировки, то сюда летим в третий раз.

- Ну а зенитно-артиллерийского огня много там?

- Много, - коротко ответил я и тут же добавил, -кольцо окруженной группировки сжимается с каждым часом, и оттого плотность огня увеличивается.

Летчики внимательно слушали ход нашей беседы. Чувствовалось, что они переживают за меня и как за своего товарища, и как за их командира. Да это вполне понятно, ведь многие из них, как и я, в полк прибыли из летных школ в звании сержантов. Лишь месяц назад я стал лейтенантом и был назначен на должность командира эскадрильи.

- Ну что же, лейтенант, относительно плотности огня правильно рассуждаете, - сказал Главком ВВС, - но фашистам не устоять, их песенка спета.

Я с облегчением подумал, что на этом беседа с Главкомом ВВС окончена, тем более, что он повернулся к сидящим летчикам и стал внимательно всматриваться в каждого из них, словно отыскивая кого-то из знакомых. Теперь я уже переживал за них. И вот, остановившись взглядом на одном из летчиков, он спросил:

- А вы кто по должности?

Летчик быстро встал и, поправляя ремень на гимнастерке, четко доложил:

- Командир звена, старший лейтенант Рыжов.

- Ничего не могу понять, - с удивлением сказал

маршал, - командир звена - старший лейтенант, а ко

мандир эскадрильи - лейтенант.

И резко повернувшись ко мне, спросил:

- Ты что, пьешь?

От столь неожиданного вопроса и тона, с каким он был задан, я чуть не рухнул на пол, как боксер на ринге от нокаутирующего удара. Но спасибо командиру полка, он выручил меня.

- Нет, товарищ маршал, он не пьет, он еще довольно

молод, но как хорошему организатору и опытному лет

чику мы доверили ему эскадрилью.

Скажу откровенно, насчет опыта командир преувеличивал и немало притом: к моменту назначения на должность командира эскадрильи я совершил всего 18 боевых вылетов, и говорить о каком-то боевом опыте было рановато. Увидев, что у маршала лицо подобрело, я вздохнул с облегчением, а он, продолжая смотреть на меня, спросил:

- А сколько сейчас боевых вылетов совершил на

штурмовике?

- Восемьдесят, - ответил я.

-- А почему у тебя только один орден Красного Знамени?

Тут, подумал я, надо осторожно быть с ответом, чтобы не подвести командира авиаполка: я знал, что наградной материал на второй орден Красного Знамени давно отослали (и не только на меня), и командир ждал ответа. А если послать другой наградной лист, то там штабисты наверху, чтобы меньше хлопот было, соединят их оба вместе и, в результате, как нередко бывало, летчик получает одну награду. И я подумав, сказал:

- Так не для наград воюем, а ради Победы.

Маршал тут же посмотрел в сторону командующего 1-й ВА и сказал:

- Тимофей Тимофеевич, слышишь, что говорит летчик, а наши штабные работники не могут вовремя оформить наградной материал. Закончится война, а летчик заслуженного ордена не получил, - с возмущением сказал он и, подумав, добавил, - надо прислать кадровых работников прямо в полк или дивизию, пусть на месте разберутся, кто сколько сбил фашистских самолетов, кто сколько совершил боевых вылетов на объекты противника, и тут же в приказ.

Он дал понять, что беседа окончена и, обращаясь к летчикам, сказал: "Желаю успехов в боевой работе. Готовьтесь к штурму Кенигсберга, а там не за горами окончание войны", - и направился на выход, а вместе с ним пошли и сопровождающие его генералы и офицеры.

С уходом начальства напряженность спала, на лицах летчиков появилась улыбки, да и я был рад такому исходу столь неожиданного визита.

Но вскоре наша радость была омрачена тем, что после ухода маршала, к нам влетел запыхавшийся офицер тыла и предъявил мне претензии.

- Что за безобразие у тебя творится в казарме? - начал он.

- О каких безобразиях говорите? - недоумевая, спросил я, - ведь там, в казарме никого нет, кроме дневального.

- Так вот этот ваш дневальный, - продолжал он возмущаться, - такое отчубучил, такое, что жди неприятностей на свою голову.

Из его сбивчивого рассказа стало понятно, что, следуя по городку, Главный маршал, увидев в стороне одно помещение, спросил у командира полка:

- А в этом помещении что у вас?

- Казарма для отдыха летчиков, - ответил командир.

- Вот и давай на минуту заглянем туда.

А в этой казарме дневальный, моторист самолета, в раскаленной буржуйке на углях запекал картошку и, отделяя руками и зубами обуглившуюся поверхность, с завидным аппетитом поглощал ее.

Увидев вошедшего Главного маршала со свитой, он вскочил и поспешил с докладом к нему на встречу с лицом и руками, словно его вытащили из бочки с дегтем. Маршал взмахом вытянутых вперед ладоней остановил его, произнеся:

-- Стой, стой, голубчик! Ты что тут делаешь?

- Дневалю, товарищ генерал.

Он, конечно, не знал, что у нас в части к тому времени были не только генералы, но и маршал. Это прокол наших политработников.

- Дневалишь, - улыбаясь, спросил он, - а в какой эскадрилий служишь?

- В первой, товарищ генерал!

- В первой? - протяжно повторил маршал, и, оборачиваясь к командиру полка, сказал:

- Ну не думал, что товарищ Сомов подсунет мне такого дневального.

Но, окинув казарму взглядом, был удовлетворен порядком в ней.

Мы все особенно переживали за этот курьез, но не прошла и неделя с той памятной встречи, как командир построил полк, чтобы зачитать присланный из штаба Воздушной Армии приказ. Я, вспоминая накануне разговор с офицером тыла, стоял в строю с подавленным настроением, ожидая неприятностей из-за этого дневального с обгоревшей картошкой. И какое же было мое удивление и безмерная радость, когда командир полка объявил, что я награжден вторым орденом Красного Знамени, и мне присвоено воинское звание - старший лейтенант.

- Ну, командир, с тебя причитается вдвойне, - поздравляя, говорили летчики.

Вот таким заботливым, вместе с тем требовательным и беззаветно преданным нашей Родине, запомнился нам Главный маршал авиации Александр Александрович Новиков - дважды Герой Советского Союза.

Моя ошибка

Едва луч света проник в комнату через неплотно сдвинутые занавески окна, я был уже на ногах в поисках таблетки от головной боли. Жена, тут же спросила: "Что с тобой. Ты всю ночь ворочался, вскрикивал. Наверное, опять во сне летал?...

- Летал...

- От "фоккера" или "мессера" удирал?

- Нет, едва на немецкую баржу не сел.

- Да как это могло случиться?

- А вот так... - и мне пришлось рассказать.

В суровых фронтовых буднях при возвращения из полетов радостно было докладывать командованию о выполнении боевой задачи. Но не всегда нам сопутствовала удача. Иной раз допускались ошибки в тактике действий, случались они и при бомбометании, выборе средств поражения целей. Поэтому после посадки на аэродроме, все действия экипажей подвергались самому тщательному разбору.

Мы учились на своих ошибках, чтобы не допускать их впредь. Но ошибка, совершенная мною над морем, едва не стоила мне жизни.

Было это хмурым мартовским днем 1945 г. В этот день мы выполняли задачи по уничтожению морских целей. Произвела посадку группа Лаврентьева, ей удалось обнаружить в море вражеский корабль. Она, выполняя заход на цель парами, ушла от огня зениток и сбросила бомбы, от которых на корабле вспыхнул пожар. В бою вновь отличился штурман авиаполка капитан Киласония. Его звено потопило две баржи с фашистами, которые пытались удрать во что бы то ни стало и избежать нашего возмездия.

Когда воздушные разведчики у побережья залива Фриш Нерунг обнаружили баржу, на которую производилась погрузка немецких войск для эвакуации, наша группа тоже получила команду на взлет. Вдали от порта Лайзунен мы вскоре обнаружили эту баржу и решили ее атаковать сходу. Введя свой "ил" в пикирование, я открыл огонь из пушек и увидел, что всплески от снарядов на поверхности воды ложатся немного левее баржи. Внес поправку и вновь дал очередь из пушек - палуба баржи заискрилась от снарядов, и я дополнительно нажал на гашетку пулеметов. Мощный сноп огня хлестнул по барже. И вдруг - тревожный голос воздушного стрелка Виктора Тимко:

- Командир, выводи! Выводи! На какое-то мгновение я подумал, что сейчас "Фоккер" или "Мессер" откроет огонь по нашему самолету - они нередко подстерегали нас, прикрываясь облаками. Но, как только я начал выводить самолет из пикирования, к великому ужасу увидел, что сажусь на баржу! Я полностью вытянул на себя ручку управления самолетом и до боли прижал ее к груди, но баржа стремительно неслась мне навстречу. Фашисты в панике стали покидать ее, прыгая в море. В какой-то момент мне захотелось закрыть глаза, но к счастью снижение самолета прекратилось, и, едва не касаясь винтом, мой "ил" пронесся над баржей, сметая воздушным вихрем все, что не было закреплено на ней. Где-то на высоте 500-600 метров, утихомирив дрожь в коленках и придав голосу строгую тональность, я спросил воздушного стрелка:

- Ты что это так панически закричал "Выводи! Выводи!?"...

- Да я смотрю, - отвечал он, - летевшие за нами

Назаров и Фролов давно вывели самолеты из пике, а мы все падаем и падаем. Я подумал, что вас ранило, ну и не выдержал, закричал. Извини, командир.

Со второго нашего захода от сброшенных бомб баржа начала медленно погружаться в воду. Это была четвертая баржа на счету летчиков нашей эскадрильи.

После посадки самолета я обнял и расцеловал воздушного стрелка:

- Спасибо, Виктор, ты спас мне жизнь!

- Да и свою тоже, - бодрым голосом ответил он и направился к друзьям, а я - к командиру полка с докладом о результатах вылета и допущенной мной ошибке.

Вскоре по просьбе командира полка на аэродром прибыли два морских летчика. Это были опытные "морские волки", на груди одного из них красовались четыре ордена Красного Знамени, а цену таких наград знает каждый фронтовик.

Они поделились с нашим летным составом опытом уничтожения морских целей. Он сводился к тому, что при обнаружении в море корабля противника летчик снижается на бреющем полете до высоты ниже, чем корабль. Не долетая 200-300 метров, самолет сбрасывает фугасную бомбу или ракету, а сам должен в буквальном смысле "перепрыгнуть" через корабль, и снова снизиться до бреющего полета. Иначе при попытке "перейти в набор", он тут же будет расстрелян залповым огнем зенитных батарей, установленных на корабле.

А сброшенная бомба, коснувшись водной поверхности, делает рикошет и врезается в борт корабля, поражая его. Но при использовании этого метода, как пишет любимый фронтовиками Михаил Ножкин, "наши победы и наши потери велики..." Статистика утверждает, что морские летчики при этом методе выживают два-три вылета.

Выполнив показной полет на полигоне, наши боевые друзья ушли на свой аэродром. И нам стало понятно, что при уничтожении морских целей, где водная поверхность сливается с небом, и ты летишь, словно в облаках, контроль высоты полета следует производить только по приборам, а не визуально, как мы делали до этого в полетах над сушей. Выход из пикирования необходимо начинать с учетом просадки самолета. Та встреча с морскими летчиками пошла нам на пользу, и ошибок, подобно моей, летчики полка уже не допускали.

После войны, когда об этом эпизоде рассказала газета "Красная звезда", я получил из Симферополя письмо одного из фронтовиков. Он писал: "Занятия и показательные полеты в Вашем полку проводил я со своим командиром эскадрильи. К сожалению, он погиб за неделю до окончания войны..." Мне было жаль этого отважного и мужественного командира, который прошел всю войну и погиб на ее последнем этапе.

Да и у нас в полку 24 апреля 1945 г. погиб мой заместитель Анатолий Чечулин при уничтожении самолетов на одном из аэродромов противника. А Николай Ступанов погиб 2 мая при уничтожении морских целей, на поврежденном "иле" он не дотянул до берега. Лишь через месяц в полк прислали его награды. А за неделю до этого полета мы с Николаем зашли в фотоателье, где сфотографировались на память.

Прошли безвозвратно молодые годы, "как дым, как утренний туман", и лишь пожелтевшие страницы фронтовой газеты напомнили мне об этом полете:

"У побережья косы Фриш Нерунг наши воздушные разведчики обнаружили баржу, на которую грузилась вражеская пехота. Когда шестерка штурмовиков под командованием старшего лейтенанта Сомова приблизилась к цели, немцы открыли зенитный огонь. Сомов уклонился в море и, набрав высоту, снова зашел на цель. Маневр удался. Летчики сбросили бомбы на баржу, которая начала медленно тонуть. Оставшиеся в живых немцы бросались с гибнущего судна в воду.

Другая группа штурмовиков во главе с Лаврентьевым настигла в море военный корабль, обстреливающий нашу пехоту. Удар по кораблю сопрягался с большими трудностями, поскольку самолеты попадали под огонь и корабельной, и береговой зенитной артиллерии. "Ильюшины" пошли в атаку парами, вынудив противника рассредоточить огонь. В результате бомбо-штурмового удара на корабле возник пожар".

Вот ведь как получается: Великая Отечественная война осталась в прошлом веке, а мы, ветераны, душой все на той войне.

Штурм Кенигсберга

Шла победоносная весна 1945 г. Трудным и тернистым был путь наших войск к Кенигсбергу. Город был опоясан тремя позициями обороны с глубокими (в рост человека) окопами и ходами сообщения, густыми рядами колючей проволоки, а на танкоопасных участках - железобетонными надолбами ("зубы дракона"). Вокруг города - 15 фортов, из которых четыре - в полосе действия 11-й армии, с загадочными для нас названиями: "Эйленбург", "Денхофф", "Контин", "Король Фридрих-1" и пять опорных пунктов (приспособленные к обороне каменные здания).

Внешне форт представлял собой пологий холм, густо поросший травой, кустарником, деревьями - целыми рощами дуба, берез, ясеней и тополей. Каждый форт был окружен рвом с водой шириной 15 м и глубиной до 5 м. Гитлер заверил свой народ, что Кенигсберг - оплот Германии в Восточной Пруссии - никогда не сложит оружие перед Советскими Вооруженными Силами. Только в это уже мало кто верил, в том числе, наверное, и он сам. Советская Армия, сокрушая один рубеж за другим, все ближе и ближе приближалась к стенам Берлина - логову оголтелого фашизма. А Гитлер метался в своем бункере под рейхстагом, как загнанный зверь в берлоге.

Из истории России мы знали, что 200 лет назад во время Семилетней войны против Пруссии русские полки 22 января 1758 г. вошли в Кенигсберг. Делегация города тогда встретила победителей колокольным звоном и готовностью подчиниться России. Это вселяло и в нас уверенность на успех в предстоящей операции в овладении крепостью.

К концу января советские войска вышли к Балтийскому морю севернее и южнее Кенигсберга и положение немецко-фашистской группировки, оборонявшей Восточную Пруссию, стало критическим. Сухопутные сообщения Восточной и Западной Пруссии были перерезаны. Попытки фашистов оказать помощь с моря пресекались активными действиями нашей авиации. В упорных боях группировка немецких войск была расчленена на три изолированные части: Хайльсбергскую, Земландскую и Ке-нигсбергскую. 10-го февраля начался второй этап боевых действий - ликвидация этих группировок противника.

Решением Ставки ликвидация Хайльсбергской группировки была поручена 3-му Белорусскому фронту под командованием генерала И. Д. Черняховского. Бои были исключительно напряженные и затяжные. Наши войска преодолевали одну оборонительную полосу за другой. Изменялась линия фронта, менялись и наши аэродромы. Штурмовая авиация старалась ближе держаться к передней линии фронта с тем, чтобы действия летчиков над полем боя были более эффективными и своевременными.

С захватом аэродрома около города Вормдитт мы перебазировались на него для поддержки наземных войск в штурме Кенигсберга. В те дни мы выполняли по 4-5 вылетов в день, нанося удары по артиллерийским позициям, танкам и окопам фашистов.

Первая половина февраля прошла в тяжелых и кровопролитных боях на всех главных восточно-прусских направлениях.

18 февраля нам стало известно: в районе Мельзак был смертельно ранен осколком разорвавшегося снаряда генерал армии И. Д. Черняховский. Это была тяжелая утрата. Иван Данилович был одним из молодых талантливых полководцев Великой Отечественной войны. Ныне имя дважды Героя Советского Союза Черняховского носит бывший Инстербург, над которым 22 января 1945 г. взвилось красное знамя черняховцев.

Командующим войсками 3-го Белорусского фронта был назначен Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский.

К концу марта Хайльсбергская группировка, в которой нам довелось атаковать живую силу и технику противника, была уничтожена. Это был последний опорный пункт обороны фашистов на побережье залива Фришес-Хафф. Но главная цель Восточно-Прусской операции - город Кенигсберг - все еще оставался в руках немцев, и войска фронта приступили к подготовке штурма этой крепости.

В начале апреля командиры эскадрилий вместе с командиром полка майором Юрченко прибыли в расположение 11-й армии, которую нам предстояло поддерживать. Здесь собрались командиры наземных и авиационных частей, участвующих в предстоящем штурме. В одном из залов на большом ящике с песком был выложен макет крепости Кенигсберг с его оборонительными сооружениями.

Генерал-полковник Галицкий ознакомил присутствующих с предстоящей задачей, которую мы по возращению на аэродром довели до личного состава полка. Летчики в своих планшетах заменили карты на новые, технический состав "подлечил" раны на самолетах и подготовил их к полету, а мы ожидали начала наступления наземных войск. И вот этот час настал. На рассвете 6 апреля командующим 3-м Белорусским фронтом был отдан приказ о наступлении. И в 9 часов утра громовой раскат нарушил тишину. Тысячи артиллерийских орудий и минометов разных калибров загрохотали разом, ударили залпы "катюш". Земля задрожала от гула канонады. Вражеские позиции по всему фронту прорыва закрыла сплошная стена от разрывов снарядов.

Вал ревущего огня и шквал металла обрушились на железобетонные сооружения крепости. Три часа не смолкал огненный смерч. За двойным огневым валом в атаку ринулись передовые стрелковые батальоны. Пошла на штурм авиация.

В штурме Кенигсберга участвовало 2500 самолетов. Общее руководство авиацией осуществлял командующий ВВС Главный маршал авиации А. А. Новиков. Со свойственной ему энергией и настойчивостью он требовал от летчиков точного нанесения ударов по заданным целям. Надо отметить, что в составе истребительной авиации фронта мужественно дрались французские летчики полка "Нормандия - Неман". Над городом поднялся полугора-километровый густой столб черного дыма и пыли.

Каждый летчик, прошедший суровую школу войны, хранит в памяти много ярких запомнившихся эпизодов. Немало их было и у меня, но особенно мне запомнился первый полет в день штурма Кенигсберга. Это было потрясающее зрелище.

Вот как об этом было записано в архивных документах нашего авиаполка:"... На период с 6 по 9 апреля полку была поставлена задача - с 9.00 в течение дня последовательно группами шестерок экипажей Ил-2 содействовать наступающим к городу Кенигсберг войскам.

6-го апреля удар всем составом авиации был назначен на 8.00. Но погода с утра не благоприятствовала: моросил дождь, и густой туман покрывал все вокруг. Летчики с разочарованными лицами сидели в летной комнате в ожидании, когда же, наконец, прояснится небо. Но необходимой погоды для взлета не было, и все уже потеряли надежду участвовать в штурме Кенигсберга. Но вот туман постепенно начал рассеиваться, и в 16.30 из штаба дивизии раздался звонок быть готовым к вылету.

Последний осмотр машин, приготовление экипажей, и по сигналу зеленой ракеты летчики стали взлетать. Вот развернулась и пошла группа Сомова, следом легли на курс группа Лаврентьева и Стрельникова. Потом поднялись в воздух и другие полки дивизии.

Погода по маршруту ухудшалась - 10 баллов, высота - 400-300 м, а местами доходила до 50 м, видимость 800 м. Лететь было трудно, но летчики с упорством пробивались через облака, зная, что над целью хорошая погода, и шли все дальше, туда на Кенигсберг - осиное гнездо и последний оплот врага в Восточной Пруссии.

Вот группа Стрельникова уперлась в сплошную облачность, идти дальше некуда и пробиться нельзя. Ведущий принимает решение - вернуться на аэродром. Но ^лейтенант Сомов принимает решение идти дальше и во что бы то ни стало пробиться через опасную зону облаков.

Гитлеровцы не ожидали и не допускали мысли о том, что советские самолеты могут прорваться через сплошную стену облаков, но наши летчики, вдохновленные призывом вождя, упорно ведут свои стальные машины.

Вот уже группа Сомова выскочила из облаков и ровно в 17.05 произвела удар по цели. Одна за другой стали падать бомбы, взвились черные клубы дыма, полетели во все стороны обломки кирпича. Группа сделала один заход и произвела четыре атаки.

Ввиду внезапности произведенного удара немцы так растерялись, что даже не смогли открыть зенитного огня, и только уже при отходе группы штурмовиков от цели поднялся интенсивный огонь по уходящим самолетам. Но благодаря своевременному и умелому применению противозенитного маневра группа ушла без потерь и повреждений самолетов. Через две минуты появилась группа Лаврентьева и произвела такой же смелый и сокрушительный удар по цели. Обе группы разрушили 6 зданий, подожгли 2 дома, подавили огонь 1 -и батареи ЗА. Остальные полки дивизии из-за сложных условий погоды возвратились на аэродром. Так благодаря умению, упорству и настойчивости наших летчиков был нанесен внезапный удар в день штурма Кенигсберга..."

Активно действовали в день штурма авиация и артиллерия. Только за один день 7 апреля наша авиация произвела более 4700 самолетовылетов и сбросила на укрепления противника свыше 1500 бомб. А в ночь на 8 апреля бомбардировочная авиация совершила до 1800 самолетовылетов. С грохотом рушились железобетонные укрытия, вспыхивали пожары. Всюду дым и чад. Улицы были забиты техникой, оружием, трупами немецких войск. Поднятые к небу клубы черного дыма служили для летчиков хорошими ориентирами.

8 апреля, стремясь избежать бесцельных жертв, командующий фронта обратился к немецким генералам и солдатам крепости с предложением сложить оружие, но фашисты решили сопротивляться.

9 апреля бои разгорелись с новой силой. 5000 наших орудий и минометов, 1500 самолетов обрушили удар по крепости. К исходу четвертых суток непрерывных боев комендант цитадели генерал Ляш, видя свое катастрофическое положение, отдал приказ о прекращении огня. Позже на допросе он заявил: "Потеря Кенигсберга - это утрата крупнейшей крепости немецкого оплота на Востоке".

Гитлер не мог примириться с потерей города, объявленного им лучшей немецкой крепостью за всю историю Германии и "абсолютно неприступным бастионом немецкого духа", и в бессильной ярости приговорил Ляша к смертной казни заочно.

За активные боевые действия при овладении Кенигсбергом личному составу нашей дивизии Верховный главнокомандующий объявил благодарность. Наш авиаполк получил почетное наименование "Кенигсбергский" и был награжден орденом Кутузова 3-й степени, а товарищи поздравляли командиров эскадрилий - Лаврентьева, Стрельникова и меня с орденом Александра Невского.

Поздно вечером мы собрались у приемников, чтобы услышать знакомый голос диктора от Совинформбюро. Юрий Левитан сообщил, что Кенигсберг пал, и в честь этого будет произведен салют в столице. И наполнилась душа гордостью за нашу причастность к этой битве на пути к Великой Победе.

Так был ликвидирован форпост германского фашизма. А город Кенигсберг - бывшая столица прусских королей - носит теперь имя Михаила Ивановича Калинина.

Дуэль с железным "крокодилом"

На одной из встреч с друзьями-фронтовиками, где было много молодежи, кто-то обратил внимание на мои ордена, особенно на Золотую Звезду Героя России. Эта звезда вызвала некоторое удивление: сам я далеко не молод, а награда "молодая"...

- Уж не за Чечню ли Вы ее получили? - раздавались голоса.

- Нет, ребята, не за Чечню. Я воевал на той войне, которую мы по праву называем Великой Отечественной.

В зале началось оживление. Меня попросили рассказать о себе. Пришлось вспоминать о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах...

Служил я в 64-м штурмовом авиаполку. Но на фронт попал в 1944 г. Огнем в лицо нас встретило небо войны, за три месяца боевых вылетов мы потеряли третью часть летного состава. При этом погибли все командиры эскадрилий, а двое из них из нашей.

В один из тех дней меня неожиданно вызвали к командиру полка майору В. Юрченко.

- Такое дело, Сергей, - сказал командир. - Придется принять эскадрилью...

На мое возражение, что пока, мол, не гожусь для такой должности, поскольку у меня в запасе всего лишь восемнадцать боевых вылетов, командир твердо заметил:

- Это приказ, Сомов! Его надо выполнять!

Я шел обратно, как в тумане, думая о том, какая большая ответственность вдруг свалилась на мои лейтенантские плечи...

Эскадрилья в авиации - основное тактическое подразделение, и на его командира возлагается задача непосредственного исполнения приказов. Он должен обладать способностью вести группу летчиков в бой, отлично ориентироваться в условиях, когда районы боевых действий часто меняются. Вот где помогло мое увлечение рисованием, когда я в прошлом посещал кружок при Доме пионеров. Все это позволяло быстро сличить полетную карту с местностью и точно выводить группу штурмовиков на заданную цель, что обеспечивало успешное выполнение поставленного задания.

Быть командиром эскадрильи - значит отвечать не только за свой экипаж, но и за организацию боевой и воспитательной работы личного состава эскадрильи. Для выполнения боевого задания немаловажную роль играло знание летных, физических и морально-психологических качеств каждого летчика и возможность реализации этих качеств на поле боя. А чтобы заслужить доверие и уважение у подчиненных, ты должен, прежде всего, сам быть примером исполнения своего служебного долга.

Война не прощает промаха. Любая недоработка командира или тем более халатность нередко оборачивается гибелью боевых друзей. А мы и так слишком много потеряли их по дорогам войны, и ".. .мне часто снятся те ребята, друзья моих военных дней..."

После взятия крепости Кенигсберг войска 3-го Белорусского фронта продолжали уничтожать противника, изгоняли его из Земландского полуострова. И мы в эти дни совершали по несколько вылетов в день, нанося удары по танкам, траншеям и окопам, уничтожая засевших там фашистов.

Как ни пыталось немецкое командование оказать помощь своим войскам, но эти попытки прерывались решительными действиями нашей авиации. Не помог им и бронепоезд с орудийными башнями, который курсировал по железной дороге от порта Пиллау до Кенигсберга. Он, как крокодил, подкрадывался к переднему краю наших войск и открывал ураганный огонь из всех орудийных башен, а как только наши войска, обнаружив его, начинали вести в ответ артиллерийский огонь, "крокодил" тут же откатывался в глубь своей территории.

Тогда командование фронта обратилось за помощью к летчикам, и когда 14 апреля с аэродрома Вормдитт я повел группу штурмовиков для нанесения удара по танкам противника в полосе действия 11-й армии, то при подходе к линии фронта на станции наведения "Дунай-22" заместитель перенацелил нашу группу на поиск и уничтожение этого бронепоезда. Я понимал, что вступить в дуэль с бронепоездом - задача не из легких. Но на фронте легких задач вообще не бывает, каждая из них таит опасность не вернуться с поля боя. Мы не думали об этом, а верили в нашу победу и готовы были выполнять любые приказы.

В сухих документах архива приказ сформулирован по военному лаконично:

"Шестерка ИЛ-2 под командованием лейтенанта С. А. Сомова 14.04.1945 г. имела задачу: в период 12.00-12.30 сопровождать наземные войска в районе Аллих-Повайнен, Гросс-Блюменау. При подходе к цели лейтенант Сомов получил от станции наведения "Дунай-22" приказание: на железнодорожном участке южнее Штуд-дитен отыскать бронепоезд и уничтожить его..."

С волнением перечитываю эти пожелтевшие от времени строки. И отчетливо вижу лица боевых друзей, бывших в том полете рядом со мной. Это командиры ведомых экипажей - Борис Андумин, Константин Васильев, Николай Назаров, Алексей Рыжов и Василий Фролов. Я знал их и верил им. Мы понимали, что бронепоезд, который прозвали "крокодилом", не спрячешь под кронами лесного массива, не прикроешь выгодным рельефом местности. Но он постоянно маневрировал по железнодорожному пути от Пиллау до Кенигсберга. Выдвигаясь к переднему краю, вел ураганный огонь по нашим войскам. А как только артиллеристы начинали отвечать, тут же откатывался в глубь своей территории.

Скоро черные хлопья от разрывов зенитных снарядов противника стали сгущаться. Потянулись в сторону самолетов и светящиеся трассеры эрриконов. "Нет, тут без маневра не пройти", - решил я.

И закладывая крен то вправо, то влево, мы змейкой шли вдоль железной дороги, не упуская из виду ее. И вдруг, видим словно из-под земли длинный огненный шлейф лизнул прилегающую к дороге местность: это бронепоезд из своих орудий открыл огонь по нашим войскам. Вот по таким-то языкам летчики не раз распознавали замаскированные вражеские орудия и танки. Мы сразу догадались, что "крокодил" находился у лесного массива, прилегающего к железнодорожному пути, и со стороны наших войск был не виден. "Так вот где скрывается это чудовище", - подумал я и скомандовал:

- Под нами "крокодил", за мной в атаку!

Сам же перевел самолет в пикирование и нацелился на паровоз. Я не видел в этот момент ни бронепоезда с ощетинившимися пушками, ни рвущихся вокруг самолета снарядов. Видел только стремительно надвигавшийся навстречу паровоз. И если бы вражеский снаряд прервал полет, то мой безотказный Ил-2 все равно бы врезался в цель.

Но, к счастью, дуэль с "железным крокодилом" закончилось в мою пользу. Сошедшие с балок реактивные снаряды попали точно в паровоз. От мощного взрыва он, объятый пламенем, был оторван от состава бронепоезда и спустил свой последний пар.

В последующих заходах мы подожгли два первых вагона. И я по радио передал на станцию наведения:

- "Дунай-22", бронепоезд горит!

- Видим! - услышали мы в ответ. - Продолжай те атаковать.

И мы раз за разом сбрасывали бомбы и обстреливали из пушек платформы бронепоезда.

Вот еще одна запись из архивного документа: "Противник, видя дерзкие атаки наших "илов" и понесенные им потери, ввел в действие дополнительно до 4 зенитных батарей. Плотность огня достигала максимума, экипажи были в маневре стеснены. Снаряды рвались со всех сторон и на всех высотах. Но, несмотря на это, группа Сомова, проявив в этом бою исключительную смелость, выдержку и боевое мастерство, произвела 12 заходов до полного расхода боеприпасов и полностью вывела бронепоезд из строя".

Вскоре наши войска заняли населенный пункт Штуддитен. И в наш полк пришла телеграмма с благодарностью летчикам за оказанную помощь. В ней сказано, что вокруг бронепоезда на земле лежали сорванные с бронепоезда орудия и десятки фашистов.

Уничтожение "крокодила" было, пожалуй, самым главным делом моей фронтовой жизни. Все экипажи нашей группы были представлены к наградам. А я - к званию Героя Советского Союза... Но где-то в штабных закоулках затерялся мой наградной лист, и лишь 27 марта 1996 г. Указом Президента Российской Федерации мне было присвоено звание Героя, но уже под Российским флагом.

В торжественной обстановке, накануне Дня Победы - 8 мая, мэр столицы Ю. М. Лужков вручил мне Золотую Звезду Героя России.

Я шел по аллеям тенистого сада. Весна бушевала, цветеньем пьяня, И счастлив был я: золотая награда Полвека спустя отыскала меня.

Иногда думаю: как давно промчалась опаленная огнем наша молодость! Но душой и памятью я и теперь вместе с однополчанами. В боевом крылатом строю. И каждый раз, когда иду по улицам Москвы и слышу над головой ровный гул турбин, - гляжу в небо, провожаю инверсионный след летящего самолета и взглядом сопровождаю его до тех пор, пока самолет не скроется в серой дымке облаков. Сердце мое все еще рвется в небо.

Полет на Пиллау

С падением Кенигсберга был ликвидирован очаг и форпост Гитлера в Восточной Пруссии. Однако после капитуляции Кенигсберга в Восточной Пруссии оставалось еще восемь вражеских дивизий, в том числе танковая, которые веером закрепились на Земландском полуострове, прикрывая подступы к военно-морской базе Пиллау (Балтийск).

11 апреля маршал Василевский, как и перед штурмом Кенигсберга, обратился к немецкому командованию с предложением прекратить сопротивление, сложить оружие и сдаться в плен. Противник и на этот раз не внял здравому смыслу. И 13 апреля войска фронта, чтобы не дать противнику закрепиться, перешли в наступление. Началась операция по уничтожению Земландской группировки войск противника. В эти дни летчики нашего полка, совершая по 3-4 вылета в день, поддерживали наступление 43-й и 39-й армий, которым предстояло занять крупный опорный пункт обороны противника город Фишхаузен (Приморск). Враг упорно сопротивлялся. Но в результате решительных и согласованных действий войск фронта 17 апреля 1945 г. Фишхаузен был взят нашими войсками.

Несмотря на ураганный огонь вражеских "зениток", летчики бесстрашно уничтожали немецкие танки, артиллерийские орудия и бронемашины, преграждали путь немецким войскам с моря.

Мой брат Виктор погиб под Москвой. Но теперь, вылетая на штурмовку, я знал, что где-то в этих местах в артиллерийской части воюют мои старшие братья Иван и Григорий с сыном. В небе я часто думал, что может они видят и мой штурмовик, летящий на боевое задание.

Меня иногда спрашивают: "Какой боевой вылет был самым трудным, опасным?" Что ответить на этот вопрос? Легких вообще не было. Каждый оставил зарубку на сердце. Но полет на порт Пиллау, пожалуй, был самым трудным и не только по его выполнению, когда пришлось прорываться через заградительный огонь зенитной артиллерии, но и по психологическому воздействию на летчиков: заря Победы радужными красками засветилась на западе. Наши прославленные полководцы: Жуков, Рокоссовский и Конев во главе войск фронтов устремились на штурм Берлина, и это дыхание победной весны мы ощущали на 3-м Белорусском фронте. И невольно возникала мысль: "...ох, как бы дожить бы до свадьбы женитьбы..."

Ко всему этому наш последний вылет сложился так, что мы едва не нанесли удар по своим солдатам, находящимся в плену в лагере порта Пиллау. Но, слава богу, предотвратить этот позорный удар нам помогли сами "пленные.

А произошло это так. Накануне штурма Пиллау, когда наши наземные войска вот-вот должны были ворваться в город, меня срочно вызвали в штаб полка и поставили задачу: во главе группы штурмовиков нанести удар по юго-восточной части города.

- Предполагается, что там, - сказал командир полка - сосредоточены немецкие войска в ожидании корабля для эвакуации.

Много раз на подступах к Пиллау мы наносили удары по живой силе и технике противника как на суше, так и на море. Так что город мне был хорошо знаком, и, выведя группу в заданный район, я подал команду:

- Приготовиться к атаке!

Город местами заволокло дымом от рвущихся артиллерийских снарядов и бомб, сброшенных летчиками самолетов. Сквозь этот сизый дым в порту был виден огромный, накренившийся на бок корабль. Это наши друзья - бомбардировщики Балтийского флота - влепили ему хорошую порцию крупнокалиберных бомб, да и летчики-штурмовики помогли в этом.

- Так вот на каком корабле фашисты стремились удрать от возмездия, - подумал я и устремился на цель.

Но я ужаснулся, когда при пикировании над целью, едва не сбросив на нее бомбы, увидел на крыше длинного барака, покрытого красной черепицей, ярко-белую надпись большими буквами: "РУССКИЕ ПЛЕННЫЕ!"

Мы эти бараки считали сборным пунктом немецких войск.

На какой-то миг я оцепенел от мысли, что могло произойти, если бы наша группа по моей команде сбросила бомбы на эти бараки, а их было много. Докажи потом, кто виноват, а расплата за это была бы суровая.

Как потом узнал - это был пересылочный пункт: сюда доставляли наших пленных воинов и потом морским путем переправляли их на территорию Германии. Судьба тех пленных нам известна - они уничтожались в различных лагерях, а "фрау" высокопоставленных мужей хвалились друг перед другом изящными перчатками и сумочками, изготовленными из кожи пленных.

Я тут же по радио передал летчикам:

- Атаку прекратить!

Доложил и на станцию наведения о надписи на бараках, запросил, как действовать дальше.

- Если огонь зенитной артиллерии по самолетам не ведется, - последовал ответ, - удар не наносить.

Увидев в южной части порта скопление большого количества немецкой техники и мотопехоты, мы с первого захода сбросили бомбы, а со второго обстреляли из пушек и пулеметов. Столб черного дыма и огня взметнулся в воздух. Обломки машин остались догорать на причалах порта.

После посадки на аэродроме я доложил командиру полка о сложившейся обстановке в этом полете.

- А может это немцы для отвода удара сделали надпись на крышах, - заявили в штабе полка.

Я ничего не мог ответить им на это. Но сомнение рассеялось через три дня - из этого лагеря в полк к общей радости возвратился воздушный стрелок сержант Окуньков, которого считали погибшим вместе с летчиком Мирошниченко 26 марта в районе населенного пункта Бильга. Штурмовик объятый пламенем упал на немецкие окопы.

Как погиб Мирошниченко, мы узнали со слов стрелка. Когда зенитный снаряд попал в самолет, сразу появился шлейф черного дыма. Стрелок по самолетному переговорному устройству доложил летчику об этом, но ответа не последовало, хотя самолет какое-то время летел без снижения. И тогда стрелок решил покинуть кабину самолета и воспользовался парашютом.

Он едва коснулся ногами земли, как его тут же схватили и потащили в штаб. Услышав русскую речь, он стал просить разрешения похоронить своего командира, тем более, что видел, где упал наш Ил-2. Но в ответ услышал грубый мат. И он понял, что это были власовцы.

Присутствующий при этом пожилой немецкий офицер спросил:

- О чем просит этот русский пленный?

- Разрешения похоронить своего командира с того самолета, что упал тут рядом на окопы, - но мы ему не разрешили.

- Напрасно, - сказал немец, - у этого пленного хорошие человеческие качества. Пусть похоронит своего командира, а после отправьте его в лагерь порта Пиллау.

- Здесь в лагере, - продолжал Окуньков, - я встретил пленных из других родов войск. Все они находились в подавленном состоянии, ожидая момента, когда в трюмах вонючей рыболовной баржи их отправят в Германию или на пути сбросят в море на съедение рыбам. Но мы видели, что с каждым днем все ближе и ближе приближается к Пиллау артиллерийская канонада, и это вселяло хоть малую надежду на спасение. Мы понимали, что живыми отсюда фашисты нас не выпустят.

Однажды утром я услышал знакомый гул моторов штурмовиков и, выбежав из барака, стал наблюдать, как лихо штурмовики пикировали, сбрасывали бомбы и обстреливали из пушек и пулеметов немецкие позиции в непосредственной близости от порта. Самолеты на бреющем полете уходили на аэродром через наш лагерь, и по отличительным знакам среди них я увидел штурмовиков из нашего полка. И сердце сжималось от боли: мне так хотелось в эти минуты быть вместе с вами в полете. Долго я провожал их взглядом, пока они не скрылись в синей дымке горизонта. И как утопающие, мы пошли на риск и схватились за последнюю соломинку. Так на крыше самого длинного барака в ночь перед штурмом порта Пиллау появилась надпись: "Русские пленные!"

- Ее написала группа пленных, в которую входил и я, - продолжал свой рассказ Окуньков. - Мы на заброшенном складе нашли бочку с белой краской, изготовили кисть для нанесения' надписи, веревки, лестницу и все в тайне держали на складе, повесив на дверь для вида большой замок.

Это был наш бой за жизнь, и мы были рады успеху: бомбы с самолетов не упали на лагерь, в котором были не только русские пленные, но и воины других наций.

А для моих верных друзей этот последний полет на Земландском полуострове был, как в той песне: "... последний бой - он трудный самый..."