АВИАБИБЛИОТЕКА: ГУЛЯЕВ В.Л. "НА ПОЛЕВЫХ АЭРОДРОМАХ"

ОДИН ШАНС ИЗ СТА

Апрель 45-го был на исходе. На дворе стояла весенняя благодать. Природа, как бы боясь опоздать, радостно тянулась к новой жизни, к солнцу: кругом буйно зеленели травы, цвели деревья.

Победа была близка - это чувствовалось по всему. В эти дни каждая наша потеря была особенно тяжела...

Недели две назад над целью сбили самолет старшего лейтенанта Полякова. Только три "ила" вернулись тогда на свою базу... Поляков был одним из самых старых ветеранов полка - воевал еще под Духовщиной и Смоленском. Его несколько раз подбивали, но солдатское счастье было до сей поры на его стороне. А тут, в конце войны!.. Вся эскадрилья особенно глубоко переживала это печальное событие.

Ведь если бы Полякову удалось перетянуть на свою территорию, то они давно бы были "дома".

А может быть, Анатолию все же удалось "притереть" свой раненый "ил" на "живот" за линией фронта? И если экипаж не был ранен, то сейчас они где-то скитаются по вражеской территории. Шло время, а о судьбе экипажа и самолета никаких сведений в полк не поступало.

Однажды вечером ребята, сняв комбинезоны, умывались, подшивали чистые подворотнички. Завтра будет некогда: подъем в четыре утра. Старшина эскадрильи, подписав все бумаги, помчался в БАО получить на летный состав, участвовавший сегодня в вылетах, "боевые сто граммов". Все шло, как обычно.

Вдруг дверь в нашу комнату с шумом распахнулась и раздался радостный, торжествующий крик:

- Здорово, братцы!

Все невольно обернулись. На пороге стоял сияющий Толя Поляков, за ним - его стрелок Саша.

Трудно передать, что тут началось!

Все кинулись к было уже похороненным боевым друзьям. Каждому хотелось обнять своих товарищей, пожать их мужественные руки, поздравить со счастливым возвращением. Конечно, больше всех обрадовались Федя Садчиков и Володя Сухачев - они были дружны с Анатолием со дня формирования полка.

Ребята тискали Полякова, а он стоял, опираясь на костыль, улыбался во весь рот, а из глаз его, по лицу, испещренному шрамами, текли слезы...

Радостная весть быстро разнеслась "по беспроволочному телеграфу", буквально через несколько минут в домике нашей эскадрильи началось столпотворение. В комнату втиснулся, чуть не весь полк.

Особую радость вызывало возвращение Полякова и его стрелка у летного состава.

За напряженной боевой работой незаметно подошло 2 мая 1945 года. После жаркого боевого дня пришел ласковый, теплый вечер. Мягкие сумерки опустились на затемненный город. На открытой площадке, окруженной деревьями, вкопаны двадцать рядов длинных скамеек. Перед ними белое полотно. Люди смотрят кино. На экране - волнующий рассказ о великом русском полководце Александре Суворове. Перед нами проходят страницы его замечательной боевой жизни... Войска великого полководца штурмуют крепость Измаил. Стреляют русские и турецкие пушки. В дыму и грохоте сражения появляется фигура Александра Васильевича... И вдруг, перекрывая грохот на экране, воздух сотрясают мощные разрывы. Что такое? Наверняка налет вражеской авиации!

Скрещиваясь и пересекая друг друга, в черное небо летят трассы МЗА и красные клубки крупнокалиберок. Артиллерия ПВО работает на полную мощность. С дороги, из поселка БАО слышны стрекотание пулеметов и автоматов. Все повскакивали с мест, настороженно смотрят по сторонам: что происходит? Возможно, фашистский десант?

Вдруг перед экраном появляется человек. Размахивая автоматом, перекрывая грохот канонады, он кричит:

- Братцы! Наши войска взяли Берлин! Ур-р-а-а! - И тут же нажимает на спусковой крючок автомата.

Не ожидая ничьей команды, мы выхватили пистолеты и присоединились к всеобщему ликованию.

Трудно передать те чувства, которые владели нами в тот незабываемый вечер.

Войска наших фронтов успешно завершили ликвидацию гитлеровских войск на Земландском полуострове.

- Остатки разгромленных вражеских соединений бежали на судах и баржах, старались уйти по косе Фриш-Нерут. Но наша авиация нещадно громила и преследовала фашистских захватчиков.

Шестого мая наша дивизия получила приказ перебазироваться в Литву и действовать против отрезанной курляндской группировки. Седьмого мая мы перегнали свои самолеты из Лабиау в Ауце. А уже восьмого, с самого раннего утра, началась боевая работа.

Едва занимался бледно-сиреневый рассвет, а техники, механики, вооруженны уже готовили машины к боевым вылетам. Короткие очереди пушек и пулеметов рвали на клочки предутреннюю тишину. Зеленые и красные строчки трасс короткими змейками чертили предрассветное небо, тая в бескрайней дали. То там, то здесь рокотали моторы, выбрасывая из патрубков в темноту синеватое пламя.

Сумерки еще прятались в лесу, солнышко золотило своими лучами лишь высокие облака, а "илы" уже уходили на задание.

Только набрав более 1000 метров высоты, мы наконец увидели первые лучи солнца. Они запрыгали веселыми зайчиками в бронестеклах наших кабин, слепя глаза. А на земле еще лежал полумрак.

Наша группа получила задание штурмовать опорный пункт врага, расположенный западнее Тукумса. Казалось бы, что после разгрома фашистских войск под Берлином и взятия нашими войсками гитлеровского логова, отрезанные в Курляндии войска противника не будут оказывать сколько-нибудь серьезного сопротивления, понимая, что их песенка уже спета. Но вопреки логике, гитлеровцы встретили наши самолеты ожесточенным огнем всех видов зенитной артиллерии.

Черные и белые разрывы буквально облепили нашу четверку. "Эрликоновские" трассы, казалось, исполосовали все небо. Мы продолжали идти на цель, и весь этот огненный смерч передвигался по нёбу вместе с нами. Вот Садчиков перевел свой самолет в атаку. Мы по одному пошли за своим командиром. Лучше, когда самолеты рассредоточены: врагу при этом приходится распылять огонь своих зениток.

Едва я успел перевести свой самолет в пике, как заметил, что от автомашины, стоящей на дороге, тянутся ко мне смертоносные щупальца "эрликоновских" трасс. Доворачиваю самолет и ловлю в прицел точку, откуда рождаются эти извивающиеся огненные струи. Нажимаю на гашетки и, сорвавшись с плоскостей, трассы моих пушек и пулеметов, переплетаясь с вражескими, движутся к земле, образуя в небе фантастический огненный мост.

Нескончаемые цветное молнии сверкают то слева от кабины, то справа, то над самой головой. Это и есть лобовая атака. Четыре вражеских ствола бьют по тебе, а ты ведешь свой самолет прямо на эти трассы. И весь вопрос в том, кто в кого раньше попадет! Или они в самолет, или ты в их автомашину. Так продолжается несколько долгих секунд. И вдруг, ура! Я вижу, как вспыхнула автомашина на дороге. Сразу огненный поток, словно захлебнувшись, иссяк. Но выпущенные до этого вражеские снаряды еще летят в меня, они еще могут совершить непоправимое. Однако теперь уже можно резко изменить направление полета: дело сделано!

Вот последний обрывок трассы пролетает ниже моего самолета. Еще один поединок выигран! Набрав высоту, опять перевожу самолет в пике теперь уже на цель, которую атакуют все мои друзья. "Эрэсы" и бомбы обрушиваются на врага. Зенитки бешено бьют по нашим самолетам: уничтоженная мной одна зенитная установка не намного ослабила вражеский огонь.

Едва я успел вывести свой "ил" из атаки и перевести его в набор, как самолет швырнуло вправо, а потом он повалился влево. Я глянул налево и увидел, что на плоскости возле самого центроплана зияет огромная дыра! "Прямое попадание крупнокалиберного!" - молнией пронеслось в голове. Дал резко ручку почти до отказа вправо и помог при этом еще и рулем поворота. Самолет с трудом начал выходить из левого крена в нормальное положение.

Я глянул на прибор - скорость упала. Пришлось добавить оборотов, а зенитки все стреляют. Но теперь мне уже маневрировать совсем невозможно: и так еле-еле удерживаю самолет в горизонтальном положении. Вражеские снаряды рвутся кругом. Что делать? И тут приходит мысль: "Можно ведь маневрировать скоростью!" И я дал форсаж. А через две-три секунды прибрал газ.

Затем опять дал полный форсаж! И так до тех пор, пока вражеские зенитки не остались далеко позади.

С каждой минутой все труднее и труднее удерживать самолет. Дает себя знать усталость. До аэродрома еще лететь минут двадцать пять. А на такой скорости, с которой мне приходится лететь, даже более получаса, но хватит ли сил? Кажется, что правая рука совсем задеревенела. Бросив сектор газа, помогаю удерживать ручку управления левой рукой. Непривычно вести самолет двумя руками. Но ничего не поделаешь. Одной рукой его уже не удержать.

А под плоскостями и в дыре на центроплане проплывают уже зеленеющие леса и поля. Извиваясь, пылят дороги, отражая синь неба, голубеют озера и речки. Струйки пота скользят из-под шлемофона по щекам и носу. Они соленые, как и кровь. Сколько же прошло времени? Каждая минута тянется бесконечно долго...

Мой новый стрелок, совсем еще молоденький, круглолицый и курносый. Он недавно прибыл к нам в часть, и его определили ко мне в экипаж. Сегодняшний боевой вылет был для него всего десятым по счету.

Он прекрасно видит из своей кабины, как искалечен наш самолет, и что летим мы "на честном слове и на одном крыле".

Я понимаю: состояние его наверняка не из приятных. Мне-то гораздо легче. По крайней мере, в моральном отношении. Я сижу, работаю. Самолет в моих руках - хоть и усталых. Я всем своим существом ощущаю поведение машины. Поэтому знаю, что происходит в каждую секунду, а может быть, и на несколько секунд вперед. И я знаю: он верит мне. Он должен мне верить...

Если бы можно было хоть на немного отпустить ручку и размять затекшие пальцы рук. По отпустить ручку нельзя ни на мгновение. Нельзя даже хоть чуть-чуть ослабить давление рук на нее. Если самолет упустить на левое крыло, то выровнять его уже едва ли удастся. Два витка штопора - и земля...

Надо предупредить его, чтобы в случае чего прыгал с парашютом. А то ведь для прыжка останутся считанные секунды, и их-то как раз может и не хватить!

Оторвав на мгновение левую руку от ручки управления, я переключил СПУ на стрелка.

- Ваня, ты меня слышишь?

- Слышу, товарищ командир!

- Как там у тебя дела?

- Да ничего. Все в порядке,- ответил мне охрипший Ванин голос.

- Ты видишь, какая пробоина у нас? - решил я поинтересоваться его мнением.

- Вижу. Уж больно здоровенная дыра-то. Я все удивляюсь, как самолет-то еще летит? - откровенно признался он.

- "Ил" - хороший самолет, вот и летит. Другой бы давно уж кувырнулся. Сейчас я попробую набрать еще немного высоты, а ты, Ваня, смотри как следует, чтобы какой-нибудь "фоккер" не подкрался, а то маневрировать нам совсем нельзя, сам понимаешь.

- Ясно, товарищ командир,- услышал я в ответ.

- Хорошо. Ты на всякий случай будь готов прыгать с парашютом. Если самолет перестанет слушаться рулей, я тебе тут же дам команду, и ты должен немедленно покинуть кабину. Не бойся, мы уже над своей территорией. Ты меня понял?

- Да,- ответил коротко стрелок.

Наш искалеченный "ил" буквально по сантиметрам набирает высоту, хотя мотор надрывно воет, работая на форсаже, а весь самолет дрожит лихорадочной дрожью. Пот уже ручьями струится из-под шлемофона. Гимнастерка давно уже мокрая. Правая рука до того затекла, что пальцы сводит судорога. Несколько секунд удерживаю самолет левой рукой. Правую снимаю с ручки управления, расслабляю, трясу и делаю ею какие-то упражнения. Потом разжимаю и сжимаю в кулак затекшие пальцы. Наконец судорога проходит. Вытираю с глаз пот и опять двумя руками удерживаю ручку в необходимом положении.

Где-то уже недалеко должен быть аэродром. Но надо его еще найти. Он ничем особым не отличается от той местности, которая проплывает под нами.

Когда ты довольно долго "стоишь" на аэродроме, то его район тебе становится знакомым. Подлетая к нему, еще издали начинаешь узнавать привычные ориентиры и отдельные знакомые детали на земле. Но мы сегодня впервые поднялись в воздух с нового места, сейчас, как ни вглядывайся, ничто не радует глаз знакомыми очертаниями. Перелески, поля, хутора...

И вдруг вижу впереди левее растянувшуюся цепочку "илов". Это наши однополчане подстраиваются к ведущему, чтобы идти на задание. Один их вид вызывает несказанную радость в душе.

Значит, где-то рядом тот небольшой, но самый родной клочок земли, откуда мы сегодня подняли наш самолет в воздух и где должен закончиться этот дьявольски трудный полет.

Теперь самое главное - точно определить, где все-таки аэродром, а не принять за него какую-нибудь другую поляну.

Тщательно просматриваю все похожие на аэродром площадки. И наконец нахожу то, о чем мечтал с момента попадания в самолет крупнокалиберного снаряда. Аэродром - вон он, впереди по курсу и чуть правее! Но это еще не конец полета. Надо правильно зайти и посадить искалеченную машину.

Если я сейчас отверну вправо, а потом буду заходить на посадку с левым разворотом, то если дать самолету левый крен, он может потом вообще не выйти из него, а свалится в левый штопор, и тогда его не выровнять.

Нет, экспериментировать тут нельзя. Решаю пересечь аэродром поперек взлетно-посадочной полосы, а потом, уйдя подальше, с правым минимальным креном (как говорят, "блинчиком") зайти на посадочную полосу. Когда буду уже на прямой - выпущу шасси.

Смотрю вправо и влево, намечая ориентиры, чтобы по ним точно выйти на площадку.

Аэродром остается сзади. Пора уже начинать правый разворот. До отказа вправо нажимаю на ручку и на правую педаль. Самолет медленно, нехотя входит в правый разворот. Мелкая дрожь проходит по его искалеченному корпусу. "Держись, "Илюша", не подкачай!".

Капот медленно плывет по горизонту. А мне надо развернуться больше чем на 270 градусов. Самолет все время пытается вырваться из правого крена, потому что у левой разбитой плоскости слишком мала подъемная сила. С огромным трудом удается его удерживать в развороте...

Но вот, кажется, уже приближаются и заветные ориентиры, которые я наметил для точного захода на посадку. Но, чтобы выйти на них, надо еще круче заложить самолет вправо, иначе сядем левее полосы. Нажимаю что есть силы на ручку и педаль! Удается еще что-то выжать из рулей. Самолет как-то странно, юзом, опуская капот, доворачивается на узкую полоску аэродрома. Чуть отпускаю ручку и ногу - машина сама выходит из разворота и пытается завалиться на левое израненное крыло. Но я не даю ей "своевольничать" и перевожу машину в пологое планирование.

Пора выпускать шасси.

И вдруг приходит коварная мысль: "А исправно ли оно? Ведь снаряд, разорвавшись мог осколками повредить шасси? Оно же рядом!"

Но раздумывать некогда. Даю рукоятку выпуска шасси резко от себя. "Если не выпустится левая нога, тут же убираю и сажусь на "пузо". С надеждой смотрю на лампочки. Вот погасли красные и загорелась зеленая правая... А что же с левой? Но вот и она засветилась зеленым огоньком.

От радости я энергично двинул вперед и рукоятку выпуска посадочных щитков.

На наше счастье, щитки выпустились нормально. Самолет "вспух". Значит, все в порядке! Увеличиваю угол планирования и прибавляю обороты мотору, одновременно не давая самолету крениться влево.

Расчет на посадку был с промазом, но это и хорошо, так как если бы что-нибудь у нас случилось, то мы, находясь в конце полосы, не помешали бы другим самолетам на посадке. А на пробег и торможение у меня места вполне хватало.

Газ уже убран, выравниваю, выдерживаю самолет, а он все стремится опуститься на левое колесо. Нельзя позволить ему это - может резко повести в сторону, а совсем рядом справа стоянка самолетов, слева - лес.

Добираю ручку, и вот колеса катятся по земле. Ура!.. Торможу. Самолет послушно сбавляет скорость.

Полет завершен. Осталось только зарулить на свою стоянку. Наш "Илюша" и на этот раз не подвел нас. А шансов было так мало...

Выключаю зажигание. Винт еще крутится, а я уже на земле. Механик Веденеев тискает меня в своих объятиях. Я читаю в его глазах искреннюю радость.

- Когда все сели, а тебя нет... Я уж, Ленька, подумал недоброе,-радуясь и в тоже время стесняясь своих слов, сказал Веденеев.

- Зря. Не родился еще тот фриц, который убьет меня! - хохоча от радости, ответил я и нырнул под плоскость. Было интересно увидеть во всей "прелести", что натворил вражеский крупнокалиберный снаряд.

Но то, что я увидел, заставило меня застыть в изумлении. От переднего лонжерона до заднего, снизу крыла обшивки не было по крайней мере на четверть его длины. Тяга щитков, проходящая по заднему лонжерону, была совершенно "голенькая". И тут я понял, каким был дураком, что выпустил перед посадкой щитки! Ведь окажись тяга поврежденной или хотя бы погнутой, правый щиток выпустился бы, а левый нет, - и самолет мгновенно бы свалился в левый штопор. Парашюты в таких случаях не требуются. Это был бы полный "привет". А ведь и без щитков можно было нормально сесть, только скорость посадки была бы чуть побольше. На такой пустяковой моей оплошности мы могли бы запросто "погореть". Но к нашему, с Ваней, счастью, щитки и тяга чудом оказались неповрежденными.

Самолет окружили боевые друзья, подошли летчики и техники из других эскадрилий. Все дивились чудесной способности "ила" держаться в воздухе с такой огромной пробоиной! Все ребята от души поздравляли нас с благополучным возвращением. Командир эскадрильи Федор Садчиков и командир звена Владимир Сухачев - мои самые старые друзья - особенно радовались: экипаж вернулся, по сути дела, имея всего один шанс из ста.



Содержание - Дальше