ПОСЛЕДНИЕ ЗАЛПЫ
Минут через сорок после того "рокового" вылета нас вызвали на КП полка и дали новое задание. Я сумел уговорить Федора, чтобы он включил меня в шестерку, идущую на задание. Естественно, что комэск выделил мне другую машину, и мы с Ваней вновь поднялись в воздух. Второй вылет прошел без особых приключений, хотя вражеские зенитки свирепствовали, как и прежде.
Едва мы успели пообедать, как пришел приказ готовиться к третьему боевому вылету. Четверка, которая завершила сегодняшнюю боевую работу нашей эскадрильи, пошла в составе Федора Садчикова, Владимира Сухачева, Николая Дрозда и меня. Возвращались мы на аэродром, когда красный диск солнца уже готов был скатиться в Балтийское море.
За шумным ужином было много разговоров о сегодняшних вылетах. Хотя ребята и устали, но настроение было приподняюе, боевое. Сегодня опять была сделана большая работа, и, что самое главное, все друзья были вместе за столом - никого не вырвала из нашего круга жестокая война.
После ужина, лежа на жестком топчане, я не сразу смог заснуть, несмотря на сильную усталость. В ушах шумело и звенело (хотя это было обычным явлением после нескольких вылетов в день). Все пережитое проносилось вереницей в утомленной голове, и сон никак не шел.
Ребята давно уже храпели, а я все ворочался. Наконец заснул. Ведь на завтра была дана готовность к пяти утра. А это значит, что вставать нужно было в три-тридцать ..
Не знаю, отчего я проснулся. В доме было светло как днем. В окно заглядывали косые солнечные лучи. Все спокойно спали. Сколько же времени?
Часы показывали около половины седьмого! Почему же нас не будят? Произошло какое-то недоразумение. Возможно, кто-то забыл разбудить нашу эскадрилью или сам проспал? Может быть, разбудить ребят? Полусонный, я приподнялся на локте. Но увидев, как сладко все спят, сам нырнул под одеяло с головой. "Раз не будят, ну и пусть. Доберем еще немного Надо будет - нас найдут"
Все окружающее уже было исчезло для меня, как дверь с шумом распахнулась и задыхающийся от бега солдат срывающимся радостным голосом заорал. "Братцы, победа! По-бе-д-а-а!"
Никак не могу понять, снится мне или на самом деле кто-то кричит осипшим голосом о такой великой радости?
Вскакиваю с нар. Все ребята стоят в подштанниках с вытаращенными, ничего еще не понимающими глазами.
- Как победа? Где? Что, курляндская группировка сдалась? - засыпают вопросами вбежавшего. А это, оказывается, мой механик Веденеев.
- Да нет. Говорят, вообще, совсем победа! - на его растерянном лице отчаянно-радостная улыбка.
- Откуда ты это взял? - спросил перпый пришедший в себя взъерошенный Федя Садчиков, падевая бриджи.
- Из штаба сообщили. Потому пас и не будили. Победа потому что!-и на глазах Веденеева появились слезы. Он вдруг выскочил из избы и помчался куда-то, размахивая руками на бегу. Что тут началось!
После завтрака на построении дивизии комдив генерал-майор Александров зачитал приказ Верховного Главнокомандующего Сталина о полной победе советского народа над гитлеровской Германией...
Теперь в первую очередь надо было срочно написать письмо маме, хотя бы несколько cтpoчек, чтобы она знала, что смерть в этой войне, которая сегодня уже "сдала свои полномочия", так и не смогла дотянуться до ее сына.
Едва я успел написать: "Здравствуй, дорогая моя мама! Поздравляю тебя с великой нашей Победой",- как нас вызвали на КП полка. Поступил приказ немедленно начать перебазирование обратно в Восточную Пруссию на аэродром Лабиау, откуда мы прилетели позавчера. Но теперь молодым личикам запретили перегонять машины (в случае поломки самолета по вине летчика его уже нельзя было списать как получивший повреждение в бою). Поэтому нам, "старикам", (иным едва перевалило за двадцать), пришлось одним заниматься перегоном матчасти, а "молодежь" отправили в Лабиау автомашинами.
Через полчаса, собрав свои скромные пожитки, мы были уже в воздухе. Погода стояла превосходная. Над головой расплескалась бездонная синь неба, а внизу раскинулась во всей своей красе весенняя цветущая земля, залитая золотом солнца.
В душе клокотала безграничная радость, которую просто невозможно было сдержать. Хотелось прыгать и петь, плясать. Но тесная кабина "ила" не давала возможности для подобного проявления эмоций.
Я нажал кнопку передатчика, радостно и озорно закричал: "Гитлер капут! Да здравствует наша победа"
Отпустив кнопку передатчика, услышал в наушниках шлемофона, что мои друзья тоже кричат что-то подобное. Наоравшись досыта, я решил, что песня лучше поможет мне излить свою радость, к я крикнул в ларингофон:
- Эй, солдатушки, бравы ребятушки! Споем? - И тут же услышал голос Володи Сухачева.
Броня крепка, и "илы" наши быстры,
А наши люди мужества полны.
Все ребята дружно подхватили:
В строю стоят советские пилоты
Своей великой Родины сыны...
Мы летели каждый в своем самолете, но каждый чувствовал рядом плечо друга. Мы пели с упоением, и песня летела вместе с нами.
Внизу показался город Шяуляй. На площади было множество народа с флагами. Мы решили присоединить свои чувства к чувствам тех, кто сейчас был там, внизу, на площади. Федя Садчиков первым перевел свой самолет в пике на шяуляйскую площадь. Мы устремились за ним. "Илы" строем с высоты полутора тысяч метров круто пикировали на площадь, усеянную тысячами людей. Самолеты стремительно неслись к земле.
Вот уже можно различить отдельные фигурки людей - в большинстве это были солдаты - а мы все пикировали. Точный расчет - и, показав красные звезды, самолеты буквально над крышами домов взмывают вверх, из их пушек и пулеметов несутся в необозримую синь трассы салюта Победы!
Сколько раз мы из этих самых пушек и пулеметов посылали смертоносные снаряды и пули, стараясь, чтобы как можно больше их попало в цель! А теперь пусть они летят мирным фейерверком на радость нашим солдатам-пехотинцам, собравшимся на площади в этот незабываемый майский день. Мы, смотревшие столько раз смерти в глаза, салютовали сейчас их стойкости, мужеству, терпению, беззаветной преданности своей Родине.
На прощание приветно покачав крыльями солдатам, бросавшим вверх шапки и пилотки, наша четверка продолжала свой полет. Это был необыкновенный, неповторимый полет.
Когда Лабиау был уже рядом, Садчиков по радио приказал:
- Плотным строем, на бреющем проходим над аэродромом, делаем горку и даем салют из пушки и пулеметов. Потом первая пара отваливает влево, вторая-вправо. За мной! - и он повел свой самолет резко на снижение.
Наша четверка крыло в крыло на максимальной скорости пронеслась над аэродромом на высоте 3-4 метров.
Самолеты настолько низко шли над землей, что пыль столбом поднялась за ними, как будто пронесся смерч. Территория аэродрома кончалась, и Федор перевел свой "ил" в крутую горку. Все самолеты как связанные одновременно устремились ввысь. Шестнадцать длинных огненных струй сорвались с наших плоскостей и понеслись по небу. Мы следили за ними, пока они не растаяли в необозримой дали.
Это были одни из последних трасс, что полосовали небо бесконечно долгие четыре года войны. Но это были трассы радости, гордости, памяти и печали.
Мы салютовали нашим друзьям: Косте Шуравину, Николаю Забирову, капитану Попову, старшине Подольяну, Васе Виниченко, старшему лейтенанту Бондаренко и многим другим нашим боевым друзьям, которые отдали ради великого Дня Победы самое дорогое, что у них было - жизнь!
