НЕ РАДИ СЛАВЫ
Поскольку Балтийское море было рядом и приходилось летать над его просторами, нам выдали резиновые надувные спасательные пояса на случай, если придется садиться на воду или покидать самолет над волнами.
Этот пояс мы надевали под парашют, прилаживая надувную трубку так, чтобы можно было в случае чего быстро надуть пояс. Несколько вылетов мне довелось сделать на косу Фриш-Гаф.
И вот однажды нас вызвали на КП, и командир полка объявил, что получен приказ тремя шестерками совершить налет на военно-морскую базу Пиллау. От каждой эскадрильи полетят по шесть самолетов. Все три шестерки пойдут отдельно, но в пределах видимости. Поскольку военно-морская база имеет мощную систему ПВО, которую будут поддерживать своим огнем и корабли, стоящие в гавани, опасность дневного налета была слишком велика, поэтому группа должна была сделать один заход и, сбросив бомбы и "эрэсы" на корабли и портовые сооружения, уйти на свою территорию.
Для этой операции одним подвесили по две двухсот-пятидесятикилограммовые бомбы, а другим загрузили люки противотанковыми и зажигательными бомбами.
Когда все было готово, все три шестерки поднялись одна за другой в воздух и взяли курс на Пиллау. Двадцать истребителей прикрывали всю группу. Нашу шестерку вел Федор Садчиков. Мы шли последними, и это было не очень приятно, так как если появятся "фоккеры", то достанется больше всего замыкающим строй.
Поскольку город Пиллау расположен на юго-западной оконечности Земландского полуострова, а он находился в руках врага, нам пришлось идти через весь полуостров почти под непрерывным огнем вражеских зениток. Правда, огонь их был не столь уж плотным: фрицам пришлось рассредоточить его по всем трем нашим группам. Когда же мы на высоте 2,5 тысячи метров подошли к Пиллау, то всем трем группам досталось сполна (хорошо, что летели не одной). Стена разрывов и трасс опоясала каждую шестерку. Маневрируя, я успел заметить, что из впереди идущих групп, оставляя траурные черные шлейфы, беспорядочно кувыркаясь, падали два "ила". Вдруг на месте заднего самолета второй группы возникла ослепительная вспышка, и в разные стороны полетели бесформенные обломки. Наверное, вражеский снаряд попал в бомбу, и она, взорвавшись, разнесла весь самолет на куски! Такого мне еще не доводилось видеть. Но предаваться переживаниям было некогда. Не обращая внимания на жесточайший огонь, мы шли к цели!
Первая группа нырнула вниз, перейдя в атаку. Вот и вторая начала пикировать. Сейчас настанет наша очередь, а вокруг нас рвутся тысячи снарядов. Даже не знаешь, как маневрировать: кругом разрывы. С разворотом Федин самолет пошел в пике. Через несколько секунд, заложив самолет в левый разворот, начал пикировать и я. В заливе, недалеко от берега, стояло несколько кораблей. С их палуб к нашим самолетам щупальцами тянулись красные ленты трасс. Поймав в перекрестие корабль, с высоты казавшийся игрушечным, я нажал на гашетку, прекрасно понимая, что огнем своих пушек и пулеметов я не могу причинить ему сколько-нибудь ощутимых повреждений. Но ведь его команда ведет огонь по нашим самолетам, и им никто не мешает расстреливать нас! Для фрицев же мои пули и снаряды были неплохим "угощением". Выпустив по кораблю четыре "эрэса" и нажав несколько раз на кнопку бомбосбрасывателя, я начал резко кидать самолет из стороны в сторону. Кругом бушевал ураган вражеского огня.
Обратно мы летели через залив. Наконец огненный смерч остался позади. Когда все пристроились к Садчикову, то выяснилось, что одного самолета из нашей группы нет. Как его сбили, я не видел. Осмотрев свою машину, я обнаружил на правой плоскости небольшую рваную пробоину. Больше никаких повреждений видно не было.
Когда мы появились над аэродромом, вторая группа уже заходила на посадку. Подождав, когда она сядет, начали заходить на посадку и мы. Вот Федин самолет уже бежит по посадочной полосе. Захожу и я. Самолет плавно подходит к земле, колеса мягко касаются бетонки.
Вдруг самолет повело вправо. Даю левую ногу-не , помогает. Даю тормоз левому колесу - то же самое. Самолет, задирая хвост, резко разворачивается вправо и соскакивает с бетонки. Попав на мягкий грунт, машина чуть не клюнула носом. Меня бросило к приборной доске. Хорошо, что я был крепко пристегнут привязными ремнями, а то бы разбил себе голову. А главное - не смог бы управлять самолетом. Продолжая тормозить левое колесо, я дотянулся до зажигания и выключил его, чтобы в случае если самолет перевернется, он не загорелся. А машина все продолжала вращаться вокруг правого шасси. Сделав почти полтора круга, она наконец остановилась. Открыв фонарь и отстегнув привязные ремни, я спрыгнул на землю. В задней кабине сидел бледный стрелок.
- Вылезай, Сашок, приехали! - крикнул я ему и нырнул под плоскость.
Самолет стоял, накренившись вправо. Покрышка на колесе болталась бесформенной массой. С одной стороны на ней была рваная дыра - осколок вражеского снаряда попал в колесо, поэтому и получился этот "кордебалет". Хорошо, что шасси оказалось настолько прочным, что даже правая нога не подломилась, а то неизвестно, чем бы это все кончилось.
...В первых числах апреля началось решительное наступление наших войск на Кенигсберг. Дивизия работала с предельной нагрузкой.
Как-то вылетали мы штурмовать автоколонну. Заходим, начинаем атаку. Вражеские зенитки ведут интенсивный огонь. Смотрю, от одной автомашины тянутся строчки трасс. Довернув самолет, я поймал в перекрестие машину с "эрликоновской" зенитной установкой, и с моих крыльев сорвались четыре огненные струи, уносясь к машине на дороге. В этот момент вражеские зенитчики открыли огонь из своих пушек по моему самолету.
Огненно-красные и ярко-зеленые трассы, переплетаясь, смертоносной причудливой лентой в несколько километров, понеслись навстречу друг другу. Струи вражеских снарядов в неистовом вихре бесновались вокруг самолета. Мне был виден весь их путь от земли до моей машины. И каждое мгновение они могли вонзиться в мой "ил", в мою кабину. Но отворачивать нельзя. Надо как можно скорее пригвоздить установку к земле. Только в этом спасение!
Не отпуская гашеток, чуть-чуть отжав ручку от себя, я пересек своими трассами квадратик машины на земле. Он полыхнул ярким пламенем и задымил. И "огненные змеи" сразу исчезли Сделан еще один, пусть маленький, по реальный шажок к нашей общей Победе! Не только по нашим самолетам не будет больше стрелять эта четырехствольная "эрликоновская" установка, изрыгающая тысячу шестьсот смертоносных снарядов в минуту, но и наземным войскам уже не достанется от нее. Не всегда удается так наглядно видеть результаты своей штурмовки!
10 апреля Кенигсберг был взят нашими войсками. Через несколько дней, когда мы уже перелетели на аэродром Лабиау, я получил свой первый выговор за все время службы в авиации. А произошло это так. С нашей эскадрильей изъявил желание лететь на боевое задание в качестве инспектирующего майор, начальник ВСС (воздушно-стрелковой службы) полка. Полетели мы шестеркой. Повел ее наш комэск Федор Садчиков. Вторым шел начальник ВСС. Третьим за инспектирующим Садчиков поставил меня. Мы пошли на задание штурмовать артиллерийско-минометные позиции врага в нескольких километрах за линией фронта.
Летели на высоте 800 метров, облачность была баллов пять.
Перед ведущим встал вопрос, вести группу выше облачности, где безопаснее, но затруднена ориентировка, или под облачностью? Садчиков принял решение идти выше. Подлетели мы к линии фронта уже на высоте 1900 метров, а за линией фронта, как нарочно, облачности нет.
Хорошо, что мы набрали высоту. Уже где-то недалеко объект нашей атаки. Мы немного рассредоточились и начали небольшой маневр. Впереди идущий самолет майора стал то проваливаться вниз, то взмывать вверх. Повторяю его маневр. Держу его постоянно выше себя в поле своего зрения. Вдруг между самолетами возникли огромные черные шапки разрывов. Вражеские крупнокалиберки открыли огонь по нашей шестерке. Самолеты стали маневрировать еще энергичнее. Я бросил взгляд вниз и будто бы заметил на земле какие-то вспышки, и тут же между самолетами выросли черные клубы разрывов. "Возможно, эти вспышки на земле от выстрелов вражеских зениток?" - мелькнула мысль.
Опять кидаю взгляд на землю в тот район, где мне "почудились" вспышки. И опять на поле, недалеко от селения, крохотными бледными огоньками мелькают вспышки выстрелов. Вот-вот крыло накроет это поле и населенный пункт за ним... Но в самое последнее мгновение опять мелькают вспышки, и черные шапки разрывов вырастают совсем рядом с нашими самолетами.
"У-у, гады!" Не раздумывая больше ни секунды, кидаю самолет вниз и влево, провожая глазами оставшийся вверху самолет начальника ВСС.
С разворота машина идет в крутое пике. Сейчас нужно найти, где расположены вражеские зенитки. Пока я следил за впереди идущим "илом" и разворачивал свой самолет, я потерял почти неразличимую с такой высоты, замаскированную батарею противника. Она была где-то там на поле, между лесочком и населенным пунктом... Но где?
Пора выводить круто пикирующий самолет из разворота, а то потом придется доворачивать в обратную сторону. До предела напрягаю зрение, пытаясь хоть по каким-нибудь признакам найти эти проклятые зенитки. Но тут они сами помогают мне. Почти там, куда был направлен нос моего "ила", сверкнули вспышки орудийного залпа. И тут же перед самым самолетом разорвался снаряд. Машину швырнуло от взрывной волны, и она влетела в черное облако. В кабине запахло горелым толом.
Поврежден самолет или нет? Смотреть было некогда. Чуть-чуть довернув, я открыл огонь из пушек и пулеметов. Когда трассы достигли земли, то я увидел, что они идут гораздо выше того места, где расположена батарея. Значит, все мои снаряды и пули летят мимо!
Несмотря на то, что самолет уже пикировал под углом 50 градусов, я еще отжал ручку: другого выхода не было. Меня подбросило, и я ударился головой о фонарь кабины. Стиснув зубы, нажимаю на гашетки. Теперь трассы летели точно в район расположения вражеской батареи. Можно пустить туда и "эрэсы". Откидываю предохранительный колпачок и два раза нажимаю на кнопку. Четыре огненные полосы понеслись к фрицевским крупнокалиберкам. Кинул взгляд на высотомер. Высоты оставалось меньше 600 метров. Из такого крутого пикирования уже пора выводить. Нажав на кнопку бомбосбрасывателя один раз, я потянул ручку и нажал кнопку вторично. Тяну энергично ручку на себя, но самолет не выходит из пике. Тяну обеими руками - ничего не получается. Глянул на прибор скорости. 570! А максимально допустимая скорость на пикировании 450. Могут "сложиться" крылья! Но сейчас не до этого. Стремительно надвигается земля, а самолет упрямо не выходит из пике...
Триммер! Быстро беру его штурвальчик на себя, он снимет чудовищную нагрузку с руля высоты. Самолет послушно пошел за ручкой управления, выходя из пикирования. Огромная перегрузка придавила меня к сиденью. Оставалось метров пятьдесят до земли, когда самолет окончательно перешел в горизонтальный полет. Еще секунда - и не хватило бы высоты для вывода.
Я давно убрал газ, а "ил" все несся со скоростью за пятьсот. Плавно переведя его в набор, я стал осторожно маневрировать, так как атака моя давно закончилась, и теперь вражеские зенитки опять спокойно могут расстреливать меня. Наконец скорость упала до четырехсот. Можно нормально пилотировать. Самолет резко пошел в набор. Ставлю триммер в прежнее положение - и все приходит в норму... Вдруг в наушниках раздается голос: "Молодец! Давай еще один заходик!" Не могу понять, кто это "молодец" и кому надо сделать еще заход? А-а, это, наверное. Садчиков с группой точно атаковал цель, и станция наведения довольна их работой. Ну, раз группа будет делать еще один заход, почему бы и мне не атаковать второй раз? Разворачиваю самолет и набираю высоту для второго захода. Вражеская батарея почему-то молчит. Видно, еще не успели прийти в себя. Обычно они работают спокойно, а тут... Пока они не очухались, надо им еще подбросить огоньку! Набрал я примерно 1000 метров и с разворота перевел машину в пике. А в наушниках не унимается радостный голос со станции наведения: "Правильно заходишь! Молодец! Открывай огонь!"
Странно? Это, выходит, он мне говорит!
Поймав в перекрестие еле заметную с высоты позицию вражеской батареи, я стал попеременно нажимать на гашетки пушек и пулеметов. Трассы точно ложились в расположение цели. А вражеская батарея молчала. За весь заход и атаку она не сделала ни одного выстрела. Неужели полностью вывел из строя?
Расстояние до цели быстро сокращалось, и стали видны уже отдельные детали. Теперь стало ясно видно, что все мои шестнадцать двадцатипятикилограммовых бомб легли точно в расположение вражеской батареи: вся территория была испещрена воронками, которые еще дымились. Стволы двух орудий уткнулись в землю. Никакого движения возле других двух пушек не было заметно.
Последний раз нажав на обе гашетки, я вывел самолет из пике. На высоте 20 метров он пронесся над поверженными зенитками врага.
Поскольку это происходило всего в 5 километрах от линии фронта, то через минуту я уже был над своей территорией. Сбавив обороты, я стал оглядываться в надежде увидеть свою группу, возвращающуюся домой: они ведь работали где-то недалеко, чуть дальше меня. Но сколько я ни крутил головой, никаких "илов" найти не мог. Что такое? Куда же они делись?
Сделав два небольших круга, так и не дождавшись их, я решил идти на аэродром самостоятельно.
Когда я зарулил на свою стоянку, то все наши самолеты уже были на месте. Они действительно сделали один заход и поэтому оказались дома раньше меня. Я спрыгнул на землю, и механик Веденеев сказал мне, что все ушли уже на КП полка, где инспектировавший майор делает разбор боевого вылета. Я, конечно, сейчас же побежал туда. Майор уже начал разбор. И когда я попросил разрешения присутствовать, он, прервав меня, резко сказал:
- А, явился! Интересно, где это ты пропадал? Почему оторвался от группы?
- Товарищ майор, я сделал два захода - станция наведения просила.
- Видели, станция наведения его лично просила! Зачем ты нарушил строй и пошел под мой самолет, чуть не отрубив мне хвост? Хорошо, мой стрелок вовремя предупредил меня.
- Товарищ майор, я заметил вражеские зенитки и решил атаковать их.
- Нет, вы видели? Он с такой высоты заметил зенитки, которые стреляют без трасс, одиночными снарядами!
Горечь обиды перехватила дыхание. А майор продолжал:
- За недисциплинированность и плохую осмотрительность объявляю вам, младший лейтенант Ладыгин, выговор!
Во рту сразу у меня пересохло, а к горлу подступил комок. Майор смотрел на меня строгими глазами и ждал:
- Повторите,- приказал он.
- За что? - охрипшим голосом выдавил я... Что мне еще говорил майор, я уже не слышал. Вокруг сидели мои друзья, и я готов был тысячу раз провалиться сквозь землю. Они же ведь не знали всей истины, а потому могли подумать, что прав майор, что я действительно сдрейфил и покинул поле боя. А чем сейчас я могу доказать, что майор не прав? Ведь никто из наших не видел, как я атаковал батарею и никто не может подтвердить мою правоту...
Только один человек мог бы сейчас спасти меня. Только он все видел и все знает. Он вместе со мной радовался моей удаче. Но как его найдешь? Кто будет его искать, этого безымянного офицера с пункта наведения?
- Ладыгин не первый день в нашей эскадрилье, и мы хорошо знаем его. Уж в трусости никак его нельзя обвинить,- откуда-то издалека долетели до моего сознания слова.
Я стал прислушиваться. Оказывается, это Федор Садчиков вступился за меня.- Может быть, не стоило ему,- продолжал он,- связываться с этой батареей, поскольку нам была поставлена другая задача. Но я тоже слыхал, что какая-то станция без позывных просила кого-то сделать еще заход. Так что тут надо, некоторым образом, разобраться.
Значит, мои друзья верят в меня, в то, что я не сбежал с поля боя. Дорогие мои! У меня сразу отлегло от сердца. Раз ребята не сомневаются во мне, остальное все пустяки!
Майор, подумав, сказал:
- Я ему и объявляю выговор за недисциплинированность и плохую осмотрительность. В трусости я его не подозреваю. И вообще у нас тут не профсоюзное собрание. Я объявляю младшему лейтенанту Ладыгину выговор, и обсуждению это не подлежит. Ладыгин, повторите!
- Слушаюсь, товарищ майор, вы мне объявляете выговор, и обсуждению это не подлежит,- уже немного придя в себя, повторил я.
Так я заработал себе выговор. А может быть, я действительно был не прав? Ведь я был не на "свободной охоте", а летел в составе группы выполнять определенную задачу. И если бы каждый из нас стал действовать самостоятельно, то осталось бы невыполненным основное задание. Но, с другой стороны, я атаковал батарею, которая вела огонь по нашей группе, и, не подави я ее, могло бы случиться и такое, что вражеские зенитки кого-нибудь сбили бы из нас: ведь не всегда они стреляют мимо... Так я рассудил, и совесть моя была спокойна.
