В. И. Фейгин
По льду через Волхов
Зимой 1941/42 г. я в звании лейтенанта командовал 17-й отдельной ротой службы земного обеспечения самолетовождения (ЗОС) ВВС Волховского фронта, а затем 14-й воздушной армии. Она была частью штурманской службы и обеспечивала полеты с помощью наземных радиотехнических средств, работающих совместно с бортовой радионавигационной аппаратурой, и визуальных средств, главным образом прожекторов. Радиотехнические средства состояли из приводных радиостанций, радиопеленгаторов и радиомаяков. Прожекторы были мощные, с диаметром зеркала полтора метра, установленные на грузовой автомашине ЗИС-5, двигатель которой и приводил в движение генератор.
После освобождения Тихвина в декабре 1941 г. Волховский фронт стабилизировался, значительная его часть проходила по реке Волхов. В январе 1942 г. нашим войскам после тяжелых боев удалось прорвать оборону противника, форсировать замерзшую реку и занять сильно укрепленный населенный пункт Мясной Бор. В образовавшуюся брешь вошли 2-я ударная армия и 13-й кавалерийский корпус. Между Мясным Бором и Спасской Полистью образовался "кувшин" с узким "горлом", которое немцы пытались всячески закрыть.
Для снабжения наших частей, находившихся в "кувшине", начала действовать ночная транспортная авиация с фронтовых аэродромов, сбрасывая на грузовых парашютах боеприпасы, продовольствие, медикаменты и фураж для лошадей. Чтобы обеспечить точную ориентацию самолетов перед сбрасыванием грузов, мне было приказано установить в заданной точке внутри "кувшина" мощный прожектор в качестве светомаяка.
В очень опасный путь через Волхов и Мясной Бор я отправил прожекторную машину под командованием старшего сержанта Пивторака. Электромехаником в экипаже был рядовой Василевский, ленинградский электромонтер. Фамилию третьего члена экипажа, к сожалению, уже не могу вспомнить.
Средств для радиосвязи между подразделениями роты, раскиданными по всему фронту, у нас тогда, увы, не было, ее приходилось поддерживать через многочисленные коммутаторы наземных частей и аэродромов. Поэтому для установления связи с командой прожектора, находившегося по ту сторону Волхова, у нас не было никакой возможности. С беспокойством и тревогой ждали ночью возвращения самолетов, вылетевших с грузами. И вот наконец с аэродрома от штурмана телефонограмма: прожектор работает, виден отлично, экипажи самолетов благодарят.
Так прошло несколько дней, а точнее - ночей. И вот однажды рано утром - сообщение: ночью маяк не работал, самолеты блуждали. И следом приказ из штаба ВВС фронта от майора А. М Стрельченко - немедленно лично выехать к месту расположения прожектора и к ночи любыми средствами обеспечить его работу.
Я проанализировал возможные причины выхода из строя светомаяка. Их могло быть три: первая-неисправность материальной части (в этом случае я могу помочь), вторая - нет бензина (даю команду погрузить на "штабную" полуторку две бочки с бензином), третья причина - прожектор разбит снарядом или бомбой противника. В последнем случае, как говорится, "медицина бессильна",- резервного прожектора не было, а чтобы снять прожектор с другой точки и перегнать его в "кувшин", нужно было и время, и согласование с главным штурманом воздушной армии.
В штабе нашей роты было всего пять человек: я -o командир; Александр Михайлович Русаков - мой помощник по технической части, лейтенант, автомеханик, москвич; Эрвин Франкович Грегори-американец, никогда не бывавший в Америке, сын американского рабочего, приехавшего в 20-е годы в Советскую Россию по договору строить социализм и навсегда оставшийся в Ленинграде; Николай Петрович Величко - ротный писарь, сержант, школьный учитель из Ленинграда и, наконец, фигура номер один - шофер Василий Георгиевич Гурьянов, или Гурьяныч, водитель первого класса из-под Ленинграда. Маленького роста, худощавый, лет тридцати, необычайно сильный при своей щуплой комплекции, Гурьяныч был прекрасным водителем и механиком, страшным скопидомом, когда дело касалось запасных частей, всяких болтиков и гаечек для машин. Василий Георгиевич отличался удивительной, как теперь говорят, коммуникабельностью, всегда был хорошо осведомлен о событиях на фронте и обо всем, что происходило вокруг нас.
Что касается нашей полуторки, то эта много повидавшая старушка, ГАЗ-АА, усилиями и мастерством Гурьяныча почти всегда поддерживалась в состоянии готовности совершить (нередкой нелегкий путь но фронтовым дорогам. Я или мой помтех мотались на ней по всем точкам ЗОС, раскиданный на территории фронта.
Погрузив две бочки с бензином, взяв на три дня сухой паек, Гурьяныч доложил: "Товарищ командир, все готово" Хмурым февральским утром мы отправились за Волхов на поиски переставшего светить прожектора. Нам предстояло проехать километров тридцать до переправы и еще километров двадцать за рекой.
Ох уж эта волховские дороги, фронтовой "асфальт"- гати и лежвевки по топям и болотам. Где, как сказал поэт, вода была пехоте по колено, грязь - по грудь, где сокользнув с бревна в ночи, артиллерия тонула, увязали тягачи". До района переправы мы тряслись часов веять. Фашистские самолеты бомбили придорожные селения, но нам везло: то мы проезжали через населенный пункт, где горели или дымились дома от недавней бомбежки, то слышали, как взрываются бомбы в селении, которое мы только что проскочили. Между деревнями дорога шла лесом, там было спокойнее. В двух-трех километрах от ледяной переправы регулировщики завернули нас с дороги в лес: на подступах к Волхову скопилось много грузовиков, которые, по всему судя, не собирались двигаться дальше.
Гурьяныч отправился на разведку, а я пошел на переговоры с лейтенантом, командовавшим на переправе. Он сказал мне, что днем переправляться нельзя, так как переправа обстреливается и блокируется "мессерами", которые гоняются за каждой машиной. Колонна грузовиков в лесу ждет вечера, а переправляться будет, когда стемнеет.
Вернувшись с этими неутешительными сведениями, я задумался над вашими дальнейшими действиями. Если мы переправимся затемно, то не успеем оказать помощь прожектористам и задания не выполним: ночью прожектор не будет работать. А ведь нам предстояло, во-первых, разыскать прожектор где-то в лесах, зная лишь приблизительно, по карте, район его расположения, во-вторых, если есть повреждения материальной части, с которыми не могли справиться ребята, то моя помощь ночью, при свете ручного фонарика, может оказаться неэффективной. В-третьих... Но тут мои невеселые размышления были прерваны появлением Гурьяныча.
- Товарищ командир, разрешите доложить обстановку... До Волхова менее двух километров. Дорога, конечно, дрянь. Через Волхов, а это самый опасный участок, дорога накатанная, можно ехать быстро. Переправа обстреливается артиллерией, "мессеры" стреляют и "бреют", но не всегда попадают. За переправой, на том берегу, вскоре начинается лес, и там уж мы - кум королю. А тут, в лесу, целая колонна. Вечером, когда она двинется, фашисты наверняка начнут обстрел. Стоит одной машине застрять - пробка. Тут немец и повесит осветительную.. Ну, колонну сейчас пускать нельзя, а отдельная машина может проскочить. Регулировщики держать не будут, их дело - предупредить, а приказа не пропускать - нет такого...
Многословный доклад Гурьяныча не содержал прямого совета, что делать в сложившейся обстановке, но выражал твердую решимость действовать, что меня очень обрадовало.
- Так что, рискнем? -спросил я.
- Другого выхода нет,- ответил Василий Георгиевич.
Мы решили подкрепиться, достали из пайка хлеб и шпик, однако, как говорится, кусок в горло не лез. Я пошел к лейтенанту с флажком, объяснил, почему нам необходимо ехать сейчас же. Тот отозвался:
- Дело ваше. Только езжайте быстро, лес мне не демаскируйте!
Положили на сиденье начатую буханку хлеба и тронулись в путь,
Не могу сказать точно, сколько времени продолжался наш бросок через Волхов,- может, минут сорок, во эти минуты запомнились на всю жизнь. Молча отламывали от буханки кусочки, жевали пропахший бензином хлеб. Вот мы одни на заснеженной дороге. По довольно крутому спуску съезжаем на лед реки. И мчимся, не снижая скорости. Не доезжая до середины реки, услышали над собой рев "мессера". Полная беззащитность и беспомощность угнетают. Мы практически безоружны, наши автоматы помочь не могут. Мы не можем ускорить движение, мы не можем повернуть назад, мы - во власти случая. "Мессер" снова проносится над нами, но уже ближе, сквозь надсадный рев нашей машины слышен стук пулеметной очереди. Однако ни свиста пуль, ни ударов по машине Не успели опомниться - опять атака стервятника с теми же шумовыми аффектами и, к счастью, с тем же результатом.
Хочется крикнуть- "Гурьяныч, жми. Но я молчу, видя, как он, бледный, со стиснутыми зубами, крепко держит баранку и "выжимает" из полуторки все ее силы. Буду откровенен: нам обоим было тогда страшно. Голова невольно вжимается в плечи, на ум приходит детское суеверное: все до трех раз. Жду третьего захода фашиста. Минута, другая, третья... Над нами тихо. Вот и берег! Машина карабкается на подъем. Въезжаем в лес. Проскочили!..
А дальше все было просто. Часов в шестнадцать по следам разыскали прожектор. Ребят застали приунывшими, но, увидя нас, они сразу же воспряли духом. И у меня камень с плеч: оказывается, маяк не работал из-за отсутствия бензина. Располагавшаяся поблизости стрелковая часть, которая снабжала маяк горючим, без предупреждения убыла в неизвестном направлении.
Без промедления слили бензин из одной бочки в бак ЗИС-5, выгрузили вторую бочку и поехали на поиски ушедшей стрелковой части. Догнали ее, забрали аттестаты, "в порядке штрафа" получили еще сто литров бензина и вернулись. Когда наступила темнота, нас предупредили, что, как только вспыхнет прожектор, фашисты начинают минометный и артиллерийский обстрел, поэтому ребята вырыли щели, в которых и укрываются.
Ночью маяк работал. Мы слушали гул наших самолетов, ориентировавшихся в полете на свет прожектора, и радовались, что помогаем выполнять им боевую задачу.
Удивительно свойство памяти. Наш обратный путь был таким же трудным и опасным. Но насколько четко врезался в память буквально каждый метр дороги к прожектору, настолько полно забылась дорога обратно. Наверное потому, что приказ был выполнен, мы сделали все, что от нас требовалось.
