Т. Н. Щербиновская
Мастер камуфляжа
Маскировка боевых аэродромов во время Великой Отечественной войны была сложным и хлопотливым делом, поэтому занимались им не только работники батальонов аэродромного обслуживания, но и механики, сами летчики. Обычно подгоняли самолеты к краю аэродрома, поближе к лесу, нацепляли на них множество веток, а сверху еще натягивали зеленую сетку. Тщательно маскировали и зенитные установки.
Много разных хитростей приходилось применять, что-бы сбить противника с толку. Так, в одном из БАО имелось целое стадо деревянных коров, их держали под навесом, а при надобности "выгоняли" на поле аэродрома. При этом "коров" надо было пасти, перетаскивая с одного места на другое, иначе застывшие на одном месте макеты могли быть опознаны и демаскировать объект. Фашистские разведывательные самолеты "фокке-вульф", так называемые "рамы", часто появлялись над нашими аэродромами.
Большую помощь в маскировке оказывали местные жители. Несмотря на опасность попасть под бомбежку, мальчишки наперебой брались "пасти коров", изображая пастухов. В арсенале маскировщиков были и "деревья", и "стога сена", и разные другие предметы, выносимые и выкатываемые на поле. При организации этого важного дела надо было учитывать массу обстоятельств - время года, погоду, силу ветра, направление теней, наличие подручного материала и, конечно же, свободных в данное время людей, которые могли бы помочь быстро и хорошо провести маскировочные работы.
Особенно вдохновенным мастером камуфляжа был наш неунывающий юный товарищ ленинградский художник Юрий Пирогов, прикомандированный к штабу армии из БАО. Здесь как раз очень пригодились его неистощимая фантазия, чутье художника, необычайная работоспособность.
Нас было пятеро - очень разных, но объединенных единым желанием сделать все, что было в наших силах, чтобы приблизить долгожданную Победу. Мы были друзьями. Мы - это шумный, веселый гвардии майор С. А. Козельков, заместитель главного штурмана армии; спокойный, внешне даже флегматичный капитан В. И. Фейгин, заместитель начальника службы ЗОС (земное обеспечение самолетовождения); красивый, стройный лейтенант В. А. Бутузов, начальник отделения топографических карт штурманской службы; конечно же, Юрий Пирогов, солдат "без звезд на плечах", как он сам о себе шутя говорил, и я - с тремя звездочками на узких погонах, недавняя студентка биологического факультета МГУ, добровольцем ушедшая на фронт, как и тысячи моих сверстников и сверстниц. В редкие свободные минуты мы встречались, обменивались новостями, любили слушать, как Юра поет, а пел он задушевно, чуть глуховатым приятным голосом под гитару.
Говоря о Юре Пирогове, нельзя ограничиться лишь упоминанием о его безудержной энергии, выдумках, фантазии. Он был большим тружеником, проводил многие часы над изучением топографических карт района боевых действий, особенно аэрофотоснимков, погружался в эти материалы, как ученый в свои экспериментальные данные Он рассчитывал, что, где и как надо сделать для наиболее успешной маскировки, бесстрашно взлетал на боевых самолетах, чтобы собственными глазами с разных высот оглядеть свои объекты.
Его обуревала идея сделать ложный аэродром Мысль не новая, но как трудно осуществить ее в боевых условиях! Юра взлохмачивал свои густые волнистые волосы, садился за стол и начинал колдовать. В эти минуты он весь, с головой, уходил в свои проекты. Под его руками быстро рождался макет ложного аэродрома с маленькими самолетиками, взлетными дорожками, укрытиями, капонирами.
И вот на огромном кочковатом болоте начали устанавливать диковинные конструкции. Сверху, с воздуха, они должны были точно соответствовать настоящим самолетам. Только сделано все это из фанеры, труб, стекла, разных подручных средств, а сверху затянуто зеленой сеткой. Глядите, мол, как мы хорошо и тщательно замаскировались! Готовили бочки с горючим, устройства для поджигания дымовых шашек. "Последние мазки" делал сам Юрий, раскладывая кое-где куски битого зеркала, поправляя ядовито-зеленую сетку над "самолетами". К рассвету нелепость этих сооружений стала очевидной, и многие усомнились в том, что опытный фашистский разведчик примет их за боевые самолеты.
"Рама" появилась в 11 часов утра. Нудно подвывая, она долго висела в небе, потом ушла на запад. Обычно на нее смотрели с досадой: вынюхиваешь? А сейчас- с надеждой: ну, пожалуйста, обманись!
День проходил в напряжении. К вечеру надежды на успех угасали, хотя каждый с нетерпением ждал донесения службы ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь). Наконец пришло первое сообщение о появлении большой группы вражеских бомбардировщиков. Увы, шли они не сюда. Впервые за годы воины это было досадно. Но вот последовало второе сообщение: фашисты резко изменили курс и теперь шли прямо на этот ложный аэродром. И вот уже слышно характерное низкое завывание, перешедшее в рев. Посыпались бомбы, и тут же к небу взметнулись фонтаны черной жижи, грязи, рванули бочки с горючим, задымили, как положено, шашки. Огонь и дым застелили поле. Все забрались в укрытия, кроме Юры. Он прыгал, размахивал руками и кричал сквозь грохот рвущихся бомб:
- Эй вы, гады, сюда-сюда! Давай-давай!
И они дали. За три захода перепахали все болото. Грязного, лохматого Юрку долго качали ребята из БАО, создавшие по его проекту очередной ложный аэродром. А с настоящего, хорошо замаскированного аэродрома наперерез возвращавшимся фашистским самолетам уже шли наши истребители.
Особую радость испытывали все, если через несколько дней удавалось вновь "оживить" аэродром, создать видимость восстановленных стоянок самолетов, оставить, как бы ненароком, чуть-чуть не прикрытым какой-нибудь капонир с видневшейся плоскостью "самолета", кусок наезженной дороги к "аэродрому", склад горюче-смазочных материалов, засыпать воронки, укатать поле. А затем ждать. И бывало, что враг вновь яростно бомбил ложный аэродром вместо действующего, вместо наших наземных войск и тыловых объектов.
Бывало, правда, и не так. Рассказывали, что однажды группа вражеских самолетов начала даже пикировать на ложный аэродром, но внезапно изменила куре и пошла на расположенный неподалеку наш настоящий. Командование дислоцированной там авиадивизии вовремя разгадало этот маневр - наши самолеты были подняты в воздух и достойно встретили противника. А был случай, когда Юра вернулся со своего очередного "дела" мрачным как туча. Долго молчал. Мы осторожно спросили:
- Ну как, надул?
- Не знаю, кто кого надул.
Он долго переживал свое поражение. Потом, перебирая струны гитары, не спеша рассказал, что началось все как тогда, на болоте. А прилетел только один самолет и сбросил... деревянную бомбу. "Разобрались гады",-зло проговорил Юра.
Приходилось не только маскироваться, создавать ложные объекты, но и разгадывать замыслы противника, расшифровывать аэрофотоснимки, доставляемые нашими разведчиками. Пирогов научился очень точно в быстро разбираться, что именно расположено в том или ином месте на фотографии, часто еще влажной.
День Победы встретили на 3-м Прибалтийском фронте в Латвии, в красивом городе Цесисе, где располагался штаб 14-й воздушной армии. Всеобщему ликованию не было конца. Люди обнимались, целовались, в глазах дрожали слезы от счастья, радости. Салютовали кто из чего мог. И хотя давно было ясно, что Победа близка, известие о ней застало всех немного врасплох - слишком долго гремела война, мы уже отвыкли от мирной тишины.
После войны мы четверо вернулись в Москву, каждый к своему прерванному войной делу: Фейгин - к металлургии, Бутузов - к архитектуре, я - к биологии. Козельков (уже гвардии полковник) продолжал еще службу в ВВС. Юра Пирогов уехал в Ленинград. Как всегда, самоотверженно работал, теперь уже по восстановлению своего родного города. Художник и строитель, он вскоре был принят в Союз советских архитекторов. Мы с ним переписывались, встречались. Обычно он приезжал в Москву 9 Мая. "Мы еще встретимся в день 50-летия Победы",- мечтал Юра Последний раз он приезжал в Москву, когда столица праздновала 30-летие Победы. Через год его не стало. Добралась до него война своими отдаленными щупальцами. Мы долго горевали. Помним его, как помнят все те, кто знал этого талантливого, веселого человека, надежного друга.
