В. М. Поваров
Поединок
Раннее июньское утро 1942 г. Над научно-испытательным аэродромом еще стоит густой туман, а на одной из его стоянок уже заканчиваются последние приготовления. Сегодня на Волховский фронт вылетает наш 283-й истребительный авиационный полк (ИАП).
Летный состав - в основном молодежь 19-20 лет, окончившая училища в 1941 г. и прошедшая короткий курс боевой подготовки в запасном авиационном полку. Но есть и опытные, не раз участвовавшие в воздушных боях "старики", на счету которых уже имеются сбитые немецкие самолеты. Это командиры эскадрилий и звеньев в возрасте 21-24 лет.
Настроение у всех приподнятое. Мы долго и с нетерпением ждали этого дня, и не потому, что надеялись на легкие победы. Нам было хорошо известно, что немецкая авиация - сильный, опытный и опасный противник, бороться с которым будет очень трудно, но владевшее каждым из нас чувство ненависти к врагу звало к активным боевым действиям. Я к этому времени имел, как мне тогда казалось, солидный летный стаж - четыре с половиной года и ранение, полученное в первые дни войны возле города Каунаса. После излечения в госпитале служил летчиком-инструктором в запасном полку, откуда благодаря настойчивым просьбам был зачислен в боевой 283-й ИАП, так что тоже относился к числу "стариков".
Иду к самолетам своего звена. К сожалению, один из летчиков звена отстранен от полетов за плохую ориентировку в воздухе, поэтому в перелет я и летчик А. Лу-кьяненко идем вместе с парой командира эскадрильи, Героя Советского Союза, старшего лейтенанта Михаила Петровича Галкина. Тщательно осматриваю самолет, хотя твердо знаю, что техник Володя Сенич очень добросовестный и содержит его в идеальном порядке. Темно-зеленый "ястребок", Як-76 с черными пятнами камуфляжа и большим белым номером 34 на руле поворота, дорог мне, как живое и близкое существо. В полете мы с ним представляем единое целое, от его летных качеств и моего профессионального умения будет зависеть исход предстоящих боев.
- Летный состав, к командиру!
Забираю планшет и бегу получать указания по полету. Определяется боевой порядок группы, сообщаются радиоволна и позывные, на которых будем работать в воздухе. Голубое небо, жаркое с утра солнце словно наверстывают упущенную за время сильных дождей летную погоду.
Команда: "По самолетам!" Надеваю парашют и поднимаюсь в кабину. Настраиваю рацию, заряжаю пушку и пулеметы.
Первой выруливает и взлетает пара М. П. Галкина. Эти самолеты, кажется, само аэродинамическое совершенство: красивые и стремительные, они проносятся над вершинами деревьев и быстро уменьшаются в размерах. Наступает и мой черед. Запрашиваю готовность ведомого. Готов! Затем точно так же обращаюсь за разрешением к стартеру. Как только белый флажок в его руке открывает мне путь, плавно даю вперед сектор газа и, отжимая ручку управления от себя, поднимаю хвост самолета. Стремительно ускоряя бег, он приближается к виднеющемуся на границе аэродрома лесу. Реже и мягче становятся его толчки на неровностях, пока не прекращаются совсем. Я - в воздухе. Убираю шасси, перехожу в набор высоты и на мгновение оборачиваюсь на ведомого. Лукьяненко хорошо выдерживает заданные интервалы и дистанцию. На круге пристраиваемся к первой паре и уже в боевом порядке вновь проходим над ставшим для нас дорогим аэродромом, над его бетонной дорожкой славы, с которой когда-то стартовали к мировой известности Чкалов, Громов, Гризодубова и многие летчики-испытатели, дававшие путевку в жизнь новым боевым самолетам. Мы как бы принимаем эстафету их славных дел.
Слева, сквозь голубую вуаль дымки, просматривается бескрайний массив огромного города. Это Москва. Высота две тысячи метров. Пересекаем Химкинское водохранилище. Внизу проплывают знакомые места. Над ними я летал, когда служил в Московской зоне ПВО.
Слева внизу тонкой путеводной нитью, безотлучно сопровождающей нас на маршруте, тянется линия Октябрьской железной дороги, которая надежно выводит всю группу прямо на аэродром Клина. Приземлившись, быстро производим дозаправку и уточняем маршрут дальнейшего полета. Однако вылет задерживается. Едва заметно накрапывающий дождь переходит в сильный ливень. Пережидая его, сидим в самолетах, а чувствуем себя, как в подводных лодках. Плотность стекающего по стеклам кабин потока изолировала нас от внешнего мира. Наши самолеты стоят рядом, но мы едва различаем друг друга. Включаю приемник и слушаю Москву. Передают арию Дубровского:
О дай мне забвенье, родная,
Согрей у себя на груди.
И, детские сны навевая,
Дай прежнее счастье найти...
Слова и мелодия арии уносят в мирное время...
Водная феерия кончается так же внезапно, как и началась. Над нами вновь голубое небо. Мы снова в Полете. Внимательно слежу за воздухом. Сверяюсь по карте с местностью. Идем точно по курсу, выдерживая заданные скорость и время. Это заслуга М. П. Галкина, результат его высокого летного мастерства. Впереди группа озер, придающих всей местности сказочно живописный вид. Но нам не до любования земными красотами} в прифронтовой полосе в любой момент могут появиться фашистские самолеты. В напряженном ожидании такой встречи проходит около часа. Вот-вот должна быть Хвойная. Вдалеке среди лесных массивов возникают строения населенного пункта и большое поле-аэродром. Проходим над его краем. Командир эскадрильи распускает четверку, и мы поочередно заходим на посадку.
Пообедав, ждем "дугласы" с техсоставом. Здесь без прикрытия истребителей им летать уже нельзя.
- Позавчера,- рассказывают нам,- рискнули выпустить два "Дугласа", и оба были сбиты. Экипажи погибли.
Ожидаемые нами "дугласы" прилетели только к вечеру. После короткого уточнения предстоящего взаимодействия между их экипажами и истребителями они взлетают и уходят от Хвойной уже под прикрытием наших "яков". Мне улететь не удалось, еще на выруливании вдруг отказал мотор.
Вылетел на следующее утро один. Иду на высоте 100 метров. Главная задача - найти свой аэродром, где я ни разу не был и который, как меня информировали, ничем не выделяется среди полей. При подходе к станции Будогощь осматриваюсь особенно внимательно. Чуть южнее станции замечаю в небе дымки сигнальных ракет. Сверяюсь с картой. Действительно, там, в районе деревни Гремячево, должен быть наш аэродром. А ракеты - это забота товарищей на земле, старающихся помочь мне сориентироваться. Делаю круг и, убедившись, что это действительно то, что мне нужно, захожу на посадку. Осторожно, на малых оборотах, подхожу к посадочному "Т", убираю газ и приземляюсь. Подрулив к одному из капониров, выключаю мотор. Около большого куста, ставшего впоследствии ориентиром места импровизированного КП, вижу командира полка майора И. С. Морозова и начальника штаба полка майора Ф. А. Тетерядченко. Вылезаю из кабины, подбегаю, докладываю:
- Товарищ майор! Командир звена лейтенант Поваров прибыл на фронт для борьбы с фашистскими оккупантами,
- Ну что ж, поздравляю с благополучным прибытием.
В небе, со стороны фронта, появляется группа самолетов. По силуэтам вижу - это "яки". Они идут беспорядочно на растянутых интервалах и дистанциях.
- Вели бой,- констатирует командир первой эскадрильи лейтенант Е. Елисеев.
- Вроде все целы,- с облегчением замечает кто-то.
- Похоже, похоже, - думая о чем-то своем, соглашается командир полка.
Хочется скорее услышать впечатления своих товарищей о противнике. Над Будогощью самолеты пикируют и на малой высоте, чтобы не демаскировать аэродром, заходят на посадку. Последним, как потом выяснилось, подходит самолет летчика И. Сибиркина. Видимо успокоившись, что уже дома, а может понадеявшись на прикрытие охраняющих Будогощь зенитчиков, он не заметил, как из-за облаков в хвост ему зашел Me-109. Пристроившись на пикировании, он открыл по Сибиркину огонь. Порыв ветра донес до нас звуки его стрельбы, и оба самолета скрылись за макушками деревьев. Но это еще был не конец. Заключительный акт трагедии произошел на наших глазах.
Самолет Сибиркина вынырнул из-за леса и на полном газе пронесся над окраиной летного поля. А сзади, вплотную к нему, как привязанный, маневрируя, шел "мессер" и короткими очередями расстреливал нашего товарища, пока тот не рухнул за одним из капониров, взметнув к небу столб огня и дыма.
Первый день на фронте, и первая встреча с врагом... И все же гибель И. Сибиркина не только оставила в душе каждого из нас боль и досаду, но и властно напомнила об осмотрительности. Правда, об этом нам постоянно говорили наши командиры. Но одно дело - слова, которые часто воспринимаются как воспитательный прием, когда для большей убедительности умышленно сгущаются краски, и совсем другое - наглядный урок, полученный такой дорогой ценой. Так, погибший И. Сибиркин стал невольным участником и помощником во многих наших последующих боях. Он летал в каждом из нас, постоянно напоминая и требуя видеть все даже там, где в обычных условиях это кажется невозможным. Через несколько дней в результате внезапной атаки мои товарищи открыли счет сбитым "мессерам" и "юпкер-сам". Я от души радовался и завидовал их успехам. Счастливцы! Они уже вносили свой вклад в нашу Победу.
...Молчаливый от жары лес к вечеру вновь оглашается звуками птичьих голосов. Тени от деревьев становятся длиннее, принося спасительную прохладу. На волейбольной площадке идет азартная борьба за первенство между летным составом первой и второй эскадрилий. Чуть в стороне, на другой площадке, вступили в соревнование городошники. И тут и там разгоряченные лица, и тут и там веселые шутки и комментарии болельщиков, всеобщий смех. И трудно поверить, что близко фронт. Даже артиллерийская канонада в стороне Киришей воспринимается отзвуками далекой и безобидной грозы.
А в капонирах возле самолетов идет напряженная работа техсостава. Сделать надо многое. Война не знает мелочей и жестоко мстит за каждое упущение. Это я уже испытал на себе...
30 июня наша четверка "яков" возвращалась домой после штурмовки немецких позиций в Грузине. Пробитая облака, мы неожиданно выскочили прямо на пару фашистских бомбардировщиков Хе-111, возвращавшихся из нашего тыла. Атакуя первым, я захожу на задний 'бомбардировщик. Его стрелок почему-то замешкался, и мне удалось подойти к фрицу метров на сто. Предчувствуя близкую победу, до боли в пальцах жму на все гашетки, но оба пулемета и пушка молчат. Время упущено. Проскакиваю над бомбером и, делая разворот, вижу, как идущий вслед за мной товарищ буквально разносит своим огнем пилотскую кабину противника. Лишенный управления "хейнкель" переходит в падение. Враг уничтожен, но это не моя заслуга. Как потом выяснилось, причина моей неудачи была в том, что весь боекомплект был расстрелян при штурмовке. После такого случая всегда старался стрелять только наверняка и всегда оставлять, пусть небольшой, запас патронов и снарядов...
- Командира полка к телефону! - прервал мои размышления голос оперативного дежурного.
И хотя этот вызов относится только к командиру полка, все вдруг настораживаются. Глаза каждого устремлены на разговаривающего по телефону майора И. С. Морозова. По выражению его лица и обрывкам фраз, сказанных в телефонную трубку, стараемся угадать предстоящее задание. Закончив разговор, майор неторопливо, как бы оценивая, обводит взглядом застывших в ожидании летчиков и начинает перечислять фамилии:
- Рябенко, Филатов, Поваров, Михайлов, Зайцев! Поправляя комбинезоны, затягивая ремни, бежим к майору и выстраиваемся перед ним.
- Задание будет кратким,- начал И. С. Морозов.- Над Киришами появился "хеншель". Он ведет корректировку огня своей артиллерии. Надо уничтожить его.'Ясно?
- Ясно! - отвечаем хором.
- По самолетам!
Разбегаемся по машинам. Мой "як" стоит ближе всех, поэтому особенно не тороплюсь. С помощью техника Володи Сенчина надеваю парашют и поднимаюсь в кабину. Над лесом с треском взлетает и повисает в воздухе зеленый дымок сигнальной ракеты. Запускаю мотор.
Проверяя приемистость, плавно двигаю сектор газа вперед. Убедившись, что мотор не захлебывается, а быстро набирает обороты, сбавляю газ. Даю техникам сигнал, чтобы убрали фиксирующие колодки. Вижу, как, покачиваясь на неровностях аэродрома, со всех сторон выруливают на старт истребители и один за другим уходят в воздух. Взлетаю последним. Убираю шасси и, срезая круг, направляю самолет в предполагаемую точку, где должен встретиться со своим ведущим. И вот вся пятерка в сборе. Мы с Я. Рябенко занимаем определенное нам командиром место. Наша задача - прикрыть звено от немецких истребителей, когда оно будет уничтожать корректировщика.
На бреющем подходим к исходному пункту маршрута - станции Будогощь. Отсюда, с набором высоты, берем курс на Кириши. Идем вдоль железной дороги. На высоте три тысячи метров переходим в горизонтальный полет. Впереди блестит в лучах солнца Волхов. Его русло, изогнутое подобно гигантской сабле, разделяет наши и немецкие войска, и лишь в одном месте тонкой трещиной выделяется взорванный железнодорожный мост. Здесь немцы форсировали Волхов, образовав на восточном берегу киришский плацдарм.
Подходим ближе. На восточной опушке леса, окаймляющей то, что раньше было Киришами, а сейчас представляет собой обширную площадь, сплошь перепаханную снарядами, видны вздымающиеся к небу султаны разрывов. Там позиции наших войск. По ним ведет огонь немецкая артиллерия, корректируемая "хеншелем". Он - ее глаза, которые отыскивают в нашей обороне цели. Наша задача - уничтожить эти глаза. Но батареи, словно угадав наше намерение, прекращают огонь. Видимо, экипаж "хеншеля", а по-нашему - "костыля", решил не рисковать и ретировался. Идем вдоль берега Волхова. Воздух чист. Выше нас только один МиГ-3 из соседнего полка. Наверное, тоже в поисках "хеншеля". Проходит минут десять нашего барражирования над передним краем, когда на противоположной стороне реки в лучах заходящего солнца замечаю две идущие друг за другом черточки. "Мессеры"! Имея преимущество в высоте, они направляются прямо к МиГу. В наушниках шлемофона слышу свой позывной и команду Я. И. Рябенко: "Помоги соседу!"
Полный газ. Лечу вверх, тороплюсь. "Мессеры" уже пересекли Волхов и атакуют ничего не подозревающий МиГ. Несколько секунд взаимного маневрирования, и наш самолет сваливается в отвесное пике. Неужели сбит? Теперь мне предстоит вести бой одному против двух немецких истребителей, находящихся к тому же выше меня. Преимущество в скорости и вертикальном маневре на их стороне.
Правда, пока обстановка складывается для меня благополучно. Немцы не замечают мой "як". Их ведущий пикирует на нашу четверку. Через несколько секунд то же пытается сделать и ведомый. Однако, заметив меня, он резко уходит вверх и, сохраняя левый крен, наблюдает за моими действиями. Расстояние между нами настолько мало, что хорошо вижу обращенное в мою сторону лицо противника. Так мы идем на параллельных курсах и внимательно рассматриваем друг друга.
Атаковать его я не могу, выйти из боя - тоже. Запас высоты позволяет немцу догнать меня и, без всякого риска для себя, расстрелять. Его пассивность воспринимаю как уверенность в победе и как садистское наслаждение моей беспомощностью. Это и злит меня и настораживает. В таком положении я могу только ждать. Но вот фашист переходит к решительным действиям. На пологом снижении он атакует меня с правого борта. Чувствую на себе пристальный взгляд вражеских глаз. Заметив дымные трассы пуль и снарядов, устремившиеся к моему самолету, резко ухожу под "мессера". Ведя огонь, немец проносится надо мной, делает "горку" и тут же атакует слева. Энергично маневрирую среди дымных трасс, которые со всех сторон, словно сетью, окружают мой самолет. К счастью, это только следы пуль и снарядов, которые уже прошли мимо. Уверовав в свое превосходство, немец наглеет и теряет осторожность. Завершая одну атаку из задней полусферы, он проносится надо мной так близко, что его спутная струя сильно встряхивает мой "як". Но мне сейчас не до ощущений. "Мессер" оказывается впереди и совсем рядом. Доворачиваю и на полном газу пикирую вслед за ним. Силуэт вражеского самолета заполняет сетку прицела. Дистанция так мала, что боюсь и столкнуться, и упустить еще одну возможность для первой победы. o
Жму на гашетки. Отчетливо вижу, как светящийся пунктир моих пуль и снарядов разрушает хвостовую часть "мессера". Навстречу мне летят его обломки. Потом появляется пламя и дым. Ухожу в сторону, осматриваюсь, Где-то рядом может оказаться второй "мессер". Но в поле зрения никого. Сопровождаю подбитую машину. Ее летчик, видимо, убит, так как он даже не пытается воспользоваться парашютом. В дыму и пламени несутся к земле останки врага и исчезают в пучине болота.
Очередной бой один на один и в этот раз закончился моей победой. Помимо Хе-88 и Ме-110, сбитых в составе группы, я записал в свой атаке еще один стервятник. Это - месть за погибших товарищей.
