"ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ РАССКАЗАТЬ..."
После катастрофы, когда к М. В. Водопьянову вернулось сознание, он стал вспоминать происшедшее. С большим усилием повернулся на койке, посмотрел в окно. Отметил, что сгустились сумерки и падал снег. По силе ветра, с которой раскачивались деревья, было ясно, что небо вскоре освободится от туч. Как знакомы ему эти вечные тучи на небе! Под вечер и в самом деле проплывали лишь редкие облака с золотой окантовкой. В потухающем небе засеребрился молодой месяц. Окружающий мир, несмотря на нездоровье одного, отдельно взятого человека, по-прежнему прекрасен...
В Верхнеудинской больнице Михаил Васильевич впервые стал записывать свои впечатления. Какой-то неизвестной для него прежде гранью повернулась жизнь. Не беспредельны, видно, силы человека, не такой уж он и гигант, думалось ему. Многое пришлось понять. Может, и захотел проверить он себя в рассуждениях о жизни, непростой и невечной.
Привычка записывать с годами закрепилась. Теперь, как только выдавалась свободная минута, он доставал листы бумаги и писал. Это стало всепоглощающим его увлечением.
Много лет спустя он делился: "Очень хотелось рассказать об увиденном и пережитом".
Плывя со спасенными челюскинцами на пароходе во Владивосток, он и на этот раз использовал "временную передышку". Устроившись поудобнее в укромном уголке, он записывал все самое значительное, что произошло в предыдущие дни. Как летел, как торопился, какой ответственностью был преисполнен за жизнь людей. Теперь он не позволял себе разбрасываться впечатлениями. Стопроцентная пунктуальность и сосредоточенность! И чтобы лучше обозревать наметившийся в записях ход мыслей, листы рукописи он подклеивал один к другому по длине, которые сворачивал затем в рулон. Рулон быстро увеличивался в объеме, чем навлекал на его обладателя все более частые подтрунивания окружающих. Рулон товарищи называли "обоями" и обещали, когда он будет достаточных размеров, оклеить им стены кают. А наиболее насмешливые, имея в виду темпы увеличения объема, спрашивали:
- На каком километре держишь?
Всем было любопытно наблюдать за Водопьяновым в новом для него амплуа. Но первые же знакомства с его текстами, еще недостаточно, правда, литературно оформленными, показали, что там было много захватывающего и интересного.
Вот что рассказывал о своих впечатлениях от первых литературных опытов Водопьянова бывший начальник Управления полярной авиации М. И. Шевелев:
"Мне довелось наблюдать Михаила Васильевича за работой над книгой, когда мы сидели на острове Рудольфа. Было очень плохо с горючим, мы не знали, пробьется к нам "Русанов" или нет. И тогда механик сделал Михаилу Васильевичу лампу-коптилку, и Михаил Васильевич при этой коптилке сидит часами, не разгибаясь, и пишет, пишет, потом читает нам..."
В кругу семьи он тоже нередко читал свои рукописи. При этом просил не щадить авторского его самолюбия, высказываться с полной откровенностью. С разумными предложениями он всегда соглашался... Одну свою рукопись он переделывал десять раз... И неизменно бывал благодарен за дельные, пусть и критические, замечания.
Он стал гораздо больше читать. Одновременно с расширением общего кругозора набирался литературного опыта. У Маяковского встретил такой вывод:
путешествие ему заменяет чтение. В самом деле, руки так и тянутся к бумаге, когда есть достаточно много свежих, запоминающихся впечатлений.
В произведениях отдельных известных писателей встречались М. В. Водопьянову описания, созвучные его собственным мыслям. Так, у писателя Ю. Олеши в его документальном рассказе "Полет", опубликованном в 1936 году, он познакомился с такими впечатлениями писателя: "Человек, совершивший долгий полет, начинает уважать себя. Он переживает чувство победы...
Когда я летел, я думал о наших прославленных летчиках. Если... я... приобщился к чувству победы (он летел пассажиром по трассе "не грозящей, по его словам, никакими опасностями".-В. А.), то какова же степень этого чувства у тех, кто открывает новые воздушные пути сквозь дикие пространства мира?
Я летел и предвкушал, как я буду рассказывать друзьям о своем полете... Какими же захватывающими чувствами переполнен летчик, который возвращается после исторического перелета и знает, что его ждет вся Москва?
Я ощутил, как полноценна жизнь этих героев... Тысячи молодых людей стремятся подражать их примеру..."
Таким образому М. В. Водопьянова появилась еще одна забота - писательская.
НА ДАЛЕКУЮ ЗЕМЛЮ
К Водопьянову всегда тянулись, в доме его поэтому всегда было многолюдно. Приходили друзья, знакомые - летчики, журналисты, артисты... Был гостем, например, знаменитый гипнотизер Мессинг, великий мастер психологических опытов...
Вновь пришедшие к Водопьянову как бы спешили его увидеть, потому что вскоре он отправится надолго в очередной длительный рейс по сложнейшим и рискованным северным маршрутам.
А когда он должен был прилететь, его уже ждали. С женой у него даже существовал уговор: как он будет пролетать над домом и покачает крыльями, значит, не замедлит скоро прибыть, надо накрывать на стол. И нередко, слыша гул пролетающего самолета, она подходила к окну, смотрела в небо. Действительно, самолет покачивает крыльями. Это Михаил Васильевич! Сейчас же - откуда только станет всем известно - прибудет в дом много народу, его друзья, надо готовиться к встрече...
И торопиться его увидеть были все основания: полеты, в которых ему приходилось участвовать, были часто длительными.
Теперь жене, Марии Дмитриевне, предстоят долгие ожидания, к которым хотя и привыкаешь, но которым сопутствуют волнение и тревожность на сердце: не случилось бы что с Михаилом...
Друзьям, товарищам, знакомым Водопьянова будет нее это время не хватать Михаила Васильевича - умеет он создавать какую-то душевную атмосферу, с ним чувствуешь себя непринужденнее, естественнее...
Можно написать ему письмо, которое, возможно, догонит его в какой-нибудь далекой северной точке, а может, удастся с ним связаться по радио... Но очень трудно его найти. Сегодня он в одном пункте, завтра уже в другом. Вот, например, его полет в 1935 году по маршруту Москва - Свердловск - Красноярск - Иркутск - Чита - Хабаровск - Николаевск-на-Амуре - бухта Нагаево - Гижига - Анадырь - Уэлен - мыс Шмидта и обратно, составивший около двадцати тысяч километров! Ну попробуй "письменно или устно" застань его!
Единственное оставалось друзьям - узнавать от Марии Дмитриевны о Водопьянове: прилетавшие в Москву летчики сообщали ей последние известия о Михаиле Васильевиче, поэтому она имела более полную информацию о нем.
А вскоре Водопьянова стало уже и совершенно невозможно застать дома. Начались один за другим важнейшие и очень далекие полеты. Например, трижды маршруты его полетов пролегали через архипелаг, от которого рукой подать до Северного полюса,- Землю Франца-Иосифа!!!
В первый раз на эту далекую землю он отправился в 1936 году в целях разведки и подготовки к большой воздушной экспедиции в следующем году. Во второй раз - в 1937-м в составе большой экспедиции на Северный полюс и в третий раз - в том же году, когда участвовал в поиске пропавшего самолета Леваневского, отправившегося со своим экипажем на четырехмоторном самолете по маршруту Москва - Северный полюс - США в августе 1937 года (летал на эту землю Водопьянов и в послевоенное время, при организации СП-2, СП-3, СП-4).
Друзьям осталось теперь только с напряженным вниманием следить за событиями.
Тут я хочу сделать небольшое отступление. В середине тридцатых годов зародилась идея подготовки советской воздушной экспедиции для полета на Северный полюс. В 1935 году было создано Управление воздушной службы, переименованное в следующем году в Управление полярной авиации. Михаил Васильевич к этому времени уже перешел работать сюда. Решено было для этой экспедиции переоборудовать тяжелые бомбардировщики, построить для них мощные отечественные двигатели. Этими двигателями уже занимался конструктор А. А. Микулин. Имел к этому отношение и начальник технического отдела Управления К. А. Москатов. Он закончил в свое время Московское техническое училище, где преподавателями у него были Д. Н. Туполев, С. А. Чаплыгин, Б. С. Стечкин, стал специалистом по моторостроению. Еще студентом написал пособие для рабфаков авиационных втузов под названием "Авиационный мотор". Затем был назначен начальником моторного факультета Московского вечернего авиационного института, два года занимался практической работой - сборкой и испытанием моторов. Работая уже в Управлении, К. А. Москатов там же впервые встретился с М. В. Водопьяновым. Они сотрудничали имеете по доводке моторов. Карл Арнольдович сразу же оценил способности Михаила Васильевича как очень изобретательного, думающего человека. Бывший моторист, Михаил Васильевич тонко чувствовал работу двигателей, умел их "слышать". Он подсказал множест-110 решений в совершенствовании конструкции моторов. Совсем недавно 86-летний К. А. Москатов вспоминал:
- С Водопьяновым интересно было говорить даже к точки зрения научной, хотя он и не был человеком науки. Михаил Васильевич придумывал всегда такое, чему можно было только удивляться. В техническом отношении это был талантливейший человек, богато одаренный природой. Если бы Михаил Васильевич выучился, получил образование, то был бы гением в полном смысле этого слова. Но у него не было времени для систематических занятий в вузе - сами понимаете, летчику требовалось летать. Мысли же он высказывал удивительные. Могу с полной ответственностью сказать, что по изобретательности он был выше всех летчиков в полярной авиации, хотя у нас там были исключительно талантливые летчики-и Молоков, и Леваневский...-"
Вот приедешь с Водопьяновым на завод, что-то ему не нравится в конструкции, тут же предлагает какое-то техническое решение по исправлению, облегчает задачу тем, кто на заводе непосредственно этим занимается. Как консультант, инженер он был замечательный. Даже среди профессионально подготовленных специалистов я не встречал таких сообразительных. Техническая мысль у него шла как бы от сердца...
...Водопьянов был приглашен к начальнику Главсевморпути Отто Юльевичу Шмидту;
В кабинете у Шмидта Водопьянов увидел склонившихся над столом О. Ю. Шмидта, начальника Управления полярной авиации М. И. Шевелева, полярного летчика М. С. Бабушкина.
- Вот что, Михаил Васильевич,- после того как все поздоровались друг с другом и вновь уселись за стол, сказал Шмидт, дружески улыбаясь и вкладывая в слова какое-то торжественное значение.- Впервые в истории намечается совершить перелет на Землю Франца-Иосифа, обследовать с воздуха весь архипелаг, провести ледовую разведку в Карском и Баренцевом морях...
Шмидт сделал паузу, потом весело обратился сразу ко всем присутствующим:
- Думаю, что выполнение этого задания лучше всего поручить Михаилу Васильевичу.
Все согласились.
Шмидт давно уже приметил водопьяновскую неуемную жажду деятельности, желание выполнять самые трудные поручения, полюбил его как очень душевного и надежного друга. Еще на льдине в Чукотском море держали спор - прилетит Водопьянов или нет? Шмидт верил. Он уже тогда знал, что этому человеку под силу самые сложные задания.
В экспедицию входили шесть человек. Кроме Водопьянова, возглавлявшего экспедицию, это механик Ф. И. Бассейн, радист-челюскинец С. А. Иванов, летчик В. М. Махоткин, штурман В. И. Аккуратов, механик В. Л. Ивашина. Для полета выделялись два легких самолета П-5.
Помимо задачи "опробования" маршрута на Землю Франца-Иосифа стояла также задача выбора базы для будущей большой экспедиции. Для этого надо было облететь все острова архипелага, наметить аэродромы.
Вновь предоставляю слово начальнику технического отдела Управления К. А. Москатову:
"У нас в полярной авиации служил тогда Г. Г. Васильев, специалист высочайшей квалификации. Водопьянов несколько позднее предложил его кандидатуру для участия в подготовке самолетов к полету на Северный полюс, а до этого на остров Рудольфа. Водопьянов прекрасно понимал, что от хорошей работы приборов зависит успешное управление самолетами. Так вот Васильеву, чтобы он мог успешно испытать различные авиаприборы, поручено было морским путем побывать па всех тех пунктах, через которые проследует затем воздушная экспедиция на полюс, в частности на острове Рудольфа. Важно было заранее проверить работу приборов, посмотреть, как они себя будут вести в случае вынужденной посадки самолета... Под руководством другого инженера - В. Н. Гутовского - шла переделка тяжелых бомбардировщиков в гражданские самолеты... Уже тогда мы работали над проблемой окраски самолетов в такой цвет, чтобы в случае вынужденной посадки их можно было бы сверху легко обнаружить. Мы определили, что самый подходящий цвет - оранжевый, кроме того, выбрали нужный оттенок этого цвета. Ведь оттенков оранжевого цвета много, но не все хорошо видны на снегу. Изучали мы и характеристики льдов - этим, в частности, я занимался, опубликовал даже работу "О посадке самолетов на лед" [1]. Занимались разработкой конструкций лыж для самолетов. Ведь чтобы садиться на лыжах, нужно минимальное трение... Занимались мы проблемой обледенения самолетов... Для разработки всех этих вопросов привлекали самых квалифицированных специалистов. Если видим, что человек не будет над собой работать, не будет повышать свой профессиональный уровень, такого не берем. И надо сказать, что каждый специалист самостоятельно, без понуканий повышал свой профессиональный уровень. И делал это постоянно. Мы друг друга как бы воспитывали честным отношением к своим обязанностям. Если даем "добро" на полет, то уверены, что имеем право давать его. Мы считали, что наша честность должна быть на очень высоком уровне. Никаких послаблений друг другу! Даже, бывало, шплинтуя гайки, проверяли тут же, ломаются шплинты или нет. Самая незначительная мелочь не оставалась без внимания. Это была скрупулезная инженерная работа. Полет на Северный полюс стал возможен благодаря отличной инженерной подготовке..."
В путевом дневнике, который теперь регулярно вел М. В. Водопьянов, появилась следующая запись: "По значимости задание очень важное. Вновь за каждым шагом экспедиции следит вся страна. Газеты и радио постоянно дают подробные сводки о полете".
Вылетели они из Москвы в марте 1936 года, когда морозы спали и больше стало солнечных дней. Местность в это время хорошо просматривается, погода благоприятствует успешному управлению самолетом.
Маршрут был следующим: Москва - Архангельск - Нарьян-Мар - Амдерма - Маточкин Шар - мыс Желания - бухта Тихая. Всего девятьсот километров их будет отделять в конце пути от Северного полюса.
Практика дала ему опыт, приучила быть внимательным даже к тому, что не вызывало на первый взгляд особых опасений. Ведь северные пути на любом своем участке могут предложить неожиданности. И хотя полет до Нарьян-Мара особых затруднений не вызывал (до Архангельска действует авиалиния,- а это значит, что на трассе имеются промежуточные площадки,- а от Архангельска до Нарьян-Мара проходит почтовая линия), Михаил Васильевич все равно был предельно собран. Лететь же от Нарьян-Мара до Амдермы намного сложнее. Под крылом заснеженная тундра. Ориентиров приметных нет. И, кроме того, за Амдермой начинаются моря. А как встретит экспедицию Новая Земля и ее проливы Югорский Шар, Карские Ворота и Маточкин Шар?
Водопьянов напишет об этом участке пути следующее: "Порой трудно различить, где кончается земля и начинается небо. Резкая линия впереди, которую мы привыкли называть горизонтом, на этот раз отсутствовала. Это еще более затрудняло и без того тяжелый полет".
Хотя уже с самолетами поддерживалась радиосвязь и с помощью позывных радиомаяка можно было лететь даже в ненастную погоду, другими словами, выполнять слепые полеты (лететь по приборам), как показали дальнейшие события, это новшество могло и подвести.
На Вайгаче, Новой Земле, острове Гукера - по линии пролета самолетов - зимовщики, находившиеся там, получили задание: постоянно сообщать летчикам о погоде на пути следования, быть готовыми на своих аэродромах принять экспедицию.
Облегчением было и то, что направление движения самолетам задавал штурман Аккуратов (потом участник экспедиции на Северный полюс). Он уверенно привел машины к первому пункту, Архангельску, хотя за семь часов лета приходилось попадать и в туман, и в снегопад, и в низкую облачность. С самого начала Водопьянов велел выйти вперед самолету со штурманом. Но стихия, не обращая внимания на старания людей, вносила свои коррективы. После Нарьян-Мара, на пути в Амдерму, закружила такая поземка, что зимовщики Амдермы не решились и выйти на улицу. Думали, и экспедиция не рискнет лететь, переждет. Неприлет в эту непогоду летчика Фариха с запасными колесами окончательно уверил их в этом. Водопьяновскую радиограмму "Ждите, скоро будем" не брали в расчет - возможно ли сверху разглядеть место посадки, когда и на земле в двух шагах не видать ничего?! Нет, сто процентов из ста, что не прилетят.
Но в это же самое время самолеты летели в направлении Амдермы. Через полчаса они были над зимовкой. Водопьянов неторопливо стал оценивать ситуацию: поземка кружила над самой землей, высоко не поднималась, следовательно, посадить самолет все-таки можно. Но почему нет никого на аэродроме? Не был выложен и знак "Т", показывающий направление ветра. Сделав несколько кругов, самолеты пошли на посадку, остановившись у домика зимовщиков.
Зимовщики глазам своим не поверили, когда увидели у самых дверей Водопьянова. Пришлось им выслушать нотацию.
Летчик Махоткин предложил сразу лететь к северной части Новой Земли - к мысу Желания, минуя Маточкин Шар. Одновременно, считал он, удастся провести ледовую разведку в Карском море.
Ну что ж, можно попробовать, хотя полет в условиях Заполярья - не спринтерская дистанция, надо приберечь силы, сделать упреждения на всякие неожиданности.
Тем не менее полетели по курсу. Через час полета шедший впереди самолет Махоткина начал по непонятным причинам изменять курс. Что такое? Позже выяснилось, что сбилась стрелка компаса из-за его неисправности. Также вышла из строя и радиостанция. Махоткин не видел подаваемого Водопьяновым сигнала "Следуй за мной". Более того, надвинулась непроглядная мгла, и его самолет вскоре исчез из поля зрения Водопьянова.
До самого Вайгача он его так и не видел, а убедившись на месте, что Махоткин не прилетал, вновь вернулся на материк, в Амдерму.
Махоткин же тем временем прилетел на Вайгач. Вновь Водопьянов дал команду сосредоточить оба экипажа в Амдерме, чтобы начать все сначала.
И снова в путь. Вот уже миновали Вайгач. Показалась полоса тумана, войдя в которую Махоткин снова исчез и на запросы водопьяновского радиста не отвечал. Водопьянов чуть повернул самолет влево и пошел вниз, под туман, чтобы избежать столкновения самолетов. Затем он набрал высоту, пошел поверх облаков. Таким вот образом и маневрировал. Нельзя было проскочить Маточкин Шар -тогда он снижался так, что чуть не задевал колесами за скалы берегов. Нельзя было допустить и столкновения самолетов - тогда он взмывал вверх, за облака.
Сделал в блокноте запись: "Сто с небольшим километров, пройденных бреющим полетом над берегом Новой Земли, показались мне тысячей".
Самолет Махоткина, попав в сильный туман, вернулся на остров Вайгач, в бухту Варнека, и только к утру, когда распогодилось, смог прилететь.
Испытания на этом не закончились. На Маточкином Шаре, где находились теперь оба экипажа, разыгрался сильнейший шторм. Сшибаемые ветром люди стальными тросами привязывали к земле самолеты. Иначе их перевернуло бы, разбило вдребезги. К утру они занесены были доверху снегом. И это спасло их от поломки. Стихия не унималась неделю.
Тринадцатое апреля застало Водопьянова и его товарищей здесь, на мысе Желания. А в Москве в это время проходило торжественное заседание, посвященное второй годовщине спасения челюскинцев. По радио сообщили, что Водопьянов заочно избран в состав президиума. Тогда на зимовке решили послать приветствие в Москву. И некоторое время спустя услышали, как в Колонном зале зачитывали полученную телеграмму.
С мыса Желания решили лететь по радиомаяку, который приведет один из самолетов к архипелагу Земли Франца-Иосифа.
Водопьянов сделал короткую запись в дневнике:
"Наступил полярный день, который длится здесь полгода. Летим над Баренцевым морем - пятьсот километров пути. Здесь напоминает о себе магнитный полюс Земли, который заставляет стрелку компаса плясать, как на хорошей свадьбе. Ко всем прелестям присоединяются туманы".
"Все-таки,- решил Водопьянов,- пусть второй самолет для страховки идет по компасу, на случай если радиомаяк исчезнет с волны".
Страховка, которую он предпринял, была и вправду не лишней. Минут через тридцать полета исчезла одна из букв радиосигнала. Радист с мыса Желания напутал с передачей. Тогда по команде Водопьянова Махоткин выводит самолет вперед. И несмотря на то, что вскоре вновь заработал сигнал, Водопьянов уже не стал ничего изменять. Пусть штурман Аккуратов еще раз потренируется в проводке самолета по заданному курсу-наверняка пригодится. В прошлый раз он ошибся, когда сбился с дороги и самолет вернулся на место старта.
Но надвинувшаяся облачность скрыла самолет Махоткина. Теперь он наверняка поведет самолет под облака, пойдет бреющим полетом - это его тактика. Водопьянов же, наоборот, идет вверх, к солнцу, продолжая полет над облаками.
По времени они должны были пролетать над архипелагом. Вот показался какой-то из островов архипелага. Тщетны попытки радиста связаться с бухтой Тихой, что на острове Гукера, в южной части Земли Франца-Иосифа. Прибор показывает: бензин в баках кончается. Надо немедленно садиться.
Махоткин, как оказалось, не решился пробиться , сквозь облака вниз, вернулся на мыс Желания, обратно на Новую Землю. Поразительная новость!!! Пятьсот километров было между ними. Пять дней пробыл экипаж Водопьянова на неизвестном острове, с мизерными остатками бензина, так и не сумев из-за непрерывных разрывов на морозе ремня моторчика, от которого работала рация, сообщить о своих точных координатах.
Буквально по крохам наскребали бензин из всех баков. Сутки растапливали снег в девяностолитровом баке из-под бензина, а потом подогревали воду на костре, который не хотел гореть на морозе, если не подбавить в него бензина. Подливали его граммами в костер. Пришлось сжечь чехол от радиатора и кожаное пальто механика Флегонта Бассейна. После долгих трудов с помощью баллона сжатого воздуха наконец запустили разогретый мотор. "Ни с чем не сравнимой была наша буйная радость в эту минуту,- отмечал Водопьянов.- Такую радость, наверное, испытывают потерпевшие кораблекрушение, внезапно увидевшие землю после долгих скитаний на утлой лодчонке по бурному морю".
С приключениями, но все же долетели до бухты Тихой. Когда из тумана показались едва различимые мачты и домики и в сознании мелькнуло "это бухта", на мгновение, впоследствии вспоминал Водопьянов, остановилось сердце. "Но я молчал, не в силах оторвать глаз от развернувшейся картины". Помня, что на последние вздохах работает мотор, "без кругов, камнем пошел на посадку". Тут же выскочили из помещения изумленные зимовщики. Сюда прибыл уже Махоткин с товарищами.
Отто Шмидт, узнав о благополучном прилете обоихд экипажей, радировал: "Вся страна следит за вами с вниманием и любовью. Радуюсь за новый большой успех". '
Так закончился первый полет на Землю Франца-ч Иосифа. Впервые в истории самолет прошел этим неизведанным путем: Новая Земля - Баренцево море - Земля Франца-Иосифа.
Оставалась нерешенной последняя, но одна из наиболее важных задач - обследование с воздуха островов архипелага, нанесение неизвестных из них на карту, выбор наиболее подходящего места для базы..
Сделал облет Водопьянов. Сделал его и Махоткин. Но мнения их в отношении выбора базы разошлись. Водопьянов предложил остров Рудольфа, Махоткин - остров Кетлица.
В найденном в архивных материалах письме летчика Н. Иеске Водопьянову от 2 октября 1936 года, посланном из бухты Тихой, когда Водопьянов уже вернулся в Москву (а на острове Рудольфа при активном участии Папанина велось строительство базы), я прочитал следующее:
"Уважаемый Михаил Васильевич!
Пользуюсь случаем послать тебе мой искренний сердечный привет со знакомой тебе Земли...
Я очень рад, что, хотя с большими усилиями, но благодаря исключительной энергии и настойчивости т. Папанина, нам удалось осуществить организацию и постройку базы именно на о. Рудольфа.
Утверждая, что на острове Рудольфа нет аэродрома, т. Махоткин, конечно, здорово ошибся... Аэродром, дружище, как убедишься... хороший. Лучше в условиях Арктики и желать не надо... Надеюсь, к весне удастся построить аэродром на льду... К вашему прилету аэродром на Рудольфе будет обозначен по всем правилам..."
Махоткин в своей записке в Главсевморпуть давал следующую характеристику острову:
"Я пролетел восточным берегом Рудольфа, везде ледники опускаются к самому морю, что является самым важным препятствием. Если он опускается к воде, то он может каждый момент обломиться... Неизбежные трещины прибрежной полосы ледника сейчас не видны, ибо таяние снега на Рудольфе еще не началось".
Махоткин недоучел того обстоятельства, что летом на Северный полюс никто и не полетел бы. Весна для этого самое подходящее время-меньше пасмурных дней, но морозно, как зимой. В сущности, та же обычная в нашем представлении зима, только более благоприятная для полетов.
Водопьянов именно так и выразил свое суждение Махоткину:
- Нам с тобой летать не летом, а зимой...
Аэродром на острове Рудольфа, представлявший, к сущности, ледяной купол, как раз и приметил Водопьянов, облетая архипелаг. Тогда же появилась у него и мысль - слетать в направлении полюса. Это можно было бы осуществить, если бы не испортилась рация. Водопьянов сильно этим огорчился. Это было так.
По мере продвижения к полюсу все меньше и меньше попадалось нагромождений льдов, разводий и плавающих айсбергов, освещенных ярким солнцем. Поля становились ровнее. Это было важным открытием. Ведь Амундсен предостерегал: в Арктике нет ровного места для посадки самолетов, а в районе Северного полюса, кроме того, облака и облака. Только вот толщина льда какова там? Ведь будут садиться тяжелые, многотонные самолеты.
Механик вскоре напомнил летчику, что берега острова Рудольфа скрываются из виду, надо поворачивать назад, а Водопьянов отметил впоследствии в своем дневнике: "Возвращаться не хотелось. И я не сделал бы этого, если бы на борту моего самолета был штурман. С помощью аэронавигационных приборов мы могли бы определить снос, внести поправки в компасный курс и в случае нужды определить местонахождение самолета. Но штурмана у меня не было. Оставалось только одно: вернуться на остров Рудольфа, что я и сделал".
Самолет долетел почти до 84 градуса северной широты. От полюса его отделяло не более семисот километров.
Водопьяновские наблюдения, как заметил потом О. Ю. Шмидт, стали основой для предсказания ледовой обстановки в предстоящую навигацию, помогли правильно планировать трудные операции сквозного плавания по Северному Ледовитому океану. А предварительный полет на Землю Франца-Иосифа и пролет дальше на север за 83 градус "послужили великолепной тренировкой для экипажа".
Практика полетов в Арктике дала Водопьянову много ценного. Он потом писал: "Оказывается, густая дымка, непроницаемая по горизонтали, просматривается по вертикали, сверху. Пользуясь этой особенностью я не мучился, стремясь лететь у земли, не прибегал к приборам, а спокойно шел верхом". И далее следовал такой вывод: "При наличии хорошей материальной части летать зимой в Заполярье не труднее, чем на материке. Нужно только уметь преодолевать полосы плохой погоды".
После возвращения экспедиции на Землю Франца-Иосифа в 1936 году Шмидт подводил итог: "После полета Водопьянова мы можем смело сказать, что нет больше такого места в Советском Союзе, куда бы не долетали советские самолеты".
К ПОЛЮСУ МУЖЕСТВА
Суета дня оканчивалась. Из радиоприемника при переходе с волны на волну выплывала то убаюкивающая вечерняя мелодия, то сердечная песня, то вонзающаяся н сердце восточная заунывь с непривычными для русского уха заклинаниями. Выключив приемник, Михаил Васильевич подсел к столу, на углу которого стояла зажженная лампа с зеленоватым абажуром. Тотчас ни красивое мужественное лицо легла световая вуаль. Еще какое-то время в ушах продолжала звучать грустная мелодия, но впечатления эти растаяли, как только он сосредоточился на чем-то своем, углубился в него.
За окном в темноте раскачивались высокие березы, неторопливо шелестевшие у окна; в комнату вкатывались волны свежего воздуха. Не поднимая головы, Водопьянов мощно вздыхал, улыбался одними глазами, что-то отчеркивал карандашом.
Была уже глубокая ночь. Находя нужные записи, сделанные им когда-то впрок, он теперь с особым пристрастием вчитывался в них: искал интересовавшие его факты. Бэрд, Амундсен, Нобиле - вот имена, которые его сейчас больше всего занимали. Хотя никто из них не смог сделать того, на что рассчитывал Водопьянов,- прилететь на самый Северный полюс, - опыт их до сих пор был уникальный (правда, и Водопьянов и прошлом году был недалеко от заветной цели). Они пролетали над полюсом или где-то неподалеку от него. Бэрд в 1926 году пролетал над ним на самолете, Амундсен, тоже в 1926-м,- на дирижабле, Нобиле в 1928 году долетел до него на дирижабле, потерпел катастрофу. На одном из листков Водопьянов нашел воспоминания Бэрда о его успешном полете и о радости Амундсена, пришедшего встречать летчика: "Выпрыгнув из самолета, я очутился в объятиях Амундсена. У последнего были слезы на глазах. Он поздравил меня с великодушием, свойственным его благородному характеру". i
Верить в успех дела были все основания. Самолеты в последнее время имели все более совершенную радиосвязь, гироскопический компас, не реагировавший на магнитные силы Земли, а это в условиях Арктики, где стрелка обычного компаса неуправляема, немаловажное обстоятельство. Освоены уже пространства, близко примыкающие к Северному полюсу.
Амундсен когда-то выбрал дирижабль, считая его в связи с большей, чем у тогдашних самолетов, дальностью полета более надежным и удобным средством воздушного передвижения в полярных районах. Помимо полюса, Амундсена интересовало пространство между полюсом и Аляской: там, по преданиям эскимосов и гипотезе одного ученого, должна находиться Земля Санникова - не найденный доселе материк.
История к тому времени официально зафиксировала всего единственный случай, когда человек достиг Северного полюса. Это удалось сделать в 1909 году американской экспедиции под руководством Р. Пири.
Добралась она туда с неимоверными трудностями - на собачьих упряжках.
Плохая видимость, столь частая гостья этих мест, дала повод Амундсену сделать вывод о невозможности, посадки самолета в этих местах. Когда-то вообще думали, что полюс - это суша, покрытая толстым льдом, что это материк с жутким холодом, свирепыми ветрами и метелями, с частыми туманами.
Но наука постепенно обогащалась все новыми и новыми данными. Теперь ей хотелось уже узнать, скажем, о циркуляции атмосферы в высоких северных широтах. Ведь именно здесь, как теперь полагали, сварится" погода для всего мира, а потом "раздается" порциями в разные его края.
Водопьянов все чаще засиживался допоздна. Этот факт для его домашних стал предвестником каких-то особых предстоящих событий, в которых он в очередной раз станет непременным их участником. Мать Водопьянова Мария Кузьминична будет вовлечена в круг его интересов. Ей станет близок Северный полюс, как ее родной Липецк. По карте она будет отмечать путь продвижения Михаила. Красный флажок, вколотый в географическую карту на стене в их квартире, постепенно уйдет далеко вверх: его будут держать в поле своего внимания все члены семьи, включая и детей Водопьянова - Владимира и Веру.
Жена волновалась за Михаила Васильевича, но верила в благополучие предстоящего дела. Государство назначило его командиром летного отряда экспедиции!
Как-то жене попалась записка, написанная Михаилом Васильевичем одному из членов экспедиции, летчику Краузе: "С 25/11-37 г. весь летный состав ежедневно должен являться на Центральный аэродром к 10 ч утра. Вам поручается распределять всех летчиков на летающие машины для тренировки штурманов и самих же летчиков".
Впоследствии, уже после благополучного прилета Михаила Васильевича на Северный полюс, Мария Дмитриевна признавалась: "Я не сомневалась в Михаиле, но все-таки как-то тревожно было..."
Он всегда помнил о семье, заботился о ней. Старшие дети Владимир и Вера спешили показать папе дневники, пятилетний Михаил, узнав, куда едет папа, просил привезти ему с Северного полюса живого белого медвежонка, а сын Юрий был еще грудным - он просьб пока не имел...
Полнота жизни импонировала Водопьянову. Он ощущал вдохновение, не уставал. Это оказалось кстати, поскольку круг служебных дел в связи с подготовкой экспедиции все расширялся.
Много было проблем с техническим обеспечением самолетов, в частности с радиообеспечением. Радист Иванов постоянно находился на заводе, чтобы видеть, как идут работы по изготовлению радиоаппаратуры для экспедиции. Раз в пять дней он спрашивал совета, например: "Для длинноволнового передатчика подрассчитана выпускная антенна 100 метров. Можно ли ее делать такой длины или нельзя?"
Командир принимал окончательное решение. Вскоре в его рабочей тетради появилась такая запись: "В распоряжении штурмана и пилота каждого из наших кораблей есть сложные аппараты - радиопеленгатор и радиокомпас. При помощи этих аппаратов пилот приведет свою машину туда, куда ему нужно".
В дальнейшем эти записи, основанные на рекомендациях специалистов, превратились в стройную программу по радиообеспечению экспедиции.
В поле его зрения находились и такие вопросы, как участие вместе со специалистами опытного завода в разработке незамерзающей жидкости - антифриза, ставшего в условиях севера просто незаменимым. Завод пытался получить такую жидкость, которая бы не вызывала коррозии. В связи с этим директор завода писал Водопьянову: "Эту задачу без Вашей помощи завод выполнить не сможет, так как ему недостаточно результатов использования антифриза в эксплуатационных условиях". И далее следовала просьба прислать образцы антифриза, проработавшего различные сроки.
Но особое внимание Михаил Васильевич уделял двигателям, которые будут установлены на самолетах.
Вот что вспоминает по этому поводу начальник технического отдела Управления полярной авиации. К. А. Москатов, очень тесно соприкасавшийся в работе и в обыденной жизни с М. В. Водопьяновым:
"Михаил Васильевич, помню, сказал, что все моторы, которые будут установлены на самолетах, он отберет сам - проверит их работоспособность и надежность, запишет номера тех, которые выдержат испытания, и установит их на самолетах. "Иначе,-сказал ни,- я не полечу никуда". И вот приходит он ко мне и кабинет с Молоковым и говорит: "Давайте-ка поедемте вместе все на завод, прямо на испытательную станцию и будем там отбирать моторы". Мы так и сделали. И ездили для этого много раз. Водопьянов, сам в прошлом моторист, придирался к каждой мелочи. Были моторы с редуктором и без редуктора, он говорит: "Возьмем с редуктором, потому что они позволяют регулировать обороты"... Почему он с Молоковым пришел? Он его особенно уважал, всегда с ним советовался, считал, что поскольку Молоков служил в морской авиации, то лучше знает, как поступать с двигателями при разных происшествиях. Вот такая была черта у Водопьянова - привлечь в качестве консультанта более опытного товарища... Точно так же втроем мы проверяли "пускачи" - устройства для запуска моторов, другие приспособления. Потом это проверялось каждым летчиком, которому ставились эти приборы на самолет. Мы знали, что в летном деле можно полагаться только на самих себя... Еще попутно хочу сказать обо всех летчиках. Все они были исключительно честными людьми. Я не знал ни одного, кто был бы способен на нечестный поступок..."
Вероятно, еще с возникновением идеи организации советской экспедиции на Северный полюс возникла и дискуссия: с помощью каких технических средств доставлять туда людей и оборудование? С использованием ли парашютов, летающий ли лодок, сухопутных самолетов. Предложение о парашютном десанте на полюс Водопьянов отверг сразу, и одним из первых: слишком велик был риск с техникой. Пусть неудачной окажется посадка и случится поломка, но в самолете можно уберечься от стихии, самолет - это уже дом, в нем можно укрыться и перевести дух. А у десантников такой возможности не будет. Да и как их потом снимать со льдины, когда люди заведомо отказываются от возможности посадить на льдину самолет?!
Один изобретатель-самоучка прислал Водопьянову проект саней-парашюта с мощными амортизаторами. Сани весили по проекту не менее тонны. "И кроме двух Ваших саней,- отвечал ему в письме Водопьянов,- самолет не сможет почти ничего поднять".
А сколько было желающих участвовать в экспедиции! Так, некий бортмеханик С. С Панков писал Водопьянову: "Выражаю глубокое желание участвовать в экспедиции... С 1934 года работал на Чукотке, сейчас в Ленской экспедиции".
Сыпались тысячи просьб, в том числе от знакомых Водопьянову летчиков: "Миша, возьми меня хоть кем угодно!"
Водопьянов уже сделал некоторые наметки: Алексеев, Бабушкин, Молоков, Головин, Мазурук... Летчики... Алексеев напоминал своей внешностью артиста... В полярной авиации Алексеев давно зарекомендовал себя отменным специалистом, бывал в погодных и технических переделках, преодолевал их с большим мастерством и хладнокровием! А Павел Головин?! - юношески пылкий, но дисциплинированный, как записал о нем Водопьянов, занимался раньше планеризмом. Смелый, решительный, даже порой дерзкий, он предпочел планеризму, где мог бы приобрести всесоюзную известность и стать чемпионом, полярную авиацию, сулившую меньше лавров, но больше трудностей. Молоков? - молчаливый и скромный - тем более испытанный боец! Знает прекрасно дело! Действует наверняка. Надежный, первоклассный летчик: челюскинская эпопея была свидетельством тому. А Бабушкин? Первым освоил посадки на льдины, имел опыт работы в суровых погодных условиях. И кроме того, рассудительный и вдумчивый человек. Прежде чем что-то предпринять, хорошо подумает, взвесит все "за" и "против".
Вновь предоставляю слово бывшему начальнику технического отдела К. А. Москатову:
"Мне как председателю месткома Управления Полярной авиации было поручено вести кружок политпросвещения. Причем я не ошибусь, если скажу, что это был единственный в СССР кружок, где все его члены являлись летчиками - Героями Советского Союза. Других летчиков в кружок не записывали. Главная задача - развитие творческого мышления. Водопьянов, Молоков... много читали, им задавалась определенная тема - политическая, авиационная, с тем чтобы они потом изложили ее собравшимся. Особенно усиленно велась политическая подготовка. Важно было стимулировать работу мысли, с тем чтобы на основе общего развития она хорошо бы преломилась затем в авиационном деле, на практике. Я думаю, что это тоже сыграло свою роль в развитии инициативности, находчивости Водопьянова..."
Михаил Васильевич чувствовал большой груз ответственности. Он был командиром флагманского, ведущего, корабля, командиром всего летного отряда. Дано особое задание, выполнение которого, возможно, есть цель всей его жизни, мечта - и это действительно так. Им предложен в свое время разработанный в деталях план покорения Северного полюса.
Руководитель экспедиции О. Ю. Шмидт писал о нем следующее: "Одним из наиболее активных сторонников развития наших полетов в глубь Арктики был Герой Советского Союза М. В. Водопьянов. К нему я и обратился в 1935 году с вопросом, возьмется ли он за разработку технического проекта полета на полюс и доставки туда станции и ее зимовщиков. Разумеется, тов. Водопьянов согласился, тем более что он уже давно обдумывал технику полетов на далекий Север. Он взялся представить подробную докладную записку и технические расчеты.
Но этот разносторонне талантливый человек и здесь пошел своим путем. В назначенный срок тов. Водопьянов сообщил мне, что бюрократических записок он составлять не умеет, а вместо этого изложил техническую идею полета в виде романа. Так родилась его книга "Мечта пилота". Правда, этот технический вариант, который осуществляет летчик Бесфамильный в этой книге, сильно отличается от окончательного плана, который мы впоследствии приняли. Но все же первая разработка была сделана, начало большому делу положено.
Разрабатывая постепенно план экспедиции, я ждал удобного случая, чтобы сообщить о нем правительству".
Потом по книге была поставлена и пьеса. В пьесе главным действующим лицом был летчик Бесфамильный, мечтающий долететь до Северного полюса и высадить на дрейфующую льдину научную экспедицию. Его мечта после трудного пути в конце концов осуществляется.
К пьесе Водопьянова в 1937 году было приковано внимание общественности, она обсуждалась на встрече в редакции, на страницах газет и воспринималась как большое событие в жизни страны, особенно после осуществления этой мечты в реальной жизни. Так, 22 мая 1937 года в газете "Вечерняя Москва" рассказывалось о том, как три месяца тому назад в редакции состоялась встреча с Героем Советского Союза М. В. Водопьяновым, читавшим перед собравшимися свою пьесу. Вот что об этом писал журналист Я. Гринвальд: "В небольшом кабинете, где проходила читка, сидели люди, которых знает вся страна,- летчики, полярники, ученые, артисты.
Пьесу слушали внимательно. И когда слушали, у каждого в сознании была одна и та же мысль: "Да, Водопьянов осуществит мечту Бесфамильного, ибо Бесфамильный - это сам Водопьянов".
Вспоминается обсуждение пьесы. Раньше заговорили критики. В один голос они отмечали основные достоинства первого драматургического произведения Водопьянова - его искренность, непосредственность, глубокую одухотворенность героя".
Выступали его товарищи по летной работе.
Бабушкин признал пьесу "интересной, хорошо и правдиво рассказывающей о летном деле", а мечту се героя Бесфамильного - реальностью. "Если бы мне пришлось лететь с летчиком Бесфамильным,- сказал Бабушкин,- я бы летел с твердой уверенностью, что мы достигнем Северного полюса".
И. Д. Папанин сказал о том, что его мечта - "быть и числе тех соратников Бесфамильного, которых он высаживает на дрейфующую льдину".
"Ни один из слушавших пьесу,- рассказывал далее автор корреспонденции,- не представлял себе, как близко осуществление этой заветной мечты летчиков и полярников. Но каждый ясно чувствовал, что эта мечта наполняет все существо и автора, читающего так взволнованно, так искренне, так горячо, и сосредоточенного, веселого, не перестающего смеяться и шутить Папанина.
Не подлежит сомнению, что для М. В. Водопьянова его пьеса была своеобразной "психологической подготовкой" к полету на Северный полюс. Идея этого полета переполняла мысли и чувства Героя Советского Союза. Эта творческая идея рвалась наружу, и она находила выход у Водопьянова и в научных, деловых докладах, и в литературных опытах, которым от отдавал свой досуг. "Мечта пилота" была частью его огромной подготовительной работы к полету. Недаром он писал эту пьесу так упорно, настойчиво, внимательно выслушивая специалистов драматургии и театра, взвешивая каждую деталь, изменяя и переделывая все, что могло улучшить ее.
И вот Водопьянов улетел. За осуществление его "Мечты пилота" взялся Реалистический театр. И когда радио принесло наполнившее волнением сообщение о том, что на Северном полюсе развевается флаг Советского Союза, на сцене маленького Реалистического театра москвичи увидели в миниатюре это волнующее событие.
На сцене Северный полюс. Глыбы льда, снежная буря. Летчик Бесфамильный и его соратники водружают на полюсе красное знамя".
Целые полосы в газетах посвящались этому полету и высадке воздушной экспедиции на Северном полюсе. Материалами были и короткие стихи, например такие:
Проект полярного полета Составил автор неспроста И видим мы: "Мечта пилота" - Осуществленная мечта!
И веселые шутки, как эта:
"Мальчик подошел к брату, сел к нему на колени и спросил:
- Ты что делаешь?
- К экзамену готовлюсь. Даля читаю, словарь.
- А-а,- понимающе произнес мальчик. - Ну, прочти вслух.
Брат начал читать: "Мечта - пустая, несбыточная выдумка..."
Мальчик рассмеялся и закрыл книгу.
- Неуд,- сказал он.- Ты лучше Водопьянова почитай, у него о мечте вернее".
В одной из газет на полюсе глобуса Земли внушительно стоит Водопьянов в обмундировании летчика, над головой сверху изображена Луна с приземлившимся самолетом, Водопьянов пишет объявление: "Северный полюс - Луна", то есть с Северного полюса, по замыслу художника, может быть дан старт на Луну. Под рисунком стоит подпись: ",,Мечта пилота" (М. В. Водопьянов)".
Шутка художника имеет символику: авиация передала эстафетную палочку космонавтике - Луна освоена теперь человеком.
...Первый доклад правительству был сделан Шмидтом 13 февраля 1936 года, второй - ровно через год. При первой встрече подробно изложен план воздушной экспедиции. Освоение Северного полюса открывало широкие перспективы для нашего государства и в целом для всех континентов и народов Земли.
На второй встрече в Кремле рассматривались кандидатуры участников экспедиции. Как потом скажет Шмидт после прилета с Северного полюса в Москву на митинге, это были люди - "...сорок с лишним человек - слепок со многих тысяч сынов нашей Родины".
Экспедиция на Северный полюс состояла из сорока четырех человек, пяти самолетов, в том числе одного разведчика. Важна была помимо профессиональной человеческая совместимость в коллективе. В самом деле, здесь пришлись кстати и интеллигентность Шмидта, и отзывчивость Водопьянова, и педантичность штурмана Спирина, и веселый нрав механика Кекушева, который во время разведывательного полета над полюсом с летчиком Головиным сбросил для смазки "земной оси" бачок с маслом, чтобы не скрипели подшипники земной оси.
Все же до поры до времени идея полета на Северный полюс не обнародовалась, хотя специалисты, конечно же, знали о готовящейся экспедиции. Например, Чкалов. Он то и дело спрашивал о сроке отправки у своего друга Водопьянова:
- Ну, скоро?
Было ясно, почему Валерий Павлович интересуется. Он хотел совершить перелет через полюс. Но без удачной попытки Водопьянова не смог бы состояться и его полет.
Водопьянов с Чкаловым в освоении неизведанного дополняли друг друга. Первый разведывал, второй осваивал. Как только Водопьянов прилетел на Землю Франца-Иосифа в 1936 году, так сразу стал возможен полет Чкалова по этому же маршруту и далее на юго-восток к Петропавловску-Камчатскому и острову Удд За этот рекордный перелет он был удостоен (как и двое его товарищей из экипажа) звания Героя Советского Союза. Полетел Чкалов за Водопьяновым и в 1937 году: Водопьянов оказался на Северном полюсе 21 мая, Чкалов отправился в путь через Северный полюс в США 18 июня - за два дня до возвращения друга из экспедиции в Москву.
Михаил Васильевич хорошо помнил, как познакомился с Чкаловым. Это произошло осенью 1933 года на Московском аэродроме, где Водопьянов, пилот гражданской авиации, после выздоровления опробовал новенький самолет П-5. Тогда-то к нему и подошел Чкалов, коренастый, волевой: сразу видны уверенность и обстоятельность характера.
Он попросил у Водопьянова на "полчасика" его самолет, чтобы покатать приехавшую из Горького землячку, так мечтавшую о полете. Но как дать самолет, думал Водопьянов, ведь это же не велосипед. Но все-таки рискнул, дал на "полчасика". Покатал Чкалов свою землячку. Остался доволен. Землячке тоже понравилось.
Водопьянов и Чкалов оба нередко рисковали - и это сближало их тоже.
И вот теперь, почти по тому же пути, каким Водопьянов со своими товарищами летел в прошлом году на Землю Франца-Иосифа, предстояло лететь экспедиции на тяжелых многотонных машинах, а затем садиться на лед Северного полюса. То, что лед там ровнее, чем считалось раньше, Водопьянов мог воочию убедиться. Психологически это для него важно. Но вот какова толщина льда там? Никто сказать не может. Были предположения, что она достаточна. Но кто измерял?! Самолеты в жизни не садились там. В других местах на легких самолетах на льдины совершались посадки. Например, летчик Бабушкин, второй пилот флагманского корабля, имел такой опыт.
И все же, как удастся сесть?
Наконец, оранжевые стальные птицы готовы к длительному броску с Московского аэродрома. Как обычно, торжественность проводов придает взволнованность всем. Ясный день 22 марта 1937 года обещает быть счастливым. Взлет!
Наземные хлопоты позади. Водопьянов за штурвалом. Он управляет головным самолетом.
Сделана первая посадка в Холмогорах. Вспоминались Водопьянову небольшие приключения, маленькие хитрости запасливого Папанина, который на всем пути следования будет втаскивать в самолет всякую всячину, чем увеличит норму загрузки самолета на целую тонну. Касаясь этих "пустячных" приобретений, Папанин говорит о них в уменьшительной форме.
- Ребятки, немножко сметанки возьму.- И в самолете оказывается целая бочка сметаны.
- Братки, я купил маленького теленочка и поросеночка.- И в самолете- целая туша хорошо упитан-
ной холмогорской коровы и здоровущая свинья. (Такими приобретениями ознаменовалось для Папанина прибытие как раз в первый пункт посадки.)
Конечно, не обошлось без задержек в пути. Без малого два месяца добиралась экспедиция до Северного полюса! Если бы лететь, как планировалось, пусть даже с посадками для подзаправки и отдыха людей, на весь путь потребовалось бы всего десять дней. Но сколько приходилось пережидать! В одних только Холмогорах, под Архангельском, погода задержала экспедицию на целых десять дней. А ведь это еще далеко не Северный полюс.
Вынужденные ожидания плохо действовали на Водопьянова. Было от чего чувствовать себя как не в своей тарелке. Скажем, в Нарьян-Маре солнечно и безветренно, а в проливе Маточкин Шар на Новой Земле, соединявшем два моря - Баренцево и Карское, сталкивались, как лбами бараны, такие лихие ветры, что там то и дело возникали штормы. А за пределами пролива было спокойно. Снежные ураганы проносились в это иголочное ушко острова с такой силой и скоростью, что делали невозможным дальнейшее продвижение.
Одиннадцатого апреля с материка в сторону моря на разведку отправился более легкий двухмоторный самолет Головина. Долетев до моря, он наткнулся на сплошную стену облаков. Когда летчик стремился их пробить и выйти к солнцу, самолет обледеневал, приходилось снижаться, идти бреющим полетом, над самой землей. Но белая снежная мгла прижимала самолет к земле. Так ни с чем и вернулись в Нарьян-Мар. Один из участников этого разведывательного полета, бортрадист Н. Н. Стромилов, рассказывал, что, когда их самолет вернулся в Нарьян-Мар, стало известно следующее:
"Узнаем, что в воздухе находится самолет Водопьянова, что нервы у Михаила Васильевича оказались крепкими и он сумел пробить облачность и вышел из нее на высоте всего лишь около семисот метров, до которой немного не дотянули мы, и что погода по маршруту весьма благоприятна для полета отряда кораблей. Но время упущено, погода в Нарьян-Маре портится, как и настроение у экипажа разведчика. Флагманский самолет совершает посадку - Водопьянов решил вернуться в Нарьян-Мар. Дается отбой - до завтра. Мы - экипаж разведчика - покидаем аэродром с надеждой, что товарищи по экспедиции поймут: допущенная нами ошибка была случайной и никогда больше не повторится..."
Прилетели на Маточкин Шар. Крутила пурга. Самолеты занесло по самую макушку. Их пришлось потом откапывать два дня. Но вскоре шторм перекинулся, как по цепочке, на Землю Франца-Иосифа.
Наступило семнадцатое апреля. Скоро месяц, как отправились из Москвы, а из-за этого сплошного белого месива вновь вынуждены были сидеть. Но неожиданно прекратился ветер, и, хотя небо в районе Маточкина Шара не освободилось от облаков, на острове Рудольфа оно было чистым. Не используй эту счастливую минуту, и сидели бы неизвестно сколько. Но летчики народ приметливый и научены быстро использовать ситуацию погоды. Тут же собрались и полетели.
Наступивший полярный день не принес изменений В погоде. Остров Рудольфа, куда прилетела экспедиция, был окутан серой мглой. Изредка показывались светлые окна в небе, но надежда на взлет иссякла, когда синоптик предупредил: скоро должен пройти мощный циклон. Поэтому много раз приходилось откладывать старт в конечную точку следования.
То и дело не давал покоя вопрос: полетит ли в разведку Головин, чтобы потом открыть путь на полюс другим? Напомним, что Водопьянов привел свой самолет на полюс 21 мая, а мог бы раньше - 4-5 мая... Но... Погода не шла на уступки совершенно. Более того, все делала, кажется, назло. И это было всеми замечено. Невозмутимый Бабушкин и тот не удержался от реплики в ее адрес:
- Куда бы мы ни прилетели, погода после нашей посадки быстро портится.
Но вот синоптик Дзердзеевский на ближайшие дни предсказывает хорошую погоду. Значит, можно Головину лететь. У всех заметно поднимается настроение. Вполне возможно, что вскоре же полетят и все остальные. Ночь проходит в работе: осмотр моторов, очистка крыльев и фюзеляжа от снега, выравнивание взлетной полосы...
У Павла Головина тоже оставались сомнения... Надо поделиться ими с Водопьяновым. Перед самым отлетом он спросил его: можно ли сесть на Северном полюсе?
Что ответить летчику, за которого ты отвечаешь головой? К тому же посадка разведсамолета не входила в задание. Нужно было только узнать, какова ледовая обстановка в том районе, возможна ли посадка тяжелых четырехмоторных самолетов,- для этого и посылался он. Выдержит ли лед? - и это проверить. С самолета следовало сбросить небольшие "бомбочки" для пробы льда. Не менее важным вопросом было состояние облачности. Если все затянуто мглой, то и говорить нечего о полете всей экспедиции на Северный полюс и высадке там людей.
- Решай сам, посадить или нет,- коротко сказал Водопьянов. Но в ответе этом, а также в выражении его лица можно было уловить колебание.
- А как бы ты поступил, командир? - словно почувствовав это, спросил Головин.
- Я бы? - усмехнулся задорно Водопьянов.- Если бы на полюсе отыскалась ровная льдина, я бы, не задумываясь, сел.
Головину это и нужно было услышать. Конечно же, он посадит там самолет, постарается. И тогда начнет передавать на остров Рудольфа сводку погоды, чтобы при первой выгодной возможности экспедиция могла сделать решающий, столь ответственный, последний шаг к цели. Но Водопьянов задержал его на мгновение, дал понять - это всего-навсего товарищеская рекомендация. Кто может дать гарантию успеха, хотя бы и очень верил в него?!
Головин спросил совета у Водопьянова, потому что знал: Михаил Васильевич всегда откликнется, поможет, посоветует. Правда, иной раз от него получишь и взбучку. Не без этого: страшно не любит разгильдяйства, пренебрежительного отношения к делу. Вот тогда не постесняется, скажет о тебе то, что думает. А обиды почему-то на него не держишь. Может, из-за большой веры в Михаила Васильевича как в человека, который сам все делает обдуманно и очень талантливо, как бы мимоходом - легко, играючи: не придет никому и в голову, что эти действия сто раз взвешены, проиграны. Вот каков их командир.
Непременно Головин посадил бы свой самолет на Северном полюсе, не опустись так низко туман. Запаса продовольствия у него хватало на два месяца, бензина - на тринадцать часов полета, имелись палатки, даже нарты и аварийная радиостанция... Успешно он пролетел расстояние вплоть до 88-го градуса северной широты. Погода ясная. О 83-м градусе радировал: "Лед торосистый, но для посадки есть хорошие, ровные поля".
На базе все обрадовались. Но тут же получили радиограмму о 86-м градусе, которая отнюдь не ободряла: "Слева показалась перистая, высокая облачность". О 88-м градусе Головин уже сообщал: "Перед нами - стена облаков". А через двадцать минут: "Идем над сплошной облачностью высотой в две тысячи метров". Ни о какой посадке речи теперь быть не могло. Переданные с борта его самолета слова "Пробиться вниз не удастся. Возвращаюсь обратно" подводили итог всему разведывательному полету. Зато Головин все же пролетел над самым Северным полюсом. Но жаль было усилий всего состава экспедиции по двухнедельной подготовке здесь, на острове Рудольфа. Особенно разочаровались механики. Водопьянову пришлось их успокаивать: раз Головин на более легкой машине не рискнул садиться, боясь обледенения, то нам сам бог велел подождать.
В довершение всего туман приближался к острову Рудольфа, что в скором времени могло серьезно осложнить возвращение Головина на базу. Михаил Васильевич сел в легонький самолет У-2 и на нем отправился в местную разведку - далеко ли еще облака, надвигающиеся неприятельской армадой?
Оказалось, что они километрах в десяти. На всякий случай покружил, всмотрелся: может, покажется самолет Головина? На смену Водопьянову с той же целью летал Мазурук. По времени Головину пора уже возвращаться - бензин на исходе. И как только вышло расчетное время, с совершенно неожиданной стороны, с юго-западной, в небе показалась явно различимая точка. Отклонившись в сторону, истратив весь бензин, Головин еле прилетел обратно.
Так закончился разведполет. Вопрос о том, какова ледовая обстановка на полюсе, так и остался невыясненным. Водопьянову самому предстояло на него ответить.
Что-то подсказывало Водопьянову довериться своему чувству. В душе поднималась буря, не мог он больше сидеть и ждать у моря погоды. Ему доверили важное дело, надеются на него, а он ничего не может сделать. И в эти минуты размышлений им овладел порыв, и произошел тот случай, когда теряют смысл всякие сопоставления или тысячи вариантов, каждый из которых может быть принят и одновременно отвергнут. И на помощь приходит сильная человеческая эмоция, которой одной только под силу волшебным образом "угадать" самую суть происходящего, реально ее оценить и почувствовать и подтолкнуть человека к немыслимому, удивляющему потом всех действию. И все участвующие в недавнем поиске наилучшего решения подчиняются этой неудержимой силе. Все разом признают ее авторитет.
Водопьянов в конце концов сказал:
- Я полечу вперед, если разобьюсь, то один... А сяду, остальные пускай ко мне прилетают.
Участник этой же экспедиции летчик И. П. Мазурук вспоминал:
"Наверняка из десяти девять летчиков вернулись бы назад: свалиться в торосы, поломать машину, а значит, и сорвать задание ничего не стоило..."
Сам Водопьянов напишет об этом так: "Было решено, что пойдет одна моя машина, остальные двинутся позже по нашему сигналу".
Вот теперь настала пора испробовать тяжелым самолетам "купол" на острове Рудольфа... О ситуации, сложившейся на острове при подготовке броска на Северный полюс, расскажет очевидец событий М. И. Шевелев:
"Взлетная площадка представляла сплошную ледяную поверхность. Оказалось, что самолеты по льду не могут взлететь с полным грузом. Встал вопрос: или уменьшить груз, или что-то сделать другое, чтобы самолеты могли оторваться ото льда с полным грузом. Здесь снова помогла смекалка Михаила Васильевича. Получился "цирк" на ледяном куполе. Водопьянов предложил трактором тянуть самолет с купола под уклон, только вовремя нужно было отцепить трос, иначе под лопасти винтов мог попасть трактор... Таким вот образом помогли трогаться с места самолетам, которые, если постоят чуть-чуть, тут же примерзают к снегу. Дальше начинался обрыв. До него самолету нужно было набрать необходимую для отрыва скорость... Представляете, тяжелый четырехмоторный самолет бежит под уклон, достигает обрыва, летит... Первым, как и решено было, взлетел Водопьянов. Мы радовались успеху..."
В критической ситуации всегда отыскивается лидер. Конечно, сейчас уже без особой остроты можно воспринимать факт взлета, приледнения, высадки на Северном полюсе, а тогда... Водопьянов отправлялся не в разведывательный полет, лишь только узнать бы о погоде там. В самолете летели тринадцать человек:
сам Водопьянов, второй пилот М. С. Бабушкин, штурман И. Т. Спирин, бортрадист С. А. Иванов, бортмеханики Ф. И. Бассейн, К. И. Морозов, П. П. Петенин, начальник экспедиции О. Ю. Шмидт, начальник будущей дрейфующей станции И. Д. Папанин, гидролог и биолог П. П. Ширшов, магнитолог-астроном Е. К. Федоров, радист Э. Т. Кренкель и кинооператор Марк Трояновский. Следовало всех до одного целыми и невредимыми доставить на льдину. Сказать свое твердое слово, которого все так ждут. Показать пример товарищам-летчикам, оставшимся на острове Рудольфа, которые с волнением будут следить за его продвижением. Если бы не было риска, то, конечно, полетели бы все сразу.
История знает трагические события при попытке людей проникнуть на полюс. Например, дирижабль Нобиле в 1928 году потерпел катастрофу, погибло восемь человек из экипажа и десять человек из состава поисковых групп. Восемнадцать жертв на одну экспедицию! Погиб и принимавший участие в поиске норвежец Амундсен.
Сейчас направлялся туда советский самолет, им управлял Водопьянов.
Ранним утром, в четыре часа пятьдесят две минуты, 21 мая 1937 года флагманский самолет экспедиции, оторвавшись от ледяного купола, взял курс на Северный полюс. Это был последний, решающий и самый трудный отрезок пути. Солнце светило ярко, горизонт был свободен от облаков. Моторы работали бодро и весело... Но на этом последнем отрезке из радиатора одного из двигателей вдруг неожиданно начал вытекать антифриз. И тут проявили себя механики. Они прорезали обшивку крыла, нашли течь и при сильном морозе с ветром, обжигая руки горячей жидкостью, обматывали трещину изоляционной лентой, а вытекающий антифриз собирали тряпками, которые отжимали в ведро, чтобы насосом перекачать жидкость в мотор. Не хотели поначалу механики беспокоить сообщением об этой неисправности своего командира. Но он сам почувствовал неладное, услышал, как давал перебои левый средний мотор. И Водопьянов тоже решил не показывать виду, что это его обеспокоило. В случае чего, решил он, постарается дотянуть на трех моторах.
А механики тем временем делали свое великое дело, можно сказать, совершали подвиг - не дали все же мотору остановиться, он продолжал свою ритмичную работу, в такт всем остальным двигателям, внося лепту в общий успех дела.
Девятьсот километров, которые отделяли остров Рудольфа от Северного полюса,- это несколько часов полета. Позади уже большая часть пути. В одиннадцать часов бортрадист флагманского самолета Иванов отправил очередную радиограмму. И тут же вскоре неожиданно прекратились его позывные. На зимовках потянулись часы безмолвия и ожидания. Радисты всех полярных станций склонились к приемникам, ожидая дальнейших сообщений с самолета Водопьянова Hi связи не было.
Прошло много часов. Ледяной купол на острова Рудольфа затянулся сплошным туманом. Теперь оставшимся там самолетам не взлететь в таких условиях Вполне может быть, что самолет Водопьянова совершил где-то вынужденную посадку. Но как его искать, особенно при отсутствии радиосвязи?!
Москва волнуется, запрашивает постоянно, нет ли сообщений? Их нет и нет. Шевелев посылает в Москву радиограмму: "Три самолета стоят, готовые к вылету... В случае продолжительного отсутствия связи вылетим тремя самолетами... Будем прочесывать полосу в 30 километров".
То и дело в радиорубку на острове Рудольфа заглядывают оставшиеся там члены экспедиции: летчики Молоков, Алексеев, другие товарищи. Они волнуются, но ни о чем не спрашивают. Ясно без слов. Шевелев все время находится здесь. Каждый в уме строит предположения.
- Давно истек срок, на который у Водопьянова могло хватить горючего,- говорит радист Н. Н. Стромилов.- Самолет на базу не вернулся. Значит, сел на лед?' Если вышла из строя радиостанция самолета, то почему же не слышно Кренкеля? Ведь времени, чтобы развернуть свой "Дрейф", у него достаточно.
В самом деле, прошло уже двадцать часов. За это время можно несколько таких радиостанций ввести в действие. В чем же причина?
А причина была в следующем: вышли из строя обе радиостанции - и та, что на самолете, и та, что предназначалась для дрейфующей станции.
Но зато сколько было радости потом, когда вечером в радиорубке острова Рудольфа раздались позывные Кренкеля: "Говорит Северный полюс! Вас слышу! Прошу отвечать!!!"
- По всему острову неслись возбуждающе-радостные восклицания "Сели!"
Однако как же проходили последние двадцать минут полета, когда прекратилась радиосвязь?
...Разговоры находившихся на борту смолкли. Внизу за иллюминаторами никакой видимости. Невольно думалось: "Как же лететь дальше при такой сплошной облачности, как же летчику удастся пойти вниз, ничего не видя?" И даже радостно произнесенные штурманом Спириным слова "Под нами полюс" еще не снимали этого вопроса с повестки дня. Но как только произнесены были эти слова, сидевшие в самолете увидели, как самолет был брошен чьей-то рукой в эту непроницаемую белую бездну. Все окутано густым серым мраком. Только летчику видно по приборам, с какой скоростью снижается самолет. Мгновение тому назад высота была тысяча восемьсот, а уже - девятьсот метров. Но по-прежнему ничего не просматривается внизу... Семьсот, шестьсот... С этой высоты рукой по-, дать до льдины... Минута остается... Шестьсот метров - это совсем немного... И вот, на счастье, прорвало завесу. Ликование вырвалось наружу, лица просветлели.
Летчики знают, как может не хватить нервов, выдержки, когда остается мгновение для выбора, в сущности, жизни или смерти. Нередко в таком жестоком выборе можно отступиться... Кто посмеет осудить? Попробуйте-ка сами произвести этот страшный опыт!
Настойчивость и выдержка Водопьянова... Любого из тринадцати человек, находившихся на борту, спросите! Каждый, конечно, мог подумать о худшем, но он верил в Водопьянова, ни на секунду не усомнился в нем...
Сквозь прорванную завесу стала различима местность внизу. Кругом - ледяные поля с голубыми прожилками разводьев. "Казалось, беспредельная поверхность океана вымощена плитами самых разнообразных форм и размеров,- отмечал Водопьянов.- Своими очертаниями они напоминали причудливые геометрические фигуры, вычерченные неуверенной детской рукой. Среди них надо выбрать самую внушительную, гладкую и крупную плиту-льдину".
И выбрал. "Недалеко от разводья,- рассказывал он,- мне бросилась в глаза ровная площадка. На глаз - метров семьсот длиной, четыреста шириной. Сесть можно. Кругом этой льдины огромное нагромождение льдов. Судя по торосам, лед толстый, многолетний".
Эта льдина и стала аэродромом, на ней обосновалась вскоре первая в мире дрейфующая станция, организованная Советским Союзом. Но это уже потом. Сейчас предстояло по всем правилам летного искусства "приледнить" самолет.
К Водопьянову подошел Отто Юльевич, спросил:
- Нашли?
- Да,- ответил Михаил Васильевич и показал глазами на льдину.- Вот эта, мне кажется, встретит нас гостеприимно.
Радист Иванов все еще продолжает исправлять рацию. Принимающее устройство работало, а вот передать сообщение о том, что самолет достиг Северного полюса, он не может. Одному ему сейчас не до полюса, все же остальные смотрят вниз.
Водопьянов направляет самолет вдоль площадки, осматривает ее еще раз. Момент подходящий, можно... Тут же подает команду Спирину, чтобы тот сбросил дымовую шашку: по дыму будет ясно направление ветра. Разворот. Заход против ветра. Снижение самолета еще на десяток метров. Теперь можно сбросить газ, штурвал медленно подтягивать на себя, чтобы машина опустила хвост. Вот уже хорошо видна твердая снежная поверхность. Приходится верить, что под ней достаточная толщина льда. Остается всего метр-полтора от земли. Тогда Водопьянов резко берет штурвал на себя. Самолет слегка вздрагивает, коснувшись колесами твердого снежного покрова. Водопьянов выключает моторы - все-таки не опрометчиво ли он уверился в достаточной толщине льда? Вдруг лед заскрипит под двадцатью пятью тоннами? Но все нормально. Сразу от души отлегло... Вновь включил моторы, теперь можно направиться к центру льдины.
Преодолев последние десятки метров, самолет остановился. Это произошло 21 мая 1937 года в 11 часов 35 минут.
Радость впервые оказавшихся на полюсе людей трудно передать словами. Вскоре весь мир будет пронизан этим сообщением, посыпятся поздравительные радиограммы. А пока радист готовится передать первое сообщение с Северного полюса. Оно такого содержания:
"В 11 часов 10 минут самолет "СССР Н-170" под управлением Водопьянова, Бабушкина, Спирина, старшего механика Бассейна пролетел над Северным полюсом. Для страховки прошли еще несколько дальше. Затем Водопьянов снизился с 1750 метров до 200. Пробив сплошную облачность, стали искать льдину для посадки и устройства научной станции. В 11 часов 35 минут Водопьянов блестяще совершил посадку. К сожалению, при отправке телеграммы о достижении полюса внезапно произошло короткое замыкание. Выбыл умформер рации, прекратилась радиосвязь, возобновившаяся только сейчас, после установки рации на новой полярной станции. Льдина, на которой мы остановились, расположена примерно в 20 километрах за полюсом по ту сторону и несколько на запад от меридиана Рудольфа. Положение уточним. Льдина вполне годится для научной станции, остающейся в дрейфе в центре полярного бассейна. Здесь можно сделать прекрасный аэродром для приемки остальных самолетов с грузом станции. Чувствуем, что перерывом связи невольно причинили вам много беспокойства. Очень жалеем. Сердечный привет. Прошу доложить партии и правительству о выполнении первой части задания.
Начальник экспедиции Шмидт".
...Пройдет сорок семь лет с того дня. Уже начнет действовать двадцать седьмая по счету станция - "Северный полюс-27", а трудности работы в Арктике ничуть не уменьшатся. Вот что сообщалось об организации "СП-27" в газете "Правда" от 10 мая 1984 года:
"Непросто оказалось подыскать в Ледовитом океане льдину. Много часов провели в воздухе гидрологи высокоширотной экспедиции "Север", прежде чем нашли достаточно большое, прочное и надежное ледовое поле, способное выдержать полярную одиссею. Достаточно сказать, что из пяти таких "кандидатов" в районе к северу от архипелага Де-Лонга (в 1000 километрах от материка) четыре уже не выдержали сжатий и раскололись".
Читатель может представить, насколько велика цена первой победы, велико ее значение, и по трудностям теперешним может судить о трудностях, с которыми встретились почти полвека тому назад первопроходцы. Недаром в одном из приветственных адресов Водопьянову от коллектива Колымо-Индигирского авиапредприятия в связи с отмечавшимся в стране 40-летием со дня высадки на дрейфующий лед Северного Ледовитого океана станции "Северный Полюс-1" говорилось:
"В настоящее время на дрейфующие станции "СП-22" и "СП-23" летают такие современные самолеты, как АН-24, АН-26, АН-12 и ИЛ-18... Если сегодня полеты на Северный полюс для наших пилотов стали обычной, хотя и трудной, работой, то в этом большая заслуга многих поколений полярных летчиков, и прежде всего Ваша, Михаил Васильевич!"
...25 мая 1937 года к полюсу вылетели три другие машины с острова Рудольфа. Но достичь его благополучно, с первой попытки, удалось только Молокову - одному из опытнейших летчиков, так же как и Водопьянов, спасавшему челюскинцев. Алексеев вынужден был посадить самолет в семнадцати километрах от полюса. Он пережидал непогоду два дня и смог прилететь на полюс 27 мая. Мазурук сел еще дальше в стороне от полюса - в пятидесяти километрах. Экипажу десять дней пришлось расчищать, разравнивать взлетную ледяную площадку. Он прилетел 5 июня.
Наконец все в сборе. Приветствия, выступление Шмидта: научная зимовка на дрейфующей льдине объявляется открытой! Был поднят флаг нашей Родины. Теперь с Северного полюса начнет постоянно поступать информация, в том числе и о погоде, которой вскоре же воспользуются другие наши экипажи, Чкалова и Громова, когда они отправятся в перелеты через эти пространства.
23 мая, вскоре после получения информации об успешной посадке самолета Водопьянова на льдину, была получена правительственная радиограмма:
"Начальнику экспедиции на Северный полюс товарищу О. Ю. Шмидту.
Командиру летного отряда товарищу М. В. Водопьянову.
Всем участникам экспедиции на Северный полюс. Партия и правительство горячо приветствуют славных участников полярной экспедиции на Северный полюс и поздравляют их с выполнением намеченной задачи - завоевания Северного полюса. Эта победа советской авиации и науки подводит итог блестящему периоду работы по освоению Арктики и северных путей, столь необходимых для Советского Союза. Первый этап пройден, преодолены величайшие трудности. Мы уверены, что героические зимовщики, остающиеся на Северном полюсе, с честью выполнят порученную им задачу по изучению Северного полюса!"
Указом Президиума Верховного Совета СССР звания Героя Советского Союза удостоились (за исключением Водопьянова и Молокова как уже имевших его) большое число участников экспедиции: О. Ю. Шмидт, М. И. Шевелев, М. С. Бабушкин, И. Т. Спирин, П. Г. Головин, И. Д. Папанин, А. Д. Алексеев, И. П. Мазурук.
Уже первые дни пребывания на Северном полюсе дали много ценных наблюдений. Так, например, был сделан научный вывод о том, что из-за активности Солнца, взрывов на нем, сопровождаемых магнитными бурями, прекращается радиосвязь. Космические возмущения влияют на ионосферу, и это препятствует прохождению через нее радиоволн. Подобное явление наблюдалось 28 мая, а уже 2 июня началась сильнейшая пурга с мокрым снегом. Температура стала 0°. На острове Рудольфа в это же время было значительно холоднее. Потепление вызвало образование мощной облачности. Видимость была ничтожной. Можно представить, что было бы, задержись они еще немного на острове Рудольфа.
Мир восхищался. Информация о покорении Северного полюса молниеносно распространилась во все концы нашей планеты, в том числе в Вашингтон, Лондон, Париж... Французская газета "Эвр" подчеркивала планомерность работы по завоеванию Северного полюса. Что победа Советского Союза - не есть лишь рекорд, удивляющий всех, а есть дело, основательно разработанное, которое служит интересам всего мира, а также тому, чтобы "...вырвать у полюса его многочисленные секреты и обогатить науку ценнейшими наблюдениями". Другая французская газета "Попюлер", сделала такой вывод: "Мы жили бы, возможно, и сегодня в эпоху каменного века, если бы в течение веков люди не старались с исключительной настойчивостью проникнуть в окружающие их тайны".
Турецкая газета "Тан" восклицала: "Поистине мы живем в век техники и чудес". Тогда было дивом - услышать по радио голоса людей с Северного полюса.
Специалисты, ученые давали оценку происшедшему. Испанский геофизик в интервью заявил: "Все мы понимаем, какими бесчисленными опасностями сопровождался этот полет. Опасности, присущие этому полярному району, и так мало изученные метеорологические явления делают особенно трудным полет на полюс, который во все эпохи привлекал... большое внимание всего мира".
Начальник авиационного корпуса армии США генерал Оскар Вестовер послал приветствие Водопьянову и членам экспедиции. В нем он писал: "Прошу принять мои личные поздравления, а также поздравления от имени всего авиационного корпуса армии США с успешным завершением перелета АНТ-6 с острова Рудольфа на Северный полюс. Этот перелет, без сомнения, свидетельствует не только о высоких летных качествах Водопьянова и его группы, но представляет собой также славное достижение советских авиационных механиков и конструкторов. Эти достижения впервые сделали практически возможным заселение Северного полюса и использование баз на этом маршруте. Этот перелет окажет большое содействие сокращению воздушных путей мира".
Еще долго комментировалось это событие. Была устроена яркая, запоминающаяся встреча экспедиции ) Москве. Сначала на аэродроме. Первым приземляется самолет Водопьянова. Ярко сияет июньский день. Масса людей, машин. o Трибуна ? микрофоном ожидает горячих приветствий, речей. Волны людей колышутся. Наконец, моторы выключены, вот-вот прекратят свою работу лопасти. Из люка показывается Михаил Водопьянов. Жена его здесь. Она видит его, обветренного и счастливого, видит, как он широко улыбается ..
- Ну вот и все,- обнимая жену и весь сияя, говорит Водопьянов,- а ты боялась...
Здесь же, на аэродроме, прошел митинг. Выступал и Водопьянов. По всему полю через репродукторы разнеслись его слова:
- Арктика проглотила не одну человеческую жизнь. Но наши жизни Арктика проглотить не посмела...
Расстояние от аэродрома до Красной площади, которое они проехали на машинах, показалось быстрым сном: вся Москва встречала героев, а вместе с ней и вся страна. Это было всенародное торжество. Машины забрасывались цветами, на площадях гремели оркестры, слышались дружно исполняемые песни. Очевидцы рассказывали, что машины проезжали еще по площади Маяковского, а около Моссовета их уже встречали овации.
На следующий день, 26 июня 1937 года, газета "Правда", почти все полосы которой были заполнены материалами об этом торжестве, поместила наряду с другими приветствиями послание от папанинцев. Они писали: "Мы счастливы узнать, что все вы - полным составом - возвратились в нашу родную Москву. С горячей благодарностью вспоминаем вашу смелую работу, вашу помощь, которые позволяют нам теперь вести нормальную работу на Северном полюсе".
В том же номере газеты Чкалов, Байдуков и Беляков из Сан-Франциско, куда они сделали перелет по новому маршруту через Северный полюс, телеграфировали Шмидту, Водопьянову, Молокову и всем участникам северной экспедиции:
"Примите искренний привет, отважные собратья по профессии. Вы в интересах мировой науки как истинные сыны Социалистической родины, овладев советской техникой, приложив к ней большевистскую напористость и выдержку, рискуя жизнью и реализовав целесообразность, сделали то, о чем мечтали лучшие умы не один век.
Полюс не просто завоеван, полюс - уже изучаемая географическая область земного шара, которую можно использовать теперь для самых разнообразных целей.
Мы, как никто, можем оценить ваши успехи, так как после вас уже с полной уверенностью связали Европу с Америкой по кратчайшему расстоянию".
-------------------------
[1] В 1940 году В. С. Молоков, в то время начальник Главного управления гражданского воздушного флота, писал по поводу этой работы: "Считаю, что труд "О посадке самолетов на лед;" заслуживает высокой оценки, ибо в нем не только поставлены задачи, но и дано конкретное решение. В этой работе выведены очень простые формулы для речного и морского льда, позволяющие пользоваться ими летно-техническому составу воздушного флота,- поэтому поддерживаю ходатайство завода ? 119 об утверждении тов. Москатову ученой степени кандидата технических наук".
