Дальние полеты. Каждый из них требовал от экипажа огромного напряжения моральных и физических сил, мужества и мастерства. Некоторые наши боевые друзья не возвращались на свои аэродромы. Случалось и так, что покидать горящие машины им приходилось в глубоком тылу врага, а потом долгое время пробираться к линии фронта. Но это удавалось не всем.

О людях, которым выпала особенно трудная судьба, я расскажу особо.

Со старшиной Сашей Зотовым мы познакомились в Прибалтике еще до войны, в 7-м дальнебомбардировочном авиаполку. Это был стройный, ловкий юноша с приветливым лицом. Среди других стрелков-радистов он отличался веселым нравом. Но в его остротах и шутках проступала только доброта к людям. Уважали Сашу за бесстрашие и сметку, которую он проявил еще в воздушных боях с белофиннами. Тогда он летал в экипаже Алексея Пожидаева и совершил десять боевых вылетов.

Уже в первый день Великой Отечественной войны их экипаж бомбардировал днем объекты Кенигсберга. Несмотря на вихрь пулеметного огня, бушевавшего вокруг, он сумел пробиться к цели, успешно отбомбиться и уйти от назойливого преследования вражеских истребителей.

Вскоре в одном экипаже с Зотовым стал летать Иван Янковский, который был до этого механиком по приборам. В первые месяцы полки дальних бомбардировщиков, выполняя задания днем, без сопровождения истребителей, несли большие потери. Особенно ощутимы они были среди радистов и стрелков. Механик по приборам старшина Иван Янковский одним из первых откликнулся на призыв комсомольцев-добровольцев летать в качестве воздушных стрелков. Он быстро изучил оружие, теорию стрельбы и вскоре стал настоящим снайпером. Зотову и Янковскому приходилось участвовать во многих схватках с врагом. Не единожды они были ранены, но после выздоровления снова занимали свои места в дальнем бомбардировщике.

...Ночью 28 мая 1942 года экипаж капитана Серикбая Ерсентовича Асатова - первого летчика из казахов - угодил над Кенигсбергом в громаду грозовых облаков. Самолет швыряло как щепку. Трудяга Ил-4 не выдержал гигантских перегрузок и развалился в воздухе. Из кабины Ф-3 выбросило Сашу и Ивана.

Саша Зотов, приземлившись, спрятался в заброшенном сарае, но уйти от преследования ему не удалось. На рассвете немецкие солдаты схватили его и подвели к обломкам самолета.

- Ты есть официр? - тыча пальцем в лицо, орал на него старший.

- Нет, - отвечал он.

- Тогда знайт, кто есть это? - Фашист со злостью отбросил белое окровавленное полотнище парашюта.

Саша замер. Перед ним лежали изуродованные тела командира корабля капитана Асатова и штурмана лейтенанта Кротова.

В Кенигсберге Саша встретился с Иваном. Но они не подали вида, что знают друг друга. На второй день на них надели наручники, для большей надежности приковали друг к другу. Затем втолкнули в транспортный самолет Ю-52, где находились немецкие офицеры, и бросили в технический отсек, где были свалены стремянки, струбцины и чехлы. Пилоту удалось поднять машину в воздух только со второй попытки. По всей вероятности, она была перегружена.

- Вот бисовы вражины, - возмутился Сашко, - и взлететь толком не могут!

- Если бы не проклятые цепи и железные браслеты, - заметил Иван, - вцепился бы мертвой хваткой в горло пилоту и... хана.

- Ты прав. Но посмотри, как эти гады наблюдают за каждым нашим движением. Даже связанных боятся.

Самолет приземлился на Рижском аэродроме. Друзей отвезли в так называемые "кавалерийские казармы", в застенках которых не прекращались допросы и пытки.

Но вот наступил день, когда Зотова и Янковского перевели к другим военнопленным. Разместили в разных бараках.

В лагере Иван Янковский близко сошелся с артиллеристом Дмитрием Маклаковым. По ночам подолгу шептались, обсуждая план побега.

- Нам бы только вырваться из лагеря, - уверял Маклаков, - в городе у меня есть надежный знакомый латыш.

- А ты откуда его знаешь?

- Я здесь служил до войны. Латыш работает на железной дороге и все сделает самым лучшим образом. В этом не сомневайся.

...В тот день погода выдалась хмурая. Над землей низко плыли косматые облака, назойливо моросил мелкий дождь. Во время приема баланды авиатор и артиллерист тайком отделились от группы пленных и незаметно забрались в густые заросли акации. Стражники, обнаружив, что их нет, подняли тревогу. Они несколько раз приближались к кустам. Перед лицами беглецов не раз появлялись дула автоматов. В такие мгновения казалось, что вот сейчас прогремит очередь - и жизнь оборвется. Но все обошлось. Тревожно всматриваясь в темноту ночи, смельчаки ползли по сырой холодной земле. Все дальше оставался лагерь.

...Хозяин дома, латыш-железнодорожник, признал Дмитрия. Он накормил беглецов и надежно спрятал в погребе.

В один из дней железнодорожник посоветовал:

- Завтра ночью немцы планируют отправку на фронт партии скота. Это тот случай, который поможет вам пробраться к своим. В Риге оставаться нельзя. Рано или поздно немцы нападут на ваш след.

Дождавшись темноты, Маклаков и Янковский в сопровождении латыша пробрались к составу и незаметно залезли в вагон. На рассвете следующего дня у Старой Руссы поезд резко затормозил и остановился. В воздухе послышался нарастающий гул. К железнодорожной станции журавлиным клином приближались советские бомбардировщики. Охрана бросилась наутек. Это помогло нашим воинам быстро и скрытно покинуть вагон.

Долго брели потом друзья глухими тропами, болотами и лесными чащобами, пока не встретили разведгруппу партизан. Вступили в ряды народных мстителей и храбро сражались в партизанском отряде Дедовического района, Ленинградской области. Ходили в разведку, организовывали диверсии на коммуникациях врага. Летчик и артиллерист с честью выдержали проверку боем и заслужили уважение боевых товарищей. Как-то Ивана Янковского вызвал к себе командир и сказал:

- Есть указание товарища Сталина: всех летчиков, находящихся у партизан, незамедлительно переправлять на Большую землю.

Поздно ночью у партизанских костров приземлился "кукурузник". На нем Янковский перелетел в район Валдая. Так он вновь оказался на родной земле.

Однополчане не верили своим глазам, когда увидели старшину Янковского.

- Откуда ты взялся, дружище? Неужели с того света? Больше всех удивился возвращению старшины Петр Светлов.

- Кирилыч! Не сон ли это? Жив, курилка! Жив всем смертям назло! А ведь мы тебя похоронили. И похоронную послали родным. Выходит, живого похоронили.

- Да, поторопились, курилка еще повоюет, - отшутился Иван.

Долго Светлова терзали думы о том, будто и он явился в некотором роде соучастником еще одной семейной трагедии, посылая похоронку родителям Ивана Янковского. Конечно, на войне подобные случаи, особенно в частях авиации дальнего действия, были нередкими. Не раз хоронили заочно офицеров, старшин и сержантов, которые длительное время находились вне части. Но потом многие из них возвращались в родные полки и продолжали громить врага.

Отдохнув, старшина Янковский снова включился в боевую работу. После возвращения из плена он еще сто двадцать раз поднимался в воздух. Летал он со многими заслуженными летчиками полка - дважды Героем Советского Союза подполковником Евгением Федоровым, майором Николаем Зюзиным, капитанами Дмитрием Тарасевичем и Митрофаном Долгаленко. Во всех боевых вылетах Иван бдительно следил за воздухом и землей, неоднократно отражал атаки истребителей врага. Его всегда отличали высокая выдержка, спокойствие и уверенность.

А вот как сложилась судьба его друга Александра Зотова. Летним вечером группу военнопленных, в которой он оказался, загнали в обшарпанный вагон - "телятник". Наступила ночь. Переполненный узниками вагон неторопливо отстукивал километры. Через решетки узких окон, обмотанных колючей проволокой, проглядывал клочок неба, словно веснушками, усыпанного звездами. В вагоне, прижавшись друг к другу, сидели изможденные военнопленные. Саша Зотов чутко прислушивался к монотонному стуку колес. Они будто подсказывали: "Бежать, бежать!"

Достав лезвие безопасной бритвы, запрятанное в подошве изношенных сапог, Зотов попытался вырезать отверстие в полу вагона. Но лезвие быстро раскрошилось. Что предпринять еще? Осторожно толкнул соседа, изложил ему свой замысел:

- Я слышал, что нас везут в Освенцим. Там мы погибнем. Надо бежать. Вы меня опустите в окно, я постараюсь отбросить щеколду с двери.

Сосед медлил с ответом.

- Не решаешься? Будешь ждать смерти? Незнакомец наконец проговорил:

- Нас усиленно охраняют солдаты с собаками. Бежать незаметно просто невозможно. Немцы рядом, на тормозной площадке вагона...

- Браток, двум смертям не бывать. Побег станет дорогой к спасению, если не всех, то многих. Другого такого случая не будет.

Посоветовались с другими товарищами. Все решили: бежать. Раздирая в кровь руки, размотали колючую проволоку, выломали решетку и опустили Сашу Зотова за ноги в узкий квадрат окна. Потребовалось много сил, чтобы на ходу поезда отбросить металлическую щеколду, которой закрыта дверь вагона. Было уже далеко за полночь. Узники бесшумно раздвинули тугую дверь и, не теряя времени, начали выпрыгивать...

Зотов долго петлял по лесу, но с кем-либо из узников встретиться ему так и не удалось. Решил пробираться на восток один. Шел ночами. Притихшие, полусожженные деревни обходил стороной, днем отдыхал, забираясь в глухие чащобы. В одну из ночей, когда вдоль горизонта обозначилась светлая полоска зари, Саша Зотов услышал раскатистое эхо артиллерийской перестрелки. Значит, недалеко передний край. Там свои. Там спасение. Теперь предстояло преодолеть самый трудный и опасный отрезок пути, простреливаемый с обеих сторон. Под грохот артиллерийского и минометного огня, треск пулеметных очередей Зотову удалось переползти нейтральную полосу и благополучно перейти линию боевого соприкосновения вражеских и своих войск.

С черным от истощения и побоев лицом, голодный и оборванный, Саша появился в полку. Трудно было узнать в худом, изможденном человеке, с воспаленными глазами и запекшимися губами, весельчака Зотова. Саша сразу же попал в крепкие объятия сослуживцев. Расспросам не было конца. Несмотря на усталость, Зотов до мельчайших подробностей рассказал нам о своих мытарствах.

Прибыли в свои полки и некоторые другие авиаторы, сбитые над вражеской территорией и совершившие побег из фашистской неволи.

В августе 1943 года на долю Саши Зотова и его боевых товарищей выпало новое испытание. В те дни гитлеровцы начали отходить к Брянску. Полку была поставлена задача бомбардировать скопление живой силы и техники противника на Брянском железнодорожном узле. Экипажу старшего лейтенанта Лысенко, в котором радистом был старшина Зотов, приказали сфотографировать результаты удара. На боевом курсе их самолет атаковал ночной истребитель. Сашу ранило в ногу. Бомбардировщик качнулся и стал падать. По команде Лысенко экипаж оставил самолет. Зотов приземлился на болото. Девять суток, раненый и голодный, он бродил по лесу, пока не напоролся на вражескую разведку. Сашу доставили в Брянск.

Вскоре немцы начали уходить из города. Группу пленных погрузили в эшелон, направляющийся в Смоленск. В вагоне под охраной трех полицаев находилось двадцать человек летного состава. Среди них Саша повстречал своего командира звена Балалова. С ним сговорились бежать. Дверь вагона была открыта. Зотов первым набросился на охрану и коротким ударом сбросил часового под откос. Когда с охранниками было покончено, пленные с оружием покинули вагон.

До весны 1944 года Зотов воевал в партизанском отряде. Только в апреле он вернулся в свой полк. Его назначили начальником связи эскадрильи, и он стал летать в экипаже капитана Сергея Балалова. За проявленное мужество, смелость и дерзость в плену и освобождение из неволи советских воинов Александра Степановича Зотова наградили еще одним орденом.

Как-то во время сражения на Курской дуге не вернулись с задания командир корабля Григорий Ковбаса и остальные члены его экипажа. Все мы с большим уважением относились к этому опытному летчику. Григорий Романович был старше многих из нас и по возрасту и по летному стажу. Ладно сложенный, среднего роста, немного предрасположенный к полноте, он всегда был немногословным, принадлежал к тем людям, которые больше любят слушать, чем говорить. Улыбался редко, но если смеялся, то заразительно и при этом густо краснел. Несмотря на неустроенность военного быта, Григорий Ковбаса не прерывал ежедневные гимнастические упражнения. Воевал он смело, с полной отдачей сил и энергии, был, как у нас говорили, одержимым пилотом.

Темной июньской ночью 1943 года в небо, затянутое пологом туч, полк взлетел на бомбардировку железнодорожного моста через реку Болва в районе Брянска. Экипажи обеспечения повесили над целью гирлянды светящих бомб.

Один за другим бомбардировщики освобождались от бомбовою груза. Внезапность налета и высокая точность бомбовых ударов нанесли фашистам немалый урон.

Над целью экипаж Григория Ковбасы попал под сильный обстрел вражеских зениток. Ослепительные лучи прожекторов цепко ухватились за самолет и не отпускали его из своих объятий. Штурман нажал кнопку бомбосбрасывателя. Отрывается первая бомба, за ней вторая, третья... Грохот зенитных разрывов слышится все более отчетливо. Прямое попадание зенитного снаряда бросило самолет в сторону, он как бы на миг замер, а затем вспыхнул. Командир экипажа был тяжело ранен. Осколком снаряда ему пробило грудь. Получили ранения радист и стрелок. Самолет стал плохо управляемым, один мотор заглох, второй натужно ревел на полных оборотах.

Много сил и мужества потребовалось Григорию, чтобы в таком состоянии выполнить противозенитный маневр и вывести бомбардировщик из опасной зоны. С огромным усилием он удерживал малопослушную машину в горизонтальном полете. Когда же понял, что дотянуть до линии фронта не удастся, спокойно, но властно скомандовал:

- Прыгать!

Покидая самолет, штурман успел крикнуть:

- Поторопись, Григорий!

Задыхаясь, Ковбаса вывалился на крыло и соскользнул в бездну ночи. Свистел встречный ветер, небо и земля шли кругом. Внизу притаилась незнакомая местность. Напружинив тело, Григорий приготовился к приземлению и потерял сознание. Очнулся в лесу. Кругом было тихо и сумрачно. От потери крови летчик обессилел.

Освободившись от лямок парашюта, Григорий сбросил с себя унты, комбинезон, оторвал кусок шелка и с трудом перевязал себе раны на груди.

Неожиданно до слуха донесся отдаленный лай собак. Ковбаса понял, что по его следу идут немцы с овчарками. Надо спасаться. Не выбирая дороги, Григорий двинулся на восток и забрел в болото. Жидкая грязь становилась глубже, доходила уже до пояса. Идти больше не было сил. В груди хрипело, легкие обжигала боль. А лай собак, беспорядочная стрельба становились все слышнее. Немного отдышавшись, Григорий заметил вскоре темное пятно приближающегося зверя. Это оказалась овчарка. Началась схватка. Ковбаса вынужден был отступить на более глубокое место. Но собака крепко вцепилась в руку. Превозмогая боль, Григорий с большим трудом накинул на морду пса свой шлемофон, замотал на шее собаки конец шнура и оттолкнул ее от себя.

Выбравшись на противоположный берег болота, летчик углубился в чащу леса. Шел, спотыкаясь, изнемогая от боли. Отыскав заросли погуще, забрался туда, чтобы немного отдохнуть. От земли тянуло холодом и сыростью, раненое тело сводили судороги.

Опираясь на палку, Григорий брел днем и ночью по незнакомым тропам. Ныла раненая грудь, от потери крови и голода кружилась голова. Но воля, та железная воля, которая в полетах помогала ему преодолевать любые трудности, и теперь поднимала его на ноги и неукротимо влекла вперед...

Две недели Григория Ковбасы не было в части. И вот он снова среди друзей, до предела истощенный, но все-таки живой.

Григорию Ковбасе, возвратившемуся после лечения в строй, довелось еще немало полетать. Его грудь украсили орден Ленина и два ордена Красного Знамени.

Но отважному и мужественному летчику и его экипажу не суждено было увидеть послевоенное мирное небо, не услышали они и радостного салюта Победы. За десять дней до окончания войны, в ночь на 27 апреля 1945 года, экипаж Григория Ковбасы не вернулся с задания. Тогда он ходил на бомбардировку объектов в районе Свинемюнде.

11 октября сорок третьего года недосчитались мы и героического экипажа старшего лейтенанта Ивана Захарова. Иван принадлежал к тому типу летчиков, которые мало выделялись в повседневных фронтовых буднях, но во всей своей красоте раскрывались в сложной боевой обстановке. Они, как правило, являлись блестящими исполнителями самых трудных заданий.

Экипаж не раз встречался со смертельной опасностью, но Захаров не любил рассказывать об этом, хотя все мы прекрасно знали, какой выдержки, мужества и храбрости требовали от него ситуации, складывавшиеся в воздухе. Он как бы не замечал трудностей и суровых испытаний.

Такой характер у него воспитала вся его нелегкая жизнь. В первые годы Советской власти погиб отец Ивана - командир Красной Армии. Затем умерли мать и сестра. Пятилетний мальчик остался сиротой. Сначала беспризорничал, затем попал в детский дом. Семнадцатилетним юношей начал работать шофером и одновременно учиться в аэроклубе.

Война застала Ивана в Кировоградской авиационной военной школе на должности летчика-инструктора. Русоволосого, голубоглазого младшего лейтенанта не покидала мечта скорее попасть на фронт. И вот летом 1942 года, когда приволжские степи под Сталинградом стали ареной кровопролитных сражений, Захаров прибыл в наш полк. Среди молодых пилотов он выделялся старательностью, энергией и исполнительностью. Под стать ему были штурман старший сержант Вячеслав Шевченко и стрелок-радист сержант Шамрай. В короткий срок маленький коллектив стал дружной боевой семьей и успешно выполнял все задания.

В одном из ночных вылетов экипаж Захарова обнаружил у станции Колодня воинский состав, который немцы спешили вывести из-под удара наших бомбардировщиков. От меткого попадания бомб эшелон с боеприпасами взлетел на воздух.

Вскоре при бомбардировке аэродрома Городищи в районе Сталинграда экипаж Захарова был сбит огнем зенитной артиллерии. Стрелка-радиста Шамрая убило, остальные, покинув самолет, приземлились в расположении одной из наших дивизий. Радиста захоронили в братской могиле около Верхней Бузиновки, под Калачом.

Экипаж получил новый самолет. Стрелком-радистом теперь стал Александр Гаврютин, а в качестве стрелка несколько вылетов совершил техник самолета Евгений Башкатов. Гаврютин, родившийся в Подмосковье, с первого же вылета зарекомендовал себя отважным воином. Он не раз помогал штурману Шевченко в самолетовождении. В небе Сталинграда Гаврютин днем провел успешный бой с двумя Ме-109 и одного изрядно изрешетил.

При налете на железнодорожный узел Брянск штурман очень удачно сбросил все крупные бомбы, подвешенные снаружи самолета. Но десять соток внутренней подвески никак не сбрасывались из-за какого-то повреждения. А взрыватели их были уже расконтрены, стояли на боевом взводе. В такой ситуации посадка была очень опасной. Саша Гаврютин и Евгений Башкатов приняли смелое и, пожалуй, единственно правильное решение: отрезали стропы собственного парашюта и накрепко привязали ими каждую бомбу к балке. Теперь благополучное приземление самолета было обеспечено.

При возвращении с бомбардировки Керчи на самолет Захарова напали фашистские истребители. Несмотря на то что летчик искусно маневрировал, а Александр Гаврютин вел беспрерывный огонь, их машина получила серьезные повреждения. Дотянуть ее до ближайшего аэродрома было невозможно. Выбрав площадку севернее Сталинграда, Захаров с помощью штурмана все-таки сумел посадить бомбардировщик. Много пришлось повозиться техникам, механикам и другим авиаспециалистам, чтобы отремонтировать машину и эвакуировать ее в тыл.

В июне 1943 года в экипаж Захарова был назначен молодой штурман сержант Виктор Юркин. Почти каждую ночь их бомбардировщик летал на боевые задания, нанося все новые сокрушительные удары по врагу.

В ночь на 11 октября 1943 года экипаж старшего лейтенанта Захарова выполнял сто шестой боевой вылет. С подмосковного аэродрома он взял курс на Могилев, чтобы нанести бомбовый удар по железнодорожному узлу, на котором скопилось большое количество подвижного состава. Успешно отбомбившись, авиаторы возвращались на свою базу. Вот уже под крылом самолета показалась знакомая лента реки Прони - надежного ориентира перед линией фронта. И как раз в это время на них неожиданно напал немецкий истребитель. Первая же выпущенная им очередь хлестнула по кабинам. Были убиты штурман Юркин, радист Гаврютин и стрелок Флегонтов. Захарова защитила бронеспинка пилотского сиденья. Второй атакой фашисту удалось поджечь наш самолет и ранить летчика. Превозмогая острую боль в ноге, Иван думал об одном: как бы дотянуть до своих...

Но пламя все ближе подступало к летчику, клубы едкого дыма уже проникли в кабину. Почти в бессознательном состоянии Иван вывалился на крыло.

Захаров не помнит, сколько времени пролежал в беспамятстве. Очнулся от холода. Попробовал встать, но тело оказалось непослушным, тяжелым, точно его налили свинцом. В голове стоял звон, к горлу подступала тошнота, нога горела словно в огне.

Смутно, как сквозь сон, Иван услышал приближающийся лай собак и треск кустов. А вскоре ощутил на лице прерывистое дыхание собаки. Летчика схватили, обыскали и поволокли в штаб. На допросе Захаров выдал себя за воздушного стрелка и упорно твердил, что призван в армию с должности шофера. Немцы тщательно проверили знания пленного по справочнику автомобиля ЗИС-5 и, по всей вероятности, поверили его показаниям.

Затем Ивана отправили в концлагерь Луполово, расположенный в районе Могилева. Там все было рассчитано на истребление людей: их содержали в холодных сараях с земляным полом, почти не давали есть и пить.

Однако верные друзья нашлись и в лагере. Военнопленный врач Иван Григорьевич Данилюк - бывший начальник полевого госпиталя - сделал Захарову операцию. Ему помогали Полина Семеновна Горбунова, бывшая когда-то медсестрой в партизанском отряде, и санитар Валентин Алексеевич Шапошников. Они извлекли из тела летчика несколько больших темно-пепельных осколков, промыли и забинтовали его раны. Но Ивану становилось все хуже. Начиналась газовая гангрена. Стараясь сделать все возможное для спасения летчика, Данилюк решился, казалось, на невозможное в лагерных условиях - на ампутацию ноги. Фашисты разрешили произвести операцию, но никаких инструментов не дали: пусть, мол, свой своего зарежет. Врач оперировал летчика столовым ножом и без всякого наркоза... Молодость и железная сила воли помогли Ивану побороть смерть.

В ноябре 1943 года Захарова, теперь уже инвалида, переправили сначала в лагерь военнопленных, расположенный в Борисове, а затем - в польский город Ченстохов. Инвалидный барак, куда его поместили, напоминал загон для скота. Питание - в день черпак баланды из сушеной брюквы или гнилой картошки. От такой пищи пленные быстро опухали и через несколько месяцев умирали.

С помощью шантажа, обмана и насилия гитлеровцы старались разжечь ненависть между советскими людьми, привлечь на свою сторону неустойчивых. Захарова не сломили угрозы и издевательства эсэсовцев, он держался с достоинством, до конца оставаясь преданным патриотом Родины, подавал пример другим. При первой же возможности летчик вступил в организацию советских патриотов за освобождение военнопленных из лагерей и вел активную подпольную работу.

В августе 1944 года Захарова увезли в Германию, под Дюссельдорф. В этом лагере его ожидали еще большие страдания. Пленные сотнями гибли от голода. Голодная смерть ожидала и Ивана. Как-то один из новых знакомых - Трофим Филиппович Балабай - доверительно предложил ему:

- Мне известно, что на днях из инвалидного барака будут набирать портных. Скажи, что ты тоже когда-то портняжничал. А на работе мы тебя прикроем.

С этого дня Захаров стал работать в лагерной портновской мастерской. В апреле 1945 года пришла долгожданная свобода.

После продолжительного лечения в госпитале Иван Захаров снова возвратился в строй. В 1946 году он уволился из рядов Советской Армии. До 1973 года жил в подмосковном поселке Малино, в том самом, откуда в последний раз вылетал на боевое задание. Здесь он встретил любимую девушку, ставшую потом его верной женой.

Несмотря на тяжелые раны, ветеран-коммунист продолжал трудиться. Много сил и энергии отдал он производственному обучению и воспитанию молодежи. А в мае 1973 года Ивана Ивановича не стало. Дали знать о себе старые раны.

Так в летних и осенних боях 1943 года начинались трудные судьбы некоторых моих друзей-однополчан. Но никакие суровые, даже жестокие испытания не сломили их волю, стремление сражаться с врагом до полной победы.

В НЕБЕ ЛЕНИНГРАДА

В те дни, когда гремели бои на Курской дуге, когда несколько наших фронтов перешли в контрнаступление и устремились к Днепру, полки 2-й гвардейской авиационной дивизии вместе с другими соединениями авиации дальнего действия активизировали бомбардировку вражеских объектов под Ленинградом.

Известно, что еще в августе 1941 года фронт двухсоткилометровой огненной подковой придвинулся к колыбели революции - Ленинграду. Голодом, бомбежками и артиллерийскими налетами гитлеровцы пытались сломить волю его жителей и защитников, а сам город превратить в груды развалин.

Ладожская Дорога жизни 1941-1942 годов создала минимальные возможности для снабжения населения и войск. 12 февраля 1943 года гром нескольких тысяч орудий и минометов возвестил о начале прорыва блокады Ленинграда. Но гитлеровские полчища все еще стояли у его стен. Они не отказались от мысли сделать из него второй Ковентри. Для осуществления своего чудовищного плана фашисты нацелили жерла тысяч орудий на жилые кварталы, предприятия и архитектурные памятники. Жизнь бесконечно дорогого каждому советскому человеку города по-прежнему была напряженной, полной тревог и лишений. Враг ежечасно напоминал о своем присутствии. Воздушные налеты сопровождались массированными артиллерийскими обстрелами. Кроме солнечной и теневой, наветренной и подветренной ленинградцы знали также снарядную и заснарядную стороны своего города.

Между боевыми вылетами в интересах Курской битвы наши дальние бомбардировщики в период с 28 июля по 17 сентября наносили мощные удары по врагу и под Ленинградом. Они препятствовали подходу резервов противника из глубины, уничтожали его авиацию на аэродромах, подавляли огонь неприятельской артиллерии, обстреливающей город.

Воздушная обстановка для выполнения боевых заданий оставалась сложной: ограниченное темное время суток, трудность целеуказаний, близость своих войск, неблагоприятные условия аэродромного базирования. Но все это не снижало боевого порыва летного состава, не могло сдержать его стремления облегчить участь ленинградцев.

Для нанесения ударов по врагу на подступах к Ленинграду широко применялись тысячекилограммовые бомбы. Эти торпедовидные громадины почти метрового диаметра подвешивались на центральную балку. Они занимали по длине почти половину фюзеляжа самолета. Взлетать с такой сигарой было нелегко. Большая масса бомбы сильно раскачивала самолет, а создаваемое ею сопротивление заметно снижало скорость.

..Нашей дивизии поставлена задача: нанести удар по, вражеским артиллерийским батареям, расположенным у поселка Беззаботинский. Они особенно ожесточенно обстреливали город. Учитывая, что эти цели находятся в непосредственной близости от наших войск, штурманы старались делать расчеты с ювелирной точностью. Перед вылетом экипажи тщательно изучили по крупномасштабным картам позиции дальнобойных батарей противника. Хорошо освоили они и свою систему земного обеспечения самолетовождения: свето- и радиомаяки, приводные радиостанции, обеспечивающие безошибочный выход на заданные объекты.

Маршруты прокладывались в обход Ленинграда с севера. Это исключало обстрел наших самолетов своей зенитной артиллерией и попадание в сети аэростатов, а также гарантировало войска ПВО от случайного проникновения вражеской авиации в воздушное пространство над бастионом на Неве. Наше командование заботилось и о том, чтобы гулом сотен бомбардировщиков, идущих на небольших высотах, не беспокоить лишний раз уже уставшее от тревог население. Под Ленинградом были широко применены неоновые светомаяки, имевшие большое преимущество перед зеркальными прожекторами. Они различались с большого расстояния и со всех направлений.

Август в Ленинграде - месяц темных ночей. Однажды при взлете наш самолет почти в конце разбега сильно ударился о какое-то препятствие и на малой скорости взмыл в воздух. Только опыт и мастерство позволили Василию Борисову нормально оторвать машину от грунтовой полосы. Но у нас создалось впечатление, что сильное повреждение получили шасси. О случившемся немедленно доложили на землю.

Хотя в воздухе Ил-4 вел себя нормально, все мы тревожились: шасси полностью так и не убрались. Возвращаться на посадку с тысячекилограммовой бомбой было опасно, сбросить ее аварийно - тоже. Приняли решение идти к цели и действовать по обстановке.

Огромная бомба под фюзеляжем и неубранные шасси заметно снизили скорость полета. И все-таки мы сумели выйти на цель в назначенное время. Вот впереди по курсу - поселок Беззаботинский. Он хорошо различается в свете САБов и ракет. В районе расположения вражеских укреплений темноту то и дело разрывают сполохи бомбовых разрывов. Это работают экипажи, вылетевшие на задание раньше нас. В расчетное время мы тоже посылаем гитлеровцам свой смертоносный "гостинец".

На развороте с удовлетворением наблюдаю, как наши экипажи крушат вражескую артиллерию. Массированный удар советских бомбардировщиков оказался на редкость эффективным. На позициях тяжелых батарей противника то и дело вздымаются огненные фонтаны. После такого налета фашисты едва ли смогут в ближайшие дни возобновить обстрел города.

Обратный маршрут оказался для нас нелегким. Пришлось непрерывно маневрировать в лучах вражеских прожекторов и в разрывах зенитных снарядов. У самой линии фронта натолкнулись на особенно сильный заслон зенитной артиллерии противника. Нам еле-еле удалось выйти из этой опасной зоны. Просто не верилось, что остались целыми и невредимыми.

- Как настроение? - спросил командир экипажа.

- В норме, - ответил я.

- Посмотри хорошенько шасси, - потребовал Борисов.

Включаю переносную электролампочку и через форточку поочередно осматриваю стойки и колеса.

- Пробита покрышка левого колеса, - с тревогой докладываю я.

- Это хуже, - заключает командир. - Посмотри правую.

- Правая нормально.

- Что ж, придется проверить твои снайперские способности. Прострели правую покрышку. Так будет лучше при посадке.

Я тут же вытащил пистолет "ТТ", выставил ствол в форточку и произвел пару выстрелов.

Полет подходил к концу. Но нам предстояла сложная посадка. Вот вдали показались огни аэродрома. Садимся последними. Теперь важно ничего не забыть, все сделать спокойно и точно.

Стремительно набегает голубоватый ковер летного поля, освещенный прожекторами. Стойки шасси выпадают из своих гнезд, щелкают замки. Самолет вздрагивает и делает клевок. Значит, выпущены щитки, и шасси стали на место. Бомбардировщик мягко чиркает ободами полосу. Настал самый критический момент: если самолет встанет на нос, мне первому несдобровать. Но все хорошо. Погашена скорость, машина чуть накренилась на одно крыло и остановилась.

На аэродроме выяснилось, что у самолета Виктора Кузнецова, взлетавшего перед нами, не выдержал замок бомбодержателя, и тысячекилограммовая бомба сорвалась. О нее мы и ударились при взлете. Только чистая случайность спасла нас от гибели...

В боевых вылетах под Ленинградом отличились многие авиаторы, в том числе экипаж Героя Советского Союза Е. П. Федорова. В конце войны он стал дважды Героем Советского Союза. За образцовое выполнение заданий самые достойные летчики, штурманы, радисты, стрелки, техники, мотористы и механики были удостоены правительственных наград. А на следующий день ленинградское радио передало сердечную благодарность отважным соколам от жителей города.

Чтобы повысить эффективность бомбардировки железнодорожных узлов, аэродромов и военно-промышленных объектов врага, была организована небольшая группа дальних охотников-блокировщиков. В нее входили наиболее опытные экипажи, отобранные из полков 2-й гвардейской дивизии: Павла Бурлуцкого и штурмана Андрея Тарасова, Василия Дмитриева и Сергея Путия, Владимира Кочнева и Василия Ляменкова, Алексея Пожидаева и Михаила Ершова, Героев Советского Союза Ивана Курятника и Владимира Рощенко.

Действуя методом свободной охоты, экипажи находили цели и внезапно поражали их. Охотники-блокировщики уходили далеко за линию фронта и наносили внезапные удары по аэродромам, железнодорожным эшелонам, автоколоннам и зенитным батареям.

В октябре 1943 года на базе группы был сформирован и вошел в состав 2-й гвардейской авиадивизии 112-й авиаполк ночных охотников-блокировщиков дальнего действия (НОБ ДД). Командиром назначили подполковника Павла Ивановича Бурлуцкого. Его заместителем стал Василий Борсов, заместителем по политчасти - майор Леонид Семенович Васильев, начальником штаба - подполковник Комиссаров, штурманом полка - майор Андрей Тарасов. Меня назначили заместителем штурмана и инструктором по радионавигации. Командирами эскадрилий стали Герой Советского Союза майор Иван Курятник и майор Василий Дмитриев.

В декабре 1943 года наша 2-я гвардейская авиационная дивизия полностью перебазировалась с подмосковных аэродромов на аэродромы ленинградского направления для участия в операциях войск Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов. Такое базирование позволило экипажам дальних бомбардировщиков вести интенсивные боевые действия и производить по два-три вылета в ночь. Массированные удары с воздуха наносились в основном по переднему краю обороны противника, где за два года была создана мощная система укреплений.

Вести активную боевую работу нам мешала плохая погода. Дни были короткими и хмурыми. Частые оттепели усложняли работу по поддержанию аэродрома в постоянной готовности.

По поводу непогоды больше всех острит старший лейтенант Иван Комаров. Среди летчиков и штурманов трудно было найти человека более щедрого на веселую шутку. Когда он появился в полку, многие его считали не совсем серьезным. Но на деле он оказался очень деловым, способным летчиком. Его отличали любовь к профессии, отличное знание материальной части, умение до предела использовать в бою возможности авиационной техники. Открытый и жизнерадостный, он легко ладил с людьми, старался помочь им во всем, умел весело прокомментировать тот или иной промах товарища. Некоторые даже побаивались его острого языка.

В первых боевых вылетах на "жучке" Иван Комаров проявлял не только мужество, но и смело шел на риск. Однако этот риск всегда основывался на опыте и знаниях. Действуя за линией фронта, он сбил несколько фашистских самолетов и уничтожил железнодорожный эшелон. Зенитчики и прожектористы противника не раз испытали на своей шкуре его меткие удары реактивными снарядами. Из самых тяжелых положений экипаж Комарова всегда выходил победителем.

Канун нового, 1944 года. Наш прифронтовой аэродром находится рядом с деревенькой Луги, затерявшейся в лесной глухомани. Погода опять нелетная. Мы сидим в тесной, переполненной людьми избе около теплой печурки, в которой мирно потрескивают сухие поленья. У огонька обсуждаются недавние боевые вылеты, высказываются смелые прогнозы дальнейшего развития событий на фронтах. Рядом, на скамейке, сражаются шахматисты. Но вот дверь распахнулась, и вместе с облаком пара на пороге появился припорошенный снегом Иван Комаров. В руках у него пушистая елочка.

- Посмотрите, ребята, какую красавицу принес! - громко воскликнул он, чтобы слышали все, и бережно поставил елочку на под. - Будем встречать Новый год по всем правилам.

- Ур-ра, Дед Мороз, пришел! Спасибо, Ванечка! - послышались ликующие голоса.

- А где же Снегурочка? - допытывался кто-то...

- Будет и Снегурочка, дайте отогреться, - отбивался Иван от назойливых друзей.

Хвоя в тепле запахла остро и сильно. С этой минуты изба как бы преобразилась, в ней стало как-то уютнее, светлее и праздничнее. А виновницей всему была пушистая лесная красавица.

- Друзья! - с серьезным видом обратился Комаров к присутствующим. - Объявляется конкурс на лучшее оформление новогодней елки. Кто займет первое место - тому дополнительный фронтовой паек и он станет первым кавалером новогоднего бала. Согласны? - закончил он.

- Согласны! Согласны! - раздались голоса со всех сторон.

Смолистый запах нежданной лесной гостьи быстро распространился по всей избе. Мы, как дети, восхищались красотой елочки, каждый стал с ребячьим восторгом придумывать для нее различные украшения. Фантазии и выдумке не было конца. Вскоре лесная красавица уже стояла наряженная. Ее верхушку украшал бомбардировщик, сбрасывающий бомбы на Гитлера, который, оскалив зубы, испуганно смотрел на него снизу.

Неожиданно вместе с клубами морозного воздуха в избу ввалился незнакомый майор в изрядно потертом реглане. Меховой воротник и шапка-ушанка на нем были обсыпаны снегом. Остановившись у порога, гость пристально посмотрел на нас и перевел взгляд на елку. Весь он казался олицетворением недюжинной силы. Потертое кожаное пальто прямо-таки трещало при каждом повороте его богатырской фигуры.

"Настоящий Илья Муромец", - подумал я.

- Майор Илья Федорович Пресняков, - густым басом бодро представился он, - прибыл в ваше орлиное гнездо для дальнейшего прохождения службы!

Я не мог удержаться от улыбки. И впрямь Илья, только не Муромец, а Пресняков.

Не ожидая приглашения, майор начал раздеваться. Неторопливо снял реглан и сразу нашел место, где его повесить. Мы внимательно следили за Пресняковым. Когда он сбросил свой кожушок, все увидели, что перед нами - летчик, могучий не только телом, но и духом. На его широкой груди сверкали ордена Ленина, Красного Знамени, Красной Звезды и Александра Невского.

Из первого разговора с Пресняковым мы узнали, что его боевая биография началась задолго до Великой Отечественной войны - он сражался с японскими захватчиками на реке Халхин-Гол. Майор рассказал нам, что родился он в 1911 году, русский, женат и имеет уже "гарнизон" ребятишек. Произвел более восьмидесяти боевых вылетов. Вот и все, что он застенчиво сообщил о себе при первой встрече с нами.

Продолжая наряжать елку, я как-то не заметил, что в избу вошел командир полка подполковник Бурлуцкий. Подошел ко мне и, подавая руку, с ходу ошарашил новостью:

- Придется тебе продолжить боевые вылеты с майором Пресняковым. Василий Александрович Борисов уходит от нас. Он назначен летчиком-инспектором авиакорпуса. Знакомьтесь.

Я протянул руку Преснякову. Илья так крепко сжал ее, что мне невольно пришлось присесть.

Время двигалось к полуночи. В нашу избу заглянули заместитель командира полка по политчасти майор Леонид Семенович Васильев, парторг, комсорг. Сюда же принесли подарки, полученные из тыла. Илью Федоровича попросили быть Дедом Морозом. Он согласился и быстро вошел в свою роль. Перед тем как вручить нам новогодние подарки, он густым раскатистым басом торжественно скачал:

- Друзья! Труженики тыла прислали воинам к Новому году гостинцы. Не только мечом своим, но и душой славен советский человек. Люди себе отказывают, живут впроголодь, а нас не забывают.

Как некрасовский дедушка, Илья начал выкладывать на стол подарки. Чувствовалось, что каждую посылку собирали заботливые руки. Люди, работавшие в тылу, хотели хоть чем-нибудь ободрить и поблагодарить воинов за их тяжелый ратный труд. От каждой маленькой посылочки веяло материнским теплом, скупым отцовским вниманием, всем, что было дорого каждому из нас.

Вот на елке вспыхнули маленькие лампочки, подключенные к аккумулятору. Скромно накрыт наш походный солдатский стол. Лица собравшихся светятся добрыми улыбками. Всматриваюсь в них и невольно думаю о том, как сблизили, породнили всех нас суровые испытания войны. Всего несколько часов назад появился в нашем кругу майор Пресняков, а его короткий рассказ о себе сразу убедил каждого из нас: он наш кровный брат и друг.

Стрелки часов приближаются к двенадцати. Илья приглашает всех к столу. Тесно, очень тесно на скамейках, но места хватает всем. В кружках - спирт, специально прибереженные для этого случая наркомовские стограммовки. Подполковник Бурлуцкий произносит тост:

- Дорогие друзья! Великое вам спасибо от Родины-матери. Слава вам! За победу! За окончательный разгром ненавистного врага!

Подражая бою курантов, Иван Комаров отбил в металлический таз двенадцать ударов. Все дружно встали и сомкнули кружки. Через несколько минут за столом сделалось шумно. Люди заговорили громче обычного. Толковали о многом - о полетах, о товарищах, о родных и близких. И тут единодушно избранный нами Дед Мороз и тамада Илья Пресняков как-то сразу изменил обстановку новогодней встречи. Он взял в руки гитару и привычно тронул ее струны. Наша видавшая виды фронтовая семиструнная спутница будто помолодела. Полилась тихая песня. Сочный голос Ильи набирал силу. Вот уже к нему присоединился один, другой, третий. Молодые и сильные голоса далеко за полночь звучали в русской избушке...

В ночь на 2 января 1944 года погода снова оказалась нелетной. Авиаторы собрались в старом сарае, приспособленном под клуб, послушать и посмотреть самодеятельных артистов. Концерт начался веселым конферансом. Затем джаз-оркестр исполнил марш 3-го гвардейского полка, слова и музыку которого написали стрелки-радисты старшины Куликов и Глазунов. В зале звучали слова:

От стен Сталинграда
На крыльях могучих
До черных берлинских мостов,
Сквозь грозы и тучи
Навстречу Победе
Водил нас полковник Глазков...

Одна за другой исполнялись популярные песни о летчиках, о молодости и, конечно же, о любви. Зрители награждали самодеятельных артистов дружными аплодисментами. Начальник разведки нашего полка капитан Николай Лобода прочитал горьковскую "Песнь о Соколе". Когда декламатор вдохновенно произнес: "Безумству храбрых поем мы песню", в зале воцарилась необыкновенная тишина. Слишком близки были эти слова нам, потерявшим в небе войны много замечательных боевых друзей. Своими подвигами они намного превзошли самых храбрых сказочных героев.

Но вот на сцене появился Илья Пресняков. Он исполнил цыганочку. Пляска у него получилась задорной и лихой. Благодарные зрители аплодировали не жалея ладоней и долго не отпускали его со сцены.

Выступление звезд самодеятельности закончилось далеко за полночь. Все расходились довольные. Да, несмотря на суровые фронтовые будни, люди не черствели душой, ценили музыку, песню, танец. Ведь все это было нам дорого так же, как родная земля, как могучая и бесконечно богатая душа советского народа...

Готовлюсь к первому боевому вылету с новым командиром. И сразу же возникли трудности с его экипировкой. Много пришлось повозиться Илье с подбором комбинезона и унтов, а технику самолета попотеть при подгонке подвесной системы под его богатырский рост.

18 января аэродром окутали сумерки. Холодно, метет поземка. Морозный ветер упруго бьет в лицо, выжимая из глаз слезы. Над верхушками деревьев торопливо бегут облака. В их разрывах едва просматривается темно-фиолетовое небо, усыпанное звездами. Экипажи находятся возле своих боевых машин в готовности к взлету. Лишь иногда тишину нарушает приглушенное урчание моторов бензозаправщиков.

Команда на взлет. Растворяясь в ночном сумраке, уходят на задание бомбардировщики. Вырулили на старт и мы. Вместе с тугой струёй воздуха винты отбросили куски уплотненного снега. Разгоняя скорость, самолет мягко оторвался от земли и стал уверенно набирать высоту. В намеченной точке делаем разворот и берем курс в район Ленинграда. Видимость крайне ограниченна.

На укутанной снежным покрывалом земле еле просматривались лишь темные пятна хвойных лесов. Только над линией фронта местность иногда освещалась то и дело взлетавшими в небо ракетами.

Вот впереди одна за другой вспыхивают и повисают в воздухе яркие лампы - САБы. Медленно опускаясь, они озаряют землю желтоватым светом. В середине одного из светлых пятен замелькали разрывы снарядов, а на земле запрыгали ослепительные вспышки сброшенных бомб. Это наши самолеты бомбят вражеские объекты в районах Красного Села, Дудергофа и Пушкино.

В эту ночь нашему экипажу вместе с другими охотниками-блокировщиками надо воспрепятствовать взлету вражеских самолетов, уничтожить прожекторные установки и подавить огонь зенитных батарей противника.

Илья Пресняков ведет самолет с присущим ему мастерством. Громадная машина слушается его, как разумное существо.

Неожиданно в небо вонзились лучи прожекторов. Они мечутся из стороны в сторону, торопятся поймать приближающиеся бомбовозы. Вот один из них уже лизнул серебристым языком наш бомбардировщик. Пресняков резко развернул машину и спикировал. От перепада давления я ощутил даже легкий хлопок в ушах, перегрузка все сильнее прижимала меня к сиденью. Но вот самолет вздрогнул от длинных пушечных очередей. Мне да и Никите Курочкину хорошо было видно, как хищный луч одного из прожекторов, отпрянув к земле, моментально превратился в небольшое красное пятно, которое тоже быстро растаяло. Наш командир и на этот раз не промахнулся.

В ночной темноте трудно производить эволюции самолетом, но Илья уверенно пилотирует машину. По всему чувствуется, что у него нет недостатка в мастерстве, смелости и решительности.

Наш напарник Иван Комаров, заметив фашистский бомбардировщик, летевший с включенными огнями, меткой пушечной очередью сразу же решил его участь: "юнкерс" загорелся и пошел к земле. В это время Пресняков увидел впереди по курсу цепочку посадочных огней. Он тут же перевел самолет в пологое пикирование и открыл огонь из пушек. Мы с Никитой тоже нажали на гашетки пулеметов. На аэродроме возник пожар. Пресняков сделал еще несколько заходов. Все наши атаки оказались удачными.

Да, Илья в первом же боевом вылете доказал, что он опытный, смелый и хладнокровный летчик. С таким можно было идти на выполнение любого задания.

Возвращаемся домой. После посадки я как бы между прочим заметил, что экипаж наш поработал сегодня неплохо.

- Работали так, как требует ВНОС, - загадочно отозвался Илья.

- А что это значит? - спросил я удивленно.

- Надо знать, штурман. ВНОС - это летная формула: внезапность, натиск, огонь, стремительность, - с гордостью ответил он.

Стоявший рядом Никита широко улыбнулся и, блеснув глазами, показал большой палец правой руки.

Как из множества ручейков образуется могучий поток, так из боевых достижений отдельных экипажей слагался общий успех подразделения и части в целом. С большой радостью узнали мы, что 10 января 1944 года за успешную боевую работу, героизм и умение, проявленные личным составом, 112-й авиаполк ночных охотников-блокировщиков дальнего действия преобразован в 26-й гвардейский авиационный полк.

Морозным вечером 27 января 1944 года мы с затаенным дыханием слушали по радио торжественное сообщение диктора:

- В ознаменование одержанной победы и в честь полного освобождения Ленинграда от вражеской блокады сегодня, в двадцать часов, город Ленина салютует доблестным войскам Ленинградского фронта...

Залпы салюта возвестили миру о полном разгроме гитлеровских полчищ под Ленинградом. Приятно было сознавать, что в достижение этой победы и наше соединение внесло определенный вклад.

С каждым днем нарастали удары авиации дальнего действия по врагу. Достаточно сказать, что за пять месяцев 1944 года ее экипажи сбросили бомб в два раза больше, чем за весь 1942 год. Но не только цифры характеризовали боевую мощь частей и соединений дальних бомбардировщиков. В наших ударах по врагу все полнее проявлялись боевое мастерство и отвага летчиков, штурманов, воздушных радистов и стрелков - всего личного состава.

Боевая мощь авиации дальнего действия возросла настолько, что в 1944 году она провела первую самостоятельную воздушную операцию.

В ночь с 6 на 7 февраля группа наших бомбардировщиков произвела массированный налет на г. Хельсинки, а точнее на военно-промышленные объекты противника.

В результате бомбардирования, по наблюдению экипажей наших самолетов, возникло более 30 пожаров, сопровождавшихся сильными взрывами. Крупные пожары отмечены в районах газохранилища, воинских казарм, электромеханического завода, в районе вокзала, на территории станции и депо. В районах судостроительного завода и сухого дока, а также на территории автосборочного завода наблюдались взрывы большой силы. Пламя пожаров наши летчики наблюдали при уходе от цели с расстояния до 250 километров.

Воздушной разведкой днем 7 февраля установлено, что возникшие в г. Хельсинки пожары не ликвидированы.

Четыре наших самолета не вернулись на свои базы.

Каждый из нас хорошо понимал, что мы решаем задачу большого политического характера.

Финские холопы Гитлера полагали, что им безнаказанно сойдет активное участие в разбойничьей гитлеровской авантюре. Но наши удары с воздуха напомнили им о другом. Они были настолько ощутимы, что правительство Финляндии вынуждено было заговорить о мире. Однако под разными предлогами затягивало переговоры.

В середине февраля до четырехсот наших дальних бомбардировщиков нанесли очередной удар по Хельсинки. Особенно напряженной была ночь на 27 февраля. Экипажи совершили по три боевых вылета. Накал был настолько велик, что батальон аэродромного обслуживания едва успевал подвозить бомбы и снаряды. Неутомимо трудились инженеры, техники и младшие авиационные специалисты, стараясь как можно быстрее и лучше подготовить самолеты к очередному вылету.

Финалом решительных действий советских войск, в том числе авиации, явился выход Финляндии из войны. Таким образом, и мы успешно выполнили поставленную перед нами задачу.

Преследуя разбитые вражеские части группы армий "Север", войска Ленинградского фронта последовательно выбивали противника с промежуточных оборонительных рубежей и вышли к реке Нарва. Наше гвардейское соединение, способствуя наступлению сухопутных войск, наносило удары по резервам противника, железнодорожным узлам, а также по сланцеперегонным заводам, расположенным на территории Эстонии. Эти заводы снабжали горючим вражескую группировку, оборонявшуюся на нарвском и псковском направлениях.

Вот что говорилось в одном из итоговых донесений о результатах налета на Нарву:

"Летный состав действовал по-гвардейски и показал образцовую работу. Произведено по три вылета в ночь, боевое напряжение на каждого летчика можно определить в среднем одиннадцатью часами, средняя бомбовая нагрузка - полторы тонны".

При налете на железнодорожный узел Псков в ночь на 5 марта над целью висело не менее сорока осветительных бомб. Экипаж капитана Шатаева (впоследствии Героя Советского Союза) и штурмана Михаила Лихолита осуществлял фотоконтроль результатов бомбометания. Дешифрованные снимки и сведения, полученные от партизан, подтвердили, что железнодорожный узел и депо выведены из строя, разбито шесть рассредоточенных эшелонов, сожжено несколько складов с горючим и боеприпасами. Отмечено прямое попадание в мост через реку Великая. В этом налете отличился экипаж Владимира Замыцкого. За ночь он совершил три боевых вылета. Ему был посвящен плакат: "Слава гвардейцу Замыцкому, сбросившему на врага 5100 килограммов бомб!"

Ударами по крупным резервам противника, сосредоточенным в районе Таллина, успешно завершился очередной этап боевой работы нашей дивизии на северо-западном направлении.

НАД РОДНЫМ ГОРОДОМ

Перед началом наступательных операций по освобождению Крыма, Правобережной Украины, а затем Белоруссии наше соединение, в интересах более эффективного использования авиации дальнего действия, перебазировалось на аэродромы южного направления.

В Борисполе, куда мы перелетели, не сохранилось ни одного здания. Все аэродромные постройки и жилые дома гитлеровцы превратили в груду развалин. На бетонной 'взлетно-посадочной полосе пестрели свежие заплаты - только что заделанные воронки от бомб.

В те апрельские дни 1944 года начались упорные бои за освобождение Крыма. Перед советскими войсками стояла трудная и сложная задача - разгромить сосредоточенную здесь группировку гитлеровцев и освободить крупнейшую военно-морскую базу Севастополь.

Войска 4-го Украинского фронта перешли в наступление на Перекопском перешейке и на побережье Сиваша. Прорвав оборону немцев, они начали стремительно продвигаться вперед и уже через семь дней освободили города Джанкой, Евпаторию и Симферополь. Одновременно со стороны Керченского полуострова начала наступать Приморская армия.

Она освободила города Керчь, Феодосию, Карасубазар, Алушту и соединилась с частями 4-го Украинского фронта.

Большую помощь войскам 4-го Украинского фронта и Приморской армии оказали полки 2-й гвардейской дальнебомбардировочной авиационной дивизии. На первом этапе боевая задача АДД состояла в том, чтобы парализовать работу портов и железнодорожных узлов Констанца и Галац, взять под контроль морские пути, ведущие к Севастополю. Корабли и транспорты противника, груженные военной техникой, боеприпасами и людскими резервами, находились под нашим постоянным воздействием с воздуха.

В ночь на 12 апреля экипажи дальних бомбардировщиков нанесли мощный бомбовый удар по порту, железнодорожному узлу и нефтяному промыслу Констанца. Одновременно наши охотники-блокировщики подавляли средства противовоздушной обороны врага в районах целей, блокировали аэродромы, обстреливали эшелоны на железной дороге и автоколонны на шоссе.

В результате бомбардировки сильно пострадали порт и железнодорожный узел. Территория города была объята пламенем, то там, то здесь возникали взрывы. Пулеметно-пушечным огнем летчики подавили огонь более десяти вражеских батарей малокалиберной зенитной артиллерии, уничтожили шесть прожекторных установок и вызвали крупный очаг пожара на аэродроме.

В ночь на 17 апреля бомбардировке подверглись порт и железнодорожный узел Галац. Среди скопления эшелонов на станции возникло несколько крупных очагов пожара. В порту были затоплены четырнадцать барж. Как потом установила разведка, на двух из них находилось ценное оборудование, предназначенное для судостроительной верфи. Пошли ко дну буксиры "Зимбру" и "Векул Брич-Мирча", серьезные повреждения получил монитор "Леховари". Были разрушены завод "Титан" и мельница "Звезда", подожжены морские мастерские и склады. Несколько бомб угодило в мост, расположенный в десяти километрах восточное Галаца. За период с 12 по 17 апреля Констанца успешно бомбардировалась два, а Галац - три раза.

В результате ударов АДД враг потерял большое количество живой силы, техники, подвижного состава. Была нарушена работа его крупнейших перевалочных баз. Так экипажи дальних бомбардировщиков вносили свои коррективы в планы гитлеровского командования по оказанию помощи крымской группировке.

Теснимые советскими войсками с фронта и флангов, потрепанные вражеские части отходили к Севастополю. Во второй половине апреля дальние бомбардировщики стали наносить удары по наиболее важным военным объектам противника, расположенным непосредственно в городе и его окрестностях.

Неподалеку от Севастополя фашисты сосредоточили несколько дивизионов зенитной артиллерии различного калибра и до тридцати прожекторов. В этих условиях мы атаковали цели с различных направлений и высот, что позволило до некоторой степени деморализовать вражескую противовоздушную оборону. Группа обеспечения, осуществлявшая освещение целей и наведение на них самолетов, помогала основным силам бомбардировщиков метко поражать заданные объекты.

В одну из ночей наш экипаж осуществлял фотоконтроль за результатами бомбардирования. Едва мы приблизились к Севастополю, как в небо взметнулись яркие лучи прожекторов. Скрестившись в вышине, они окружили город сплошной стеной света. А зенитная артиллерия противника поставила на пашем пути плотную огневую завесу.

Сбросив наружную подвеску крупных бомб, мы вышли из зоны огня вражеской ПВО, выбрали относительно безопасное место в районе цели и начали визуально наблюдать за работой экипажей соединения. Тут же отмечали на карте расположение позиций зенитной артиллерии и прожекторов противника. Частые разрывы бомб озаряли город красноватым светом. На железнодорожном узле горели эшелоны. Вот в воздух взметнулся огромный фонтан взрыва. На сердце у меня похолодело. Ведь совсем рядом с вокзалом жили мои родители. Уехали ли они?

О судьбе жены я узнал только в конце 1942 года. Она сообщила, что в первые дни войны семьи военнослужащих были эвакуированы из Елгавы в Ярославль. Оттуда жена выехала в Севастополь. В дни осады города в бомбоубежище, находившемся в скале Зеленой горки, родился сын Валерий. Очень трудно приходилось Наде с грудным ребенком. За несколько дней до того, как Севастополь был оставлен, ей удалось эвакуироваться. Ночью в Камышовой бухте ошвартовался лидер "Ташкент". Еще не сошел на берег последний боец пополнения, как началась посадка на корабль раненых, женщин, детей. Вскоре все каюты, кубрики и палуба были заполнены до отказа. Перед рассветом "Ташкент" взял курс на Новороссийск. На переходе корабль все время подвергался атакам вражеских пикирующих бомбардировщиков, однако его командир капитан 3 ранга В. Н. Ерошенко, непрерывно маневрируя, умело уходил от разрывов бомб. Лидер "Ташкент" прибыл в порт назначения. Но и здесь жене не пришлось долго задерживаться. Из Новороссийска она перебралась сначала в Баку, а затем в Самарканд.

...Работа бомбардировщиков подходит к концу. Наступила очередь фотографировать. Заходим на цель. Когда были уже на прямой, в самолет вонзился луч прожектора.

- Это уж ни к чему, - вроде бы в шутку заметил Илья Пресняков и резко отвернул машину в сторону. Оторвавшись от назойливого луча прожектора, мы снова вышли на цель и сбросили осветительную бомбу. Дело сделано - аэрофотосъемка закончена.

Дешифровка снимков показала, что дальние бомбардировщики успешно справились с поставленной задачей. Пленка зафиксировала восемнадцать очагов пожара. Прямым попаданием крупной бомбы был потоплен транспорт, стоявший у стенки в Южной бухте. На железнодорожной станции горели вагоны и бензоцистерны.

Обеспечивая действия ударных групп бомбардировщиков, специально выделенные самолеты-охотники блокировали вражеские аэродромы на мысе Херсонес и в Бельбеке. С них не поднялся ни один истребитель противника. Был подавлен огонь двух зенитных батарей. Охотники погасили также пять вражеских прожекторов в районе города. В результате бомбардировщики действовали в благоприятных условиях.

В ходе боев на подступах к Севастополю летчикам-гвардейцам авиации дальнего действия неоднократно приходилось наносить удары и по неприятельским кораблям. В частности, удачными оказались наши налеты на Северную, Казачью, Стрелецкую и Камышовую бухты.

Особенно запомнился мне боевой вылет, выполненный в последних числах апреля. Наше соединение наносило тогда массированный удар по железнодорожной станции и порту Севастополь. Первыми поднялись в воздух экипажи майоров Ильи Преснякова (я был у него штурманом) и Василия Дмитриева. Нам была поставлена задача с наступлением темноты блокировать аэродром на мысе Херсонес, а затем с малой высоты обстрелять ракетами и пушечным огнем фашистские суда на рейде Северной бухты.

Нанеся удар по аэродрому, мы развернулись в сторону Инкермана. Надвигавшиеся на нас горы сливались с темнотой ночи, но Сахарная Головка выделялась среди них своей белизной. Приглушив моторы, стали снижаться. Свет нескольких десятков осветительных ракет, сброшенных над городом, помог нам точно сориентироваться и быстро определить цели. Впереди простиралось темное море со светлыми полосками пенистых грив. На рейде и у причалов хорошо просматривались силуэты судов. Вдруг слышу, мой командир запел:

- В синем море волны плещут... - и повел самолет в атаку. Высота стремительно падает; 150, 100, 50 метров. В ход пущено все имеющееся у нас оружие. Корабли открыли ответный огонь. Снаряды рвутся со всех сторон. Маневрировать очень трудно - ведь летим буквально над водой. Малейшая ошибка в пилотировании - и морская пучина вмиг проглотит нас вместе с машиной.

На самоходные баржи и суда полетели реактивные снаряды, взметнув вокруг них белесые султаны. Увлекшись атакой, выскочили прямо на город и пронеслись совсем рядом с куполом Владимирского собора, что стоит на вершине холма.

Город встретил нас ливнем трассирующих снарядов и пуль. Разрывы снарядов становились все ближе и гуще. А по глазам хлестали ослепляющие лучи прожекторов.

- Во дает, гад! Как бы только прорваться через эту огненную завесу?! - будто спрашивает меня Пресняков.

В этой неимоверно трудной ситуации Илья ведет машину просто виртуозно. Пулеметно-пушечным огнем мы упорно пробиваем себе путь вперед. В бою иногда часы пролетают как мгновение, а порой мгновения кажутся вечностью. Нам удалось наконец вырваться из огненного плена.

Но тут внезапно прервалась радиосвязь с экипажем Дмитриева. Последнее, что он успел передать, это - "отказал мотор". Судьба друзей была для нас неизвестной, хотя мы совсем недавно наблюдали за их работой.

Снова летим над морем. Один мотор стал давать перебои, и я посоветовал командиру ближе прижиматься к крымскому побережью, занятому нашими войсками. В случае необходимости можно будет произвести вынужденную посадку. Вдобавок ко всему резко ухудшилась погода. Облака стали сплошными, затянули все небо. Самолет обступила плотная пелена. То и дело напоминал о себе поврежденный мотор. В сознании назойливо вертелся вопрос: дотянем ли до своего аэродрома? Бортовые огни и вырывавшееся из патрубков пламя так подсвечивали облепившие машину облака, что создавалось впечатление, будто мы так и не вырвались из огненного плена.

По пеленгам радиостанций и прокладке на карте замечаю, что мы отклоняемся от заданного маршрута. Еще раз придирчиво выверяю курс по компасу и времени.

На аэродроме, закрытом низкими облаками, всерьез тревожились за нас. При подходе к нему я обратил внимание на то, что в воздух то и дело взлетают осветительные ракеты, предупреждая экипаж об опасности. Неожиданно облака впереди окрасились в багровый цвет: серия красных ракет запрещала посадку. И тут же на борт поступила команда идти на запасной аэродром. Это уже совсем плохо: горючего в баках осталось очень мало. Берем курс на юг, в указанный пункт. Но и здесь из-за плохой погоды и перегруженности аэродрома посадку не разрешили. Получена команда продолжать полет дальше на юг.

Не успели пройти и ста километров, как словно невидимая рука сдернула с небес гигантский занавес облачности. Показались звезды, засиял желтый диск луны. По радиокомпасу прослушал позывные аэродрома. Мы находились в районе Мелитополя. Обрадованные тем, что затянувшийся полет наконец завершается, заходим на посадку. Вот тут-то и произошел казус. Подсвечивая себе мощными фарами, мы с ходу стали планировать на посадочную полосу. И в тот момент, когда она была буквально под нами, на аэродроме неожиданно выключили огни, а к самолету потянулись перекрещивающиеся пунктирные строчки пулеметов и малокалиберных зенитных пушек. Пресняков дал полный газ обоим моторам. С трудом уходим из-под обстрела. Даем парольный сигнал и серию красных ракет, что означает: обеспечить внеочередную посадку. Ведь бензобаки самолета почти пустые. Второй заход, третий... повторяется то же самое. Всякая надежда сесть на спасительный аэродром была потеряна. Слышу голос Преснякова:

- Ванюша, больше болтаться в воздухе нельзя. Будем садиться в поле рядом с аэродромом. Еще несколько минут - и моторы остановятся.

И, словно подслушав наш тревожный разговор, с земли дали серию зеленых ракет, включился посадочный прожектор.

- Выбора нет. Попытаем счастье последний раз. Если и сейчас выключат старт, все равно будем садиться, - заключил Пресняков.

Обстрел прекратился, и мы благополучно приземлились. Самолет пробежал по травяному покрову буквально сотню метров, и моторы, несколько раз чихнув, захлебнулись. Бензиновые баки были пустыми. Но теперь опасность позади.

На "виллисе" к самолету подъехали офицеры, среди которых были однополчане Иван Курятник и Владимир Рощенко, севшие раньше нас. Руководитель полетов, искренне сожалея о происшедшем, извинился за свою оплошность. Как выяснилось, они первый раз видели американский самолет, приняли нас за немцев, и только вмешательство Ивана Курятника избавило нас от неприятностей. Ночь, полная тревожных и опасных приключений, клонилась к концу.

Площадка, где сел самолет, представляла собой пятачок, который по современным понятиям трудно назвать аэродромом. Но тем не менее он жил полной динамики боевой жизнью. Чуть только забрезжит рассвет, как на нем начиналась подготовка к полетам; техники осматривали машины, прогревали моторы. В такие часы аэродром обычно гудел, словно сказочный пчелиный улей.

Пробыли мы здесь два дня, пока техники подлатали побитую машину. Но главная причина задержки была в том, что для заправки топливом дальнего бомбардировщика требовалось много бензина, а этот аэродром принадлежал фронтовой авиации и запасы горючего на нем были ограниченны.

Вернувшись на свою базу, узнали скорбную весть: в ту, как мы назвали ее, "варфоломеевскую ночь" трагически погиб экипаж капитана Владимира Кочнева и штурмана старшего лейтенанта Василия Ляменкова. При посадке в условиях сплошной низкой облачности самолет не попал на полосу, прошел правее ее, зацепился консолью за землю и взорвался. Это и был тот взрыв, который озарил облака яркой вспышкой при нашей попытке сесть на свой аэродром.

Владимир Кочнев не успел получить Золотую Звезду Героя Советского Союза, которой его наградила страна 19 августа 1944 года. Его славный экипаж захоронен у небольшого озера в центре деревушки Большая Александровка, Бориспольского района Киевской области.

Через несколько дней вернулся в полк Василий Дмитриев. Оказалось, что над Севастополем его самолет был сильно поврежден, стал плохо слушаться рулей и с большим трудом набирал высоту. Но все же Дмитриеву удалось набрать около тысячи метров. Над морем, при развороте на сушу, заглох один мотор, второй сильно барахлил. Черным и загадочным был для экипажа молчаливый крымский берег. Но и до него предстояло еще дотянуть. И Дмитриев вынужден был дать команду экипажу покинуть самолет. Сам же он последним оставил уже неуправляемую машину на предельно малой высоте.

Приводнился летчик благополучно, но быстро намокшая одежда стала тянуть вниз. Василию удалось сбросить меховую куртку и унты. Холодная вода сковывала тело, судорога сводила ноги. Дмитриев плыл, как ему казалось, в направлении к берегу.

Более часа держался этот мужественный человек в ледяной апрельской воде. Обессиленный, теряя последнюю надежду на спасение, он вспомнил о пистолете. Но, когда начал вынимать его из кобуры, вдруг почувствовал под ногами что-то твердое. Сделал шаг вперед, затем назад и в стороны. Спасительная опора сразу же уходила из-под ног. Понял: под ним - подводная скала. Можно немного отдохнуть.

Вдали послышался лай собак. Значит, близко берег. Однако силы уже иссякли. Тогда Дмитриев стал стрелять в воздух. Последний патрон оставил на всякий случай: вдруг потребуется. К счастью, поблизости оказались наши моряки. Услышав выстрелы, они поспешили на помощь утопающему и на лодке доставили его на берег. Летчик был спасен, а штурмана и радиста поглотила морская пучина...

В те дни на тернистую дорогу в огненное небо вступили многие молодые летчики. Среди них был младший лейтенант Владимир Петров. О нем хочется сказать особо.

В 1942 году отец этого летчика Ермолай Логинович Петров - председатель колхоза "Красное знамя труда" Бурятской АССР - обратился с телеграммой к И. В. Сталину, в которой сообщил, что жители их села Бичура собрали на строительство боевых самолетов 450 000 рублей. Лично сам он внес 50 000 рублей. Ермолай Логинович просил построенный на его сбережения самолет передать сыну-летчику Н-ской части Владимиру Ермолаевичу Петрову. В ответной телеграмме И. В. Сталин поблагодарил колхозников за заботу о Военно-Воздушных Силах Красной Армии и сообщил, что просьба Е. Л. Петрова будет удовлетворена.

Так младший лейтенант Петров стал летать на самолете, подаренном отцом. Экипаж этого дальнего бомбардировщика в составе штурмана А. Скрипая, стрелка-радиста А. Кондратьева и воздушного стрелка П. Шумкова участвовал в боях до последнего дня войны. Офицер Владимир Петров был награжден орденом Отечественной войны I степени и несколькими медалями.

...Бориспольский аэродром. Мысленно уношусь туда всякий раз, когда услышу слова известной песни об огромном небе, которое "одно на двоих". Они напоминают мне о подвиге боевого побратима Димы Тарасевича. Об этом скромном труженике войны не сложено песен, не написано стихов. Но ему будут вечно благодарны многие сотни людей.

А было это так. Тихий весенний вечер. По чистому, словно умытому, небу медленно плывут небольшие бело-розовые облака. Воздух прозрачен. На гребень соснового леса неторопливо опускается солнце. Экипажи ночных охотников-блокировщиков, или, как в шутку их называли, "воздушных кавалеристов", в полной готовности к выполнению боевой задачи. Находясь на стоянке, они наблюдают за взлетом Ил-4 из соседнего 3-го гвардейского полка. Наши самолеты, имея преимущество в скорости, взлетали всегда последними, а в район цели приходили несколько раньше бомбардировщиков.

Все идет нормально. Вот на взлет пошла голубая "четверка" Димы Тарасовича. Набрав нужную скорость, она, несмотря на большую нагрузку, плавно оторвалась от полосы. Но что это? Раздался один хлопок, второй, третий... Моторы кольцами выбрасывают клубы черного дыма. Значит, тяга двигателей падает. На аэродроме все замерли. Сколько пережили мы в эти минуты! Я даже вздрогнул, мысленно представив одновременный взрыв висевших в самолете бомб. Ведь сбросить их с такой малой высоты опасно. Смертельно и столкновение экипажа с землей. Единственный выход - садиться на "живот" прямо перед собой.

В боевой жизни дальних бомбардировщиков случалось всякое, но, как правило, ночью. Сейчас же было светло. Самолет, на котором возникла аварийная ситуация, пересекал железную дорогу как раз в тот момент, когда по ней шел пассажирский поезд. У самой земли Тарасевич успел отвернуть машину в сторону. Последний вагон поезда проскочил буквально под крылом. Самолет ударился консолью о железнодорожную насыпь, взмыл и снова опустился. Несколько десятков метров он прополз на "животе". Летчик оказался, как в тисках, зажатым между штурвалом и деформированным фюзеляжем. Пламя все сильнее охватывало бомбардировщик, в чреве которого находилось несколько тонн бомб и горючего.

На аэродроме делалось все для того, чтобы вызволить летчика из беды. К месту происшествия со всех сторон торопились люди с аварийными спасательными средствами. Вот уже мчатся на полной скорости, срезая повороты дороги, пожарная и санитарная машины. Но они явно опаздывают. Пламя все ближе подкрадывается к кабине летчика, пышет жаром ему в лицо. Дым разъедает глаза, тяжко дышать.

Последняя попытка Дмитрия освободиться от железных объятий искореженного металла не имела успеха. Тарасович попрощался со своим верным другом штурманом Петром Большаковым и, подняв меховой воротник комбинезона, спрятал в него лицо.

Полковник Щербаков, руководивший полетами, среди хаоса радиозвуков вдруг услышал в динамике прощальные слова:

- Я Тарасович. Я Тарасович... Прощайте!

Раздался огромной силы взрыв. В небо взметнулось бурлящее желто-красное облако дыма и пыли с останками самолета и прахом отважного летчика. Так не стало героя, спасшего от гибели сотни человеческих жизней...

На счету воинов экипажа Тарасовича было около двухсот ночных вылетов. Не менее двадцати раз они летали бомбить объекты, расположенные в глубоком тылу противника.

Острой болью отозвалась в сердцах летчиков гибель их верного друга и храброго воздушного бойца. Казалось, ничто не может облегчить наше горе.

Подробности катастрофы мы узнали, вернувшись с боевого задания. Их сообщил нам штурман Петр Большаков. Отважный воин, не раз глядевший смерти в глаза, он в этот раз не смог сдержать своих слез. Впрочем, плакали почти все мы, знавшие и любившие Диму Тарасовича.

- При ударе о насыпь, - рассказал Большаков, - радиста и стрелка выбросило из хвостовой части. Я вывалился через пролом в штурманской кабине. Когда пришел в себя, бросился в горячке на помощь другу. Но нестерпимая боль сразу же сковала все тело. Руки и ноги не двигались. Они были переломаны. И все же я сумел проползти несколько метров. Радист и стрелок лежали без сознания. Тут я услышал голос Димы. В предсмертных мучениях он просил меня найти его сестру в Белоруссии и рассказать ей обо всем. Родителей, говорит, не ищи: они погибли в оккупации. В последнее мгновенье он крикнул мне каким-то не своим голосом: "Петя, прощай!.."

Когда раздался взрыв и по мне хлестнула горячая волна, я потерял сознание. Пришел в себя только в госпитале и очень удивился тому, что остался жив. Знать, такая моя судьба. Но дело, конечно, не в ней. Меня, как и пассажиров поезда, спас Дима, до конца выполнив свой долг.

Дима Тарасович похоронен в братской могиле в селе Большая Александровка, Бориспольского района, Киевской области. За его могилой заботливо ухаживают пионеры и школьники. Каждый год в День Победы ветераны 166-го гвардейского стрелкового полка приезжают сюда, чтобы вместе с жителями села почтить память павших героев.

После выздоровления Петр Большаков вернулся в родную часть и продолжал наносить бомбовые удары по врагу. Он воевал до полной победы над фашистской Германией. Правда, штурман до конца войны не расставался с тростью, на которую опирался при ходьбе...

...В конце апреля войска Приморской армии подошли к Севастополю. Началась усиленная подготовка к решающему штурму крепости. Фашисты упорно цеплялись за город. Как стало известно из показаний пленных, Гитлер категорически запрещал эвакуацию из Севастополя всех, кто был в состоянии носить оружие. В одном из своих приказов фашистское командование заявило: "Обороной крепости Севастополь немецкая армия докажет всему миру, что на этих мощных позициях можно держаться сколько угодно. Русским никогда не взять Севастополя, который держат немецкие войска..."

Это хвастовство имело под собой некоторые основания. Сильно пересеченная местность на подступах к городу была весьма удобна для создания устойчивой обороны. С востока, то есть с суши, город полукольцом охватывает гряда гор, изрезанных расщелинами и долинами рек. На подступах к городу расположены Мекензиевы, Инкерманские и Балаклавские горы. Особо важное значение в системе обороны имела сильно укрепленная Сапун-Гора - ключевой узел сопротивления.

За многие месяцы пребывания в Крыму гитлеровцы не только восстановили, но и значительно усилили систему обороны города. На крутобокой каменистой гряде, обращенной в сторону наших наступающих войск, они создали многоярусные оборонительные сооружения. Склон протяженностью более девяти километров был изрыт траншеями с железобетонными перекрытиями, усеян долговременными огневыми точками, а также врытыми в землю танками и самоходками. За этой естественной преградой, усиленной мощными укреплениями, и решили отсидеться гитлеровские войска. Фашисты считали, что не найдется такой силы, которая могла бы сломить столь совершенную оборону. Но такая сила нашлась. Это были советские войска. Создав на данном направлении превосходство в силах и средствах, они солнечным утром 7 мая начали штурм Сапун-Горы.

Ожесточенные бои развернулись на суше, в небе и на море. Дальние бомбардировщики, сбрасывая бомбы большой мощности, крушили укрепления врага. Днем и ночью, на рассвете и в вечерних сумерках не затихала канонада.

При бомбардировке вражеских укреплений ночью экипажи с трудом опознавали заданные цели, особенно вблизи линии соприкосновения своих войск с противником. Однако хорошая подготовка к полетам, четко организованное взаимодействие с наземными войсками позволяли и здесь наносить точные удары по намеченным объектам.

9 мая 1944 года главная база Черноморского флота была освобождена. В руках противника оставался лишь небольшой район юго-западнее Севастополя, на мысе Херсонес. Там фашисты сосредоточили огромное количество живой силы и техники.

12 мая наша пехота при поддержке штурмовой авиации сбросила остатки фашистских войск в море. Крым снова стал советским.

250 дней оборонялся от фашистов Севастополь. Всего 56 часов понадобилось советским войскам, чтобы освободить город от врага. Этой победой они вписали новые страницы в героическую летопись Великой Отечественной войны.

В те незабываемые дни я видел Севастополь только из штурманской кабины самолета. Но даже с воздуха было страшно смотреть на родной город. Одни развалины. В груды белого как мел щебня превратились дома, музеи, театры. Какое же мужество требовалось от людей, которые в годину жестоких испытаний разделяли его судьбу?! Я часто думал об этом, но узнал обо всех испытаниях, выпавших на долю горожан и моих родных, много позже...

На кургане боевой славы в Севастополе воздвигнут монумент. На нем золотыми буквами высечены номера соединений и частей, участвовавших в освобождении города. Среди них указана и наша 2-я гвардейская Севастопольская авиационная дивизия и 18-й гвардейский краснознаменный полк авиации дальнего действия. На обелиске начертаны слова:

Слава вам, храбрым, слава бесстрашным,
Вечную славу поет вам народ!
Доблестно жившие, смерть сокрушившие,
Слава о вас никогда не умрет!

Присвоение соединению и 18-му гвардейскому авиаполку почетного наименования Севастопольских, награждение 3-го гвардейского авиаполка орденом Красного Знамени, благодарность 26-му гвардейскому авиаполку для меня, как уроженца этого города, было особенно радостным событием.

В ОПЕРАЦИИ "БАГРАТИОН"

Утром 23 июня 1944 года ударом четырех фронтов - 1, 2, 3-го Белорусских и 1-го Прибалтийского - началось наступление наших войск в Белоруссии. В частях авиации дальнего действия снова настала горячая пора. С началом операции экипажи гвардейской Севастопольской авиационной дивизии, как и многих других соединений АДД, разрушали оборонительные сооружения противника на главных направлениях наступления своих сухопутных войск. Как только в образовавшиеся бреши входили подвижные танковые соединения, наши бомбардировщики наносили удары по коммуникациям врага, стремясь сорвать подвоз его резервов. Так, в результате бомбардировки железнодорожного узла Брест в ночь на 7 и 8 июля были разрушены вокзал и паровозное депо, разбиты девять паровозов, 30 эшелонов с техникой, боеприпасами и живой силой, сожжены склады с горючим и интендантским имуществом, уничтожен немецкий штаб. Только убитыми гитлеровцы потеряли около 3000 солдат и офицеров.

Дальние бомбардировщики наносили чувствительные удары по окруженным группировкам немецко-фашистских войск в районах Бобруйска, Минска и Витебска. Насколько были эффективны их действия, можно сослаться на показания командира 65-й немецкой дивизии генерал-майора Инзеля Иоахима, плененного 11 июля восточное Минска:

"В настоящих операциях русских войск и их успехе авиация сыграла первостепенную роль. Она повлияла на ход всей кампании на данном участке фронта... Расстроив нормальное движение отходящих колонн и вызвав панику, русская авиация не давала возможности нашим войскам организованно сопротивляться на таком мощном естественном рубеже, как река Березина. Моральное воздействие авиации на наши войска было исключительно большим. Наше командование оказалось бессильным бороться с превосходством русских в воздухе".

Успешно действовал наш полк, блокируя вражеские аэродромы в районах городов Бобруйск, Пинск, Барановичи, Мачулище, Борисов, Минск, Кобрин, Белосток, Волковыск, Слоним, Лида, Орша, Полоцк, Двинск. Основным тактическим приемом применения авиации оставалась свободная охота. Пара самолетов в течение темного времени суток могла заблокировать два-три аэродрома. Зная район, в котором предстоит действовать авиакорпусу, охотники-блокировщики появлялись там за полтора-два часа до основных ударных групп бомбардировщиков, отыскивали действующие аэродромы и работающие старты. За время барражирования им удавалось узнать и парольный сигнал противника "Я свой самолет", действующий в данную ночь.

...Темная ночь будто соединила небо и землю. И все же мы внимательно следим за всем, что можно заметить вокруг. Вот впереди и ниже нас замерцали три светлячка огней самолета.

- Внимание, где-то рядом аэродром, - послышался голос Ильи Преснякова.

Вскоре внизу действительно вспыхнул рассеянный луч посадочного прожектора. Вражеский самолет включил фару и пошел на снижение. Не теряя времени, мы тоже снизились, включили бортовые огни и встали в круг вместе с немецкими самолетами.

Замечаем, что над аэродромом стало тесно от самолетов с мигающими бортовыми огнями. Враг пока не обнаружил нашего присутствия, а это уже хорошо. Выбрав подходящий момент, подошли вплотную к "юнкерсу", и Пресняков с короткой дистанции хлестнул по нему из четырех пушек. Небо озарилось мощным взрывом немецкого бомбардировщика.

Почуяв недоброе, фашисты мгновенно погасили стартовые огни. Аэродром погрузился во мрак. "Эрликоны" незамедлительно открыли огонь. В воздухе творилось что-то невообразимое. "Юнкерсы" выключили огни и, прижимаясь к земле, стали уходить от ощетинившегося зенитками своего аэродрома, чтобы найти другие места для посадки. Но и соседние аэродромы находились под контролем охотников. У фашистских летчиков было два выхода: или болтаться в воздухе, если есть в запасе горючее, или садиться вне аэродрома. Мы остались довольны боевой удачей.

- Вот так, - басит по переговорному устройству Пресняков, - налетели, ударили и вовремя исчезли...

Подобные действия охотников-блокировщиков изматывали фашистских летчиков, сковывали ночную работу вражеской авиации. Выполняли мы и ряд других задач, таких, например, как поиск и уничтожение эшелонов на железных дорогах и автомашин на шоссейных, удары по прожекторным установкам и огневым позициям зенитной артиллерии.

Особенно удавались нам боевые вылеты в светлые ночи. Один из них навсегда запомнился мне. Полная луна выкатилась из-за темно-серых туч и озарила землю мерцающим светом. У нас еще был запас горючего и снарядов, когда после удара по вражескому аэродрому западнее Минска мы обнаружили на перегоне железнодорожный эшелон, идущий на двойной тяге. С малой высоты хорошо просматривались вагоны, платформы, цистерны. Трудно было удержаться от соблазна ударить по такой цели. В шлемофонах послышался бодрый голос Ильи Преснякова:

- Атакуем!

Летим параллельно составу на таком удалении, чтобы не дать возможности зенитчикам, сопровождающим эшелон, подготовиться к отражению нашей атаки. Вот состав появился в сетке прицела. С пологого пикирования по нему выпущены четыре реактивных снаряда. Через несколько секунд на земле взметнулись фонтаны взрывов, несколько вагонов и цистерн охватило пламя.

На малой высоте делаем вираж для удара с другой стороны. Пушечными и пулеметными очередями командир экипажа прочесывает состав по всей его длине. Ведем огонь и мы с Никитой. Хорошо видим, как летят под откос охваченные пламенем вагоны, как взрываются наскакивающие друг на друга цистерны с горючим. Мы ликуем, наблюдая за результатами своей работы.

Близится рассвет. Полная луна, изредка ныряя в жидкие облака, заливает землю мягким фантастическим светом. Звезды бледнеют и постепенно как бы растворяются в светлеющем небе. После более чем пятичасового пребывания над территорией противника ночь кажется нам необыкновенной. Возвращаемся на базу в бодром настроении. Но вот в районе Пинска я заметил, как со стороны луны к нашему самолету устремился немецкий истребитель. По-воровски подкрадываясь, он выбирал удобную позицию для открытия огня.

- "Мессер"! -успел крикнуть я в СПУ. В ту же секунду нажал на гашетку пулемета и в упор выпустил по врагу длинную очередь. Открыл огонь и стрелок-радист Никита Курочкин. Каскады разноцветных трасс потянулись к вражеской машине. Пресняков бросает самолет вниз с резким разворотом в сторону немецкого истребителя. Это было как нельзя своевременно: ответный сноп трассирующих снарядов пронесся выше нас. Небо прочертила еще одна наша пулеметная трасса. Не успела она погаснуть, как истребитель странно зарыскал по курсу, а затем начал стремительно падать, оставляя позади шлейф черного дыма.

- Кувырком пошел! - крикнул Никита Курочкин. - Сейчас будет вспышка.

И точно. Через несколько секунд на земле взметнулся взрыв.

Становимся в вираж. Во время разворота я фиксирую время и место падения вражеского истребителя.

Результаты этого поединка были затем подтверждены нашим наземным командованием.

В ходе наступательной операции советских войск в Белоруссии отличились многие экипажи нашего полка. Среди героев тех дней и ночей назову хорошо знакомых мне штурманов братьев Николая и Михаила Паничкиных. По-своему необычными были их жизненные и боевые биографии.

Родились они в селе Лебедовка, что широко и привольно раскинулось среди приволжских дубрав и лугов. В 1914 году семья колесных дел мастера Степана Федоровича Паничкина по-праздничному отметила рождение своего первенца - Николая, а четыре года спустя - второго сына Михаила.

В тяжелых условиях протекало детство братьев. Отец часто уходил на заработки, но помогал семье мало. Вся тяжесть воспитания мальчишек легла на плечи матери, женщины сильной и работящей.

По-разному вступали братья в трудовую жизнь. Николай после окончания сельскохозяйственного техникума работал в МТС механиком и одновременно учился в аэроклубе. Романтика полетов все больше захватывала его. Младший брат Михаил в это время был студентом Ульяновского строительного техникума.

В 1936 году Николая призвали в армию. После окончания срочной службы в авиационной бригаде тяжелых воздушных кораблей на Дальнем Востоке командование направило его в училище. Перед учебой Николай заехал на побывку в родную Лебедовку. Приехал и Михаил, закончивший с отличием строительный техникум. Прибытие их стало большим семейным праздником. С радостью и гордостью слушали родители рассказы сыновей: Николая - о военной службе, Михаила - об учебе.

- Ты свое отслужил, а я решил идти в армию, - сказал Михаил старшему брату. - Комсомол дал мне путевку в военное училище.

- Во-первых, я еще не отслужил, - возразил Николай, - а во-вторых, меня также направляют в авиационное училище.

- В авиационное? Здорово! И меня в авиационное. В Челябинское, штурманское.

- Куда? Куда? - переспросил Николай. - Так и меня зачислили в это же училище.

- Что ж, сыночки, это неплохо,- вмешалась в разговор мать, - будете вместе учиться, помогать друг другу.

Так сошлись пути воинской службы братьев Паничкиных. В 1940 году Николай и Михаил закончили училище и были назначены в один и тот же дальнебомбардировочный авиационный полк. Командование сразу же обратило внимание на этих рослых ладно сложенных лейтенантов.

Грозное слово "война" братья впервые услышали, когда по сигналу тревоги заняли свои места в кабинах бомбардировщиков. Первый боевой вылет совершили 26 июня 1941 года.

В то теплое утро несколько наших авиазвеньев, по три тяжелых самолета Ил-4 в каждом, взяли курс на запад - в район Грубешув. Молодые штурманы уверенно вели воздушные корабли по заданному маршруту. При выходе группы на объект они хорошо видели, как по дороге ползут вражеские танки, автомашины с пехотой, тягачи с прицепами. На наши самолеты сразу же обрушился сильный зенитный огонь. Разрывы снарядов черными шапками пятнали небо, появляясь все ближе и ближе от бомбардировщиков. И вот уже некоторые осколки стали дырявить обшивку машин.

Первое звено сбросило смертоносный груз точно на цели. Внизу взметнулись к небу черные фонтаны взрывов. Почти в ту же минуту Михаил Паничкин почувствовал, как самолет резко бросило в сторону, и услышал странное завывание моторов. Машина тряслась словно в ознобе. Тогда Михаил вставил ручку синхронного управления и стал помогать летчику лейтенанту Евгению Смирнову вести покалеченную машину на свой аэродром. Приземлились они удачно. Наконец под ногами твердая почва. Первая и, как показалась всем членам экипажа, самая страшная схватка с врагом осталась позади.

На стоянке полковой комиссар Яков Андреевич Самохин заключил смущенного штурмана в объятия:

- Ну, Паничкин-младший, если ты смело и уверенно действовал в первом вылете, то будешь успешно воевать до победного конца. А теперь иди и поздравь Николая с боевым крещением.

Михаил подошел к самолету брата. Моторы его бомбардировщика еще дышали жаром, над капотами колыхалось марево горячего воздуха. Братья крепко обнялись.

В следующем вылете эскадрилье бомбардировщиков предстояло нанести удар по танковым колоннам гитлеровцев в районе Витебска. Группа, прорвавшись сквозь плотный зенитный огонь, метко поразила цель. Земля окуталась клубами дыма и огня. Горели вражеские танки. А на голубом горизонте появились маленькие точки. С каждой секундой они увеличивались в размерах.

Немецкие истребители ринулись на советских бомбардировщиков. По команде ведущего наши летчики еще плотнее сомкнули строй, штурманы и воздушные стрелки прильнули к пулеметам. Разгорелся жаркий неравный бой. Экипажи тяжелых бомбовозов не только отбивались от наседавших со всех сторон "мессершмиттов", но и сами крушили их. Вот задымил и пошел к земле первый "мессер", пытавшийся прорваться сквозь огневой барьер. Вслед за ним загорелся второй истребитель.

Но силы сражающихся были неравными. Меткой очередью фашисту удалось тяжело ранить летчика лейтенанта Щетинина, радиста в стрелка. Штурман Михаил Паничкин тоже ощутил острую боль в. ноге. Неведомая сила вдавила его в сиденье. От перегрузки у него потемнело в глазах. Самолет завис в верхней точке "петли". Михаилу все же удалось вывалиться из машины через астролюк. Над головой, словно белая ромашка, раскрылся парашют. Несмотря на ранение в ногу, Михаил приземлился удачно. Попал он прямо на поле боя. Как выяснилось потом, это попавшие в окружение курсанты Лепельской артиллерийской школы отбивали атаки наседавших на них гитлеровцев.

После длительного скитания по тылам врага Михаил Паничкин вернулся в свой полк. В тот день однополчане стали свидетелями трогательной встречи братьев. Николай заключил Михаила в крепкие объятия. Они долго стояли молча, не в силах вымолвить ни слова.

Боевые друзья понимали, почему у двух мужественных юношей дрожали голоса, а на глазах выступили слезы. Ведь Николай потерял всякую надежду на возвращение брата...

В начале сорок второго года Паничкиных назначили в 751-й авиационный полк нашей дивизии. Братья немало потрудились, чтобы воспринять и умело использовать опыт вождения дальних воздушных кораблей ночью.

Николай стал летать в составе экипажа майора Франца Николаевича Рогульского, которому потом было присвоено звание Героя Советского Союза. Михаила зачислили в экипаж капитана Евгения Николаевича Яковлева, ставшего тоже Героем Советского Союза.

Суровые военные будни, ночные полеты на бомбардировку различных вражеских объектов, вместе переносимые опасности крепко сдружили Паничкиных с командирами экипажей. Их бомбардировщики стали еще более грозными для фашистов. Уже в 1942 году братья показали свою боевую зрелость. Тогда по приказу Ставки авиация дальнего действия наносила удары по военно-промышленным объектам Германии и ее сателлитов. Экипажи каждый раз встречали на своем пути бушующий огонь зениток, слепящие поля прожекторов, их неоднократно преследовали вражеские истребители. Тяжело приходилось авиаторам, но они стойко переносили все трудности, думали лишь о том, чтобы каждая сброшенная бомба попадала точно в цель.

Довольно часто братья Паничкины летали на фотографирование результатов бомбардировок, возглавляли группы наведения, маркирования и освещения целей. Такие задания были по плечу только опытным мастерам бомбового удара.

В 1943 году на фронт был призван отец братьев Паничкиных Степан Федорович. По просьбе сыновей его назначили в роту связи того полка, в котором они служили.

За время войны Николай и Михаил совершили по двести семьдесят боевых вылетов. Более девятисот тонн смертоносного груза, свыше восьмисот тысяч листовок сбросили они в тыл врага.

В 1944 году капитаны Николай и Михаил Паничкины стали заместителями штурманов полков в нашей дивизии. Много внимания уделяли они обучению молодых специалистов, но и сами не прекращали боевой работы. Родина высоко оценила подвиги братьев в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Одним указом Николаю Степановичу и Михаилу Степановичу Паничкиным было присвоено звание Героя Советского Союза. После войны братья еще четырнадцать лет находились в рядах Советской Армии, щедро передавая молодежи свой богатые боевой опыт.

В одну из ночей в тыл врага вылетели экипажи охотников-блокировщиков старшего лейтенанта Николая Филипповича Быкова и младшего лейтенанта Бориса Петровича Феоктистова. Задача перед ними стояла ответственная: блокировать вражеский аэродром в районе Бреста и тем самым помочь группе наших бомбардировщиков нанести массированный удар по железнодорожному узлу.

На Быкова и Феоктистова можно было положиться. Они с честью прошли через многие испытания. Николай и Борис даже внешностью выделялись среди товарищей - стройные, подтянутые. Отличала их и бьющая через край жизнерадостность. Они и сами никогда не унывали, и других заражали оптимизмом.

До прихода в нашу часть Борис Феоктистов летал на штурмовике Ил-2. Когда полк находился на переформировании, он, не желая сидеть в тылу, настоял на том, чтобы его перевели в авиацию дальнего действия.

Приведу лишь один эпизод из его богатой боевой биографии. В октябрьские дни 1942 года наше командование потеряло связь с партизанскими отрядами Данченко и Орлова. Для их поиска выделили пару "илов" во главе с Борисом Феоктистовым. Разведку предстояло вести в районах Брянска, Почепа и Клетни. Несколько "суток штурмовики не могли вылететь на задание из-за ненастной погоды. Но вот облака поредели и дожди прекратились. Можно было действовать.

Феоктистов и его напарник вылетели на рассвете. Они шли на малой высоте, тщательно осматривая лесные просеки и дороги. В районе Дуброво-Рославля летчики обнаружили большую колонну немцев. За танками двигались автомашины с пехотой, артиллерия и обоз. Ясно, что это были каратели. Проследив их путь следования, разведчики вскоре определили и место нахождения партизанского лагеря.

Передав по радио нужные сведения своему командованию, Борис Феоктистов решил нанести удар по карателям. Сначала штурмовики пустили в ход реактивные снаряды. Несколько танков, шедших впереди, загорелось, и движение колонны прекратилось. Тогда советские летчики начали уничтожать фашистов бомбами и пушечно-пулеметным огнем.

Потеряв почти всю боевую технику и много живой силы, гитлеровцы начали разбегаться. Но подоспевшие партизаны не позволили им скрыться в лесу. Они довершили разгром карательной экспедиции немцев.

Феоктистов не раз вылетал на помощь народным мстителям. В полку он был единственным летчиком, награжденным медалью "Партизану Отечественной войны" I степени.

Старший лейтенант Николай Быков прибыл в 3-й гвардейский бомбардировочный авиаполк в августе 1942 года. Он, как и многие летчики, верил в такую примету: если ты успешно совершил десять боевых вылетов, сделаешь и сто, а после сотни останешься неуязвимым до нашей полной победы.

Но Николаю не всегда везло. В одном из боевых вылетов на его самолет обрушился шквал зенитного огня. Был выведен из строя мотор, и пришлось отбомбиться по запасной цели. Скорость самолета постепенно падала, он терял высоту и с трудом перетянул через линию фронта. В этот момент штурман лейтенант Девер увидел стартовые огни. Очевидно, это был аэродром фронтовой авиации. Надо садиться. Но когда Ил-4 стал заходить на посадку, эти огоньки вдруг погасли (позже выяснилось, что стартовая команда приняла его за "Хейнкель-111"). Быков решил приземляться в поле. В самый последний момент сноп света самолетной фары выхватил из мрака овраг, окопы и быстро набегающий лес. Летчик дал полный газ работающему мотору, убрал шасси и отчаянным движением взял штурвал на себя. Самолет взмыл, перескочил опасное препятствие и коснулся "брюхом" земли. Скрежет металла, треск ломающихся деревьев, а потом... зловещая тишина. Экипаж выбрался на крыло и вдруг услышал грозный окрик:

- Кто там у самолета?

- "Дальник" с боевого задания.

- Не ходите, сидите смирно! Вы на минном поле! Ждите, придут саперы.

Примерно через час к самолету подошли солдаты с миноискателями и вытащили авиаторов на безопасное место.

В 1942 году над Новочеркасском самолет Быкова снова подбили вражеские зенитки. Долго шли на одном моторе. Через некоторое время и он потерял тягу. Пошли на вынужденную посадку. Инерция, вызванная резким торможением на пробеге, швырнула летчика вперед. Ему сильно повредило лицо и выбило зубы. Штурман лейтенант Девер и радист сержант Брюзгин вытащили командира из кабины и доставили в ближайший полевой госпиталь.

Последняя и самая большая неприятность случилась на пятидесятом вылете. Экипаж должен был сфотографировать результаты удара наших бомбардировщиков по железнодорожному мосту у Днепропетровска. Несмотря на сильное противодействие вражеских зенитчиков, он выполнил поставленную задачу. Но на обратном пути Ил-4 подвергся атакам немецкого истребителя. Штурман" бортовой радист и воздушный стрелок были убиты. Самолет загорелся и пошел к земле. Убедившись, что посадить его невозможно, Быков покинул бомбардировщик на предельно малой высоте.

На рассвете летчик добрался до деревни Середки. Старик, в дом которого он зашел, переодел его в свои обноски и посоветовал, как безопаснее пробраться к своим.

Через десять дней Быков подошел к фронтовой полосе. На дальнейшем пути его подстерегали вражеские засады, заграждения, минные поля. Но советскому летчику все же удалось переползти линию фронта и добраться до своих. Через некоторое время штаб авиации дальнего действия направил его в 26-й гвардейский авиаполк ночных охотников-блокировщиков. Здесь-то и встретились Николай с Борисом. Они стали неразлучными друзьями.

На очередное боевое задание Борис Феоктистов и Николай Быков вылетели вместе. Им предстояло ударить по вражескому аэродрому в районе Бреста. Быстро обнаружить цель помогли сами гитлеровцы. Приняв наши самолеты за свои, они дали ракету и включили посадочный прожектор. Его луч случайно скользнул по стоянке "юнкерсов".

- "Резвый", - передал по радио Борис, - имитирую заход на посадку. Атакуй!

- Понял! - коротко отозвался Николай и тут же приказал экипажу приготовиться к штурмовке.

И вот Быков пошел в атаку. Гулко застучали пушки и пулеметы его боевой машины. Несколько "юнкерсов" на земле вспыхнули, осветив остальные. Это позволило Феоктистову нанести исключительно точный удар ракетами. Аэродром противника превратился в огромный костер.

Казалось бы, дело сделано и можно возвращаться домой. Но друзья решили еще разок прочесать аэродром огнем пушек и пулеметов. Однако теперь наши экипажи натолкнулись на мощное противодействие вражеских зенитчиков. Несколько снарядов "эрликонов" угодили в самолет Феоктистова. Только выдержка, мужество и мастерство помогли Борису перетянуть сильно поврежденную машину через линию фронта и удачно посадить ее на фюзеляж.

А над Брестом стали появляться всполохи новых мощных взрывов. Это основная группа наших дальних бомбардировщиков наносила удары по железнодорожному узлу. Охотники-блокировщики своим дерзким налетом на вражеский аэродром обеспечили ей полную свободу действий. Ни один немецкий истребитель не вылетел на перехват наших "илов".

В эту ночь героический подвиг совершил лейтенант Ивакин. Видя, что одна из зенитных батарей противника ведет особенно интенсивный огонь по нашим бомбардировщикам, он немедленно атаковал ее. Но во время второго захода его машина загорелась от прямых попаданий вражеских снарядов. Отказали и моторы. В этом критическом положении Ивакин и его друзья увидели лиши один выход: пожертвовать собой ради друзей, ради победы над врагом. Бесстрашный советский летчик направил пылающий самолет на вражескую батарею. Взрыв огромной силы потряс окрестности. Батарея фашистов замолкла навсегда. Лейтенанта Ивакина можно смело поставить в один ряд с героями Бреста. Память о нем и его боевых друзьях (за давностью времени мне, к сожалению, не удалось установить их имена) навсегда останется в наших сердцах.

Во время Белорусской операции большая неудача снова постигла экипаж заместителя командира 3-го гвардейского полка по политчасти подполковника Сергея Николаевича Соколова. Он был сбит под Минском. Но через несколько дней мы узнали, что командир корабля, штурман Н. Напалков, радист А. Панасенко и стрелок В. Богачев сумели покинуть горящую машину. Приземлившись, они ушли от преследования гитлеровцев и попали в партизанский отряд.

Для доставки экипажа Соколова в полк к партизанам был направлен экипаж капитана Митрофана Долгаленко. Перед вылетом полковник Щербаков указал на карте молодому штурману лейтенанту Мирошниченко посадочную площадку в районе Мозыря, объяснил расположение на ней условных сигнальных костров.

Мирошниченко мастерски справился с заданием. При полете ночью, на малой высоте он быстро отыскал нужную площадку. Не выключая моторов самолета, боевые друзья приняли на борт экипаж Соколова и благополучно вернулись назад. В августе 1944 года отважному политработнику С. Н. Соколову было присвоено звание Героя Советского Союза.

За активное участие в боях при освобождении Бреста и отличное обеспечение боевых действий авиационного корпуса приказом Верховного Главнокомандующего 10 августа 1944 года 26-му гвардейскому полку было присвоено почетное наименование "Брестский". Теперь все полки нашей дивизии имели почетные наименования городов, в боях за которые они отличились.