Первые схватки

Через несколько дней перелетаем на передовой фронтовой аэродром Анапа. Я сижу в общежитии на койке и разбираю письма матери и моей невесты из блокадного Ленинграда, дневники школьных и военных лет, фотографии... Невольно всколыхнулась память. Вспомнились по-своему нелегкие, во теперь кажущиеся такими счастливыми предвоенные годы, родные мне и близкие люди...

До начала Великой Отечественной войны мы жили в Ленинграде. У нас в семье было трое детей: старший брат Алексей, я - средний да сестра Мария, моложе на пять лет. Отец метался с одной работы на другую, чтобы прокормить семью. Мать берегла каждую копейку и выкручивалась как могла: одеть и обуть надо каждого. Перед войной жизнь наладилась. Отец работал портным.

С седьмого класса я пристрастился к спорту, особенно привлекала спортивная гимнастика. Вместе с другими ребятами приходилось часто выступать на соревнованиях за школу, за район или за общество "Спартак", сначала по юношескому разряду, а позже и по мужскому. Кроме гимнастики мы с большим удовольствием занимались и другими видами спорта: зимой играли в хоккей, ходили на лыжах, а летом увлекались греблей, играли в волейбол. Все дни были загружены до предела, и все же я успевал иногда посещать и музыкальный кружок.

Большинство ребят старших классов увлекались стрельбой из малокалиберной винтовки. Это был один из любимых видов спорта в школе. Мы очень гордились значком, который нам вручили,- "Юный ворошиловский стрелок". Перед войной работа по военно-патриотическому воспитанию молодежи была поставлена очень хорошо. Мальчишки и девчонки, комсомольцы тридцатых годов, настойчиво готовили себя к войне с фашизмом, жили интересами Родины, ее заботами, готовы были на самые трудные дела в борьбе за идеалы партии, за социализм.

Нашими любимыми кинофильмами в ту пору были: "Чапаев", "Истребители", "Если завтра война", "Пятый океан". Мы смотрели их с восторгом, нам хотелось быть похожими на героев этих фильмов. В 1940 году комсомольцам десятых классов нашей школы предложили пойти па курсы инструкторов по штыковому бою и гранатометанию. Мы с молодым задором и энтузиазмом стали заниматься и на этих курсах.

Я не мечтал с малых лет об авиации, как многие другие, считал это недоступным для себя. Летчики мне и моим друзьям представлялись особенными людьми, обладающими какими-то исключительными способностями и качествами. Меня с детства привлекала романтика путешествий, поэтому я мечтал стать геологом или капитаном дальнего плавания. Однажды, в начале учебного года, мой школьный товарищ Виктор Исаев сказал:

- Давай поступать в аэроклуб. Там сейчас объявлен набор.

- А как же школа? - спросил я его.

- Школу не оставим. Будем заниматься зимой, по вечерам, а летать летом, когда закончим школу,- разъяснил Виктор.

Решено. Четверо ребят из нашей школы подали заявления в Первый Ленинградский городской аэроклуб. Четвертого октября 1940 года мы прошли медицинскую комиссию. По приняли одного меня, остальных забраковали по различным причинам, в том числе и Виктора.

Мама вздыхала и охала, когда узнала, что я поступил в аэроклуб и буду летать.

- Как же, Володя, ты будешь летать-то? Ведь, наверно, страшно, да и ушибиться можно. А отец сухо сказал:

- Может быть, Володя, и не надо быть тебе летчиком, ведь у нас есть уже один военный - Алексей.

Действительно, мой старший брат после окончания десятого класса артиллерийской специальной школы (была такая в то время) в 1939 году поступил в Третье Ленинградское артиллерийское училище. Военное поприще он считал своим призванием и учился с большим желанием.

Занимались в аэроклубе вечерами, два раза в неделю. Мы изучали теорию полета, материальную часть самолета У-2 и мотора М-11, аэронавигацию, наставление по производству полетов и другие дисциплины. Чем больше я узнавал об авиации, тем с большим интересом и старанием относился к занятиям. А вскоре они так увлекли меня, что я стал значительно меньше уделять внимания школьным урокам.

Зима пролетела незаметно. Весной 1941 года мы приступили к полетам па аэродроме Горская вблизи Сестрорецка, на берегу Финского залива. Первый полет на самолете У-2 я выполнил 26 мая с инструктором Копновым. Это был незабываемый день. Впервые я посмотрел на землю с высоты птичьего полета. Нашим восторгам и разговорам не было конца.

Полеты начинались с рассвета в три часа утра, поэтому мы должны были выезжать на поезде с Финляндского вокзала в полночь. Иногда дни полетов совпадали с экзаменами в школе, но несмотря на это обстоятельство, я не пропустил ни одного полета. Каждый из них для меня был дорог. Случалось и так-после полетов, буквально из кабины, я спешил на экзамены в школу. И хотя было сложно успевать и тут и там, я все же получил аттестат зрелости с хорошими и отличными оценками.

Теперь все мое внимание было сосредоточено на полетах. 18 июня я совершил свой первый самостоятельный полет на У-2. Я впервые ощутил, что самолет повинуется мне. Не было на свете человека счастливее меня!

В воскресенье, 22 июня, ранним утром я в числе первых выполнил пять очередных полетов по кругу на У-2, а затем вместе с подругой Розой целый день гуляли в лесу. Возвращались трамваем поздно с букетами черемухи. Мы поначалу не обратили внимания на какую-то необычную молчаливость и мрачность наших попутчиков-пассажиров. И вдруг до нас донеслось:

- Война! Фашисты напали.

...Разбираю письма. Попадается на глаза последняя и единственная открытка от отца, написанная им 30 августа 1941 года. Он сообщал, что получил письма от мамы и от меня, что скоро предстоит бой, просил чаще писать. И с тех пор никакого ответа на мои многочисленные письма. В начале 1942 года мама получила извещение, что отец пропал без вести.

А вот письма от мамы из блокадного Ленинграда, из деревни Внтенево Калининской области, куда ей удалось полуживой выехать через Ладогу в 1942 году. Мама была тяжело больна, истощена голодом, родные выходили ее, и она стала работать почтальоном.

Дорогая мама! Сколько испытаний выпало па твою долю в начале войны. В июле 1941 года все трое мужчин нашей семьи ушли на фронт. Десятого июля мы проводили брата Алексея, выпущенного досрочно из училища лейтенантом артиллерии. Он уехал в Подмосковье, где формировалась его часть. На следующий день в ополчение ушел отец. Помню, он помахал нам рукой из окна школы, где располагался сборный пункт. Разве мы думали тогда, что видим его в последний раз?

Двадцать седьмого июля и я эшелоном вместе с аэроклубом уехал в Казань. К началу войны мне удалось выполнить только десять самостоятельных полетов на У-2. До завершения летной программы аэроклуба было еще далеко...

Мама осталась одна в блокадном Ленинграде. Сестру Марию она успела отправить в деревню, на родину, а сама выехать не смогла, немцы замкнули кольцо блокады вокруг Ленинграда.

Выжила она только потому, что ей помогли родные моей невесты.

Беру в руки связку писем Розы. Где она сейчас? Почему не пишет? А я часто получал письма от нее даже в самые тяжелые дни ленинградской блокады. Как переживал, когда узнал, что в ее дом на Боровой улице попала фашистская бомба и он сгорел. Им с трудом удалось выскочить из горящего дома по полуобвалившейся лестнице. И вдруг письма стали приводить реже и реже. А с начала 1943 года Роза не написала мне ни одного письма, остались без ответа все мои послания...

С начала войны нет никаких вестей от брата Алексея. У меня сохранилась его маленькая фотография в курсантской форме. Мама пишет, что он воевал где-то под Москвой, а потом на Кавказе. Был ранен, лежал в госпитале. Где же ты сейчас, мой дорогой братишка, воюешь? Живой ли?..

После долгих размышлений отобрал несколько дорогих писем, сложил фотографии, а все остальное решил сжечь: не хотелось, чтобы кто-то их читал, если со мной случится что-то непредвиденное. Память о дорогих и близких, и простые и нежные слова в письмах согревали душу солдата па фронте, помогали преодолевать трудности и лишения, вели в бой против поработителей.

В ходе подготовки к предстоящим боям в полку среди комсомольцев и коммунистов проводилась большая партийно-политическая работа. Она, по сути дела, никогда не прекращалась, в любой обстановке, при решении любой задачи на первый план ставился вопрос: все ли мы понимаем умом и сердцем то, что сейчас происходит на фронтах, какое мужество и героизм проявляет наш советский народ в битве с врагом.

Помню комсомольское собрание в эскадрилье с повесткой дня: "Комсомолец, будь достоин звания гвардейца!" Выступают летчики, техники. И каждый говорит о долгом и трудном пути нашего гвардейского полка за два года войны, рассказывает о подвигах однополчан, их героических делах. С гордостью мы узнали, что Военный совет флота поддержал нашу инициативу о присвоении третьей эскадрилье имени ее бывшего командира майора Матвеева Г. И., погибшего в воздушном бою.

- Таких летчиков, как Матвеев, мы никогда не забудем,- сказал комсорг полка Климентов.

Мы неоднократно слышали о боевых делах и замечательных человеческих качествах Матвеева. Его в полку уважали и любили за мужество и высокое летное мастерство, за честность и порядочность, за его доброе отношение к товарищам. Погиб он в мае 1943 года, когда полк базировался в Геленджике и вел тяжелые воздушные бои с фашистской авиацией. В одном из воздушных боев самолет Матвеева был подбит. Летчик выпрыгнул с парашютом из горящего самолета и приводнился в нескольких километрах от берега. Об этом тут же стало известно на командном пункте полка. В воздух был поднят гидросамолет МБР-2. Над местом приводнения Матвеева разгорелся воздушный бой между "яками" и "мессерами". Спасти летчика экипажу МБР-2 не удалось и его, уже мертвого, подобрал через несколько часов катер. Личный состав полка тяжело переживал гибель любимого командира. Майор Г. Матвеев первым па Черноморском флоте был награжден за боевые подвиги четырьмя орденами Красного Знамени.

На комсомольском собрании летчики и техники заверяли партию, Родину, что будут драться без страха с врагами и приумножат славу гвардейского полка, отомстят за гибель любимого командира.

В предоктябрьские дни па самом видном месте в столовой появился плакат: "Боевой счет полка за 28 месяцев Великой Отечественной войны". На нем были помещены фотографии Героев Советского Союза и лучших летчиков полка. Было очень приятно, что па этом стенде были и фотографии молодых летчиков, недавно начавших службу в гвардии Черноморского флота.

7 декабря 1943 года с аэродрома Адлер последовательно эскадрильями взлетели тридцать шесть Як-9 и взяли курс на Анапу. На каждом самолете в грузовом отсеке за кабиной летчика летел техник или механик. У меня за бронеспинкой, полусогнувшись, сидел Шаронов. Аэродром Анапа располагался на берегу моря, южнее города. До побережья Керченского полуострова, где окопался враг, было всего пятьдесят километров, поэтому при подлете к Анапе мы усилили осмотрительность, а специально выделенные группы обеспечивали прикрытие посадки.

Наш полк сменил 9-й истребительный, который в длительных боях понес значительные потери и нуждался в пополнении и отдыхе. Здесь же базировался 47-й штурмовой авиаполк на Ил-2, которым командовал Герой Советского Союза майор Ф. Тургенев. В непосредственной близости от Анапы в двух километрах восточное на аэродроме Анапская базировался 8-й гвардейский штурмовой авиаполк также на самолетах Ил-2. Командовал этим полком Герой Советского Союза подполковник Н. Челноков. Оба штурмовых и наш, истребительный, полки входили в состав 11-й Новороссийской штурмовой авиадивизии, командовал которой в то время подполковник Д. Манжосов, начальником политотдела был подполковник П. Пролыгин, начальником штаба - подполковник А. Александров.

На аэродроме Витязевская, в тридцати пяти километрах от Анапы, базировался 25-й истребительный авиаполк на самолетах ЛаГГ-3, которым командовал Герой Советского Союза майор К. Алексеев, удостоенный этого высокого звания за подвиги при обороне Севастополя.

25-й полк был придан в оперативное подчинение командиру 11-й дивизии и фактически выполнял боевые задачи вместе с нашим полком. Главной задачей 11-й Новороссийской штурмовой авиадивизии было уничтожение плавсредств противника в Керченском проливе, па коммуникациях и в портах с целью недопущения блокады наших десантов, высаженных на Керченском полуострове со стороны пролива. Большое значение придавалось огневой поддержке десанта и прикрытию его с воздуха от ударов фашистской авиации.

В первых числах ноября с кораблей и судов Черноморского флота и Азовской военной флотилии были высажены десанты в двух пунктах: южнее города Керчь, в районе Эльтиген и северо-восточнее Керчи в районе Глейки - Жуковка. Десанты высаживались в исключительно сложных погодных условиях при сильном противодействии противника как с суши, так и с моря. Поэтому наращивание сил десанта, снабжение его всем необходимым, и в первую очередь боеприпасами и продовольствием, были сопряжены с большими трудностями. Особенно в тяжелом положении оказался десант 318-й Новороссийской стрелковой дивизии 18-й армии в районе Эльтиген. В невероятно тяжелых условиях, при непрерывных обстрелах, бомбежках, атаках танков и пехоты врага десантники геройски отражали непрерывные атаки противника и удерживали небольшой плацдарм на крымской земле. Этот клочок советской земли, обильно политый кровью наших солдат, па котором не было живого места от разрывов бомб и снарядов, называли Огненной землей.

Штурмовики и истребители 11-й штурмовой авиадивизии с большим напряжением выполняли задачу по огневой поддержке десанта и прикрытию его от ударов фашистской авиации. А когда из-за штормовых условий и противодействия противника в Керченском проливе стало невозможно доставлять пополнение, боеприпасы и продовольствие катерами и судами, на помощь десантникам Огненной земли пришли летчики 8-го и 47-го штурмовых полков. Используя любые возможности, они сбрасывали отважным десантникам мешки с боеприпасами, продовольствием и медикаментами. А ночью эту задачу выполняли летчицы 46-го Таманского ночного легкобомбардировочного авиаполка на самолетах У-2.

Эльтигенский десант по решению командующего Отдельной Приморской армией в ночь с 5 на 6 декабря пытался прорваться на соединение с десантом, высаженным восточное Керчи. Внезапным ударом десантники прорвали вражеские позиции, захватили господствующую высоту Митридат, несколько дней удерживали ее, но дальше пробиться не смогли. В ночь на 10 декабря остатки десанта были эвакуированы катерами Азовской военной флотилии.

Боевые действия Отдельной Приморской армии на крымском направлении с воздуха поддерживала 4-я воздушная армия под командованием генерал-полковника авиации К. Вершинина, которая базировалась на аэродромах Таманского полуострова. Зимой 1943-1944 годов в районе Керченского пролива и Тамани погода была неустойчивая. Частые дожди, временами мокрый снег, низкая облачность, туманы - все ото ограничивало возможности боевого использования нашей авиации. Иногда и вовсе не было возможности взлететь из-за раскисшего грунта аэродромов.

Стоянка самолетов нашей эскадрильи располагалась на берегу моря в десяти-пятнадцати метрах от обрыва. Мой "як" стоял крайним рядом с "илами" 47-го полка. Отсюда хорошо просматривалась панорама местности и города. На юге - предгорья Кавказского хребта, на севере - стоянка самолетов других эскадрилий, городские постройки, на фоне которых выделялись обгоревшие развалины учебного отряда, курортного зала и несколько белых двухэтажных домов. На восток протянулась стоянка Ил-2, наших соседей и братьев по оружию - штурмовиков.

Летчиков разместили в домах местных жителей в городе, а механики и мотористы обосновались в землянках вблизи стоянки самолетов. Обычно боевые вылеты начинались с рассветом, поэтому мы еще в темноте приезжали на стоянку, а затем направлялись в штабную землянку эскадрильи.

В одной ее половине располагался командир с адъютантом эскадрильи, в другой, оборудованной нарами, летчики. В землянке давались указания, проводились разборы полетов и боев, занятия. В ожидании команд летчики отдыхали на нарах. Народ молодой, горячий. Зачастую разгорались споры, слышались смех и шутки, по они обрывались мигом, стоило ворваться адъютанту лейтенанту Османову, который обычно кричал с акцептом:

- Звену Румянцева, гатовност адын. Вылет по сигнал - два зеленый ракет.

Мы вскакивали и бежали к самолетам. Было законом - ведущий не ждет, поэтому ведомые спешили первыми запустить моторы, чтобы не опоздать с выруливанием.

Вылеты на перехват вражеских разведчиков чередовались с вылетами на прикрытие штурмовиков, однако эффективности боевой работы существенно мешала скверная зимняя погода. Зачастую вместо того, чтобы летать, мы часами вглядывались в небо в надежде увидеть где-нибудь на горизонте обнадеживающий просвет. Тяжко было сидеть и ждать улучшения погоды, сознавая, что наша поддержка нужна отважным десантникам на керченском плацдарме.

16 декабря нашей эскадрилье была поставлена необычная задача: прикрыть самолет МБР-2 (морской ближний разведчик), который должен был наводить по радио телеуправляемый катер. Начиненный взрывчаткой, он должен был подорвать фашистские катера и большие десантные баржи в порту Камыш-Бурун. Одновременно планировалось нанесение бомбоштурмовых ударов самолетами Ил-2 по огневым точкам, портовым сооружениям, опорным пунктам врага. В общем, готовилась целая операция с участием всей пашей дивизии.

Действия тактических групп штурмовиков и истребителей были четко распределены по объектам и времени, определены высоты и направления захода на цели. Командир эскадрильи Василий Добров выделил в группу непосредственного прикрытия МБР-2 наше звено в составе четырех Як-9, а сам четверкой расположился выше, во главе ударной группы. После вылета мы заняли места слева и справа от МБР-2, попарно. Скорость "эмберушки" была всего сто шестьдесят километров в час, поэтому нам на "яках" для сохранения своего места приходилось постоянно маневрировать с переменой мест.

До Керченского пролива шли относительно спокойно, а при подходе к Тамани все группы прикрытия начали энергично маневрировать по направлению и высоте. И закрутилась карусель, смысл которой, как я понял, состоял в том, чтобы не допустить внезапной атаки "мессеров". При таком энергичном маневрировании ведомым очень трудно было сохранять место в строю и в то же время внимательно следить за воздухом. "Оправданы ли такие действия в данной обстановке? - задавал я себе вопрос.- Ведь "мессеров" не видно".

Наш подопечный "самолет с домиком", то есть МБР-2, начал галсировать вдоль пролива у берега. Мы наблюдали, как из Тамани вышел катер и на большой скорости с хорошо заметным белым бурунрм взял курс к противоположному берегу пролива, занятому врагом. Ниже нас с различных направлений прошли группы штурмовиков под прикрытием истребителей. В районе Камыш-Буруна появились шапки разрывов зенитных снарядов: противник встретил их плотным огнем.

Маневрируя, мы внимательно следили за движением катера, боясь упустить момент взрыва. Вот он подошел к бухте, развернулся влево на юг и вскоре после разворота остановился, покачался и через несколько мгновений взорвался. О большой мощности взрыва можно было судить по огромному облаку черного дыма, поднявшемуся до высоты двести-триста метров. Мы не знали, какой ущерб врагу был нанесен взрывом телеуправляемого катера, по считали все же, что эффект применения такого оружия был бы значительно выше, если бы самолет-наводчик точнее определил момент разворота катера и довел бы его до причалов. В целом же действия штурмовиков и истребителей нашей дивизии в этом вылете были оценены положительно. Четкая организация взаимодействия между тактическими группами, штурмовиками и истребителями не позволила противнику сорвать задуманную операцию.

После общего разбора этого вылета я поделился с командиром звена сомнениями по поводу целесообразности резкого маневрирования истребителей прикрытия.

- Ты, пожалуй, прав,- ответил Румянцев.- Действительно, ведомому очень сложно сохранить свое место, надо непрерывно наблюдать за ведущим. Страдает и осмотрительность... Все это издержки устаревшей оборонительной тактики. Раньше наши самолеты уступали по своим характеристикам истребителям противника. Теперь другие времена: наши "яки" не хуже хваленых "мессеров". А действуем зачастую по старинке, по принципу - как бы чего не вышло.

В разговор вмешался Борис Акулов:

- Ты, Воронов, не спеши с выводами. Врежет тебе разок "мессер", тогда и не так закрутишься...

Однако в последующих боевых вылетах мои непосредственные командиры, Румянцев и Акулов, закручивая "карусель", старались не забывать и о нас, молодых летчиках.

В перерывах между боевыми вылетами или в ожидании летной погоды на нашей половине землянки не раз заводили разговоры о тех или иных событиях фронтовой жизни, о находчивости и смекалке летчиков в бою. А бывало, вспоминали и комические случаи. Чаще всего они связывались с приключениями и неудачами бывшего летчика нашей эскадрильи лейтенанта П. Королева. По возрасту он был старше всех летчиков полка, до войны длительное время работал инструктором на У-2. Переучившись на истребитель Як-1, Королев прибыл в полк. По складу характера он был очень общительным, отзывчивым и всем пришелся по душе, но истребительскими качествами, к сожалению, не обладал.

Пилотировал Паша очень уж "нежно", без перегрузок, к тому же в воздухе видел плохо. И при встречах с "мессерами", случалось, попадал в переплет. Был у него еще один недостаток, он совершенно не умел плавать и страшно боялся воды. За короткое время Королева дважды сбивали в воздушных боях, и оба раза на подбитой машина он благополучно производил посадку на воду; в районе Геленджика кругом горы и "приткнуться" при вынужденной посадке на сушу, даже "на живот", было невозможно. Вот и вынужден был Павел, несмотря на страх перед водой, плюхаться у берега.

При погружении самолета в воду Королев быстро выскакивал из кабины, перебирался по фюзеляжу на стабилизатор, выступающий из воды, и терпеливо ждал своих спасителей, хотя до берега и было-то меньше сотни метров.

После второй такой посадки Королева списали с истребителей и определили летчиком связи па У-2. Позже он неоднократно прилетал к нам в полк, так что мы имели возможность ближе познакомиться с ним и убедиться в его завидном оптимизме, который сопутствовал ему даже в драматических ситуациях.

При встречах, когда кто-нибудь напоминал о случаях "приводнения", он обычно говорил с серьезным видом:

- Посмотрел бы я па тебя, когда кругом вода, а плавать не умеешь. Тут, братцы, не до шуток.

- Как же ты, Паша, после истребителя летаешь на "кукурузнике"? - не унимались летчики.

- Так вот и летаю,- шуткой отвечал Королев,- сектор газа - до отказа и пошел. Захочется поспать, сяду где-нибудь, высплюсь па травке и лечу дальше.- И добавлял серьезно:-Правильно поступил Авдеев, что списал меня. Какой из меня истребитель, старый я. Мне цыганка нагадала,- улыбаясь, заканчивал разговор Королев,- что испытывать судьбу можно только дважды. И не больше...

Шутка, веселый рассказ в кругу летчиков помогали снимать напряжение, отвлекали от мрачных размышлений о возможных последствиях боя. Там, где создавалась такая атмосфера, где слышался смех, там, без преувеличения можно сказать, летчики воевали более уверенно. Особенно это важно для молодых, еще необстрелянных воздушных бойцов. И вообще, могу сказать, что на войне без шутки, острого, меткого слова трудно. Не случайно же пришел во фронтовые будни, встал в ряды бойцов весельчак и балагур Вася Теркин. А сколько Теркиных было в каждом полку, в каждой роте!

Непревзойдённым рассказчиком, веселым человеком по натуре был командир звена первой эскадрильи старший лейтенант Борис Маслов. Его память хранила множество различных историй и событий, не только связанных с полетами, но и просто житейских, по-своему примечательных.

Там, где находился Б. Маслов, постоянно слышался смех, царило оживление. Он подходил к летчикам или техникам, закуривал самокрутку, со смаком затягивался и без всяких предисловий приступал к рассказу очередной истории, которая, якобы, произошла когда-то с ним. А в другой раз, выслушав кого-нибудь, вступал в разговор, подобно Швейку со словами: "Аналогичный случай произошел со мной",- и экспромтом начинал свое повествование. Борис Маслов слыл среди летчиков не только хорошим рассказчиком, но и пользовался уважением как опытный боевой командир. Он в числе первых летчиков-истребителей черноморской авиации в первый же день войны открыл счет боевым вылетам с аэродрома Измаил и вступил в бой с фашистами. В 6-й полк Маслов пришел вместе с нами в сентябре 1943 года из 62-го авиаполка командиром звена и летал в паре с неразлучным другом В. Русаковым.

В нашей эскадрилье заводилой был Борис Акулов. Он любил рассказать небылицу, не упускал случая добродушно подтрунить над кем-нибудь из летчиков, если тот почему-то ходил не в настроении. Борис был очень общительным человеком и хорошим товарищем. Его знали и в других полках ВВС Черноморского флота. О его щедрости ходила добрая молва. В любых условиях Борис раздобудет чем угостить, устроит на ночлег, окажет всяческое содействие и внимание.

Тесная дружба связывала нас с летчиками-штурмовиками. К ним мы относились с особой симпатией и уважением. И это не случайно. Нам часто приходилось вместе летать па выполнение различных боевых заданий, и мы видели, как мужественно и храбро они действовали. Чтобы нанести удар по врагу, летчики были вынуждены идти сквозь огонь, подвергаться обстрелу на малой высоте не только зенитной артиллерией, но и автоматов, пулеметов, всего стрелкового оружия пехоты. Самолеты-штурмовики Ил-2 с первых дней войны показали высокую эффективность на поле боя.

Броневая защита кабины летчика и мотора делали этот самолет малоуязвимым для пуль и осколков. Но тем не менее степень риска при выполнении боевых заданий была высокой, нередко приходилось нести потери и очень часто "илы" возвращались на базу с пробоинами.

Смелые и отважные летчики летали на штурмовиках. Они были в первых рядах героических защитников городов-героев Одессы, Севастополя, Новороссийска, Кавказа. За доблесть, отвагу и геройство при обороне Севастополя в числе первых на Черноморском флоте были удостоены высокого звания Героя Советского Союза летчики-штурмовики Е. Лобанов, Ф. Тургенев, М. Ефимов, В. Куликов.

С первых же дней пребывания на аэродроме Анапа мы подружились с летчиками-штурмовиками 47-го полка, соседями по стоянке. Нашей эскадрилье по установившейся традиции часто приходилось прикрывать штурмовики третьей эскадрильи. Командир звена этой эскадрильи младший лейтенант Ю. Акаев и летчик младший лейтенант В. Марков частенько наведывались к нам в землянку и рассказывали о своих делах, о результатах боевых вылетов, предстоящих задачах. Ю. Акаев, по характеру немногословный, всегда приветливый и доброжелательный, привлекал своим постоянным стремлением больше летать, больше наносить ущерба немецко-фашистским захватчикам. Его отличали храбрость и мужество, спокойная уверенность без малейшей рисовки и хвастовства. За короткое время он проявил себя исключительно смелым, отважным воздушным бойцом, и поэтому так быстро был назначен командиром звена. Ему доверяли водить группу штурмовиков на боевое задание.

Мало чем походил на своего командира, напарника и друга темпераментный и подвижный младший лейтенант В. Марков. Он, казалось, и минуты не мог посидеть на месте. Помню его рассказы о том, как они со своим стрелком сбрасывали героическим десантникам Огненной земли мешки с боеприпасами и продовольствием. Трудно было зайти и сбросить ценный и необходимый груз так, чтобы он попал на узкую прибрежную полосу, захваченную и удерживаемую нашими солдатами, а не в море или к врагу, окопавшемуся рядом. И это надо было делать в условиях плотного зенитного огня, когда из-за сплошных разрывов и разноцветных трасс "эрликонов" даже ведущего не было видно.

- А вот однажды,- рассказывал Володя Марков,- пришлось делать два захода. После первого выскочил на бреющем из-под огня, вздохнул: молодец, думаю, выбрался! Спрашиваю стрелка: "Ты груз бросил?" А он что-то мычит невнятное в ответ. Еще раз спросил да словцом крепким врезал. Тут он и раскололся - прошляпил мою команду и мешок не сбросил. Что делать? Домой с грузом не возвратишься, пришлось повторно лезть в пекло. Тридцать пробоин привез па своем "илюхе".

Личное знакомство и крепкая фронтовая дружба помогали нам вместе со штурмовиками успешно выполнять боевые задания. Мы знали номера самолетов наших друзей, а они - наших. И конечно, сознание, что рядом с тобой друг, боевой товарищ, вселяло уверенность, создавало хорошее боевое настроение, помогало преодолевать чувство страха и нерешительность.

В боевых вылетах для огневой поддержки десанта штурмовики из-за сильного зенитного огня обычно делали один заход, атаку производили с высоты 1000- 1200 метров, сначала открывали огонь из пушек, затем сбрасывали бомбы. Мы с Б. Акуловым всегда были в составе группы непосредственного прикрытия, такой уж нам выпал жребий, и ходили вместе со штурмовиками в атаку, не отрываясь от них, причем, как правило, нам приходилось сопровождать замыкающую группу "илов". А, как известно, замыкающим достается больше. Нам доставался и более плотный зенитный огонь, нам приходилось и чаще встречаться с "мессерами".

Находясь в группе непосредственного прикрытия, мы должны были в любой момент отравить попытки "мессеров" атаковать "илы" перед целью иди на выходе из атаки. У нас не было ни времени, ни возможности рассматривать, что делалось на многострадальной керченской земле. Мы видели только разрывы бомб и снарядов наших штурмовиков да многочисленные разрывы зенитных снарядов вокруг них и рядом с нами. Сбросив груз, штурмовики прижимались к воде и на бреющем брали курс к таманским берегам.

В один из декабрьских пасмурных дней мы прикрывали шестерку "илов" 47-го полка, которая штурмовала передний край вражеских позиций в районе Керчи. И на этот раз, как всегда, мы с Акуловым шли с замыкающей группой штурмовиков. После выхода из атаки один Ил-2 из нашей шестерки начал отставать от группы, которая быстро удалялась; за ней вверху прошла последняя ударная группа истребителей. Б. Акулов по радио стал поторапливать отставшего: "Шарик, давай побыстрее домой, а то "мессера" тебя схарчат".

Ответа не было. Мы подошли к отставшему "илу" ближе и все поняли: на нем не было, как говорят, живого места. Половина киля и часть правой стороны стабилизатора отбиты, видны болтающиеся куски обшивки, посредине правой плоскости просвечивала сквозная рваная пробоина. Мелькнула мысль, как еще, бедняга, держится в воздухе?.. Да это же Юра Акаев, его машина с номером "14"!

- Держись, дружище, мы рядом с тобой,- слышу голос Акулова по радио.

И тут я заметил пару "мессеров" сзади. На бреющем, в вытянутом пеленге, они пытались атаковать и добить отставший Ил-2. Резко доворачиваю свою машину и даю длинную очередь из пушки и пулемета, надеясь, что "мессера" откажутся от преследования. Действительно, "худые" отвернули и ушли вверх. "Вряд ли они отказались от легкой добычи,- думаю про себя.- Жди атаки сверху... Что же так медленно ползет Акаев? Ну, еще чуть-чуть, под нами же пролив, кругом вода".

Вижу, "мессера" почти отвесно пикируют на нас, ведущий устремляется к самолету Акулова. Немедля доворачиваю и открываю огонь по фашисту. Атака ведущего "мессера" отбита, но я сразу же отстаю от прикрываемого "ила". Резко "переламываю" свою машину и на полном газу стремлюсь занять свое место. Ведомый "мессер" пытается нанести удар по самолету Акаева, но Акулов прерывает его атаку огнем из всех точек.

- Юра, держись! Тяни До Тамани! - кричит по радио Акулов.

Акаев не отвечает, по-видимому, у него и связь выведена из строя. "Мессеры" резко развернулись и с набором высоты ушли в сторону крымских берегов.

Подняв вверх голову, я увидал четверку ЛаГГ-3, наших армейских братьев, и только теперь понял, почему так поспешно удрали "мессеры".

- Юра, впереди аэродром Тамань, доверни немного вправо,- подсказывает Б. Акулов.

Подходим вплотную к самолету Акаева с обеих сторон, машу ему рукой. Израненный Ил-2 "блинчиком", почти без крена, доворачивает на Тамань. Высота уже менее пятидесяти метров. Опять мелькнула мысль: "Как же может летать такой искореженный самолет? Наверное, на это способен только Ил-2".

Наконец-то дотянули. Акаев с ходу, без шасси, кое-как посадил израненную машину, вылез из кабины на крыло, помахал нам рукой, потом склонился лад кабиной стрелка. Все обошлось благополучно. Делаем круг над Таманью и плотным строем, на бреющем, идем на свой аэродром. Проносимся ниже обрыва над нашей стоянкой, взмываем вверх и крутим восходящие бочки в разные стороны. Такой приход с боевого задания для летчиков нашей эскадрильи стал традиционным.

Вечером у нас состоялась радостная встреча с Акаевым. Юрий благодарил пас за то, что выручили из беды. Юсуп Акаев (друзья звали его Юрой) прошел славный боевой путь. Родом из Дагестана, кумык по национальности, он отважно дрался с фашистскими захватчиками. Своим бесстрашием в бою он служил примером для всех летчиков-штурмовиков. В марте 1944 года Ю. Акаев был назначен командиром эскадрильи 47-го штурмового полка, неоднократно отличался в боях при освобождении Крыма и Севастополя. В мае 1944 года 47-й авиаполк был передан в состав ВВС Балтийского флота, где Ю. Акаев продолжал громить врага. За время Великой Отечественной войны он совершил 147 боевых вылетов на Ил-2, потопил 7 транспортов, уничтожил большое количество живой силы и боевой техники противника.

За героизм 19 августа 1944 года капитану Ю. Акаеву было присвоено звание Героя Советского Союза. К сожалению, в 1949 году в возрасте 27 лет он умер после тяжелой болезни.

Наступил новый, 1944 год.

Встретили мы его по-фронтовому: в землянках, в мужской компании. А утром опять боевое задание - прикрытие штурмовиков, атакующих позиции фашистских войск в районе Керчи. Опять мы столкнулись с попыткой "мессеров" подкараулить "илы" на выходе из атаки, в первую очередь отставших и зазевавшихся. Но в этот день "мессерам" не удалась уловка: их своевременно обнаружили и одного сбили летчики нашей эскадрильи. Отличился Борис Акулов.

В последующие несколько дней погода резко изменилась, дул сильный северо-восточный ветер, временами шел снег. Было холодно, хмуро. "Опять, наверно, боевых вылетов не будет",- с такими невеселыми мыслями приехали мы рано утром 4 января на аэродром. Однако к полудню заряды снега прекратились, только порывистый ветер продолжал гнать по небу низкие рваные облака. Неожиданно поступил приказ на вылет - сопровождать штурмовики на линию фронта.

Мы прикрывали шестерку "илов" 47-го полка. Низкая облачность временами "прижимала" к земле и вынуждала штурмовиков и нас, истребителей непосредственного прикрытия, снижаться до бреющего. В районе цели облачность была чуть выше. "Илы" с ходу устремились на позиции фашистских войск. На выходе из атаки, находясь справа, я неожиданно увидел "мессера", который пытался атаковать замыкающего "ила". Дистанция между ними быстро сокращалась, еще мгновение, и "мессер" откроет огонь. Борис его не видит. Медлить нельзя. Принимаю решение - атаковать. Резко, насколько возможно, "переламываю" машину и бросаю ее вниз вправо на "мессера". Ловлю его в прицел, уже четко различаю переплеты фонаря, быстро растут в размерах ненавистные черные кресты на плоскостях, корректирую упреждение и открываю огонь. "Мессер" спохватился поздно, когда трассы снарядов и пуль полоснули по его мотору и кабине. Он рванулся было вправо вверх, но, уточнив наводку, даю еще длинную очередь из пушки и пулемета. Кажется, всю ненависть к врагу вложил я в эту атаку. Я видел, что мои снаряды достигают цели, но почему "мессер" не горит?

- Володька, уходи, сзади "мессер"! - слышу по радио голос Акулова. И в этот же момент справа, совсем рядом, воздух прошила, как молния, трасса огня. Мгновенно "хватаю" ручку управления на себя, жму на левую педаль, а взгляд ловит шлейф черного дыма. Это мой "мессер" воткнулся в землю. "Неужто сбил?" - проносится в сознании. Теперь не дать наседавшему "мессеру" разделаться со мной. Кручу головой, где же он? В хвосте нет. Надо мной проносится какой-то "як". Успеваю заметить номер на борту. "Тридцатка" моего ведущего. Значит, Борис все же увидел, когда я бросился в атаку на "мессера", и пришел на выручку. Теперь-то легче, нас двое. А "илы" на бреющем, сомкнув строй, идут уже над Керченским проливом. Пристраиваюсь к ведущему, и мы догоняем свою группу штурмовиков. Во мне все ликует. Подхожу к самолету Акулова вплотную, улыбаюсь. Он в ответ поднимает большой палец левой руки. Увеличиваю интервал, кладу машину на крыло и так лечу несколько десятков секунд, машина послушно выполняет мою волю, и теперь бочка восходящая - и опять я на месте в строю. Успокаиваюсь, но мысли снова возвращают меня к только что завершившейся схватке. Сколько времени продолжалась она? Минуту? Две? А может, всего 20-30 секунд? В воздушном бою свой счет времени. Дорога даже доля секунды. Кто опережает врага в действиях, тот и побеждает. Промедление - поражение. Именно в этом, наверное, главная особенность и суть воздушного боя. Мало быть разумным и предусмотрительным, в совершенстве владеть самолетом, не менее важно уметь в исключительно короткое время принять решение и реализовать его. А как много значит умение видеть в бою, наглядный урок тому преподал мне Акулов несколько минут назад. Поздравляя меня со сбитым фашистским самолетом, Борис сказал:

- Ты так увлекся атакой, что не заметил второго "мессера", под огонь которого попал. Пришлось мне его выбивать из-под твоего хвоста.

Я горячо поблагодарил Акулова за выручку. В тот же день было получено подтверждение о падении Ме-109 в районе населенного пункта Катерлез. По установившейся традиции вечером на ужине мне преподнесли торт, боевые друзья поздравили с первой победой. Настроение было приподнятое. Наконец-то свершилось то, о чем давно мечтал, к чему настойчиво готовился более двух лет. Приятно было сознавать, что личный боевой счет моей мости фашистам открыт.

Каждый боевой вылет и тем более бой с "мессерами" детально разбирался с летчиками эскадрильи. Мне пришлось на этот раз подробно рассказывать о воздушном бое.

Комэск В. Добров обратил особое внимание на осмотрительность в воздухе.

- Можно непрерывно крутить головой, а ничего не видеть,- говорил он.- Умение видеть в бою - это искусство, которое приходит с опытом и достигается трудом, осмысливанием каждого полета, умением делать выводы и извлекать уроки из ошибок.

Обычно комэск на разборах спрашивал, кто первым увидел "мессеров" и в каком положении. Он настойчиво выявлял наиболее "глазастых" летчиков и брал их на заметку. Добров приказал инженеру эскадрильи капитану И. В. Ермаченкову поставить на мой самолет передатчик, что на следующий .день и было сделано. У меня теперь появилась возможность и обязанность оповещать всех по радио при обнаружении фашистских самолетов.

Хотя в атаку не ходили

Тон в полку во всем задавали коммунисты. Они были всегда впереди, лучшими бойцами и лучшими

специалистами. В боевой обстановке не было места длинным речам, многочасовым собраниям и совещаниям. Отклик в сердце и сознании каждого воина находили простые слова, яркие, достойные подражания примеры, четко и коротко сформулированные задачи.

Сама жизнь, условия боевой деятельности побуждали совершенствовать методы и формы партийно-политической работы. На первом плане была забота о личном примере в бою коммуниста и комсомольца. Поэтому не случайно на партийных и комсомольских собраниях вопрос о личной примерности проходил красной питью во всех докладах и выступлениях.

Политработники полка майор Г. Пятницкий, сменивший С. Изотова, капитан В. Леонов, младший лейтенант В. Климентов были близки и доступны людям.

Подружились мы с секретарем комсомольской организации полка младшим лейтенантом В. Климентовым.

Служил он в полку сравнительно недавно, и, помню, no-началу летчики встретили нового человека настороженно. Н некоторой степени тому способствовала внешность Климентова. На его высокой худой фигуре не очень ладно, как-то не по-военному сидела форма, не было в нем бравости и молодцеватости, присущей многим молодым офицерам. Но за короткое время благодаря чуткому и уважительному отношению к людям Климентов завоевал огромный авторитет. В любое время его можно было видеть на аэродроме рядом с летчиками, техниками и механиками. Тут вел он комсомольскую работу. У одного спросит о родных и близких, у другого - о делах в эскадрилье, расскажет, на каких направлениях идут бои, где наши войска одержали победу. Со временем в эскадрилье Климентов стал своим человеком, и если не появлялся какое-то время, начинались расспросы: "Почему не приходит, не случилось ли что с ним?" Климентов сумел найти свое место в боевом коллективе. Близость к людям, постоянная забота о них, вовремя сказанное слово, которое придавало силы и не расходилось с делом,- вот что было характерно для стиля его работы. В бой он не летал, технику не обслуживал, но прекрасно знал цену ратному подвигу и ратному труду.

Говоря о ратном труде, я снова и снова с благодарностью вспоминаю технический состав полка. Работа техников в январские морозы и сильные ветры была неимоверно тяжелой. Жили они в землянках на самом берегу моря, у обрыва, обогревались с помощью самодельных печурок, которые топили отработанным маслом, для освещения применяли испытанные "катюши", изготовленные из гильз снарядов. При минусовой температуре техникам и механикам приходилось ночью через каждые четыре часа прогревать моторы "яков", чтобы в радиаторах не замерзла вода. В непроглядной темноте, в любую непогоду, при штормовом ветре и морозе, в грязь и слякоть они на ощупь находили тропки от землянок к стоянкам, окоченевшими руками снимали чехлы, заглушки, прогревали моторы, а затем опять старательно "закутывали" моторы и радиаторы. И так три-четыре раза каждую ночь. Никто из них не уходил со стоянки, если самолет имел малейшую неисправность. Все работы по ремонту самолетов в основном выполнялись ночью, когда не было боевых вылетов. За ночь наши механики и техники успевали не только залатать пробоины, устранить

неисправности, но и выполнить такие объемные работы, как замена мотора. В таких случаях за дело брались все свободные техники и механики эскадрильи. И здесь, как в бою, проявлялась фронтовая дружба, взаимопомощь. В основе такой самоотверженной работы были высокая политическая зрелость, сознание личной ответственности каждого за выполнение своих обязанностей, стремление внести свой вклад в общее дело победы над фашистскими варварами.

Отличными мастерами своего дела были техники и механики пашей эскадрильи. Разве можно забыть тружеников аэродрома старших техников И. Юдина, А. Гриля, В. Иванько, А. Дюпина, В. Мельникова, И. Бородулю, механиков И. Суховицкого, А. Шаронова, И. Бочарикова и других специалистов эскадрильи.

В сложной боевой обстановке с большой ответственностью и знанием дела техническим составом полка руководили майор Ф. Макеев, его помощники Г. Вахрушев, С. Еретнов, А. Зимин, И. Ермаченков. Благодаря этим людям, их усилиям наши самолеты всегда были в боевой готовности.

Правда, не обходилось и без происшествий. В одну из холодных январских ночей на нашей стоянке вспыхнул пожар в одной из "индивидуальных" землянок, где спал моторист Ефименко. От сильного перегрева воспламенилась коптилка "катюша", заправленная бензином. Загорелись матрац и одежда Ефименко. Это происшествие совершенно случайно не завершилось тяжелым исходом: техники, возвращаясь со стоянки, увидели дым, пробрались в землянку и вытащили полуживого моториста. После такого события командир эскадрильи запретил устраивать "индивидуальные" жилища в земле, кое-кому из техников пришлось переселяться в общие землянки.

Вспоминая некоторые подробности условий работы и жизни личного состава нашего полка в боевых условиях, хочется еще раз подчеркнуть, что такую невероятно тяжелую физическую и моральную нагрузку, такие лишения и невзгоды мог выдержать только наш, советский солдат, воспитанный и закаленный ленинской партией.

Лицом к лицу

Было это в январе, когда мне пришлось столкнуться буквально лицом к лицу с фашистским летчиком

"Мессершмитта-109". На этот раз "мессеры" пытались атаковать "илы" на подходе к линии фронта над Азовским морем. Я первым заметил противника выше нашей группы и немедленно передал по радио:

- Орлы! Справа выше пара "худых". Слышу спокойный голос Авдеева:

- Орлы! В атаку!

Внезапно появилась вторая пара "мессеров", которая свалилась на шестерку "илов". Пришлось и нам, группе непосредственного прикрытия, вступить в бой. Отбивая очередную атаку "мессера", я успел развернуть свою машину ему в лоб. Фашист не принял лобовой, резко взмыл почти вертикально вверх. Я рванулся за ним и оказался в нескольких десятках метров от него, совсем рядом: вижу нижнюю часть фюзеляжа, черно-белые кресты на плоскостях. Мы оба, мой "як" и "мессер", лезем вверх. Скорость быстро падает. Вот фашист повернул свою машину и я на миг увидел его лицо, в шлемофоне, без очков, наши взгляды встретились. Что же делать дальше, как изловчиться и дать по нему очередь? Конечно же, и фашистский летчик думает о том же. Оба хорошо понимаем - кто свалится без скорости первым, тот и будет сбит.

Мой "як" уже качается из-за малой скорости, на пределе. Давлю левой рукой на секторы газа и шага винта, а сам не свожу взгляда с "мессера".

Вижу, фашист закачался, скорость потеряна, и в тот же миг сваливается вниз, в пикирование. Я уже готов был торжествовать: в упор, думаю, расстреляю. Но машина не слушается, вздрагивает, вот-вот сорвется в штопор. Этого допустить никак нельзя. Плавно перевожу ее в пикирование, но враг быстро уходит, дистанция увеличивается. Мне его уже не догнать. Какая досада! Даю длинную очередь вдогонку по "мессеру", но, увы, безрезультатно. Мы, выходит, посмотрели друг на друга и чинно разошлись. Такого не должно быть, ведь я в маневре получил преимущество, однако реализовать его не сумел. Кроме того, оторвался от ведущего группы и остался один. Па максимальной скорости пытаюсь догнать своих, кручу кругом головой, но никого не вижу - ни "илов", ни "яков". Выше меня, на пересекающихся курсах проносится какой-то "як", быстро пристраиваюсь к нему. Рассмотрел номер - "28". Да это же мой командир звена Саша Румянцев! Только непонятно, почему он один и тоже отстал?

Парой догоняем нашу группу "илов" и без потерь приходим на свой аэродром. При разборе выяснилось, что Румянцев, находясь выше, сорвал атаку "мессеров", которые собирались с намерением разделаться со мной.

В этом воздушном бою я еще раз убедился, как много значит для истребителей взаимовыручка. В нашем гвардейском полку для всех летчиков было законом общеизвестное правило: "Сам погибай, а товарища выручай".

Командир звена А. Румянцев всегда оказывался там, где необходима была помощь, и в самую решающую минуту. За ним в эскадрилье и в полку укоренилась хорошая слава. Воевал и маневрировал он в бою очень расчетливо, стремясь сохранить преимущество в высоте, все видел в воздухе, за лично сбитыми самолетами не гнался. И когда Саша первым среди летчиков полка был награжден орденом Александра Невского, все мы искренне радовались за нашего командира.

Зачастую между летчиками разгорались споры: кто что наблюдал в воздушном бою, сколько было вражеских самолетов, как протекала схватка, кто кого опередил и тому подобное. Порой действительно было трудно докопаться до истины. Один летчик, как бы хорошо он ни был подготовлен и опытен, не всегда сможет схватить всю картину боя в деталях, тем более группового, с участием большого количества самолетов с обеих сторон, занимающего значительный объем воздушного пространства. Еще сложнее приходится ведомым, связанным маневром ведущего. Полнота восприятия обстановки в большей степени зависит от индивидуальных способностей летчика, его опыта, искусства владения самолетом. Обычно в первых боевых вылетах и первых воздушных боях в силу скованности, большого морального напряжения летчик очень мало видит и понимает. "Прозрение" приходит с боевым опытом, у одних летчиков раньше, у других позже. Реальная картина воздушного боя складывается из суммы наблюдений всех участников. Понимая это, наши командиры стремились собрать и обобщить увиденное в бою каждым летчиком, В. Добров и А. Румянцев, опрашивая нас, путем сопоставления докладов воссоздавали общую объективную обстановку в воздухе. Такие импровизированные разборы были хорошей школой боевой закалки.

В январе, двадцать второго числа, мы потеряли самого молодого из летчиков нашего полка Н. Маркина. Ему только исполнилось девятнадцать. В полк он прибыл сразу после окончания училища. Черноволосый, смуглый крепыш среднего роста, по характеру очень скромный, даже застенчивый. С легкой руки И. Тарасова летчики называли его "маненьким". Летал Маркин хорошо и был определен ведомым к заместителю командира эскадрильи старшему лейтенанту Тарасову. В декабре и январе он вместе с нами выполнил больше десятка боевых вылетов, проявил себя неплохо. Тарасов был им доволен.

В тот день мы впервые сопровождали штурмовики, которые имели задачу - уничтожить плавсредства в порту Феодосии. Полет был сложным. Весь маршрут до цели и обратно проходил над холодными свинцовыми волнами Черного моря, на удалении более 150 километров от аэродрома. Налет на Феодосию был неожиданным для врага, и потому противодействие было слабым, а "мессеры" вылетели с опозданием, и им перехватить нас не удалось.

Тарасов возвратился после выполнения задания один, без ведомого, и первыми его словами были:

- Маркин не произвел посадку? Я его потерял еще до цели. Что с ним случилось, не пойму.

Что произошло с Маркиным, нам установить так и не удалось. Опросили всех летчиков-истребителей и штурмовиков, участвовавших в вылете, но никто ничего не мог сказать. Тарасов связаться с Маркиным по радио не мог: на борту ведомого не было передатчика. В конце концов пришли к выводу, что на самолете Маркина, видимо, отказал мотор. Спастись в таком случае было невозможно. Зимой температура воды в Черном море семь-восемь градусов, и те, кто попадал в море, через 30-40 минут погибали от переохлаждения.

Все в эскадрилье искренне переживали гибель молодого летчика.

Несмотря на потери, сложность и большой риск, среди летчиков полка и в помине не было робости или трусости. Наоборот, молодежь буквально рвалась в небо, в бой с жаждой отомстить врагу. За все - за погибших товарищей, за истерзанную нашу землю, за горе и страдания, принесенные гитлеровцами нашему народу.

Много лет прошло после войны, но никогда не перестану я удивляться и гордиться великой силой и мужеством советских людей, проявленными в годы войны. И не только на поле боя, но и в глубоком тылу. Какой священной верой в победу были наполнены письма, которые получали мы от родных и близких. Что такое письма на войне, думаю, объяснять не надо. Письма придавали силы бойцам на фронте, помогали легче переживать потери боевых друзей, преодолевать невзгоды и лишения. Как много для любого фронтовика значили надежда и ожидание встречи, вера в то, что его ждут, что за его судьбу переживают дорогие ему люди. Почти каждый из наших летчиков постоянно носил с собой и брал в полет, как самые дорогие реликвии, фотографии любимой девушки или жены.

Правильно пишут и говорят фронтовики, что на войне, на фронте без любви, без надежды никак нельзя. Зачастую в свободное время в землянке или вечером перед сном заходили разговоры о своих родных и любимых. Мы знали имена девушек и жен своих товарищей, по фотографиям представляли их внешний облик. В этом доверительном обмене самым заветным и самым дорогим было что-то трогательное и, в то же время, объединяющее нас в единую братскую семью.

Однажды я получил письмо от мамы. Она писала:

"Дорогой Володя! Получила письмо от твоего командира. От радости замочила его слезами. Читали письмо по всей деревне. Многие плакали, особенно те, у кого похоронки. В деревне остались одни женщины, старики да дети. Возвратился домой раненый Ваня Шишкин. Когда же кончится эта проклятая война? Когда же всех фашистов прикончат? Получила письмо от Лени, он сейчас воюет где-то на Кавказе. Низкий поклон и спасибо за письмо твоему командиру..."

После войны мне удалось в домашнем архиве разыскать это письмо. Приведу его, ц не для того, чтобы выпятить себя, а для того, чтобы было понятно, как порой без нашего ведома заботились о нас, о наших родных. Как умели согревать души замечательные люди - партийные и комсомольские вожаки, политические работники. Письмо написано не командиром, а секретарем комсомольской организации 6-го истребительного авиаполка. старшим лейтенантом Ушаковым. В нем говорилось: "Дорогая Матрена Михайловна, Ваш сын, Владимир, продолжительное время не имел переписки с Вами. Он очень волновался и беспокоился. Володя очень любит Вас, горячо любит он и свою социалисгическую Родину. За короткое время Владимир стал настоящим боевым летчиком-истребителем. Не так давно он учился, а теперь, упорно совершенствуясь, одновременно своим примером учит товарищей по оружию.

Вы можете гордиться своим сыном, Матрена Михайловна, так же, как им гордится вся наша комсомольская организация. Вова, воспитанник Ленинско-Сталинского комсомола, всю свою кипучую энергию направляет на быстрейший разгром врага - немецких варваров. Желаем Вам, Матрена Михайловна, долгих лет жизни, счастья и здоровья. Будьте уверены, такие сыны, как Ваш Владимир, отстоят жизнь своих матерей, сестер, жен и детей. Мы не дадим на поругание русскую землю.

Смерть за смерть, кровь за кровь!

Ваш сын будет драться до тех пор, пока ни одного фашиста не останется на нашей земле. Только тогда, когда последний оккупант будет вогнан в землю, Володя с победой возвратится к Вам.

По поручению комсомольской организации старший лейтенант Ушаков. 16.07.1943 г.".

...22 января 1944 года пришла радостная весть: наш гвардейский полк награжден орденом Красного Знамени. К этому времени на боевом счету летчиков-гвардейцев было более 200 уничтоженных на земле и в воздухе самолетов, 32 000 солдат и офицеров, большое количество боевой техники гитлеровцев. Велики заслуги 6-го гвардейского истребительного авиаполка в битве за Кавказ. Достаточно привести такие данные: только с января по июнь 1943 года летчики провели 220 воздушных боев, сбили 86 фашистских самолетов, в том числе 41 бомбардировщик и разведчик, 45 истребителей. Однако победа достигалась дорогой ценой. За тот же период полк потерял 23 летчика и 33 самолета.

Среди погибших в период боев за Новороссийск и Тамань помощник командира полка майор Г. Матвеев, командиры эскадрилий капитан Н. Спирин, капитан Н. Тимашевский, старший лейтенант А. Акулов, штурман полка старший лейтенант Н. Зяблицев, командиры звеньев Н. Лазуткин, А. Максимов, пилоты А. Цыганов, Н. Камышан... Это были лучшие из лучших, самые надежные и стойкие воздушные бойцы, беззаветно преданные советскому народу.

На следующий день в полку состоялся митинг личного состава по случаю высокой награды Родины. Выступившие летчики, техники, специалисты заверяли партию, советский народ в том, что они не пожалеют сил и жизни для достижения полной победы над врагом.

Легких побед не бывает

Переломным годом в борьбе нашей авиации за стратегическое господство в воздухе был год 1943-й.

Ожесточенные воздушные сражения, развернувшиеся летом в небе Кубани и в Курской битве, убедительно подтвердили превосходство нашей авиации над фашистской. Мы превосходили врага не только по количеству, но и по качеству боевых самолетов. Значительно возросло боевое мастерство наших летчиков и авиационных командиров. Мы научились маневрировать силами авиации и сосредоточивать их па решающих направлениях. Военно-воздушные силы Черноморского флота базировались на аэродромах Кавказского побережья и на 19 января 1944 года имели в своем составе 198 исправных боевых самолетов, в том числе бомбардировщиков - 18, истребителей - 91, штурмовиков - 39, торпедоносцев - 35, разведчиков - 15.

Большая часть штурмовиков и истребителей была сосредоточена на передовых аэродромах Анапа, Анапская, Витязевская для действий по огневой поддержка и прикрытию десанта, уничтожению плавсредств противника в Керченском проливе и на коммуникациях.

Благодаря новым самолетам, росту мастерства летного состава за годы войны возросли боевые возможности и повысилась эффективность действий авиации Черноморского флота. Об этом говорят такие данные. Если в первом периоде войны на один сбитый фашистский самолет приходилось 87 вылетов истребителей и 6,5 воздушных боя, то в 1943 году - 80 вылетов и 3 воздушных боя, к 1944 году - 45 вылетов и 2 боя. Но наряду с несомненными успехами в боевом применении истребительной авиации, узким местом по-прежнему оставались управление с земли и в воздухе, а также взаимодействие тактических групп в воздушном бою.

Несмотря на изоляцию от основных фашистских группировок, враг не собирался оставлять Крым и намерен был отстаивать его до последней возможности.

Крым имел огромное военно-политическое и стратегическое значение. "Владея им,- писал Маршал Советского Союза А. М. Василевский,- гитлеровцы могли держать под постоянной угрозой все Черноморское побережье и оказывать давление на политику Румынии, Болгарии и Турции. Крым служил фашистам также плацдармом для вторжения на территорию советского Кавказа и стабилизации южного крыла всего фронта".

Это обстоятельство и предопределяло ожесточенность боев на суше, на море и в воздухе.

Группировка немецко-фашистских войск в Крыму насчитывала более 195 тысяч войск, 3600 орудий и минометов, 215 танков и 148 самолетов. Особое значение в борьбе за Крым противник придавал своей авиации. Основные усилия фашистов были сосредоточены на обороне Крыма с севера на Перекопском перешейке против войск 4-го Украинского фронта и на Керченском полуострове против высадившихся войск Отдельной Приморской армии.

Враг активно маневрировал силами бомбардировочной и истребительной авиации, сосредоточивая их в нужный момент на том или ином направлении. Мы убедились в этом в ходе напряженных воздушных боев над Керчью зимой 1944 года.

В феврале погодные условия в районе Керченского пролива были наиболее сложными и порой затрудняли применение нашей авиации. Грунтовые аэродромы выходили из строя, раскисали и не позволяли взлетать самолетам. До 10 февраля боевых вылетов не было. Несколько раз мне удалось слетать для тренировки па воздушный бой и стрельбу по щиту. В одном из таких полетов на пилотаж над аэродромом я заметил, что какой-то "як" пытается атаковать меня сверху. Немедленно развернулся ему навстречу, "в лоб". На фронте было законом - никому, ни при каких обстоятельствах не "подставлять хвост", даже своим самолетам, в том числе и "якам".

Видя, что его заметили и внезапной атаки не получилось, "непрошеный гость" полез вверх крутой спиралью, явно показывая намерение помериться силами со мной. "Ну что ж, вызов принят!" И началась карусель. Вначале бой проходил на равных, но вот в один из моментов мой "як" несколько раз вздрогнул от перетягивания ручки (очень уж мне хотелось побыстрее зайти противнику в хвост). Чтобы не сорваться в штопор, я вынужден был уменьшить угловое вращение и отдать ручку от себя. В результате противник получил некоторое преимущество и постепенно стал приближаться. Попытка несколькими "накладками" ликвидировать это преимущество ни к чему не привела. "Опытный попался,- думаю про себя.- Предельным виражом и спиралью его не возьмешь".

Решаюсь. Выбрав момент, когда наши самолеты несколько разошлись, бросаю машину в отвесное пикирование до земли, на высоте 15-20 метров вывожу, проношусь на максимальной скорости над нашей стоянкой и энергично беру ручку на себя. Перегрузка солидная, меня с огромной силой прижимает к сиденью, на несколько секунд темнеет в глазах, и я ничего не вижу. Свечой взмыл вверх. "Хорошо, удалось "переломить" машину, вряд ли противник сможет ко мне приблизиться при таком маневре",- размышляю, переворачивая машину на спину. Ищу взглядом его. Нигде нет. Вывожу машину иммельманом, еще раз внимательно осматриваюсь кругом, моего соперника не видно. "Значит, маневр удался, я ушел от него. Вот что значит боевой опыт!"

Невольно вспомнился воздушный бой с М. Авдеевым. Прошло всего три месяца, а сколько пришлись увидеть, пережить. Приятно сознавать, что фронтовая школа не проходит даром.

Уже смеркалось, выпускаю шасси и произвожу посадку. Мне не терпелось узнать, с кем же пришлось неожиданно схватиться в поединке? Разгоряченный боем, захожу в нашу землянку, хочется сесть и с удовольствием закурить.

В командирской половине раздается телефонный звонок и тут же слышен голос лейтенанта Османова: "Воронов, к телефону!" Оказывается, позвонил А. Костючков, командир звена второй эскадрильи,

- А ты здорово взял у земли,- слышу его голос без всяких предисловий.- Надо нам еще с тобой встретиться. Будь здоров.

Я успел только сказать:

- Всегда готов!

И он положил трубку. В полку все знали А. Костючкова как одного из лучших летчиков, его ценил и уважал командир полка М. Авдеев. Я был польщен, что такой опытный и прекрасный летчик положительно отозвался о моем пилотаже. Но так и не пришлось нам разрешить спор, кто лучше владеет машиной. Через несколько дней А. Костючков героически погиб в неравном воздушном бою с "мессерами".

9 февраля командир полка Авдеев организовал общий ужин. Когда он уже заканчивался, в зале появился начальник штаба дивизии подполковник Александров, подошел к Авдееву и что-то ему сказал. Авдеев встал и громко объявил:

- Ужин надо закруглять, орлы. Имейте в виду, завтра с утра нам предстоит выполнять сложную боевую задачу.

Летчики переглянулись вопросительно: "Что за новая и сложная боевая задача?" Авдеев больше ничего не сказал, и мы вскоре разъехались на эскадрильских полуторках по местам квартирования в городе.

10 февраля нам была поставлена новая боевая задача: прикрывать десант в районе Керчи от налетов противника. Оказалось, что все аэродромы базирования истребителей 4-й воздушной армии на Таманском полуострове из-за непрерывных осадков и оттепели раскисли и самолеты взлететь не могут. Правда, и наш аэродром не в лучшем состоянии. Верхний слой грунта превратился в "кашу" - смесь глины и мокрого снега. В старых засыпанных воронках от бомб земля еще не уплотнилась, и если на взлете колесо шасси попадет в одну из них, то можно и скапотировать, перевернуться и оказаться на "лопатках". Конечно, придется рисковать. Но на войне своя мерка степени риска. И определяется она важностью цели, задачи. В сложившейся обстановке задача по прикрытию десанта была чрезвычайно ответственной, так как фашистское командование предпринимало все меры, чтобы не допустить наращивания сил на захваченном плацдарме, опасаясь наступательных действий наших войск с Керченского полуострова. Важную роль в обороне Крыма противник отводил своей авиации, которая в зимние месяцы действовала весьма интенсивно.

Сложность и необычность задачи по прикрытию десанта прежде всего состояла в том, что к ее выполнению привлекались ограниченные силы, только наш, 6-й гвардейский полк на Як-9 и 25-й истребительный полк на ЛаГГ-3. Кроме того, подлетное время для наших истребителей с аэродромов Анапа и Витязевская составляло пятнадцать - двадцать минут, а для противника с аэродрома Багерово всего три минуты. Это обстоятельство создавало для нас серьезные трудности по своевременному наращиванию сил истребителей в решающие моменты боя.

Командир полка Авдеев принял решение - прикрытие десанта осуществлять способом барражирования (дежурства в воздухе) восьмерками Як-9 но эскадрильям. Время барражирования каждой группы - один час, со сменой в воздухе. График вылетов был согласован с командиром 25-го полка К. Алексеевым. Первыми взлетали летчики первой эскадрильи, их повел Авдеев. Он всегда поступал так, когда полку ставилась новая задача. Личный пример командира, его участие в боевом вылете очень много значило для всех летчиков полка, вселяло уверенность в победе, окрыляло в бою, вызывало стремление отличиться на глазах у любимого командира.

А взлетать, действительно, было сложно. Из-за облака грязи и воды самолеты трудно было рассмотреть до самого отрыва от земли. Из первой же группы два "яка" возвратились. Оказалось, что купола шасси при взлете забились грязью и шасси не вставали па замки. А с неубранными шасси "як" - легкая добыча для "мессеров".

Незадолго до вылета пашей группы на командный пункт эскадрильи приехал помощник командира полка майор С. Войтенко, к которому летчики относились настороженно за его педантизм и необщительность. Он прошел в комнату командира эскадрильи. В. Доброва в это утро не было на месте. Он заболел. Его, как всегда, замещал И. Тарасов. Переговорив с Войтенко, он вбежал в комнату летчиков и без всяких предисловий сказал:

- Воронов, полетишь с майором.

Для всех, в том числе и для меня, это было неожиданно. Мы готовились вылетать в составе звена, и, как всегда, я ведомым у Акулова. Честно говоря, мне не очень хотелось лететь на новое задание с другим ведущим. Мы хорошо слетались с Акуловым и понимали друг друга в воздухе без слов. Акулов тоже не был обрадован таким решением - его определили ведомым к Румянцеву. Но приказ есть приказ.

До вылета оставалось совсем мало времени, поэтому Войтенко успел мне сказать:

- Я сейчас подрулю к вашей стоянке.- И поспешно вышел.

Об остальном пришлось догадываться самому. Мне предстояло на этот раз лететь в составе ударной группы-четверки "яков", которую должен вести Войтенко. Группу прикрытия предстояло вести Тарасову. Боевой порядок нашей восьмерки должен был состоять из двух звеньев, эшелонированных по высоте на 500-600 метров. Такое построение обычно применялось истребителями при прикрытии различных объектов на суше, в том числе и наших войск на линии фронта, и кораблей в море.

По сигналу с командного пункта мы произвели взлет парами и с набором высоты взяли курс на Керчь. Каждый из нас в куполах шасси, на крыльях, фюзеляже, хвостовом оперении нес дополнительный груз прилипшей земли, что, безусловно, ухудшало аэродинамику "яков", их скоростные и маневренные возможности. Приходилось внимательно следить за температурой воды и масла: грязь попадала и в радиаторы, расположенные в нижней части фюзеляжа.

На высоте 3500 метров подходим к Керченскому проливу. Войтенко связывается по радио с командным пунктом управления истребительной авиации.

- Я "Мрамор-один"! Я "Мрамор-один"! - слышим громкий, четкий голос наводчика.- Будьте внимательны в воздухе, пара "худых" на малой высоте. "Орел-03", усильте осмотрительность.

"Худыми" называли фашистские самолеты "Мессершмитт-109" за их тонкий, длинный фюзеляж. Наблюдаю, как четверка Тарасова, .находящаяся справа сзади, с превышением начала маневрировать "ножницами", такой же маневр стала выполнять и наша ведомая пара, Румянце"- Акулов. Командир группы майор Войтенко ведет себя спокойно, я же внимательно осматриваю воздушное пространство. На мне особая ответственность: я прикрываю помощника командира полка, и малейшая оплошность недопустима. Делаем большой круг над Керченским полуостровом. Хорошо просматривается весь пролив и береговая черта Азовского моря, развалины Керчи, изрытая бесчисленными воронками и траншеями восточная часть полуострова. На этом небольшом израненном кусочке крымской земли отражают натиск гитлеровцев наши отважные десантники, воины Отдельной Приморской армии. Но сейчас не время рассматривать, что делается на земле, все внимание - наблюдению за воздухом. Наша задача - не допустить налета фашистской авиации на позиции десанта.

Прошло совсем немного времени. В наушниках раздается взволнованный голос наводчика:

- Орлы! Будьте внимательны. К линии фронта приближается большая группа "лаптей".

Ощущаю учащенное биение сердца, зубы крепко сжаты, мышцы тела напряглись, левая рука инстинктивно перемещает сектора вперед до упора. В сознании молнией мысль: "Где же враг? Только бы не упустить момента, только быстрее увидеть его. Ни в коем случае не отстать от ведущего".

Не завершив разворот в сторону противника, мы неожиданно увидели совсем близко большую группу пикирующих бомбардировщиков Ю-87, которые шли навстречу ниже нас, без строя, "кучей". Силуэты вражеских самолетов быстро увеличивались в размерах. "Надо немедля атаковать, иначе будет поздно..." Но мой ведущий рванул машину вверх. Чем вызван такой маневр, не пойму. Вероятно, появились "мессеры", прикрывающие бомбардировщиков. Я их не вижу, но по отрывочным быстрым фразам по радио делаю вывод, что где-то рядом уже идет схватка. Слышу голоса Тарасова, Румянцева и других. Очень трудно определить, кому они принадлежат:

настолько меняется интонация речи в бою.

- "Яки"! "Яки"! Атакуйте!.. Атакуйте!.. Бей... Прикрой, атакую!.. Куда ты смотришь?.. Уходи...

В эфире сплошной крик, не поймешь, к кому обращены эти фразы. Выполнив боевой разворот, мы с Войтенко ринулись в атаку на Ю-87 с задней полусферы. Я не успел выбрать цель и oткрыть огонь, а "лапти" так же "кучей", быстро, полупереворотом пошли вниз, в пикирование. Ведущий последовал за ними. Отвесно на максимальной скорости устремляемся к земле. Вокруг наших самолетов бушует пламя разрывов зенитных снарядов, на фоне земли ничего не видно: ни врагов, ни своих. Какая-то неведомая сила швыряет мой "як" в сторону, слева у самого мотора вижу яркую вспышку огня - снаряд разорвался совсем рядом. А в сознании настойчиво бьется только одно: "Быстрее вниз, враг может уйти! Непременно догнать и уничтожить!" И тут же сверлит мозг другая мысль: "Не забывай о ведущем. Это для тебя главное".

Проскакиваю гряду слоистых облаков, над землей вывожу машину в горизонтальный полет и, не снижая скорости, иду в сторону противника. "Юнкерсы", по моим расчетам, далеко уйти еще не успели, надеюсь, что и мой ведущий где-то впереди. И вдруг вижу "яка". Он шел навстречу мне, прижимаясь к земле, а сзади и выше - пара "мессеров". Мгновенно нажимаю на кнопки управления огнем. Увидев впереди себя трассу, вражеские истребители взмывают вверх. "Як" со стрелой на борту - это был Войтенко - спасен, но теперь я сам попадаю в лапы "мессеров". Мне уже не до "лаптей", надо самому выходить из трудного положения. Резко ввожу машину в разворот и пытаюсь уйти на бреющем на свою территорию. Сверху наседают "мессеры", поочередно атакуя. Внимательно слежу за их действиями, прижимаюсь ближе к земле, в момент атаки резко маневрирую, уклоняясь от пуль и снарядов. Ввязываться с "мессерами" в бой одному над вражеской территорией смысла нет, задача - быстрее пристроиться к ведущему. Вижу над собой несколько наших "яков". "Вот теперь мы с вами потягаемся, господа хорошие",- размышляю про себя и тут же взмываю вверх, как бы вызывая "мессеров" на бой. Но вызова они не принимают и уходят на запад. Пристраиваюсь к ведущему, вместе набираем высоту.

Стараюсь успокоиться. Но не могу преодолеть досады: была хорошая возможность, и на тебе - не завалил ни одного "лаптя"! Ведь Ю-87 очень легкая добыча для истребителя. Скорость у пего сравнительно невелика, с выпущенными шасси и выступающей сверху кабиной он казался невзрачным и неуклюжим. Главная причина, по-видимому, в том, что мы поздно заметили "юнкерсы". Кроме того, "мессерам" удалось до подхода бомберов связать боем большую часть нашей группы.

С таким настроением произвел посадку. И когда добрался до землянки, не сразу понял причину мрачного вида моих боевых товарищей. Оказалось, сбили Сергея Денисова!

Не хотелось верить, что погиб мой хороший друг. В этом вылете он был ведомым у Тарасова в составе группы прикрытия. Четверке Тарасова пришлось первой вступить в бой с группой "мессеров" из прикрытия Ю-87. Бой сложился не в пользу наших "яков", так как "мессеры" имели преимущество в высоте. И вот Сергей попал под их огонь. Что было дальше, где упал самолет Денисова, никто из наших летчиков не видел.

В начале боя Румянцев не пошел за ведущим вверх, а с ходу атаковал вместе с Акуловым бомбардировщики сверху, "в лоб". Он принял, пожалуй, самое правильное и своевременное решение. Стремительная атака этой пары и предопределила дальнейший ход событий, сорвала планы противника.

...Вскоре к нам в землянку приехал майор Войтенко. Он коротко сказал:

- С пункта управления в расположении десанта передали благодарность вези нашей группе за успешное выполнение задачи. Фашистские бомбардировщики, около двадцати Ю-87, сбросили бомбы на позиции своих войск. Сбито два Ю-87 и один Me-109.

В тот день мне трижды приходилось подниматься в воздух. И каждый раз схватываться с "мессерами". В одном из вылетов мне был преподнесен Румянцевым наглядный урок, как надо бороться за тактическое превосходство над противником. Мы вылетели обычным составом. Возглавлял группу в составе восьмерки Як-9 Тарасов. Наше звено во глава с Румянцевым выполняло задачу группы прикрытия и располагалось выше и в стороне относительно звена ведущего. К моменту нашего подхода к Керчи, вблизи линии фронта, над своей территорией барражировала четверка "мессеров", которая несколько раз пыталась внезапно атаковать нашу группу и оттеснить ее от прикрываемого десанта. Но благодаря хорошей осмотрительности и четкому взаимодействию мы своевременно обнаружили "мессеров". Главное, что предопределило успешный для нас исход боя,- правильное действие ведущего группы Румянцева в борьбе за высоту. Как правило, оказавшись в невыгодном положении, ниже вас, "мессеры" боя не принимали, переворотом уходили вниз, на свою территорию, где набирали высоту... и появлялись над линией фронта с другой стороны и выше. Мы, естественно, поступали таким же образом, чтобы не оказаться ниже противника. Если же оказывались в невыгодном положении, отходили в сторону Керченского пролива, набирали высоту и подходили к линии фронта. Вот высота уже более 5000 метров, дышать трудно. Вынужден открыть кислородный кран. Хватаю ртом конец шланга. Маской мы обычно не пользовались, так как она мешала осмотрительности в полете. Вот в таком состязании с "мессерами" наше звено достигло высоты более 6000 метров. На этой высоте Як-9 становится более инертным, держаться в строю значительно сложнее, мотор работает на полном газу. Трудный полет, но тем не менее наша группа прикрытия свою задачу выполнила, не дала возможности "мессерам" внезапно атаковать звено Тарасова. Мы диктовали свою волю противнику и надежно прикрыли десант. В этом вылете я еще раз на собственном опыте убедился в правильности слов: "Кто имеет преимущество в высоте, тот диктует волю и побеждает в бою".

Когда зарулил на стоянку после третьего вылета, солнце уже зашло. Почувствовал усталость. Не хотелось покидать кабину своего "ячка". Не подвел он меня, когда взлетал с раскисшего аэродрома, не подвел и в тяжелых схватках с "мессерами", там, где было надо, выкладывался до предела. И ни разу не "чихнул", не закапризничал, не отказал из-за усталости. Какой ты молодец сегодня! Такую выносливость и завидную резвость в бою тебе дали умелые и заботливые руки моего механика Толи Шаронова.

Мысли прерывает голос Анатолия:

- Товарищ командир, передали, что Сергей Денисов живой!

- Кто сказал?! Где он? - Куда только девалась усталость. Меня перехватывает старший техник А. Гриль. Стал рассказывать новости:

- Сергей Денисов жив, но тяжело ранен, в госпитале, в Краснодаре. Сбили Ивана Ивановича Протасова и Сашу Костючкова. Несколько летчиков первой и второй эскадрилий на подбитых машинах произвели вынужденную посадку.

Меня обрадовало известие, что Сергей жив. Но сообщение о гибели Протасова и Костючкова не только огорчило, но и вызвало недоумение. Как могло произойти такое? Оба они опытные воздушные бойцы, лучшие летчики нашего полка. Случай? Да, наверное, случай! Случай на войне нередко играл и счастливую роль. Но практика убедила, что в большинстве своем случаем управляет человек. И чем больше боевой опыт, чем выше уровень тактического мышления бойца или командира, чем выше интеллект, тем выше вероятность постижения сущности явлений и событий, достижения успеха, победы в бою.

Захожу в землянку. Здесь необычная тишина, слышен только громкий голос Тарасова в соседней комнате, он докладывает на командный пункт о выполнении боевой задачи. Акулов и Котов растянулись на нарах и о чем-то тихо разговаривают. Понятно, что они сегодня устали: более четырех часов были в воздухе, около трех часов вели воздушный бой. Я смотрю на маленького, щуплого на вид Акулова и невольно думаю: "Как же он может выдерживать такие тяжелые нагрузки? Железный он, что ли?" Спросил, что известно о Денисове.

- Жив твой дружок. Только поломался здорово при вынужденной посадке,- коротко ответил Акулов.

В комнату вошли Тарасов и Румянцев. Вид у них тоже уставший, хотя ребята они были крепкие, особенно Тарасов. Никто не помнил случая, чтобы он пропустил боевой вылет или же заикнулся об усталости.

- На сегодня все. Больше вылетов не будет,- сказал он.- Завтра опять прикрывать десант. В штабе полка подбивают бабки. По предварительным данным, сбито более десятка "юнкерсов" и "мессеров". Мы потеряли Костючкова и Протасова. Денисов жив, ранен, в госпитале. А сейчас на машину - ив столовую.

Только теперь мы почувствовали голод, весь день почти ничего не ели, проглотили лишь несколько витаминных шариков, которыми нас пичкал врач полка майор Максимкин.

В столовой с аппетитом съедаем все, что нам приготовили заботливые повара. Ужинали вместе с летчиками второй эскадрильи. От них и услышали подробности некоторых событий. Кроме Костючкова они потеряли еще два самолета. Старший лейтенант Петров на подбитом самолете чудом "приткнулся" на песчаную косу Тузла в Керченском проливе. При посадке повредил ногу, теперь несколько дней придется ходить с помощью палки. Сегодня в перерыве между боевыми вылетами я уже видел одну вынужденную, когда "як" с поврежденными рулями и пробитым фонарем кабины с ходу произвел посадку "на живот", подняв облако желтой грязи и зарывшись мотором в жидкий грунт. Оказалось, что это был самолет моего товарища по учебе в аэроклубе и училище младшего лейтенанта П. Дровнина. "Мессеры" попали ему в хвостовое оперение, а один снаряд угодил в кабину, разорвался, осколками летчик был ранен в лицо. На плохо управляемом самолете, залитый кровью, Дровнин с большим трудом дотянул до аэродрома и посадил машину с убранными шасси.

На следующий день погода испортилась и боевых вылетов не было. С большой нагрузкой работал технический состав. Днем и ночью кипела напряженная работа. В разные места Таманского полуострова на автомобилях разъезжались группы технического состава, предпринимались поистине героические усилия, совершалось, казалось бы, невозможное по доставке самолетов с места вынужденной посадки на ближайший или свой аэродром. В тех случаях, когда не представлялось возможным это сделать, с самолетов снималось буквально все: мотор, приборы, оборудование, даже капоты,- и все это бережно сохранялось и использовалось в качестве запасных частей и оборудования при ремонте и восстановлении других самолетов. Умелые руки техников-фронтовиков дали вторую жизнь многим боевым машинам.

Схватка с "белолобым"

Опять день тяжелых испытаний, день непрерывных воздушных схваток над Керчью. 12 февраля с раннего утра и до захода солнца летчики нашего полка группами шесть - восемь самолетов Як-9, чередуясь с "лаггами" 25-го полка, прикрывали десант от налетов гитлеровской авиации. Воздушные бои носили упорный характер с наращиванием сил с обеих сторон. В первых же вылетах мы заметили появление "мессеров" с белыми коками, которые дрались особенно упорно. Позже нам стало известно, что на этих самолетах летали фашистские асы из группы "Букет роз". Каких только названий не придумывали гитлеровские вояки...

В первом же вылете мне довелось схватиться с белолобым "мессером". При подходе к линии фронта с командного пункта наведения "Мрамор" передал по радио воздушную обстановку:

- "Яки", будьте внимательны, на малой высоте ползает четверка "худых".

Это сообщение насторожило всех нас. Невольно левая рука двигается с сектором газа вперед: необходимо иметь побольше запас скорости. Для сохранения места в строю начинаем наш излюбленный маневр "ножницами". Я на этот раз иду со своим ведущим Б. Акуловым и опять замыкающим в нашей восьмерке. Очевидно, первым могу попасть под удар "мессеров". Через несколько минут в наушниках слышен голос "Мрамора".

- "Яки!" "Яки"! Вас атакуют "мессеры"! - взволнованно кричит наводчик.

Почему так волнуется "Мрамор"? Откуда же нам могут угрожать "мессеры"?

Внимательно осматриваю воздушное пространство, особенно сверху сзади. Никаких "мзссеров" не вижу. Все в порядке. Но в то же время понимание того, что тревожные слова относятся именно к нам (ведь в воздухе кроме нашей восьмерки больше "яков" нет), заставляет еще и еще раз крутить головой. И опять в наушниках тревожный, переходящий в крик голос:

- "Яки"! "Яки"! Вас атакуют "мессеры"! Куда же вы смотрите? Уходите!

Заставляю себя еще раз быстро и в то же время внимательно, по определенной системе, которую так упорно осваивал в учебных воздушных боях, осмотреть заднюю полусферу: сначала слева, вверху - сзади, снизу - сзади; затем в том же порядке переношу взгляд вправо, вверху - сзади, внизу - сзади... В самый последний момент мой взгляд ловит почти под нами, на фоне серо-желтой земной поверхности белые кресты и белый нос вражеского самолета. "Мессер" уже открыл огонь, от его носа потянулись огненные вожжи...

Наглый и хитрый попался враг! Вот, оказывается, какой маневр он избрал - решил нанести внезапный удар снизу, откуда мы его меньше всего ожидали. На фоне земли, действительно, его очень сложно заметить.

Мгновенно, по сути дела инстинктивно, резко бросаю машину вправо, что есть силы жму на правую педаль... В первую очередь надо уйти от смертельной трассы и одновременно, как можно быстрее, развернуться носом на "мессера", не дать ему возможности продолжить атаку и поразить моего ведущего. В этот же момент успеваю нажать кнопку передатчика и крикнуть всего два слова:

- Сзади "мессер"!

Закручиваю машину в правую глубокую спираль, от резкого взятия ручки на себя она несколько раз вздрагивает, пытаясь самопроизвольно уменьшить крен... Огненные шары от "мессера" проходят рядом. На несколько секунд теряю врага из виду. Описав почти полвитка нисходящей спирали, снова увидел "мессера". Убедившись, что его заметили и атака сорвалась, он левым полупереворотом попытался уйти вниз. Вверх ему уходить никак нельзя, там вся наша группа, и он немедленно попадет под удар "яков"... Бросаюсь вслед за "мессером". Он совсем рядом. Дистанция не больше 100 метров - выгодная и очень удобная позиция. Накладываю нос своего "яка" на силуэт "мессера" и ловлю его в прицел. Нажимаю на гашетку, трасса проходит мимо, справа сзади... Какая досада! Не прекращая огня, выношу центр перекрестия вперед, вот теперь нормально, вижу яркие вспышки разрывов снарядов на фюзеляже противника. Но "мессер" не горит и не падает, а пытается оторваться от меня вниз, к земле. Все мое внимание и усилия сосредоточены на том, чтобы не отстать от врага, не дать ему уйти. У самой земли, в момент вывода из пикирования вновь открываю огонь, корректируя упреждение по трассе. Надо непременно попасть по кабине и по мотору, в самые уязвимые места самолета противника. Отчетливо вижу несколько вспышек снарядов на носу "мессера". "Теперь не уйдешь, "белолобый"!" Продолжаю вести огонь. Безотказно работает мое оружие - пушка и пулемет, выбрасывая смертельные порции металла по врагу.

Наконец-то вижу, "мессер" задымил, накренился вправо, опустил нос и воткнулся в землю. Проскакиваю над поверженным врагом, на месте падения клубы черного дыма. Впервые я увидел результат своей атаки, бесславный конец ненавистного врага.

А теперь как можно быстрее к своей группе: наверняка где-то рядом рыскают другие "мессеры" в поисках

легкой добычи - отставших или зазевавшихся летунов. Опасения мои оправдались: вижу сзади выше пару "мессеров", пытающихся догнать и перехватить меня. Оценив дистанцию до "мессеров" и увидев впереди пару "яков", с радостью подумал: "Опоздали, голубчики. Теперь мы и с вами можем потягаться".

Но "мессеры" приглашения не принимают, как обычно в невыгодной для себя ситуации, взмывают вверх и уходят на свою территорию. Слева выше проскакивает какой-то "як" и несколько раз покачивает крыльями. Подхожу ближе. Это мой ведущий Борис Акулов на "тридцатке". Значит, он успел среагировать, последовал за мной, фактически превратился в ведомого и прикрыл меня во время схватки с "мессером".

Теплое, радостное чувство благодарности заполняет сердце.

Одному в воздушном бою с сильным и коварным врагом устоять невероятно трудно, а победить - тем более. Необходимы согласованные действия летчиков, взаимопомощь и взаимовыручка. Вот и в этом бою, увлекшись погоней и атакой "мессера", я наверняка мог попасть под удар его напарника, которого не видел, если бы Акулов не прикрыл меня. Как много значит в бою слетанность нары и понимание летчиками друг друга!

С хорошим настроением мы возвратились на аэродром. Войдя в землянку с Борисом, мы услышали шум голосов возбужденных летчиков. Выделялся громкий голос Тарасова.

- Ты обратил внимание, какую хохму подкинули нам "мессеры" сегодня? - сказал он, обращаясь к Румянцеву.- Дважды они в качестве приманки и отвлечения нашего внимания подсовывали одного "мессера" ниже и впереди ударной группы. А другая группа "мессеров" в это время пыталась нанести удар сзади снизу. Опять расчет на нашу слабую осмотрительность. Воронов вовремя увидел хитрость "мессеров" и одного фрица завалил.

Тарасов быстро встал, подошел ко мне, обнял и поздравил с победой. Из штаба полка уже передали подтверждение о сбитом Ме-109.

- Этот "белолобый" наверняка кого-нибудь "схарчил", если б ты не заметил его,- сказал Тарасов.

- "Мессер" схарчил бы прежде всего Воронова, -вступил в разговор Румянцев.- А ты,- повернулся он ко мне,- должен благодарить Акулова. Хорошо, что он заметил твой маневр и прикрыл от атак других "мессеров".

- В общем,- подвел итоги нашего разговора Тарасов,- на войне как на войне, каждый новый бой не похож на все предыдущие. Нам приходится драться с коварным врагом. А что касается пары Акулов-Воронов, то в этом бою они продемонстрировали отличную слетанность и полное взаимопонимание. Хороший пример для других.

- Главное для истребителя не раскрывать "варежку", не проворонить подкрадывающегося врага - вот в чем урок этого боя,- подвел черту Акулов.

Такой ведомый не нужен

В связи с потерями в последних вылетах группы прикрытия были сборными, из разных эскадрилий. Нам приходилось вылетать вместе с летчиками первой эскадрильи. В этих вылетах группу возглавлял Герой Советского Союза капитан М. Гриб. Он был небольшого роста, энергичный, подвижный, порывистый, с открытым мужественным лицом, с глубоко сидящими глазами под густыми светлыми бровями. М. Гриб виртуозно владел самолетом, прошел школу суровых испытаний войны, принимал участие в боях при обороте Одессы и Севастополя. Когда он вел группу, у летчиков прибавлялось сил и уверенности. Как дорого и много значит на войне вера в своего командира, вера в то, что командир в самой сложной, порой, казалось бы, безвыходной обстановке найдет и примет единственно правильное решение, найдет путь к победе.

Таким доверием в полку пользовались М. Авдеев, Г. Москаленко, М. Гриб, М. Кологривов, В. Добров, Б. Маслов, С. Петров, А. Костючков, И. Тарасов, А. Румянцев. О каждом из этих командиров можно рассказать очень много интересного, поучительного и героического. У них учились молодые летчики науке побеждать сильного и коварного врага. Они своим примером в бою сплачивали нас, вселяли веру в нашу технику и оружие, в победу над фашизмом.

10 февраля в воздушном бою М. Гриба подбил "мессер" в ему пришлось па сильно поврежденной машине садиться па вынужденную в расположении наших десантников, в районе Керчи. Несмотря на ссадины и ушибы, полученные при посадке "на живот", М. Гриб в тот же день возвратился в полк и продолжал летать на боевые задания. Вот это настоящий герой! Его личный пример воздействовал на летчиков лучше и сильнее любых слов.

Но как могло случиться, что такой опытный летчик попал в беду? Как и почему он допустил "мессера" на расстояние прицельного огня? Почему его ведомый А. Иванов вернулся целым и невредимым, не зная судьбы ведущего? Чтобы ответить на все эти вопросы, мне хотелось бы рассказать о событиях того дня по порядку.

Капитан М. Гриб возглавлял восьмерку Як-9 первой эскадрильи. Большая группа Ю-87, "лаптей", внезапно появилась над линией фронта. Нельзя было терять ни одной секунды. Гриб решил четверкой с ходу атаковать бомберов сверху спереди, чтобы разбить строй фашистов и не допустить прицельного бомбометания по позициям наших войск. Ведущий второй четверки Б. Маслов без слов понял замысел командира и повел своих орлов в атаку на "мессеров", прикрывающих Ю-87.

С первой же атаки удалось сбить один Ю-87 и расчленить их боевой порядок. Все внимание ведущего было сосредоточено на атаке и преследовании бомберов врага, к тому же капитан Гриб был уверен, что ведомый А. Иванов надежно его прикрывает. Отразив налет "лаптей", он взял курс на свою территорию для сбора группы. Осмотревшись кругом, увидел справа сзади какой-то самолет и в полной уверенности, что это его ведомый, спокойно продолжал набирать высоту. Внезапно обожгла тревожная мысль: "Не чужой ли?" Быстрый взгляд уловил еле заметную желтизну на крыльях "ведомого", расстояние до которого составляло не более 200 метров.

Зная повадки "мессеров", Гриб инстинктивно резко накренил машину в сторону "ведомого", чтобы лучше рассмотреть его и рассеять закравшееся сомнение. Но что это такое? От носа самолета в его сторону потянулась огненная трасса... "Это же "мессер", а не Иванов! Как же я мог прошляпить?" Гриб попытался резким маневром уйти от смертоносного огня, по па какую-то долю секунды опоздал. Снаряды и пули ударили по мотору и правой плоскости "яка", Гриб почувствовал сильный толчок и одновременно услышал металлический звук. "Вот тебе и "ведомый" "як"! Кажется, врубил "мессер" основательно". Из-под капота мотора появились клубы черного дыма, за самолетом потянулся белый шлейф пара, выбрасываемого из системы охлаждения. Признаков пожара пока не было, но бесспорно, что мотор выведен из строя и через полминуты прекратит работу. Понимая свою беззащитность и сложность положения, Гриб бросил израненную машину вниз в пикирование, рассчитывая оторваться от возможного преследования и повторных атак "мессеров". На всякий случай нажал кнопку передатчика и крикнул: "Орлы, прикройте!"

Через несколько секунд мотор зачихал и окончательно замолк. Винт остановился - верный признак заклинения. В кабине стало тихо, слышен только надрывный свист какого-то умформера. Самолет быстро терял высоту. Надо было принимать решение в несколько секунд:

выбирать площадку и попытаться спасти машину или же, не теряя времени, бросать самолет, рассчитывая на парашют. Третьего варианта в подобной ситуации нет. Высота менее 400 метров. Перетянуть Керченский пролив не удастся, и в этот момент Гриб увидел впереди, на берегу маленькую площадку. "Вот где можно приткнуться",- подумал он и решил сажать машину. Попытался выпустить шасси, но они не сдвинулись с места, сразу понял, что перебита воздушная система, не сработала и аварийная система выпуска. Выход один - садиться с ходу "на живот". "Мессеры" не преследовали Гриба, их перехватили наши "яки". В такой скоротечной и чрезвычайно опасной ситуации Гриб действовал четко, хладнокровно:

ему неоднократно приходилось бывать в подобных и даже более сложных переплетах. Он думал только о том, как бы спасти машину. И это ему удалось. "Як" пропахал фюзеляжем в мокром грунте глубокую канаву и остановился вблизи позиции артиллеристов. Гриб расстегнул привязные ремни, снял лямки парашюта. Он не спешил покидать кабину: зажигание было выключено, дымление мотора прекратилось. "Как же ты опростоволосился, Мишка? -- подумал он, обращаясь к самому себе.- Так можно и в ящик сыграть. "Мессеры" таких промахов не прощают. Куда же ты делся, рыжий Иванов?"

Гриб вылез из кабины, обошел вокруг самолета. Немало придется повозиться технарям, чтобы ввести машину в строй.

К самолету подбежали несколько солдат и с ними лейтенант в шапках и грязных ватниках. Лейтенант без всякого предисловия громко сказал Грибу:

- Ты что же, дружок, землю пашешь вместо того, чтобы фашистов сбивать? Давай-ка лучше к нам в пехоту. Полежишь в грязи, земля-матушка станет роднее.

Гриб, не скрывая раздражения, повернулся к лейтенанту и сказал:

- Скажи спасибо, что я не вмазал в вашу батарею, земляк. Что же ты думаешь, в воздухе не убивают?

Лейтенант замялся, увидев на груди у Гриба Золотую Звезду Героя, орден Ленина и два ордена Красного Знамени.

- Вы уж извините, товарищ летчик, мы по-дружески. Самолет сохраним и поможем его отремонтировать. На-ка держи, пригуби немного в честь нашего знакомства,- сказал лейтенант, протягивая Грибу фляжку.

- Спасибо, лейтенант. Ты не сердись на меня за грубое слово. Досадно, что подбили в бою как молодого и необстрелянного пилота.

Через несколько минут Гриб и пехотный лейтенант сидели на крыле "яка" и разговаривали, как давнишние закадычные друзья. Так и бывало на фронте. Война и опасность роднили, сближали людей, делали их проще и доступнее.

Тем, кто помоложе, кто знает о войне только по книгам и кино, трудно понять, почему фронтовики, пожилые люди, зачастую пускают слезу при встречах? Действительно, это трудно понять, не испытав, не прочувствовав на себе фронтовое братство. Есть и еще одна причина. Некоторые книги о войне, фильмы слишком упрощенно рисуют события на суше, на море да и в воздухе. Порой диву даешься, читая описания воздушных боев: до чего же просто сбивались самолеты, как они с одной очереди разваливались, вспыхивали в воздухе, втыкались в землю. Вызывает недоверие описание атак с воздуха, когда пулеметной очередью уничтожали танки или двумя-тремя сброшенными бомбами топили транспорты и корабли водоизмещением несколько тысяч тонн. Конечно, на войне бывало всякое: удачной атакой, с одной очереди сбивали вражеские самолеты в воздушном бою, имели место и удачные бомбоштурмовые удары по различным объектам врага с нанесением ему большого ущерба. И все же надо всегда помнить, что победа на войне достигалась тяжким трудом, предельным напряжением моральных, физических и интеллектуальных сил и возможностей; кровью и безвозвратными потерями, всех - от солдата до генерала, всех, кто вступал в смертельную схватку с врагом; всюду - на земле, в воздухе и на море...

Напарник М. Гриба лейтенант А. Иванов возвратился на аэродром один, без ведущего. Встретившие его техники и летчики задавали один вопрос: "А где Гриб?" Иванов, пунцовый от пережитого и чувства своей вины, ничего вразумительного ответить не мог. Он потерял ведущего в самом начале воздушного боя, увлекшись, якобы, погоней за "мессером".

Весть о том, что Гриб возвратился и что он цел и невредим, быстро облетела эскадрилью. К самолету У-2 прибежали все, кто был свободен от боевых вылетов и от работы на технике. Летчики и техники искренне радовались возвращению Гриба. Он же, увидев среди встречавших Иванова, обратился к нему:

- Куда же ты делся, рыжий? - И не дожидаясь ответа, продолжал более мягким тоном:- Скажи спасибо, что "мессер" "пожалел" меня и не добил до конца. Пришлось бы тебе идти в штрафбат.

Гриб уже был настроен миролюбиво, хотя и собирался раньше выдать Иванову по первое число. Он только сказал, насупив брови:

- Больше, рыжий, я с тобой летать не буду. Такой ведомый мне не нужен.

Премудрость войны

Сидим в кабинах самолетов в ожидании сигнала на вылет. Холодно. Дует сильный порывистый ветер.

На море бушует шторм, с грохотом обрушиваются свинцовые волны на камни обрывистого берега, белые барашки пляшут на поверхности до самого горизонта.

Остались позади два боевых вылета па прикрытие десанта. Чувствуется усталость. Прислонив голову к стеклу фонаря, прикрываю глаза. Невольно в сознании воскрешаются отдельные эпизоды пережитого в последних вылетах. "Вот какая она - война в действительности, не

по рассказам, а увиденная своими глазами, прочувствованная своим сердцем и своим разумом. Вот что означает испытание всех физических и моральных сил в бою".

Мои размышления прервал появившийся у самолета врач полка майор В. Максимкин с неизменной большой санитарной сумкой в руке. Он часто бывал на стоянках самолетов, в землянках, там, где готовились к вылету или собирались мы после очередного полета. В. Максимкина летчики, да и не только летчики, любили за его заботу и внимание к каждому, за его тактичность и простоту, за его безотказность и постоянную готовность прийти на помощь в любой обстановке. Ему доверяли самые сокровенные тайны, то, о чем порой стеснялись поделиться даже с близким другом. Он хорошо знал каждого летчика и мог безошибочно дать объективную характеристику любому. Да это и не случайно, ведь Владимир Трофимович был самым старшим по возрасту в полку, ему было в ту пору уже 46 лет. Он прошел большую жизненную школу, немало на его долю выпало испытаний, невзгод и лишений. Не все из пас знали тогда, что В. Максимкин был участником гражданской войны в качестве лекарского помощника батальона 8-й армии Южного фронта. В 1926 году он окончил медицинский факультет Московского государственного университета. Война его застала в городе Евпатории в должности врача 20-й авиационной базы. В 1942 году тяжелый недуг надолго приковал его к постели, он заболел туберкулезом позвоночника. Только необыкновенная жизненная стойкость, настойчивость и мужество позволили ему преодолеть последствия тяжелой болезни и вернуться в строй, попасть на фронт. В августе 1943 года В Максимкин прибыл в наш полк старшим врачом.

Невысокого роста, с правильными и тонкими чертами лица и короткими усами, он передвигался какой-то неестественной походкой, переваливаясь с боку на бок, сильно сутулясь при этом. Тяжелая болезнь оставила след на всю жизнь.

Он оказался удивительным человеком. Максимкина отличали стремление к постоянной активной деятельности, высокая ответственность и чувство долга. Повседневный труд врача полка не бросался в глаза, но мы, летчики, ощущали его повседневно. Встречи и разговоры с Владимиром Трофимовичем в период тяжелых испытании приносили неоценимую помощь, создавали хорошее настроение, придавали силы и уверенность.

Вот и на этот раз он неожиданно появился возле моего самолета, пряча лицо от ветра в меновой воротник. Я открыл фонарь и помахал рукой в ответ на приветствие.

- Привет, Володя! Как самочувствие? Почему не обедал сегодня? Фатима приготовила торт на ужин в честь твоей победы. Желаю успеха и в этом вылете,- с этими словами Максимкин протянул мне несколько коричневых шариков и маленькую плитку шоколада.

- Обязательно съешь, чтобы лучше видеть "мессеров",- крикнул он и вразвалку направился к следующему самолету.

Роковым для меня мог быть последний, третий вылет в этот день на прикрытие Керченского десанта. Восьмерку вел М. Гриб. Я опять замыкающий, ведомый у Акулова. К вечеру облачность разорвало и над Керченским проливом светило яркое зимнее солнце, приближаясь к закату. Оно ослепляло, тем самым создавая для нас дополнительные сложности. Мы знали излюбленный тактический прием "мессеров" - наносить внезапный удар со стороны солнца. А неожиданность в бою всегда ошеломляла. Умение использовать солнце создавало особо выгодные условия для атакующего. Следует заметить, умение маневрировать в бою таким образом, чтобы солнце было твоим союзником, помогало первым увидеть врага и в то же время самому оставаться незаметным для пего,- большое искусство и далеко не всем удавалось им овладеть.

Нам приходилось драться с опытным врагом, который всегда стремился в полной мере использовать метеорологические условия, географические особенности района боевых действий и, конечно, условия освещенности, положение солнца. Поэтому во время войны у истребителей получил распространение неписаный закон - искать врага не там, где его легче заметить, а именно там, где его сложнее обнаружить, и в первую очередь в направлении солнца. Для осмотра солнечной стороны летчики применяли светофильтровые очки, различные приспособления, позволяющие просматривать воздушное пространство вокруг солнечного диска, прикрывали солнце ладонью или плоскостью самолета. В общем, война заставила искать и изобретать разнообразные приемы для обнаружения противника в любой обстановке. Основное правило формулировалось очень коротко: "Не подставляй хвост своего самолета солнцу: пропадешь!"

Это правило легко запомнить, по следовать ему в бою не так-то просто и не всегда удавалось. Обстановка в воздушном бою чрезвычайно динамична, и это обстоятельство создает особые сложности в выборе тактического приема.

Ведущий нашей группы М. Гриб повел пас к линии фронта не напрямую, а с учетом положения солнца. Мы прошли на север, оставляя слева Керченский пролив, Азовское море, набрали высоту 4000 метров и, выполнив левый разворот, на большой скорости пошли на Керчь в надежде неожиданно "прихватить" барражировавших в том районе "мессеров". Мне нравилось, как разумно, как предусмотрительно маневрировал в предвидении боя М. Гриб. Однако мы близко прошли от побережья Керченского пролива, занятого врагом, и нас, видимо, заблаговременно обнаружили. Добиться внезапности не удалось. При подходе к линии фронта, будучи крайним, замыкающим, я решил более внимательно осмотреть солнечную сторону, откуда, по моему мнению, следовало ожидать внезапной атаки противника. Накренил машину влево и консолью правой плоскости попытался закрыть солнечный диск, размышляя про себя: "Здорово ослепляет. Как бы не подкараулили "мессеры".

И в этот момент почувствовал неожиданный удар, услышал металлический звук и взрыв. Мой "як" швырнуло в сторону, в кабине поплыли обрывки бумаги, целлулоида, перкали... Инстинктивно вращая машину в сторону крена, выполнив двойную бочку со снижением, перевожу самолет в левый вираж. "Вот и подкараулили "мессеры", врубили, факт..." Что же будет дальше? Прежде всего осмотреться и не допустить повторной атаки "мессеров".

Осматриваюсь кругом, вверху вижу карусель наших "яков". По-видимому, они вступили в бой с "мессерами", которые успели нанести внезапный удар по мне со стороны солнца. По радио слышатся обрывки незаконченных фраз: "Саша, прикрой... давай вверх... вверх... Смотри, сзади "мессер"... Я "Мрамор-один"... "Яки" в вашем районе..."

Убедившись, что мне в настоящий момент никто не угрожает, пытаюсь оценить обстановку. Ощупываю ноги и руки, как будто целы, все нормально. Теперь надо проверить работу мотора, не спустили ли "мессеры" воду?

Температура воды и масла в норме. Плавно перемещаю сектор газа вперед, мотор работает без перебоев, температура не растет. Это уже неплохо. Успокаиваюсь и принимаю решение-побыстрее в набор и пристроиться к с носи группе: за несколько секунд после атаки "мессеров" я потерял более 800 метров высоты и оказался внизу один.

Среди нашей группы "яков" обнаружил самолет ведущего Акулова и занял свое место в строю. Продолжаю с настороженностью следить за температурным режимом и работой мотора, через несколько минут окончательно убедился, что мотор исправен и можно продолжать выполнение задания.

В этом вылете "мессеры" неоднократно пытались атаковать нашу группу, но всякий раз мы их своевременно намечали и успешно отражали. Воздушное пространство над Керченским десантом было под нашим контролем.

Солнце ужа скрылось за горизонтом, в сумерках мы пришли и произвели посадку на аэродроме Анапа. Зарулили на стоянку, выключил мотор. Вот теперь почувствовал усталость, не хочется и вылезать из кабины.

Невольно мысли возвращаются к последнему бою. Один-единственный раз я опоздал на долю секунды, не наметил своевременно врага со стороны солнца, и вот этот единственный момент мог бы для меня быть роковым и последним. "Мессеры" не страшны, когда их видишь. Это факт! Еще раз подтвердилась неопровержимая истина: "Побеждает тот, кто первым увидит врага".

Теперь на земле я могу рассмотреть, что же произошло после атаки "мессеров" и попадания пушечного снаряда в кабину. По выработанной привычке я обычно клал планшет с картой справа, втискивая его между обшивкой и рамой фюзеляжа. В таком положении он был надежно прикреплен, не мешал мне в тесной кабине, и в то же время легко можно было воспользоваться им. В планшете единственным "посторонним" предметом была небольшая стеклянная рамка с фотографией моей любимой девушки.

Многие летчики нашего полка носили постоянно при себе и летали на боевые задания с фотографиями и письмами родных. Для тех, кто постоянно подвергался опасности в бою и рисковал, это было естественным, только некоторые пытались подшучивать над сторонниками подобной традиции. Суеверными мы не были, но в талисманы нередко верили. Больший частью это были различные предметы, которые совершенно случайно в критические моменты оказывались в кармане одежды или в кабине самолета: перочинный ножик, портсигар или просто значок. Многие бывалые летчики, кому неоднократно приходилось смотреть смерти в лицо, неохотно меняли предметы летного снаряжения и летали на задание зачастую в стареньких, многое повидавших шлемофонах, перчатках, куртках. Не любили они без крайней нужды менять самолеты, особенно при вылетах на особо сложные задания. Сказывалось не столько суеверие, сколько привычка.

Я с трудом достал планшет, вернее остатки от него, и попытался рассмотреть содержимое. В обшивке фюзеляжа, как раз напротив сиденья, видно было небольшое отверстие диаметром всего два-три сантиметра. Мой планшзт представлял собой бесформенный предмет с обрывками бумаги, осколками стекла и целлулоида. Рамка с фотографией была разбита на мелкие кусочки, сильно пострадала и сама фотография. Теперь стало понятно, откуда взялись обрывки бумаги и целлулоида после взрыва в кабине. Снаряд из пушечной очереди "мессера" пробил обшивку и разнес в клочья планшет. Если бы планшета не оказалось на пути снаряда, он неминуемо попал бы мне в правый бок со всеми вытекающими последствиями. Можно сказать, что фотография любимой отвратила беду. Вот и не верь после этого в талисманы.

К самолету, как обычно, бежали техники и мотористы, и впереди всех неизменно мой заботливый и неутомимый Толя Шаронов. Он вскочил на плоскость, открыл фонарь кабины и приветствовал меня обычной фразой:

- С возвращением, командир! Как работала матчасть?

Увидев в моих руках остатки планшета, он сразу понял, в чем дело, и спросил:

- Неужели, командир, и ты поймал несколько снарядов? Как же это так?

- Подловили меня "мессеры" со стороны солнца, Толя. Вот рассматриваю, что осталось от планшета и каким чудом снаряд не проткнул мне бок,- ответил я, показывая обрывки.

Слышу громкий голос техника звена А. Гриля:

- Что же ты, Володя, подставляешь свой самолет "мессерам"?

Он успел уже кругом обойти самолет и опытным взглядом заметил несколько пробоин в фюзеляже. Мне было не до шуток. Однако Гриль нн унимался:

- Хорошо, что в мотор не попали. А вот дырка сбоку кабины очень опасная. Как только снаряд не задел тебя?

Медленно выбрался из кабины, спрыгнул на землю и сразу попал в окружение заботливых и готовых прийти на помощь друзей. Кроме Гриля и Шаронова рядом оказались Юдин, Михайлов, Проскурин, Нестеренко. Они быстро осматривают самолет, помогают заправить топливные баки бензином, пополнить боезапас пушки и пулемета, с нескрываемым любопытством рассматривают пробоины.

Толя Шаронов помогает мне опять парашют, Гриль набрасывает на плечи теплую ватную куртку, информирует о событиях в полку.

- Наши все возвратились без потерь. В первой эскадрилье двоих подбили и летчики сели на вынужденную, на Тамани.

Я внимательно осмотрел пробоины на самолете, их оказалось немного, всего три. Но, видно, на "мессере" был опытный стрелок.

Под ракурсом более трех четвертей, при котором в воздушном бою цель перемещается быстро и поразить ее очень сложно, вражеский летчик сумел попасть тремя снарядами в мой самолет. Наверняка, ему засчитали эту очередь как очередную победу. Сколько же для меня в этом бою счастливых обстоятельств! Первое: в кабину попал разрывной, а не бронебойный снаряд и взрыватель сработал при попадании в планшет. Второе: фашистский летчик все же допустил ошибку в определении упреждения и в мотор не попал ни один снаряд. Третье: бронебойный снаряд попал под большим углом в бронеспинку, не пробил ее, а срикошетировал. Четвертое: третий снаряд пробил фюзеляж в хвостовой части и не повредил жизненно важных агрегатов управления самолетом. Все это означает, что не суждено мне было сложить голову в этом бою, будем считать, что повезло. Повоюем еще. Командир звена А. Румянцев, осмотрев пробоины, сказал:

- Повезло тебе в этом бою, прямо скажем. Видишь, фашисты умеют неплохо стрелять и под большим ракурсом. На этот раз они умело использовали солнце для маскировки и обеспечения внезапности. А мы не смогли их своевременно заметить. В общем, ты у нас сегодня дважды именинник, в первом вылете сбил"мессера", а в последнем счастливо избежал гибели.

Вечером в столовой во время ужина было шумно и весело. Как будто и не было сверхчеловеческого физического и морального напряжения, как будто и не было смертельной опасности и потерь. Вероятно, эти шутки и смех как раз и были естественной реакцией на все пережитое, прочувствованное в боях. Как обычно, мы полакомились тортом, который стоял на нашем столе в честь моей второй победы в воздухе. В общем, за ужином мы ели с большим аппетитом в счет завтрака и обеда.

Борис Акулов и здесь нашел предлог, чтобы пошутить и посмеяться.

- А знаете, братва, почему Володьке сегодня "мессер" врубил? - И, не дожидаясь ответа, безапелляционно заявил: - Потому, что он положил в планшет фотографию своей девушки. Не было бы фотографии в самолете - и ничего бы не случилось. "Мессеры", как чуют женщин и сразу без промаха бьют по ним. Так что брось, Володя, возить фотографии с собой в самолете, иначе следующий раз тебя наверняка убьют.

Увидев, что я не воспринял его шутки, Борис примирительным тоном сказал:

- Тебе, видно, сегодня "мессеры" испортили настроение.

Дело было не в испорченном настроении: был я озабочен результатом сегодняшних боев. Явно были видны существенные недостатки в тактике действий наших групп истребителей. Противник неоднократно достигал внезапности, в результата таких действий нарушал наш боевой порядок и взаимодействие между парами и группами. В чем же дело? Трусов среди наших летчиков не было. Мужества и храбрости хватало, и каждый из нас был готов без колебаний пойти на самопожертвование во имя победы над врагом. Не отнять храбрости и у наших командиров.

Задавая себе в ту пору подобные вопросы, я зачастую, в силу молодости и недостаточного боевого опыта, не мог найти ответа. Многое понял и правильно осознал значительно позже. Понял и то, что одной храбрости и готовности на самопожертвование для победы над сильным противником недостаточно. Нужны мужество и храбрость в сочетании с расчетом, с тактической зрелостью командиров, умением неожиданно для противника применить тот или иной тактический прием с учетом конкретно складывающейся обстановки. Воевать умно, с трезвым учетом слабых и сильных сторон противника, своих возможностей способны были далеко не все. Наносить противнику наибольший урон, сохраняя свои силы, не допуская неоправданных своих потерь,- вот в чем заключается одна из премудростей войны. Потери на пойне неизбежны, но избежать ненужных потерь должен стремиться каждый командир.

Уроки февральских боев

Два дня, 10 и 12 февраля 1944 года, были днями тяжелых испытаний, суровым экзаменом для летчиков нашего полка и наших самолетов. В эти дни мы оказались лицом к лицу с хорошо подготовленными фашистскими асами, причем в меньшинство. Дело в том, что псе аэродромы Таманского полуострова настолько размокли, что истребители 4-й воздушной армии взлететь не могли.

Ожесточенные бои на земле и в воздухе, активизация фашистской авиации над Керченским полуостровом подтверждали намерение гитлеровского командования любой ценой отстоять Крым. Противник умело маневрировал силами авиации, сосредоточивая ее в решающие моменты на наиболее важных направлениях. Благодаря этому фашистам удавалось на отдельных участках фронта временно добиваться преимущества. Именно так и произошло в эти февральские дни в районе Керченского десанта. Сюда нацелил противник основные силы авиации, базирующейся па аэродромах Крыма, в том числе и подразделения отборных асов на последних модификациях Ме-109 и самолетах ФВ-190. Воздушные бои над Керчью носили ожесточенный характер и велись непрерывно все светлое время суток. Фашистское командование направляло большие группы пикирующих бомбардировщиков 10-87 под прикрытием истребителей для нанесения бомбоштурмовых ударов по позициям наших войск.

Истребители Ме-109 непрерывно барражировали в воздухе, прикрывая фашистские войска на Керченском полуострове и обеспечивая действия своей бомбардировочной авиации.

Об ожесточенности и напряженности воздушных боев убедительно говорят такие данные. 10 февраля с 6.45 утра и до 18.30 вечера летчики 6-го и 25-го истребительных авиаполков произвели 123 боевых вылета на прикрытие Керченского десанта, провели 24 групповых воздушных боя, в которых сбили 19 вражеских самолетов.

12 февраля произведено 45 самолето-вылетов. Наши летчики на самолетах Як-9 и ЛаГГ-3 провели 19 воздушных боев и сбили 8 фашистских стервятников, в том числе 4 Ю-87 и 4 Me-109. В этих боях летчики-истребители Черноморского флота проявили высокое летное мастерство, мужество и храбрость, высокие морально-политические качества, умение побеждать сильного и опытного врага. Командиры полков М. Авдеев и К. Алексеев личным примером вдохновляли летчиков и вели их в бой. В этих поединках командир 25-го истребительного полка прославленный черноморский летчик К. Алексеев одержал девятнадцатую победу, а командир нашего 6-го гвардейского полка М. Авдеев сразил пятнадцатого фашистского стервятника. Высокое боевое мастерство и отвагу проявили многие летчики, среди них гвардейцы М. Гриб, II. Локинский, М. Кологривов, И. Тарасов, А. Румянцев, Б. Акулов; летчики 25-го полка: Хворов, Козунов, Калашников, Агеев, Шапочкин, Парфененко. Но победа досталась нам нелегко, мы потеряли несколько боевых товарищей и более десятка самэлетов.

В целом неплохо показали себя в бою и наши самолеты, новые модификации Як-9 и ЛаГГ-3. Они обладали хорошей маневренностью и имэли неплохое вооружение. Однако в разговорах среди летчиков неоднократно высказывались пожелания: легче было бы в бою, если бы удалось добавить нашему мотору ВК-105п еще несколько сот "лошадей", а па Як-9 установить хотя бы еще один крупнокалиберный пулемет.

Обе машины, Як-9 и ЛаГГ-3, были тяжеловаты и на них сложно было вести маневренный воздушный бой .на вертикальном маневре. Следует сказать, к чести наших генеральных конструкторов и работников авиационной промышленности, что опыт войны и боев в воздухе, пожелания летчиков находили отклик и воплощались в жизнь в последующих модификациях истребителей. Конструкторское бюро под руководством генерального конструктора А. С. Яковлева в короткое время создало самый легкий и один из лучших истребителей Як-3. На этом прекрасном самолете был установлен форсированный мотор ВК-105пф, почти на 200 лошадиных сил мощнее, чем на Як-9. На нем было установлено мощное вооружение: одна пушка 20-мм и два крупнокалиберных пулемета 12,7-мм. И при этом Як-3 весил на 400 килограммов меньше. Добрая слава ходила на фронте об этом самолете.

Большой популярностью у летного состава пользовались самолеты генерального конструктора С. А. Лавочки-па Ла-5 и Ла-7. На этих самолетах был установлен мощный мотор воздушного охлаждения АШ-82фн, пушечное вооружение. Самолет был надежным и более живучим по сравнению с другими отечественными истребителями.

Значительные потери в воздушных боях над Керчью в февральские дни 1944 года заставили командование нашего полка внимательно проанализировать итоги боев, недостатки в подготовке летчиков и организации взаимодействия между тактическими группами.

После 12 февраля целую неделю над Керченским проливом стоял туман, шли затяжные холодные дожди, иногда сыпала снежная крупа. Полеты авиации с обеих сторон были редкими и малочисленными. Вынужденный перерыв в боевых вылетах был использован для ремонта поврежденных самолетов и детального разбора воздушных боев. Необходимость глубокого и всестороннего анализа всего положительного и недостатков сознавали псе: и командиры, и политработники, и рядовые летчики. Немало было поучительного и в работе технического состава полка. Решено было сначала провести общий полковой разбор с привлечением всех летчиков, а затем более детально разобраться по эскадрильям.

На полковом разборе М. Авдеев придирчиво и дотошно выслушивал доклады командиров эскадрилий и ведущих групп, своими вопросами и репликами докапывался до истоков ошибок и промахов отдельных групп и летчиков. В его поведении чувствовалась необычная резкость и раздражительность. Мы знали, что командир особенно переживал гибель одного из лучших летчиков полка А. Костючкова и своего постоянного напарника И. Протасова.

Гибель А. Костючкова воспринималась всеми особенно тяжело, так как знали, что совсем недавно к нему повидаться приехала жена. Она была беременна и скоро должна была родить. И вот в ее присутствии муж не вернулся из боевого полета. Ей трудно было воспринять внезапно свалившееся юре. Мы видели ее неоднократно одиноко стоявшей на берегу обрыва и молча смотревшей в воды Черного моря. О чем она думала в эти минуты? Может быть, надеялась, что море вернет ей мужа и отца будущего ребенка, надеялась и ждала... Невыносимо тяжко было смотреть на слезы и муки этой женщины. Но чем поможешь в неутешном горе? Мы сжимали до боли кулаки и молча клялись отомстить фашистам за смерть нашего боевого товарища, за муки его жены, за неродившегося еще ребенка, который никогда не увидит своего отца...

Вот почему так резок был М. Авдеев. От него особенно доставалось тем летчикам, которые, оторвавшись, не видели, как сбили их ведущих. Не остались без внимания и ведущие, плохо следившие за своими напарниками. Негодование командира полка вызвало поведение лейтенанта Иванова, ведомого капитана М. Гриба.

Иванов стоял перед всеми летчиками полка и выслушивал резкие слова командира. Его залитое краской лицо трудно было отличить от огненно-рыжих волос. В полку было несколько Ивановых, и поэтому, когда говорили об Иванове из первой эскадрильи, добавляли "рыжий". А чаще просто звали его - рыжий, и всем было понятно, о ком идет речь.

Авдеев буквально кричал на Иванова:

- Ты, рыжий, запомни: никому не нужны твои сбитые самолеты, если будут сбивать твоего ведущего. Я не потерплю, чтобы у меня в полку были такие летуны. Предупреждаю тебя. Если повторится - пощады не жди!

Мы хорошо понимали, чем вызван гнев командира полка, и твердо знали, что у него слова не расходятся с делом. Насколько Авдеев чутко и внимательно относился к смелым и хорошим летчикам, настолько он не терпел трусов и ловкачей. Он мог беспощадно расправиться с ними или находил пути избавиться от них. За такую твердость и справедливость летчики любили своего командира и в то же время боялись его.

На разборе досталось и командиру второй эскадрильи капитану М. Кологривову, который задержался с вылетом своей группы и своевременно не оказал поддержки летчикам первой эскадрильи, ведущим тяжелый бой с "мессерами".

Подводя итог, командир полка сказал:

- Фашисты усилили свою авиационную группировку на керченском направлении. Нам пришлось вести воздушные бои с отборными асами. Боевой счет в нашу пользу. Совместно с летчиками двадцать пятого полка мы сбили двадцать семь вражеских самолетов и надежно прикрыли войска Отдельной Приморской армии от ударов фашистской авиации. Командующий четвертой воздушной армией генерал Вершинин передал благодарность всем летчикам, участвовавшим в этих боях, за умелые боевые действия. Наши летчики храбро дрались. Но мы несли неоправданные потери из-за плохой осмотрительности и слетанности пар. Ведущие тактических групп не всегда четко управляли действиями ведомых, зачастую сами ввязывались в бой с "мессерами". Плохо у нас еще отработано взаимодействие между тактическими группами. Командирам эскадрилий необходимо детально разобрать действия летчиков в этих боях, а также принять срочные меры по вводу самолетов в строй.

На разборе очень коротко выступил недавно прибывший новый заместитель командира полка по политической части майор Г. Пятницкий. Он сказал, что Красная Армия продолжает изгонять немецко-фашистских захватчиков с нашей священной земли. Нам надо настойчиво готовиться к будущим боям за Крым с учетом тех уроков, о которых говорилось на разборе. Пятницкий рекомендовал провести в эскадрильях партийные и комсомольские собрания по итогам боев.

В нашей эскадрилье было меньше потерь, чем в других. За два дня боев мы потеряли только Денисова. Я уже говорил, что мой друг остался жив.

После шестимесячного скитания по госпиталям и неоднократных мучительных операций он возвратился в полк и вопреки категорическим утверждениям врачей о невозможности допуска к полетам вновь стал летать па истребителе. Тогда же мы подробно узнали, что с ним произошло.

Четверка "мессеров" внезапно навалилась на звено Тарасова сверху, имея преимущество в высоте и скорости. Тарасову не удалось уравнять положение, и он оказался в роли обороняющегося, пытался виражом уйти от атак "мессеров". Строй распался, как бывает в таких случаях, на пары. Денисов не отставал от ведущего, он хороню видел обстановку, атакующих "мессеров" и переходом из одного пеленга в другой уклонялся от огненных трасс фашистов. Он прекрасно владел самолетом, спокойно а уверенно маневрировал в бою, используя малейшую возможность, чтобы прицелиться и дать очередь по "мессерам", которые пытались атаковать ведущего. Денисов четко и умело выполнял свои обязанности "щита" ведущего. В один из моментов боя, когда он пытался уйти из-под трассы одного "мессера", атаковавшего сверху, попал под снаряды и пули другого, пытавшегося нанести смертельный удар по Тарасову снизу. Осознанно, следуя чувству долга, боевого братства, С. Денисов своим самолетом прикрыл и спас ведущего от верной гибели.

Снаряды фашистского аса попали в мотор и кабину. Невыносимая боль пронзила тело. Лицо заливала кровь. Левая нога не повиновалась. Какая-то жидкость, бензин или вода, струёй выбивалась на передний козырек фонаря кабины, затрудняя обзор, мотор начал давать перебои. Продолжать бой не представлялось никакой возможности.

Преодолевая боль, Денисов повел израненную машину на вынужденную. Полупереворотом спикировал вниз, к земле, и стал искать подходящую площадку. "Мессеры", к счастью, его не преследовали. Денисов чувствовал, что силы покидают его. Он открыл фонарь кабины, чтобы лучше видеть землю, и встречный поток воздуха немного освежил голову. Удалось перетянуть Керченский пролив, и через несколько минут он увидел стоянки самолетов, посадочный знак "Т". Мотор совсем прекратил работу, высота быстро падала. "Держаться, держаться... спасти машину!" - мысленно внушал себе Денисов, стиснув зубы и пересиливая боль. Временами на миг меркло сознание, глаза застилала какая-то темная пелена...

Только одна мысль жила в нем: дотянуть, во что бы то ни стало посадить самолет, ведь аэродром рядом, еще полминуты, еще немного... Выпущены щитки, в самый последний момент - шасси. Оставалось всего несколько десятков метров до земли, всего несколько секунд до касания колесами спасительной полосы аэродрома, но сил не хватило. Сергей, но сути дела, на выравнивании потерял сознание. Что происходило дальше, он не помнит. Ни удара, ни боли не почувствовал...

Неуправляемый самолет на большой скорости с креном ткнулся носом в землю, несколько раз перевернулся через нос и крыло, теряя по пути куски обшивки и детали, превратился в бесформенную груду дерева и металла. При ударе о землю Денисова выбросило из кабины.

Летчик лежал вблизи остатков самолета, переломанный и в крови. Но сердце у него еще билось. Спасибо нашим боевым братьям по оружию - армейским летчикам. Они сделали все необходимое, чтобы спасти Сергея. Ему на месте была оказана первая медицинская помощь, и уже вскоре он лежал на операционном столе в краснодарском госпитале. Благодаря своевременной помощи и мастерству фронтовых хирургов, жизнь летчика Денисова была спасена. У него был поврежден позвоночник, переломано в нескольких местах правое бедро, выбиты зубы, искалечена левая стопа. Сергей, проявив нечеловеческое терпение и железную выдержку, после длительного лечения вернулся в полк и продолжал летать. Почти девять лет пролетал Денисов после рокового полета 10 февраля 1944 года на различных типах истребителей, воспитал несколько десятков молодых летчиков, воздушных бойцов.

Вот так зачастую рождался подвиг на войне! Советский солдат в критической обстановке, в самый решающий момент боя, сознательно, по велению сердца, обвешанный гранатами, бросался под танк, закрывал телом амбразуру огневой точки противника, прикрывал своего командира от вражеской пули. Шел на смерть во имя победы над врагом.

Так и Сергей Денисов в воздушном бою закрыл своим самолетом от вражеских пуль и снарядов командира. Он и не мог поступить по-другому, у него и тени сомнения не было в правильности и необходимости такого поступка.

Во все времена на войне подвигом первой величины всегда считалось самопожертвование во имя спасения командира. И хотя нет в нашем распоряжении обобщенных данных, но можно с полной уверенностью сказать, что многие фронтовики могут назвать имена своих товарищей, защитивших командиров.

Вспоминая годы войны, своих боевых друзей - летчиков-истребителей, с полной достоверностью могу подтвердить, что подавляющее большинство из них были готовы в любой момент пойти на самопожертвование ради Победы, ради свободы и независимости Родины.

После второй мировой войны много писалось о японских летчиках-смертниках (камикадзе), которые нанесли значительный урон американскому флоту. Обреченные на смерть камикадзе верили, что они будут счастливы в потусторонней жизни, что их будут чтить, как святых, что их родные получат дополнительные материальные блага. Летчиков-смертников готовили и воспитывали в специальных японских школах, где им вдалбливали, что они являются избранниками бога, что высшая цель и благо для каждого из них - отдать жизнь за микадо-божество.

Советских людей вели к подвигу беспредельная вера в правоту и торжество идей ленинской партии, любовь к Родине, к советскому пароду, вера в счастливое будущее, ненависть к фашизму, поработителям и захватчикам.

Летчики нашей эскадрильи неоднократно вели жаркие споры об уроках воздушных схваток 10 и 12 февраля. Невольно возникал вопрос: почему фашистским летчикам удавалось иногда добиваться внезапности и мы оказывались в невыгодном положении обороняющихся? При прикрытии штурмовиков мы связаны их действиями, и здесь ничего не поделаешь - приходится обороняться. Совсем иная складывается обстановка, когда приходится прикрывать десант. Истребителям предоставлена, хотя ц относительная, свобода действий в выборе высоты барражирования, боевого порядка и маневра. Почему же, летая на хороших машинах, мы не всегда могли в бою полностью использовать их высокие летно-тактические характеристики? Напрашивался вывод: кроме хороших машин и подготовленных летчиков надо уметь тактически грамотно применять технику и оружие в бою с учетом техники и тактики врага. В наших действиях явно просматривались элементы недооценки и упрощенного подхода к выбору тактических приемов: шаблон при построении боевых порядков, недоставало хитрости.

Немало было разговоров вокруг основных слагаемых формулы воздушного боя, которая гласила: "Воздушный бой есть сочетание маневра и огня". Все летчики с большим вниманием относились к мнению командира звена А. Румянцева.

- Главное, определяющее значение для исхода воздушного боя имеет внезапность, а также преимущество в высоте или скорости,- утверждал он, жестикулируя правой рукой.- Как бы хорошо ни маневрировал, если оказался внизу и попал под удар "мессеров", то выбора нет, поневоле приходится обороняться. У нас явно просматривается недооценка внезапности и хитрости.

Иван Тарасов с присущей ему горячностью заявил:

- Ну а глаза у летчика-истребителя на что?.. Чтобы не допустить внезапной атаки противника, надо первым увидеть его. Тогда, в зависимости от обстановки, можно сманеврировать и занять более выгодное положение. По крайней мере, не дать застать врасплох, уклониться от атаки и огня "мессеров". Нам надо лучше отрабатывать

осмотрительность.

Борис Акулов на этот раз проявил выдержку, слушал внимательно, что говорили его товарищи, но все же решил вступить в спор.

- Чтобы сбивать в воздушном бою, надо уметь стрелять. Вся беда в том, что мы слабо натренированы в стрельбе по воздушным целям. Поэтому и складывается впечатление о неуязвимости "мессеров". Стреляешь, стреляешь, а он, проклятый, не падает.

Командир эскадрильи В. Добров не прерывал спорщиков. Он был доволен, что летчики с такой заинтересованностью и откровенностью говорят об очень для них важных вопросах. Неожиданно он обратился ко мне:

- Ну а как ты считаешь?

Слушая высказывания моих командиров и товарищей, я был в нерешительности и на знал, что сказать. Мне казалось, что все они говорили правильно и затрагивали самые главные проблемы. После некоторого раздумья ответил:

- Мне кажется, в бою с фашистскими истребителями первостепенное значение имеет внезапность, а также преимущество в высоте и скорости. Мы неоднократно были свидетелями, когда "мессеры" не принимали боя и удирали от нас, если оказывались ниже, в невыгодном для себя положении. И второе, но не менее важное: это взаимовыручка и поддержка в бою. Хорошо бы в предвидении боя где-то в стороне и выше иметь хотя бы пару для поддержки, которая могла бы в нужный момент оказать помощь. Что-то вроде резерва в воздухе...

Меня прервал Тарасов:

- Чего захотел!.. Иметь группу поддержки, какой-то резерв! Нам не до резерва, и так силенок не хватает...

- Подожди, не перебивай, дай человеку сказать,- остановил Тарасова командир эскадрильи.

Я не стал продолжать, молча сел. Добров встал и не спеша стал говорить, растягивая по привычке губы в стороны. Мы замечали, что он чаще так делал, когда сердился.

- Прежде всего, надо всем помнить,- говорил он,- что мы истребители и главное наше предназначение - уничтожение вражеских самолетов в воздухе. А коль это так, истребитель должен уметь в совершенстве пилотировать и метко стрелять. Основная формула воздушного боя - маневр и огонь, - определяет требования к подготовке летчиков-истребителей, в том числе командиров и ведущих. А что касается внезапности и хитрости в бою,- продолжал Добров,- то без этих элементов тактики истребителям никак нельзя рассчитывать на победу. Последние бои убедительно подтвердили этот вывод. Нельзя забывать и о взаимовыручке. Кто из вас потеряет своего ведущего, лучше не возвращайтесь на аэродром. Спрос будет жесткий. А ведущим надо лучше следить за своп-ми напарниками. Недопустимо, когда ведомого сбивают, а ведущий не видит. Мы в дни боев над Керчью потеряли Денисова. На счастье, он остался жив. Тарасову надо слетать в Краснодар и позаботиться о нем.

Я было заикнулся:

- Разрешите мне полететь с Тарасовым?.. Добров посмотрел на меня и коротко сказал:

- A кто воевать будет? Хватит одного Тарасова. Он с ним летал и это его забота.

В этот момент я до глубины души был тронут и признателен Доброву за заботу и внимание к моему другу, оказавшемуся в тяжелом положении. Доброта и внимание к людям были отличительной чертой нашего командира. За эти замечательные человеческие качества его любили и уважали в эскадрилье.

Добров прошел суровую школу войны, за его плечами десятки освоенных самолетов-истребителей, немало схваток с врагом, в которых раскрылся его талант воздушного бойца. Не раз ему приходилось смотреть смерти в лицо. L! дни напряженных воздушных боев и сражений в небе Кубани летом 1943 года Добров был подбит в одном из боев и совершил вынужденную посадку в труднопроходимых кубанских плавнях. Несколько суток блуждал он в зарослях тростника, пытаясь выбраться к своим, но силы иссякли, и он был обречен на гибель. Случайно на него наткнулись наши разведчики. В полку его считали погибшим. И каковы же были удивление и радость, когда Добров через десять дней появился в Геленджике. Черед несколько дней он опять повел своих орлов в бой.

Надолго сохранились в нашей памяти тяжелые воздушные схватки в небе Керчи в феврале 1944-го. Надолго запомнились уроки и выводы, все, о чем говорилось на разборах и в кругу боевых друзей. Это поистине была школа боевой закалки, школа мужества, школа воспитания стойкости воздушных бойцов. Для нас, молодых летчиков, прошедших эту школу, наступила пора боевой зрелости. Мы многое видели своими глазами, многое испытали, многому научились. Мы стали "зрячими" в бою, мы могли лучше ориентироваться в боевой обстановке и принимать более разумные решения.

Около тридцати боевых вылетов, десять воздушных боев, два сбитых Ме-109 лично и один в паре - таков был мой боевой счет к тому времени. Естественно, изменилось и отношение к нам командиров, товарищей, в том числе и технического состава. К нам проявлялось больше доверия, больше уважения, как к опытным и проверенным в бою воздушным бойцам. На войне свой счет времени: молодые двадцатилетние парни быстро мужали в боях и становились в один ряд с бывалыми воинами.

В профессии летчика-истребителя очень важным является умение учиться не только на собственном опыте, но и на опыте своих товарищей по оружию. Особенно это необходимо в боевой обстановке. К чести наших молодых летчиков следует сказать, что все они постоянно, живо интересовались всеми новостями, событиями, связанными с боевыми действиями, чувствовали потребность в анализе каждого полета, каждого боя, принимали на вооружение все новое в тактике. И все это делалось для того, чтобы нанести врагу наибольший ущерб, победить его и не допустить неоправданных потерь.

Несколько дней спустя в нашей эскадрилье состоялись партийное и комсомольское собрания, на которых обсуждались итоги последних боев и задачи коммунистов и комсомольцев в повышении боевого мастерства. На комсомольском собрании с повесткой "В бою бери пример с героя" больше шла речь о самоотверженной работе технического состава, так как большинство комсомольцев были техническими специалистами.

В пример ставили работу механика по вооружению сержанта В. Нестеренко. Он был мастером на все руки. Прекрасно знал оружие, с закрытыми глазами мог разобрать и собрать пушку и пулемет, снять и поставить их на самолет. Он никогда не сидел без дела, все время что-нибудь мастерил: то приспособление для ускорения подготовки матчасти, то вытачивал деталь, нож или зажигалку. В общем, Нестеренко был неутомимым тружеником и рационализатором, каких немало встречалось в ту пору на фронте. Был он приметен в полку и тем, что считался одним из лучших спортсменов, ну и, конечно, своим двухметровым ростом. Худощавый, с вьющимися волосами, красивый, общительный, он всегда был готов прийти на помощь своим товарищам. И таких комсомольцев в нашей эскадрилье было очень много. Они служили примером для других, задавали тон в работе комсомольской организации. На этом собрании постановили: быть первыми, быть впереди как в бою, так и при подготовке авиационной техники.

Откровенно, не щадя своего самолюбия, выступил механик по авиационному оборудованию В. Проскурин. Он считал себя виновным в отказе системы электроспуска оружия на моем самолете в одном из боевых вылетов, говорил о недопустимости повторения подобных отказов и мерах по их предупреждению.

В тот момент я был признателен Володе за то, что он не упомянул о моем, мягко выражаясь, нетактичном поведении после того вылета. А дело было так.

Обычно при подходе к линии фронта я проверял готовность оружия к бою, включал тумблер "Оружие" на левом щитке, перезаряжал пушку и пулемет, иногда давал короткую контрольную очередь, чтобы убедиться в их исправности. В этом вылете я такой проверки не сделал, а ограничился перезарядкой и включением тумблера. И вот что произошло в бою. В один из моментов схватки я поймал в прицел "мессера" и нажал на кнопку управления огнем, но, к своему удивлению, не услышал привычной дроби пушки и пулемета. Вот так раз! Момент был упущен и "мессер" невредимым ушел вверх. Не теряя времени, быстро проверил положение выключателя- все правильно. Еще раз перезарядил пушку и пулемет, нажал на кнопки и опять тот же результат: мое оружие молчало. Пожалуй, трудно придумать более скверного состояния, чем то, в котором я оказался.

Конечно, это не означает неминуемую гибель: у истребителя есть еще оружие, правда, оно не стреляет и не поражает противника, оно является сугубо оборонительным - маневр самолета. Поэтому было правилом в подобной ситуации не выходить из боя, а продолжать маневрировать и имитировать угрозу противнику, сохраняя свое место в строю. Так я и поступил. И хотя в этом бою было немало выгодных моментов поразить врага, я ничего не мог поделать: пушка и пулемет молчали.

Электрическое управление оружием появилось на последних машинах. На старых истребителях (И-15бис, И-16, МиГ-3 и других) был механический спуск. Безусловно, введение электрического спуска и кнопочного управления оружием было более удобным. К сожалению, хоть и редко, но все же случались отказы электроспусков. Так произошло и на моем самолете.

Разъяренный, не разобравшись толком в причинах, выпрыгнул я из кабины после полета, подскочил к сержанту Проскурину, предполагаемому виновнику отказа, схватил его за грудки. Проскурин оторопел, не мог понять, в чем дело.

- Посмотреть бы на тебя там, в бою, когда оружие не стреляет! Что бы с тобой было,- накинулся я на него.

- Не может быть! Я проверял перед вылетом.

- Все может быть,- вмешался стартех Гриль,- надо найти причину.

А я никак не мог успокоиться. Не помню уже, что я там наговорил Проскурину, но, помню, потом, когда остыл, было мне изрядно стыдно за излишнюю горячность. Хотя можно в какой-то степени оправдать ее. Какой же истребитель без оружия? Тем не менее несдержанность и вспыльчивость не украшают командира. Они недопустимы даже на войне.

Бреющим над волнами

В марте 1944 года войска 4-го Украинского фронта, Отдельной Приморской армии и Черноморского флота начали подготовку операции за освобождение Крыма. Оказавшись в изоляции с суши, немецко-фашистское командование значительно увеличило интенсивность своих морских перевозок, особенно между портами Румынии и Севастополем. Противник морем доставлял в Крым боеприпасы и пополнение, а вывозил раненых и награбленные ценности. Морские коммуникации приобрели особо важное значение.

В связи с изменившейся обстановкой Ставка Верховного Главнокомандования в начале марта решила вывести Черноморский флот из оперативного подчинения Отдельной Приморской армии и подчинить его Ставке через народного комиссара Военно-Морского Флота. Черноморскому флоту была поставлена основная и главная задача - прервать коммуникации противника между Крымом и портами Румынии действиями подводных лодок, бомбардировочной, минно-торпедной, штурмовой авиации и торпедных катеров. Важная роль отводилась военно-воздушным силам флота.

В марте на аэродромы Скадовск и Сокологорное было перебазировано более 80 самолетов Пe-2, Ил-4 и истребителей. Боевые действия Скадовской авиационной группы на вражеских коммуникациях Констанца-Севастополь и Одесса-Евпатория были организованы в трех зонах: первая радиусом до 180 километров для самолетов Ил-2; вторая - до 280 километров для Пе-2 и третья - до 600 километров для Ил-4 и Б-3. Задача по уничтожению плавсредств противника в Керченском проливе, портах Феодосия и Киик-Атлама по-прежнему возлагалась на 11-ю Новороссийскую штурмовую авиадивизию и приданный 25-й истребительный авиаполк.

Наш, 6-й гвардейский авиаполк в марте в основном выполнял боевую задачу по прикрытию штурмовиков 8-го гвардейского и 47-го авиаполков, которые уничтожали плавсредства противника в портах Феодосия и Киик-Атлама. В течение марта и в начале апреля, до начала наступления наших войск, по порту Феодосия было произведено восемь сосредоточенных бомбоштурмовых ударов дивизии, в которых приняли участие 548 самолетов, в том числе 238 штурмовиков и 310 истребителей. За тот же период .по плавсредствам в порту Киик-Атлама нанесено четыре бомбоштурмовых удара с участием 247 самолетов (115 штурмовиков Ил-2 и 132 истребителя). Для обеспечения боевых действий 11-й штурмовой авиадивизии привлекались самолеты-разведчики 30-го разведывательного авиаполка и гидросамолеты МБР-2 от 18-й отдельной авиаэскадрильи в качестве спасателей.

Основными объектами бомбоштурмовых ударов были торпедные катера С-6 и большие десантные баржи (БДБ) противника. Особенностью этих плавсредств, как объекта действий штурмовиков, были малые размеры, что и создавало значительные трудности в их поражении. Например, торпедный катер С-6 имел длину тридцать метров, а ширину всего пять метров. Большие десантные баржи широко использовались противником на Черном море для перевозок грузов. На БДБ и катерах С-6 были установлены 20-миллиметровые зенитные автоматы "Эр-ликон". Бомбоштурмовые удары дивизии тщательно и всесторонне готовились с учетом значительного удаления объектов удара, наличия сильной противовоздушной обороны, основу которой составляли истребители Ме-109, базирующиеся на аэродроме Владиславовка, и зенитная артиллерия.

В каждом ударе обычно принимали участие от 24 до 36 штурмовиков Ил-2, от 14 до 20 истребителей Як-9 и от 10 до 16 ЛаГГ-3. Наш полк на Як-9 осуществлял непосредственное прикрытие, а 25-й полк на ЛаГГ-3 выполнял задачу расчистки воздуха и сковывания боем истребителей противника.

Ударные группы штурмовиков выполняли полет к цели на малых высотах, над морем, на удалении 20-30 километров от берега с целью маскировки и обеспечения внезапности. Удары наносились шестерками с разных направлений и применением различных средств поражения:

фугасных, осколочных авиабомб и пушечного огня. Специально для поражения малоразмерных целей применялись пушечные Ил-2, имеющие две 37-миллиметровые пушки. В этих ударах и проверялась их эффективность.

Большое внимание уделялось взаимодействию тактических групп штурмовиков и истребителей по времени и месту действий. Большую пользу на завершающем этапе подготовки приносили общие, с участием всего летного состава, розыгрыши - "пеший по-летному". Для проведения розыгрыша на летном поле готовили специальную площадку, с помощью песка и камней изображали объекты ударов - порты, расположение зенитных батарей, маршруты полета каждой ударной группы штурмовиков и истребителей. Розыгрыши проводились в присутствии командира дивизии Д. Манжосова и командиров полков.

Все участники полета па удар выстраивались в определенных местах по полкам и по сигналу начинали движение. Сначала "взлетали" ударные группы штурмовиков, за ними группы прикрытия истребителей и пристраивались к ним. Таким образом, разыгрывался весь полет от взлета до посадки, при этом главное внимание уделялось отработке взаимодействия в районе цели. Во время розыгрыша происходили личные знакомства летчиков - истребителей и штурмовиков, что в боевой обстановке имело немаловажное значение. При "совместном полете" на земле мы успевали познакомиться со своими подопечными, расспросить их о всех новостях и рассказать о последних встречах и боях с "мессерами". Ведущие шестерок штурмовиков подавали команды на "атаку цели", на "отражение" "мессеров". Атаку обозначали камнями, каждый стремился угодить непременно в цель прямым попаданием. Не обходилось, конечно, без шуток и смеха.

- Вот так бы бомбами попадали в цель, как сейчас камнями. А то иногда, бывает, и не увидишь, где они взрываются,- слышен голос Акулова.

Штурмовик Марков тут же отпарировал:

- В чужом огороде всегда огурец кажется больше. Лучше бы за "мессерами" смотрели, а не испарялись при их появления как "мимолетное виденье..."

С подобными разговорами, с веселым настроением прошли мы вместе с летчиками-штурмовиками по нашему маршруту до цели и обратно. После розыгрыша не хотелось расставаться с нашими боевыми друзьями, при перекуре нашлось время и для серьезного разговора "по душам". Тарасов высказал наше общее пожелание штурмовикам:

- Братцы, вы должны понять, что непосредственно каждую шестерку "плов" прикрывает только пара "яков" и нам очень сложно приходится, если вы нарушаете строй и "расползаетесь" в разные стороны. А "мессерам" только это и нужно, они и бьют отставших. Старайтесь держаться вместе, не отставать, особенно после атаки цели.

Надо отдать должное ведущим групп штурмовиков: командирам эскадрилий 8-го гвардейского полка И. Николаеву и Н. Пысину, 47-го полка Ю. Акаеву - они очень внимательно отнеслись к нашим пожеланиям и здесь же разъясняли отдельные вопросы своим летчикам. Нам было приятно сознавать, что такие заслуженные и опытные командиры и воздушные бойцы серьезно реагируют на наши слова.

- А если у вас что-то случилось повреждена машина и невольно приходится отставать,- продолжал Тарасов,- дайте немедленно знать и мы никогда не оставим та беде, прикроем надежно.

- И еще одно предложение,- вступил в разговор Румянцев.- После удара надо побыстрее уходить в море, а не ползти вблизи береговой черты. Всем известно, что "мессеры" боятся уходить далеко в море и прекращают преследование, а у берега они могут изрядно нас "пощипать".

Все летчики, и штурмовики, и истребители, были удовлетворены встречей и розыгрышем. Главное, у нас всех прибавилось уверенности в успешном выполнении задачи и ответственности за прикрытие друзей-штурмовиков.

При нанесении ударов по портам Феодосия и Киик-Атлама весь полет до цели и обратно проходил над морем. Всего сорок пять минут до цели и столько же обратно... Казалось бы, совсем немного, но какого мужества и высокого летного мастерства требовали эти полеты от летчиков - штурмовиков и истребителей. Сколько трудностей и неожиданностей подстерегало их над свинцовыми, холодными волнами моря за полтора часа полета, особенно при повреждении самолета в бою... Сложность не только и не столько в пилотировании самолета и ведении ориентировки при полете на бреющем над волнами, надо было в первую очередь победить себя, преодолеть чувство страха и неуверенности. Па первый план выдвигалась психологическая подготовка летного состава.

Для морских летчиков полеты над морем были обычным явлением, к этому их приучали с первых дней пребывания в боевом полку. Море занимало важное место в тактике морской авиации при нанесении удара по наземным или береговым объектам: в выборе способа боевых действий, маршрута и профиля полета до цели и после удара.

Черное море во время войны было нашим союзником, оно позволяло внезапно появляться над объектами врага и без потерь возвращаться па свой аэродром. Но летчики, летающие на колесных, обычных самолетах прекрасно понимали и другое, что в случае вынужденной посадки или покидания самолета с парашютом над морем значительно труднее выжить, чем над сушей, особенно в зимнее время, когда температура воды понижается до плюс семи градусов.

Помню такой разговор. При встрече с сухопутными летчиками-истребителями кто-то из наших спросил, почему они не летают над морем. За всех ответил один капитан:

- Вам можно летать,- сказал он не то с упреком, не то с сожалением в голосе.- У вас спасательные жилеты, а у нас ничего нет. Плюхнешься на воду и пускай пузыри... Так что летайте себе на здоровье над морем, вам сподручнее, на то вы и морскую форму носите,- закончил он примирительно и с долей шутки.

Он, безусловно, во многом был прав: каждый полет над морем к вражеским берегам был сложным и опасным. Поэтому при психологической подготовке ле1чиков это учитывалось. Обращалось внимание па необходимость и целесообразность таких полетов. Мы были твердо убеждены, что с морского направления легче добиться внезапности и, следовательно, более высокой эффективности выполнения боевого задания.

Отправляясь в полет над морем, мы верили в свою технику, знали, что она не подведет, но и не пренебрегали индивидуальными средствами спасения - лодкой и жилетом. Были случаи, когда экипажи и отдельные летчики по нескольку суток находились в море на этих самых лодках и жилетах, пока не подбирали их наши корабли или же гидросамолеты.

Если же говорить в целом, то морально-психологическая подготовка, партийно-политическая работа, которая велась непрерывно, давали положительные результаты..

Большинство бомбоштурмовых ударов но портам Феодосия и Киик-Атлама были успешными, и прежде всего потому, что ударным группам штурмовиков удавалось внезапно появляться в районе цели. Истребители противника опаздывали с вылетом на перехват наших "илов" и пытались атаковать их уже на отходе. Наши ударные группы Як-9 и ЛаГГ-3, как правило, пресекали эти попытки врага. Чаще штурмовики несли потери от зенитного огня, плотность которого в районе портов была высокой, особенно на малых высотах, когда в бой вступали фашистские зенитные автоматы "Эрликоны".

Одиннадцатого марта были нанесены два бомбоштурмовых удара по порту Киик-Атлама. 13 этот день воздушная разведка обнаружила в порту шесть торпедных катеров и две БДБ. Было принято решение поднять дивизию и уничтожить плавсредства противника, В первом ударе приняли участие четыре группы штурмовиков, всего двадцать пять Ил-2 под прикрытием шестнадцати Як-9 и десяти ЛаГТ-3. Вел штурмовиков командир 8-го гвардейского авиаполка Герой Советского Союза Н. Челноков.

Замыслом предусматривалось нанесение одновременного удара составом трех групп штурмовиков (девятнадцать Ил-2) с разных направлений. За три минуты до удара шестерка штурмовиков подавляла зенитные огневые точки, а десятка ЛаГГ-3 25-го авиаполка - группа расчистки воздуха - начинала барражирование в районе цели. Группу подавления зенитных точек вел командир эскадрильи 8-го полка старший лейтенант Н. Николаев. Первую ударную группу вел командир полка подполковник Челноков, вторую - командир эскадрильи капитан Данилов, третью - заместитель командира эскадрильи 47-го авиаполка лейтенант Акаев на пушечных машинах (так называли Ил-2, вооруженные двумя 37-миллиметровыми пушками).

В тот же день после доразведки по порту Киик-Атлама был нанесен повторный удар составом двадцати четырех Ил-2 под прикрытием четырнадцати Як-9 и двенадцати ЛаГГ-3. Как отмечалось, на разборе, эти два бомбоштурмовых удара были выполнены успешно. Прежде всего, достигнута внезапность. Хорошо было организовано взаимодействие штурмовиков с истребителями. Было сбито три Ме-109. Однако, как показал фотоконтроль, результаты ударов были невысокими. Уничтожен один и повреждено три торпедных катера врага С-6, в порту наблюдались взрывы и пожар. Главной причиной недостаточно высокой эффективности ударов была низкая мег-кость бомбометания и стрельбы из пушек летчиков-штурмовиков по малоразмерным целям.

Мне довелось принять участие в обоих вылетах и прикрывать шестерку "илов" 47-го авиаполка, которую вел Ю. Акаев. Море штормило, дул сильный северо-восточный ветер. Акаев со своими ведомыми прижимался к воде, шел на высоте 100 метров, по сути, па бреющем. Трудно было сохранять свое место в строю, порывами ветра самолеты швыряло в разные стороны. Понимая замысел Акаева - незаметно, на бреющем подсбраться к цели, мы пристроились к "илам" и шли с ними фактически общим строем. В эфире ни звука, строгое радиомолчанпе. Внизу серое, холодное и неприветливое Черное море. Пляшут и беснуются волны. Видно, как с их гребней срывается пена

и образуются длинные белые пенистые полосы. Невольно вслушиваешься в рокот мотора и чаще следишь за приборами, температурой воды и масла. Томительно тянутся сорок пять минут полета до цели.

Вот наконец-то справа в дымке появились очертания двух отдельно выделяющихся сопок. Это и есть мыс Киик-Атлама. Где-то между сопками располагается пункт маневренного базирования фашистских легких сил флота, где-то там отстаиваются и прячутся от шторма торпедные катера врага, которые доставляют немало неприятностей своими ночными вылазками на паши коммуникации в Керченском проливе и вдоль Кавказского побережья.

Оставив сзади справа сопки Киик-Атламы, Акаев развернул свою группу "илов" вправо на север и через некоторое время пошел в набор высоты. Теперь понятен замысел ведущего: атаковать вражеские катера неожиданно с северо-запада и далее, после атаки, без дополнительных разворотов уходить в открытое море. "Илы" полезли вверх на минимальной скорости, впечатление такое, как будто они зависли на месте. Нам терять скорость никак нельзя, нам надо сохранить ее, даже иметь запас на случай атаки "мессеров". Мы начинаем маневрировать над штурмовиками. Пока спокойно, вражеских самолетов не видно.

Набрав высоту 1200 метров для атаки катеров с пикирования, наша шестерка "илов" начала разворот на боевой курс. Мы парой с Акуловым перешли в левый пеленг, во внешнюю сторону, чтобы надежнее прикрыть штурмовиков с наиболее опасного направления. Цель близко. Отчетливо видна цепочка живописных сопок, уходящих на северо-запад и сливающихся на горизонте с хребтом Крымских гор. Слышен голос Акаева:

- За мной! В атаку!

"Илы" резко переходят в пикирование, и только в этот момент небо вокруг нас покрывается черными и белыми шапками разрывов зенитных снарядов, а через несколько мгновений с земли потянулись цветные трассы "эрликонов". Резко маневрируем и мчимся следом за штурмовиками вниз, в огонь. Нелегко заставить себя идти навстречу огненному шквалу. Но долг и честь превыше всего, без страха и раздумья только вперед, на врага!

Вижу, как от самолета ведущего потянулась трасса огня к земле, туда, где засел враг. Навскидку, не глядя в прицел, открываю огонь из пушки и пулемета: возможно, и мои снаряды достанут врага или отвлекут в какой-то степени огонь от штурмовиков. Они рискуют больше нас, весь огонь "эрликонов" сосредоточивается на них, Несколько секунд огневого противоборства наших "илов" и вражеских зенитчиков. Кто кого!

Проносимся бреющим над портом Киик-Атлама. От разрывов бомб и снарядов, от дыма трудно что-либо рассмотреть на земле, определить эффективность удара нашей группы штурмовиков, тем более, что здесь уже оставили свой след две впереди идущие группы штурмовиков 8-го авиаполка. Вот теперь надо смотреть в оба: на выходе из атаки "мессеры" могут напасть на штурмовиков. Тем более, что по радио слышны выкрики наших летчиков, вступивших в бой с истребителями противника:

- Орлы! Справа выше четверка "худых"!.. Прикрой, атакуй!.. Смотри, сзади... Наши "шары" отходят..."

Как обычно, после атаки, наши "илы" растягиваются, нарушают строй. Акулов нетерпеливо кричит по радио:

- "Шарики"! Не отставать, побыстрее на место! Они и сами прекрасно понимают, что растягиваться опасно, и на полных газах стараются побыстрее занять свое место. "Молодцы наши "шарики" сегодня,- думаю про себя,- быстро собрались".

Но и на этот раз нашей замыкающей группе не удалось избежать встречи с "мессерами". Я заметил пару фашистских истребителей, которые на большой скорости пытались атаковать группу сверху. Резко бросаю свой "як" влево навстречу "мессерам", надо огнем прервать атаку врага, не допустить их к штурмовикам. В тот же момент нажимаю на кнопку передатчика и кричу по радио:

- Слева пара "худых"! Прикрой!

Акулову этих четырех слов было вполне достаточно. Но после длинной заградительной очереди "мессеры" вышли из атаки и ушли вверх, в сторону суши. Они убедились, что их заметили, и решили не рисковать, тем более над морем, вдали от берега. Видно, кишка тонка у хваленых фашистских летунов. И приятно было сознавать, что боевая задача выполнена успешно, все наши подопечные возвращаются без потерь. А когда на горизонте показались очертания родного и желанного берега, на душе стало спокойно и радостно: мы дома...

Перед сном снова вернулись к разговору об увиденном и пережитом в этих трудных полетах над морем.

- А говорят, Черное море теплое и ласковое. Что-то я ни разу не видел его таким за последнее время,- начал я, с удовольствием потягиваясь на кровати.

- Разве ты не знаешь, что Черное море одно из самых бурных,- вступил в разговор Акулов, раздеваясь.- Знаешь, сколько людей погубило оно? В Крымскую войну такой шторм был, что у Балаклавы от эскадры французов и англичан вообще ничего не осталось.

- А хотите, братцы, я легенду расскажу про Чернов море,- раздался голос Кучумова.

Вот что мы услышали.

Жил на земле сказочный богатырь. И имел он волшебную золотую стрелу. Страшное это было оружие: там, где она проносилась, вспыхивал воздух, закипала вода, плавилась земля, гибло все живое. Перед смертью задумался богатырь: кому стрелу передать. Опасаясь, что волшебная сила стрелы может быть обращена против людей, злые, алчные люди могут поджечь весь мир и разрушить его, решил старый богатырь спрятать волшебную стрелу так, чтобы ее никто не смог отыскать вовеки. И повелел богатырь своим сыновьям: "Возьмите золотую стрелу и бросьте ее посредине Черного моря, самого глубокого моря в мире".

Поднялись сыновья на самую высокую гору, увидели внизу безбрежное, синее, спокойное море и выполнили наказ отца. Огненная волшебная стрела опустилась в морскую бездну. Потемнело от гнева море, закипело, заволновались его тихие воды. И с тех пор не может успокоиться Черное море. Нет-нет да и снова забурлит, заклокочет, поднимет громадные волны, пытаясь выбросить из своих недр смертоносное оружие.

В эту ночь нам во сне, как наяву, виделись штормовые волны Черного моря.

Каждое утро мы на стоянке с нетерпением ждали секретаря партийной организации полка В. Леонова или нашего комсомольца В. Климентова, чтобы услышать новости с фронтов. В сводке Совинформбюро от 14 января 1944 года сообщалось о переходе в наступление войск Ленинградского и Волховского фронтов. Затем появились сообщения об освобождении знакомых с детства городов и деревень Ленинградской области: Сиверской, Заозерья, Дружной горки.

Под ударами наших войск потерпела крушение сильнейшая оборона фашистов, которую они сами расценивали как неприступный и непреодолимый "северный вал", как "стальние кольцо" блокады Ленинграда. Чувство величайшей радости вызывали эти сообщения: Ленинград снова дышит полной грудью, черные дни блокады позади.

Были и другие сводки, после которых в нас вспыхивали гнев и возмущение: отступая, немецко-фашистские варвары творили чудовищные преступления. До сих пор помню страшное сообщение о преступлениях фашистов в Новгороде. Для меня этот город олицетворял силу и гордость русского народа, был символом свободы и независимости.

"Чудовищные злодеяния учинили немецко-фашистские мерзавцы в старинном русском городе Старая Русса,- сообщалось в другой оперативной сводке Совинформбюро,- немцы взорвали заводы и здания всех учреждений и уничтожили старейший русский курорт... Сожгли 18 школ. Разрушен и разграблен дом, в котором жил великий русский писатель Достоевский. Части Красной Армии, вступившие в этот многострадальный город, не застали в нем ни одного мирного жителя. Немецкие палачи расстреляли, повесили либо угнали на каторгу в Германию все работоспособное население Старой Руссы".

Сколько крови, слез и горя принесли фашисты на нашу землю! Мы не могли без содрогания и гнева читать и слушать подобные сообщения. Сердца переполнялись лютой ненавистью к фашистским людоедам: кровь за кровь, смерть за смерть!

Мы безгранично верили, что победа будет за нами, что придет час расплаты с фашистами за все их злодеяния.

Часто после чтения таких сообщений мы говорили о том, что будет, когда победим, как покараем Гитлера.

- А как вы думаете, братцы, где и как будут казнить Гитлера, когда победим? - задал вопрос Акулов и сам же продолжал:- Надо такую казнь придумать, чтобы гитлеры больше не появлялись...

- Всех бы их, палачей, повесить,- процедил Котов.

- Нет, не вешать надо. Это им слишком легко будет. Пусть они сначала по камешку, по бревнышку соберут, что разрушили,- вступил в разговор Тарасов.

Тогда, в начале 1944-го, не только мы, все советские люди уже задумывались над тем, как покарать главных виновников кровавой войны, что надо сделать, чтобы искоренить фашизм, чтобы больше никогда на нашей земле не появились новые фюреры.

В феврале неожиданно я получил письмо от своего брата Алексея, первое письмо за два с половиной года войны. Можно понять мои волнение и радость: "Жив Алексей!"

Брат писал, что он в сорок первом защищал Москву, а позже, в 1942 и 1943 годах, воевал на Северном Кавказе, был ранен. В настоящее время командир отдельного гвардейского дивизиона, капитан, награжден двумя боевыми орденами и воюет на юге. "Молодец, братишка, хороший из тебя получился солдат,- подумал я. - Но где же ты находишься сейчас? Что означает "на юге".

Я понимал, что Алексей не мог написать точнее свое место, нельзя. Но как узнать, куда же теперь забросила его война, куда привели фронтовые дороги. И в тот же день написал ответное письмо на полевую почту. Мне очень хотелось сообщить ему свое местонахождение, но как это сделать, как не допустить открытого наименования города Анапы? После некоторых раздумий придумал "шифр", который сводился к написанию совершенно безобидной и даже бессмысленной фразы, только слова в ней начинались с заглавных букв. И выглядела на бумаге эта фраза примерно так: "Аня Нашла Алексея и шлет Привет Андрею". Если брат догадается и прочтет только заглавные буквы фразы, то узнает, что я нахожусь в Анапе. Не знаю, как военный цензор, а Алексей разгадал мой нехитрый шифр.

Через несколько недель получил второе письмо. Алексей был рад, что наконец-то между нами установилась связь. Таким же образом написал "Баксы". Где же этот населенный пункт Баксы? Мы разыскали карту крупного масштаба и нашли его в нескольких километрах восточнее города Керчь. До войны это было большое село, а сейчас, по-видимому, остались только развалины да сплошные воронки от бомб и снарядов. Вот, оказывается, куда привели фронтовые дороги моего брата - в Керченский десант! Мы, оказывается, воюем вместе. Он па земле уничтожает гитлеровцев из реактивных установок "катюш", а я прикрываю его с воздуха от налетов фашистской авиации, помогая отстоять плацдарм на крымской земле.