АВИАБИБЛИОТЕКА: ГОЛУБЕВ В.Ф. "ВПЕРЕДИ КОМИССАР"

I. СЧАСТЛИВАЯ ВСТРЕЧА

Трудным был для Ленинграда сентябрь 1941 года. Армия, флот, народное ополчение, все жители города в тяжелейших боях отражали начавшееся в начале августа наступление гитлеровских войск, действующих одновременно с запада, юга и востока.

8 сентября фашистские дивизии, отбросив наши обороняющиеся войска за Неву, захватили город Шлиссельбург, и 13-го вышли на побережье Финского залива от Лигово до Мартышкино. Враг окончательно замкнул кольцо блокады Ленинграда и Ораниенбаумского плацдарма. Теперь связь с Большой землей можно было поддерживать только при помощи самолетов или кораблей Ладожской флотилии.

Фашистское командование непрерывно, днем и ночью, подтягивало все новые и новые резервы, вводило их в бой. Им было приказано разгромить советские войска, обороняющие Ленинград, ликвидировать корабельные и береговые силы Балтийского флота, а сам город - символ Революции - сровнять с землей. Враг бомбил Ленинград, начались жесточайшие артиллерийские обстрелы отдельных районов. Были сожжены важнейшие склады продовольствия, затруднена эвакуация населения, оборудования предприятий, культурных и исторических ценностей. Не хватало оружия, боеприпасов, топлива. Городу грозил голод.

В августе обком партии, Ленсовет и командование фронта обратились к населению с воззванием: "Над нашим родным и любимым городом нависла непосредственная угроза нападения немецко-фашистских войск. Враг пытается проникнуть к Ленинграду. Он хочет разрушить наши жилища, захватить фабрики и заводы, разграбить народное достояние, залить улицы и площади кровью невинных жертв, надругаться над мирным населением, поработить свободных сынов нашей Родины. Но не бывать этому!.." [Базовский В. Н; Шумилов Н. Д. Самое дорогое. М., 1985, с. 79.]

Наступил критический момент в обороне города на Неве. Предельной стала боевая нагрузка на авиацию фронта и флота. Круглые сутки она отражала налеты, штурмовала и бомбила, совместно с дальнобойной артиллерией сдерживала продвижение гитлеровских войск, нанося им значительные потери.

Существенную помощь Ленинграду, особенно в период этого полуторамесячного штурма, оказывали войска, моряки и авиаторы флота, продолжавшие в глубоком тылу врага удерживать Моонзундские острова и полуостров Ханко. Они приковывали к себе значительное количество войск и авиации противника, предназначенных для штурма города, а главное, до декабря 1941 года преграждали путь в Финский залив боевым и транспортным соединениям фашистского флота. Однако силы смельчаков постепенно таяли.

Командование фронтом и Балтийским флотом приняло решение: в течение двух суток сформировать из состава ВВС фронта и флота специальную группу истребителей на самолетах И-16 и И-153 ("чайка").

Да, мы начинали войну именно на этих машинах. Для нас, чья молодость пришлась на середину тридцатых годов, они были, можно сказать, эталоном авиационной боевой техники. Еще бы! Их впервые поднял в воздух Валерий Чкалов, они прекрасно зарекомендовали себя в Испании и на Халхин-Голе. Да и сказать по правде, не так много у нас в то время было машин лучше, чем И-16. Этот самолет пользовался среди советских летчиков особой любовью, "ишачок" - ласково называли его авиаторы. Маленький, верткий, с прекрасным горизонтальным маневром и сильным пулеметно-пушечным вооружением, он был способен нести еще одно грозное оружие - реактивные снаряды.

Но уже первые недели войны показали, что у этих самолетов были существенные недостатки: обшивка сделана из фанеры, следствием чего являлась легкая воспламеняемость и недостаточная бронезащита, открытая кабина - недостаток, особенно заметный во время дождя, снегопада, но время полетов над морем и в северных районах, и целый ряд других. Однако это не умаляло его несомненных достоинств. И как же нам, фронтовикам-летчикам, обидно слышать теперь необъективные, пренебрежительные слова об этом истребителе. Ведь это неуважение не только к отличной для своего времени машине, но и к сражавшимся на ней летчикам. Ведь именно на И-16 они в первые месяцы войны вогнали в землю не одну сотню фашистских самолетов, которые по многим параметрам превосходили нашего "ишачка". Нельзя забывать, что на войне многое решает не просто техника, а в первую очередь вера в справедливость и правоту своего дела, мастерство и мужество.

Наша группа именно на этих самолетах должна была перебазироваться на остров Эзель (Сааремаа) в Балтийском море, чтобы прикрыть войска и силы флота на Моонзундских островах. Долететь до пункта назначения можно было только с подвесными баками и с промежуточной посадкой для дозаправки горючим на аэродроме полуострова Ханко.

16 сентября шестерка И-16 от авиации флота перелетела на Комендантский аэродром, расположенный в западном пригороде Ленинграда. В этой шестерке я командовал вторым звеном. В тот же день на аэродром сбора должны были прилететь еще одно звено И-16 и два звена И-153 от авиации фронта. Однако мы напрасно прождали их до самой ночи. К сожалению, и 17 сентября нам не удалось собрать всю группу. С утра начались массированные удары фашистской авиации по войскам переднего края, аэродромам на Карельском перешейке и Ленинграду. Но, как выяснилось, к исходу дня главной целью врага были боевые корабли и тяжелая артиллерия флота. Именно огонь боевых кораблей, рассредоточившихся на Кронштадтском рейде и в устье Невы, береговой и подвижной артиллерии на железнодорожных платформах стал для противника непреодолимой преградой у стен города.

Для отражения вражеского наступления на Ленинград были задействованы все самолеты, в том числе и нашей специальной группы. Начались непрерывные бои с численно превосходящими силами противника в воздухе и на земле. В массированных налетах фашистской авиации одновременно участвовали до 250-400 самолетов. Наши истребители поднимались на перехват, а отразив налеты, сами наносили бомбоштурмовые удары по войскам противника, перешедшим к решительному штурму Ленинграда на всех направлениях.

Битва в воздухе с большими потерями с обеих сторон длилась почти до конца сентября. 27-го был отбит последний массированный налет авиации противника. Штурм захлебнулся, враг прекратил наступление, спешно перешел к обороне, а в воздухе - к ночным ударам одиночными самолетами по Ленинграду и Кронштадту.

За сентябрь фашистская авиация совершила 23 крупных массированных налета на Ленинград и Кронштадт. В них участвовало более 2700 самолетов. Но благодаря мужеству советских истребителей и зенитчиков к городу на Неве удалось прорваться лишь 480 самолетам.

В целом же вражеская авиация за период штурма потеряла более 500 самолетов, из них только над Ленинградом и Кронштадтом-272 (152 сбито зенитчиками, 120- истребителями) [Битва за Ленинград. М., 1964, с. 79.].

Но и наши войска понесли ощутимые потери. В эскадрильях и полках оставалось всего по нескольку экипажей, а в нашей шестерке уцелели три летчика и два самолета. Остаток группы передали в состав 13 истребительного авиационного полка (ИАП) флота, который действовал по всему кольцу блокады города и Ораниенбаумского плацдарма.

6 октября в Москве была принята радиограмма с острова Эзель: "Радиовахту закрываю, идем в последний и решительный бой".

Тем временем поступила новая команда: собрать за 3-4 часа два звена на самолетах И-16 от 13-го ИАП, перелететь на аэродром Ханко и оттуда обеспечивать прикрытие вывоза войск с северной части островов Эзель и Даго на полуостров Ханко. Новая шестерка самолетов, где я командовал вторым звеном, долетела до Ханко, потеряв один самолет. Там мы и воевали вместе с героическим гарнизоном полуострова Ханко и острова Осмуссаар до 2 декабря 1941 года.

А через два месяца судьба вновь свела меня с 13-м авиаполком, теперь уже носящим наименование 4-й гвардейский, куда меня назначили на должность командира третьей эскадрильи.

На аэродром Выстав под Кобоной полк перелетел в ноябре 1941 года. Здесь его задачей было прикрыть с воздуха восточную часть ледовой Дороги жизни, как ее называли ленинградцы. По ней с появлением прочного льда пошли на запад через Ладожское озеро вереницы автомашин - Большая земля посылала ленинградцам хлеб, соль, мясо, сахар, пушки и снаряды - драгоценный груз, сосредоточенный на перевалочных базах Лаврове и Кобона. А на восток в этих же машинах эвакуировали детей, истощенных жителей города и тяжело раненных бойцов.

Трудно переоценить значение этой дороги для блокадного Ленинграда в ту первую страшную зиму сорок первого. В городе перестал работать водопровод и электростанции, резко снизились нормы выдачи продовольствия, достигнув в ноябре - декабре своего предела - 250 граммов суррогатного хлеба в день для рабочих и 125 граммов для иждивенцев и детей. Ленинградцы умирали - как и жили - с твердой верой в победу. И не было тогда для летчиков задачи важнее, чем защитить, не дать перерезать эту единственную тоненькую артерию жизни, которая связывала город с Большой землей.

Принимая эскадрилью, знакомясь с ее личным составом и боеспособностью, я понял, что меня, лейтенанта, многие летчики принимают холодно, замкнуто: мол, прислали "варяга". В сердце закрадывалась досада, чувство незаслуженной обиды. Хотя нетрудно было понять моих новых подчиненных. Многие из них имели боевой опыт и все основания для повышения по службе. К тому же некоторые были на одну-две ступени старше меня по званию.

Лишь рукопожатия штурмана эскадрильи лейтенанта Кузнецова, которого я знал еще по боям на Ханко, и командира звена старшего лейтенанта Кожанова были по-дружески крепкими. Я обратил внимание, что Кожанов в эскадрилье единственный из летчиков был одет в форму сухопутной авиации. Присмотрелся к нему - коренастый, широкоплечий, подтянутый.

Такой, как все? Нет, пожалуй, не такой. Открытое лицо со следами недавних ожогов. А глаза - серо-голубые, веселые, с прищуром - смотрят прямо на собеседника. Чувствовалось, что он относится к людям с добрым расположением. Надо сказать, что он был также секретарем партийной организации эскадрильи. А я очень рассчитывал, что именно она станет живой основой всего уклада боевой жизни и хороших взаимоотношений между людьми в нашем подразделении.

Хотя и говорят, что первое впечатление обманчиво, что-то в парторге сразу же подкупало: простота ли в общении или доброжелательность, а может быть, ожоги, выдававшие в нем бывалого фронтового летчика, уже не раз встречавшегося с врагом в открытом бою.

Вечером в землянке собрался руководящий состав эскадрильи и командиры звеньев, чтобы поближе познакомиться друг с другом, выяснить степень готовности к выполнению боевой задачи. На совещание последним пришел Кожанов. Закрывая за собой дверь, сказал:

- Извините за опоздание, я проводил собеседование с летчиками-сержантами и только что узнал о совещании.

Беседа показала, что летная выучка и боеспособность звеньев находится на хорошем уровне, а вот тактику авиации и средств ПВО противника руководящий состав знает поверхностно. Высказав свои соображения по этому поводу, я поставил задачу заместителю по летной части и адъютанту: организовать изучение этих вопросов и каждый боевой и учебно-боевой вылет тщательно готовить. Инженеру эскадрильи был отдан приказ - срочно, за ночь, поставить на самолеты командиров звеньев радиостанции. На остальные самолеты - в течение трех суток. Летчикам хорошо изучить рацию, особенно ее настройку и использование на земле и в воздухе.

Парторг Кожанов на этом совещании сидел молча, ничего не записывал в блокнот. Но по выражению его лица было видно, что он к происходящему относится с пониманием и одобряет мои действия. В отличие от большинства присутствующих он, похоже, не испытывал чувства обиды и ущемленности, связанного с назначением нового командира. Честно говоря, ситуация была не из приятных, чтобы разрядить обстановку, надо было действовать спокойно, не "давить" на своих подчиненных. Я и сам хорошо понимал - командиров, начинающих с ходу менять заведенные порядки и навязывать свои, как правило, принимают в штыки. Поэтому и решил сначала выполнить два-три боевых вылета с разными летчиками, посмотреть их в воздухе, а потом браться за дело.

. Доложив командиру и комиссару полка о вступлении в должность, попросил завтра любые первые два-три задания поручить выполнить 3-й эскадрилье. Командир охотно согласился: "Есть боевая задача на три бомбоштурмовых удара эскадрильскими группами по дальнобойной артиллерии врага. Но учтите, там сильный зенитный огонь, к тому же район Погостья и Мга постоянно патрулируют "мессеры".

Вечером в моей землянке, где также жили комиссар и адъютант (она же являлась и командным пунктом эскадрильи), при свете двух гильзовых коптилок я занялся подготовкой к предстоящим боевым вылетам.

Часы показывали одиннадцать, а соседей все еще не было. Удивившись этому, решил поискать их, а заодно пройтись по ночной стоянке эскадрильи.

В одной из больших землянок услышал громкий разговор. Прислушался: речь шла о моем назначении.

Не хотелось мешать этому разговору, но тут донеслись слова заместителя комэска капитана Агуреева: "Пусть летает с сержантами, а я завтра подаю рапорт о переводе меня в другую эскадрилью. Или в другой полк!"

Тут я не выдержал. Распахнул дверь. В накуренной землянке собрались все командиры звеньев, были тут комиссар, адъютант, инженер и парторг эскадрильи. Мое появление внесло некоторое замешательство, воцарилась неловкая тишина.

- Хорошо, что застал вас в полном сборе,- сказал я как ни в чем не бывало.- Утром первыми летим на штурмовку тяжелой артиллерии в район Погостья. Состав групп и порядок выполнения задания объявлю завтра. Летчиков прошу не извещать, пусть спокойно отдыхают. Вам тоже советую проветрить землянку и спать. Инженеру к шести утра подготовить восемь самолетов и один для запаса. Ну а ваш сегодняшний разговор и другие возникшие за день вопросы обсудим завтра после выполнения боевых заданий. Доброй ночи!

Вернувшись в землянку, я долго лежал с закрытыми глазами. Видимо, бессонница мучила комиссара и адъютанта, они ворочались с боку на бок. Вспомнил разговор с комиссаром полка после доклада о приеме эскадрильи: "Товарищ комиссар, что за летчик и человек командир звена Кожанов? Ведь он секретарь парторганизации". Немного помолчав, комиссар ответил:

- Я в полку тоже человек новый. Не успел всех подробно изучить. Кожанов в составе звена прибыл к нам из авиации Ленинградского фронта. Оно должно было войти в группу нашего полка, улетевшую 7 октября 1941 года на полуостров Ханко. Но было уже поздно, и это звено в октябре передали нам. Вот Кожанов и ходит до сих пор в армейской форме одежды. Правда, вопреки мнению комиссара эскадрильи коммунисты избрали его секретарем парторганизации. Видимо, ошиблись. Летает он много, храбрый, особенно хорошо выполняет задания над сушей. Но как только посылают на задание над Ладожским озером, сразу возражение: кораблей не знаю, все они для меня одинаковые, плохо ориентируюсь, выдвигает и другие причины. Наверное, моря боится. С комиссаром эскадрильи не всегда ладит.

Я поблагодарил за информацию и собрался уходить.

- А что же не спрашиваешь о комиссаре эскадрильи Никонорове? - с усмешкой спросил батальонный комиссар.

- Хочу разобраться сам,- ответил я и, подумав, добавил: - Жаль, что он не летает. В бою сразу видно человека.

Дело в том, что в силу авиационной специфики в начальный период войны большинство политработников и комиссаров эскадрильи назначались из других родов войск. Все это происходило потому, что тогда еще не готовили специально летчиков-политработников. Естественно, подобное положение серьезно сказывалось на политработе. Одно дело, когда комиссар находится на земле, и совсем другое, если он личным примером ведет в бой однополчан, участвует в ожесточенных воздушных схватках, бомбовых ударах, штурмовках.

Вернулся с командного пункта полка, а из головы не выходит шумная землянка, где оказались все мои заместители, а главное - комиссар. Да, нелегко работать в такой обстановке. И вдруг вспомнились сентябрьские сборы для перелета в глубокий тыл врага. Как же звали командира одного из звеньев, которое должно было присоединиться к нам от авиации фронта? Кажется, Кожанов. Неужели это парторг эскадрильи? Вот так встреча! Надо будет спросить его после полетов...

Летный день начался с построения в шесть утра. До вылета осталось три часа. В военных условиях это не так уж мало. Для подготовки к выполнению боевого задания все собрались в землянке-столовой. У входа меня поджидал секретарь парторганизации Петр Кожанов.

- Разрешите, товарищ командир! - Вид у него усталый, но голос звучит твердо, чувствовалось, что парторг готовился сказать что-то важное.

- Меня беспокоит настроение некоторых летчиков, особенно руководителей. Ваше назначение они восприняли как свое унижение: лейтенант будет командовать...

- Спокойнее, товарищ Кожанов, я тоже хотел поговорить об этом.

- Товарищ командир, я почему волнуюсь, ведь прекрасно понимаю, что следствием этого может быть неслаженность действий в воздухе, а вы знаете, к чему это приводит в авиации, да и не только в авиации.

Ну что ж, не ошибся я, значит, в парторге. Именно он решился на столь необходимый новому командиру разговор перед первым боевым вылетом. Похоже, у старшего лейтенанта есть отличные задатки, чтобы стать политработником. Главное, он понимает, что значит в боевых условиях полное взаимопонимание между комэском и летчиками эскадрильи. Его принципиальность и честность не позволили ему промолчать, когда дело стало принимать опасный оборот, когда стало ясно, что ситуация может помешать нашей основной задаче - борьбе с врагом.

Поняв, что у меня в эскадрилье есть единомышленник, я уже более спокойно сказал:

- Давайте в первую очередь как можно тщательнее подготовимся и постараемся таким образом застраховать себя от возможных промахов. А за предупреждение - спасибо. Я вчера определял, кого и где поставить в боевых порядках, и решил вашу пару сделать замыкающей в группе обеспечения. Это самое ответственное место в общем боевом порядке эскадрильи.

- Спасибо за доверие,- ответил Кожанов. Мы вошли в хорошо освещенную землянку. Окинув взглядом присутствующих, я понял, что летчики эскадрильи готовы к выполнению задания. Их полетные карты были сложены так, чтобы был виден весь ближайший к Погостью район.

- Товарищи! - обратился я к присутствующим.- За железнодорожную станцию и деревню Погостье войска 54-й армии несколько суток ведут ожесточенные бои. Тяжелая артиллерия гитлеровцев наносит большие потери нашим войскам. Она находится километров восемь - десять южнее и юго-западнее Погостья. Наша задача - в течение дня вместе со штурмовиками фронта подавить его активность. Мы будем первыми наносить удары по одной из батарей.

Боевой порядок назначаю следующий: ударное звено Веду я, ведомый - сержант Герасименко. Вторая пара:

лейтенант Кузнецов и старший сержант Бакиров. Звено обеспечения: ведущий - капитан Агуреев, ведомый - старший лейтенант Петров. Вторая пара - замыкающая; ведущий - старший лейтенант Кожанов, ведомый - старший лейтенант Цыганов. Маршрут полета по схеме, вывешенной адъютантом, перенесите в полетные карты. Линию фронта пересечем в районе Малуксинских болот на предельно малой высоте. Первый удар, а он должен быть внезапным, нанесем ракетами и пулеметным огнем с высоты не более четырехсот метров. Полет до цели при полном радиомолчании.

Запомните: позиции батарей, а их в том районе три, будут видны по темным конусам на снегу, направленным широкой стороной к Погостью. Пуск реактивных снарядов производить прицельно с дальности 350-400 метров по дворикам орудийных позиций. Они будут находиться в десяти - пятнадцати метрах от вершины черного треугольника. Атакуем орудие парами.

Далее... Выходим из атаки в южном или западном направлении в сторону тыла врага. Там меньше зенитных средств. Обратный перелет через линию фронта в 15-18 километрах восточнее Погостья. В случае повреждения одного из самолетов в паре из боя выходить вместе с напарником.

Подавлять зенитные средства, а это потребуется при повторной атаке, должны или ведомые в паре, или замыкающая пара в звене. Бой с истребителями ведем всей группой и только на малой высоте методом встречно-пересекающихся курсов... Еще раз напоминаю: на маршруте до цели - полное радиомолчание, скорость над территорией

врага повышенная. Ясно?

Летчики закивали, лица их были внимательны, а лицо парторга прямо светилось улыбкой в предвкушении предстоящего боя.

- Вылет через пятнадцать минут. Времени мало. Поэтому прошу, товарищ Кожанов, сказать свое напутствие

коммунистам.

Кожанов встал, окинул взглядом присутствующих, и в притихшей большой землянке негромко прозвучали слова, произнесенные парторгом:

- Товарищи! На задание сегодня летят только коммунисты, прошу от имени партийного бюро выполнять свои обязанности в боевом расчете как священный долг перед Родиной.

И вот, прижавшись к макушкам чахлых сосен Малуксинских болот, на большой скорости, на предельно малой высоте - десять - пятнадцать метров - углубляемся в тыл врага. Наверное, уже работают радиостанции и телефоны фашистов, сообщая войскам и объектам районов Любани и Киришей, что группа И-16 пролетела на малой всоте. А мы, сделав крюк с двумя разворотами в другую сторону, летим в район Погостья.

Секундная стрелка часов подошла к расчетному времени. Небо, насколько видит глаз, чистое. Воздушного патруля пока нет. Плавно набираю высоту 150 метров, напряженно ищу цель и ловлю себя на мысли, что не страшат ни десятки зенитных установок "эрликонов", ни "мессеры". Нет! Волнуюсь за летчиков, с которыми никогда не летал в одном строю. О чем думают они сейчас? И вспоминаю с благодарностью слова Кожанова: "Товарищи!.. прошу от имени партийного бюро выполнять свои обязанности... как священный долг..."

А вот и черные пятна на снегу, огненные вспышки, черные султаны от взрывов снарядов. Идет артиллерийская дуэль.

Зенитки пока молчат. То ли не видят нас, то ли еще не опомнились от неожиданности. Дорого же им обернется этот зевок.

Энергично набираю высоту 450 метров и доворачиваю влево для атаки. Вижу, что летчики понимают каждое движение и маневр. Последний беглый взгляд на строй группы и осмотр воздушной сферы.

Четыре пары "ишаков", нацелившись, опускают тупые носы и переходят в пологое пикирование. Все четче в моем прицеле орудийный дворик - подковообразный снеговой пал вокруг длинноствольного орудия. Видно, как мечется прислуга. Два реактивных снаряда, показав языки пламени, сорвались с плоскостей и через полторы секунды взорвались внутри "подковы". Длинная очередь из пулеметов - три трассы упираются в дымящийся круг.

Выйдя на высоте пятнадцать метров из атаки, доворачиваю вправо - на запад. Смотрю назад - вся группа летит за мной, и только две запоздалые трассы тянутся вдогон.

Поистине дорога каждая секунда! Внезапность - залог победы. Резкий набор высоты. И вновь четыре пары И-16, нацелившись на врага, переходят в атаку.

Навстречу уже летят огненные струи трасс крупнокалиберных пулеметов, и сержант Герасименко, отвернув немного влево, пикирует на зенитку, от которой тянется трасса. Молодец сержант! Его примеру следует старший сержант Бакиров - ведомый Кузнецова. Боковым зрением вижу, как пара Кожанова устремилась вниз на зенитную батарею, успевшую дать залп. Ай да парторг! Сейчас для группы обеспечения главное подавить самые опасные зенитные точки.

Повторная атака тоже оказалась успешной. На батарее противника взметнулись еще два взрыва.

Уходя от цели, вижу всех своих. К сердцу подступает теплая волна, замысел удался полностью. Теперь также на малой высоте над болотами летим домой.

Приземлились на аэродроме благополучно. Осматриваем самолеты. Больших повреждений нет. Первым из группы подбежал ко мне Кожанов. Лицо его сияет.

- Товарищ командир, задание выполнено.- чуть ли не кричит он.

- Видел, видел вашу работу. Поздравляю,- ответил я.

- Как по нотам разделали батарею! И главное - без потерь,- восхищался он.- Хочу поговорить с летчиками и техническим составом, объяснить, почему с такого тяжелого задания все самолеты вернулись, не имея серьезных повреждений. Я думаю, главное - внезапность.

- Конечно, плюс взаимодействие и четкое выполнение летчиками своих обязанностей. А во втором вылете подобной внезапности достигнуть будет трудно, поэтому нужен другой план удара и состав группы придется изменить. Через 20 минут разбор и указания на повторное задание, не задерживайтесь,- сказал я парторгу.

На разборе поблагодарил всех за хорошее понимание маневра ведущего и особенно за скоротечную, смелую вторую атаку и дружное подавление зенитных средств, в результате чего не было потерь и тяжелых повреждений самолетов. Однако предупредил: при втором ударе подобной внезапности не будет. Поэтому изменим состав тактических групп и тактику нанесения удара. Применим своеобразную хитрость: отвлечение зенитных средств.

Полетим так же, через тылы врага. В пятнадцати километрах от цели разделимся. Я, Герасименко, Агуреев, сержант Виктор Голубев (мой однофамилец), Кожанов и лейтенант Куликов - ударная группа; Кузнецов и Бакиров - группа отвлечения, повторяю, именно отвлечения зенитною огня! Ее задача-выйти на 30-40 секунд раньше восточнее цели и с высоты 1400-1500 метров, применяя противозенитный маневр, сымитировать бомбовый удар по артбатарее, а мы шестеркой с одного захода с западного направления с высоты 250-300 метров ударим всеми "эрэсами" и пулеметным огнем по трем орудиям. Из атаки выйдем правым разворотом в южную сторону на лесной массив. Туда же выходит и пара Кузнецова.

Истребители противника на этот раз будут патрулировать обязательно. Их высота, как правило, 2500- 3000 метров, но в зоне сильного зенитного огня они не действуют. Бой произойдет в районе нашего сбора и на обратом маршруте. Будем драться на малой высоте с отходом к востоку...

Перед вылетом на стоянке самолетов Кожанов подошел ко мне. Вижу, что он опять хочет что-то сказать.

- Ну что, парторг, волнуешься за сложность задания? - спросил его, перейдя на "ты".

- Волнуюсь, товарищ командир, за пару Кузнецова. Уж очень мала их группа - пара.

- Чем больше группа отвлечения, тем больше и риск потерь,- объяснил я.- Кузнецова знаю по Ханко, подобные задания мы там часто выполняли. Он разумный воин И опытный пилот, думаю, и сегодня обведет вокруг пальца фашистов.

...Второй раз летим в тыл врага, но теперь значительно дальше, чем в первом вылете. Солнце светит точно в хвост, затрудняет просмотр задней сферы воздушного пространства. По расчету до цели - 2,5 минуты. Покачиваю крылом, и пара Кузнецова, приняв сигнал, обгоняет группу. "Теперь все зависит от ее действий. Сумеет ли она взять на себя огонь зенитчиков?" - подумал я и, отвернув влево, снизился до макушек леса и увеличил скорость.

Видимость неограниченная - "миллион на миллион", как шутят летчики, и я стараюсь отвлекающую пару не терять из вида. Через полторы минуты Кузнецов набрал высоту. Тут же заклубились вокруг "ишаков" разрывы зенитных снарядов, десятки разноцветных трасс потянулись вверх. Я-то знаю, как ведущий сейчас ведет пару - непрерывный, едва заметный маневр по высоте, курсу и скорости. Вот слышу одно спокойное слово в наушниках шлемофона: "Шестерка", значит, Кузнецов видит шесть истребителей. Он понимает - в зону своего зенитного огня "сто девятые" е войдут.

Огонь все нарастает.

В эти томительные и опасные для двух "ишачков" секунды я ответил Кузнецову: "Набор!" - и мы, подняв высоту до нужной, спешно ищем орудийные дворики. Мельком глянул в гущу зенитных разрывов - Кузнецов и Бакиров, как будто заколдованные от огня, завершали разворот перед пикированием.

Вот и орудия врага показались на лесной поляне... Сигнал: "Ласточки, атакуем!"

Через пару секунд ответил Агуреев:

- Вижу, атакую!

Кожанов молчит. Смотрю на его пару, она уже нацеливается вниз, чуть доворачивает влево - понимает и видит, молодец!

Сведена с центром дворика сетка прицела. Навстречу первые струи пулеметного огня. Еще две секунды, и, мигнув пламенем из-под плоскостей, полетели четыре реактивных снаряда. Самолет вздрогнул, как от чужого удара, в это же время блеснули огнем "эрэсы" Герасименко. Восемь снарядов накрыли позицию орудия.

На выходе из пике слышу голос Кузнецова:

- Вас вижу, атакую зенитку.- А через 10-15 секунд вновь его голос: - Севернее шестерка "тонких" (так называли "мессеров").

- Понял. Всем сбор! - передал я команду и, выйдя Ни лесной массив, встал в вираж, ожидая пару Кузнецова.

Замысел и второго удара оправдался. 24 реактивных снаряда и сотни пуль, выпущенных нами, для трех орудийных двориков - порция солидная. Теперь надо уходить.

Бой с истребителями противника завязался в районе сбора. На малой высоте, на встречных курсах пар, мы отбили несколько атак "мессеров". Вдруг они прекратили бой и повернули в сторону Погостья. Прослушивая эфир, понимаю, что там наши штурмовики наносят удары по войскам противника.

Домой мы вернулись без потерь.

После посадки принял доклады командиров пар. Кузнецов с виноватым видом доложил:

- Товарищ командир, задание выполнил, да неудачно: оба самолета требуют большого ремонта. Как они не развалились в воздухе?

- Ничего, Толя! - назвал я лейтенанта по имени, Это четверть беды, я думал, что тебя больше не увижу... Идите с ведомым на отдых до вечернего разбора, с вас сегодня хватит.

В полку тоже приняли решение - эскадрилью сегодня на задания не поднимать.

После детального осмотра самолетов инженер эскадрильи доложил, что на восстановление нужно трое суток. И завтра в строю будет только шесть И-16.

А если попросить помощь от соседних АЭ? И сделать ремонт за сутки,- спросил я инженера.

- У них тоже свободных людей и запасных частей нет,- ответил он.

- Ну что ж, делайте ремонт своими силами, но побыстрее. Летать неполными звеньями нельзя - бои напряженные.

Еще днем, до разбора, Кожанов нашел время побывать у технического состава первой и второй эскадрилий, съездил в полковую ремонтную мастерскую. Что он там говорил людям, не знаю. А потом собрал коммунистов из технического состава нашей эскадрильи, пригласил на эту беседу летчиков Кузнецова и Валериана Бакирова.

- Товарищи гвардейцы, здесь присутствуют штурман эскадрильи лейтенант Кузнецов и старший летчик старший сержант Бакиров. Они сегодня, рискуя собой, сумели отвлечь на свою пару весь зенитный огонь в районе удара по немецкой батарее. А мы в это время с другого направлена нанесли удар по трем орудиям огнем всего запаса "эрэсов" Но фашистам все же удалось сильно повредить их самолеты - вы это знаете. Только благодаря умелому взаимодействию в тактических группах мы сегодня в двух вылетах сумели выполнить боевую задачу без потерь в летчиках и самолетах.

Помолчав немного, парторг добавил:

- На войне четкое взаимодействие - один из главных факторов победы. Почему же вы, коммунисты, не проявляете инициативы, плохо взаимодействуете с коммунистами и беспартийными соседних подразделений в вопросах ремонта и срочного восстановления самолетов. Вот, например, инженер эскадрильи заявил командиру, что на ремонт самолетов Кузнецова и Бакирова нужно трое суток. Это значит, что в эти дни мы будем воевать ослаб ленными звеньями. Последствия вы себе можете пред ставить. Я был у соседей, рассказал им о героизме наших летчиков, и особенно о подвиге пары Кузнецова, попросил помочь нам за сутки отремонтировать два самолета. И они не отказали. Дали гвардейское обещание сделать все возможное. Теперь многое зависит от вас самих, товарищи коммунисты...

Вечером на разборе подвели итоги боевой работы. Определили примерную расстановку сил на следующий день.

В боевой работе в воздухе и на земле можно и нужно многое предусматривать заблаговременно. К сожалению, нельзя предусмотреть заранее некоторые человеческие поступки.

После разбора на КП зашел капитан Агуреев и... подал репорт на имя командира полка о немедленном переводе и другую эскадрилью.

Я приказал дежурному телефонисту пригласить на КП комиссара, адъютанта, инженера и секретаря парторганизации. Когда собрались, прочитал рапорт Агуреева и напиисал на нем: "Командиру полка. Сожалею, но не возражаю". Потом спросил:

- Может быть, кто-нибудь из присутствующих собирается перейти в другую эскадрилью? Извольте сегодня же подать рапорт.

Поднялся комиссар и заявил, что он свое желание изложит комиссару полка лично, но пока будет работать так, как требует служебный долг.

- Служебный долг нелетающего комиссара требует присутствовать среди летчиков в период их вылета и возвращения, а вас сегодня там не было,- сделал я замечание комиссару.

Наступила тишина. И вдруг резко поднялся молчавший до этого парторг Кожанов. Его лицо побледнело, в голосе слышалась обида, он заговорил взволнованно:

- Я вчера и сегодня беседовал со многими летчиками и техниками, коммунистами и комсомольцами и как секретарь парторганизации сделал вывод, что командование не ошиблось в назначении нового командира. А два вылета на штурмовку наглядно показали, как нужно готовиться и выполнять боевые задачи, тем более на штурмовые действия. Результат налицо: операции проведены без потерь. Я и в боях с первых дней войны, в полку не новичок и не помню подобного случая... - Он обвел взглядом присутствующих и, переводя дыхание, твердо высказал: - Товарищи командир и комиссар! Я вынужден собрать внеочередное заседание партбюро, чтобы заслушать коммуниста Агуреева.

Агуреева ожидала основательная проработка, но я понимал, что даже самые хорошие советы близких и друзей сейчас ему не помогут. Нужно какое-то время, чтобы улеглась душевная обида на начальство, незаслуженно задержавшее его продвижение по службе. Поэтому предложил Кожанову не собирать партийного бюро, а провести через десяток дней открытое партийное собрание с повесткой дня о роли коммунистов в повышении боеспособности эскадрильи.

Кожанов сосредоточенно молчал, видимо, ждал мнения комиссара... Потом улыбнулся и ответил:

- Я согласен, думаю, и партбюро поддержит, и коммунисты охотно примут такую повестку дня собрания.

- Ну что ж, товарищи, давайте сегодня на этом и закончим нелегкий день войны,- сказал я, закрывая вынужденное совещание.

Последним из землянки уходил парторг. Я взгляну. на его широкие плечи, подумал: "Какая счастливая встреча и как жаль, что она не состоялась раньше - в октября 1941 года, когда мы вместе должны были выполнять специальное задание в глубоком тылу врага! Вот кому надо быть летающим комиссаром эскадрильи..."

II. ЗЕМНОЕ ИСПЫТАНИЕ

Третьи сутки в должности командира эскадрильи принесли новое испытание. Ночью разыгралась вьюга с сильным, порой шквалистым ветром, мороз под 25 градусов. Снежные заряды с шумом и треском проносились по опушке лесе, где размещались самолеты да два десятка землянок и Налиток. Пришлось поднять весь личный состав по тревога. В кромешной темноте, буквально на ощупь техники, механники и летчики закрепляли самолетные и моторные чехлы, укутывали боезапас, ставили дополнительные крепкий я к палаткам, особенно к тем, где ремонтировались поврежденные самолеты.

Непогода внесла свои коррективы в ход срочного ремонтa. Личный состав, прибывший из первой, второй эскадрилий и мастерской, вернулся в свои подразделения. По собственному опыту я знал, такая ладожская непогода всегда приносит и другие осложнения: растут прямо на глазах сугробы снега на стоянках, на рулежках, заносит землянки и палатки, а главное, ложатся рядами косые наметы по всему полю аэродрома, делая его непригодным для взлета и посадки.

И этой суматохе весь личный состав гарнизона, вся техника были брошены на сохранение хотя бы частичной боеготовности.

К утру через двойную брезентовку - "дверь" - я пролез в палатку, где ремонтировались самолеты Кузнецова и Бакирова. При тусклом освещении трех переносных аккумуляторных лампочек там копошились с десяток людей. Среди них оказалось пять летчиков: секретарь комсомольской организации сержант Виктор Голубев, мой ведомый сержант Герасименко, лейтенант Кузнецов, старший сержант Бакиров и, конечно, парторг, старший лейтенант Кожанов. Они, надев технические ватные куртки, трудились на ремонте самолетов вместе с техниками и механиками звена управления. Окинув взглядом их усталые лица, подумал: "А ведь парторг опять на передовой! Не только сам пришел, но и других летчиков сагитировал. Молодцы ребята, никакой работы не чураются - раз надо, значит, надо".

- Ну что, друзья, остались без помощи соседей?

- Они ушли спасать свои самолеты, спасибо, что запчастей натащили. Если вьюга прокрутит двое суток, то сами закончим ремонт,- ответил мне старший техник звена управления Бороздин.

Потом, подтаскивая тяжелую стойку шасси, сказал Кожанов:

- Я звонил на метеостанцию, "ветродуи" ответили, что циклон продержится более двух суток, так что успеем закончить ремонт.

- Закончить, наверное, успеете, да вот летать вам, летчикам, после этого не дам. Боюсь, "мессеров" проспите воздухе, дороже обойдется, чем ваша помощь в ремонте. Поэтому работать только до ужина. Потом спать! Ладожские циклоны мне знакомы - внезапно начинаются, внезапно и прекращаются. Я ведь сам ладожанин, знаю, да и до войны в этих местах много летал...

Внимательно смотрю на самолеты - оба полностью разобраны, ремонт только начинается, и людей, оставшихся для этого, явно недостаточно. Направляясь к выходу, подбадриваю Бороздина:

- Сейчас позвоню старшему инженеру полка и начальнику ремонтной мастерской, попрошу оказать вам помощь.

- Не звоните, товарищ командир,- подал голос из-под плоскости самолета Кожанов.- Я уже звонил в мастерскую. Через два-три часа вернут пять механиков и сварщика, которые здесь работали до начала пурги, так что справимся, все будет в порядке...

Удивительные организаторские способности были у старшего лейтенанта Кожанова. Когда только он все успевал! Сумел найти в этой неразберихе людей, уговорил соседей, у которых и своих забот полным-полно, помочь нам, ну и, конечно, сам принял участие в этом сложном ремонте. В который раз поймал себя на мысли: повезло эскадрилье с парторгом.

В непроглядной метели и нечеловеческом напряжении прошло двое суток. Наконец ветер начал постепенно стихать, но хлопья снега продолжали засыпать аэродром, где два трактора непрерывно таскали тяжелые треугольники из толстых бревен - волокуши, стараясь сохранить пригодной для взлета и посадки хотя бы одну полосу.

...На командном пункте телефонист передал мне приказание, только что полученное по телефону: "Прибыть в штаб полка". Выпив кружку горячего чая, тронулся напрямую через аэродром туда, где в склоне высокого пригорка были отрыты три большие землянки - штаб и КП полка.

В теплой, сухой и хорошо освещенной землянке за длинным столом сидели командир полка полковник Кругов, комиссар Хахилев, начальник штаба майор Ройтберг и, чего не ожидал, три моих ближайших подчиненных: зам. по летной части, комиссар и инженер.

"Кажется, после буранного циклона сейчас начнется тайфун",- подумал я и доложил:

- Лейтенант Голубев по вашему приказанию прибыл!

- Садись! - Резко сказал комполка и указал на стоящий в стороне от стола стул. - Вот, товарищ лейтенант, кроме рапорта капитана Агуреева я получил еще два - от комиссара и инженера. Не хотят они работать под твоим командованием. Что нам делать? Принимать решение или ждать еще кучу рапортов?

- Я тоже с ними не собирался работать, меня ведь назначили командиром эскадрильи приказом по авиабригаде, а там их мнение в расчет не брали. А ждать вам новых рапортов незачем. Вот возьмите еще мой и примите решение сразу по всем четырем.

Полковник с довольной улыбкой взял положенный мною на стол рапорт и, не читая, спросил:

- Отказываетесь от командования эскадрильей? В такой обстановке решение разумное,- добавил он и начал читать...

Улыбку с его лица как вьюгой слизнуло.

- Послушайте,- обратился он к комиссару и начальнику штаба полка и зачитал мой рапорт, в котором возбуждалось ходатайство назначить на должности заместителя по летной части командира звена второй эскадрильи старшего лейтенанта Байсултанова, инженером - техника звена, воентехника 1-го ранга Бороздина, комиссаром...

- Подумайте только,- возмущенно высказал комполка,- Кожанова. - Помолчав минуту, добавил: - Ладно, первые два в полку служат давно, воюют с первого дня, гвардию завоевали... А Кожанов? Да он о морской авиации понятия не имеет и в полку четырех месяцев не прослужил.

Тут я не выдержал и твердо заявил:

- Товарищ командир полка, вы же с комиссаром в полку тоже всего второй месяц... А Кожанов воюет с первого дня, и воюет смело и разумно... Если в моей просьбе командование полка откажет, буду вынужден обратиться с подобным рапортом к командиру и начальнику политотдела бригады.

Неловкое молчание нарушил комиссар полка Хахилев:

- Товарищ командир! Давайте этот вопрос обсудим со всеми руководителями полка, а потом наше мнение доложим в бригаду. Тем более что назначение на эти должности не входит в нашу компетенцию.

Командир полка молча сложил рапорты в ящик стола. Лицо его выражало недовольство. Похоже, все произошло совсем не так, как рассчитывал полковник, подумал я и спросил разрешение убыть в эскадрилью.

- Идите, товарищ Голубев, а мы тут еще поговорим...

О чем шел разговор после моего ухода - неизвестно, но ровно через три дня в большой землянке-столовой я представил личному составу эскадрильи комиссара - старшего лейтенанта Петра Кожанова, заместителя по летной части - старшего лейтенанта Алима Байсултанова и инженера эскадрильи - воентехника 1-го ранга Михаила Бороздина. Сообщение об их назначении было встречено дружными аплодисментами.

В тот же день новый комиссар переселился жить на командный пункт. Теперь наши кровати в землянке были рядом, как и самолеты на стоянке. В первый же вечер, перед тем как улечься спать. Кожанов вдруг обратился ко мне с вопросом:

- Василий Федорович, я знаю, что на войне многое происходит неожиданно - и бои, и поражения, и награды, и новые назначения, но почему вы меня даже не предупредили? Трудно привыкнуть... комиссар! Это ведь ответственность какая! А вдруг не справлюсь?

- Брось, Петр. Должность свою ты заслужил честно, в боях. Да и сам видел, как эскадрилья отнеслась к твоему назначению. А насчет того, что справишься, у меня даже сомнений нет.

- Я, конечно, приложу все силы, но ведь дело для меня новое, что конкретно предпринять - не совсем ясно. В одном убежден: хотя я не первый месяц в полку, но авторитет комиссарский придется зарабатывать по новой. И искать его надо в бою. Ведь если комиссар в воздухе не ошибается, все делает так, как требует обстановка, то и летчики эскадрильи будут тянуться за ним. Для себя я решил - теперь только вперед! Личным примером, делай, как я!

- Правильно решил, Петр. Только помни, что дела воздушные и наземные для комиссара одинаково важны.

На следующий день состоялось заседание партийного бюро эскадрильи. Секретарем партийной организации единогласно избрали старшего сержанта Валериана Бакирова.

III. БОЙ-ВСЕГДА ЭКЗАМЕН

"Нет худа без добра" - гласит народная мудрость. Приход молодых, отважных и в то же время уже опытных воздушных и наземных бойцов поднял боевой дух личного состава эскадрильи. А успешные штурмовые удары по объектам, имеющим сильное зенитное прикрытие, разрядили конфликтную ситуацию, вызванную назначением лейтенанта-"варяга" на должность командира эскадрильи.

Мои боевые друзья - командиры звеньев, воевавшие под Таллином и на Ханко, старшие лейтенанты Михаил Васильев и Геннадий Цоколаев - получили назначение на должности командиров 1-й и 2-й эскадрилий. Одновременно в эти подразделения были назначены летающие комиссары из числа лучших коммунистов - командиров звеньев.

Радостью новых перемен в руководстве боевых эскадрилий в гвардейском полку я поделился с Кожановым. Он немного задумался, потом озабоченно поделился своими мыслями.

- Василий Федорович! Вот уже скоро восемь месяцев как воюю. И только с вашим приходом перестал сожалеть, что я попал в морскую авиацию. Ведь раньше мне казалось, что здесь я не совсем полноценный летчик, а значит, и комиссар из меня вряд ли получится такой, какой нужен морским авиаторам. Ведь не учили меня летать и воевать над морем. Как разобраться с воздуха в классах и типах кораблей, я понятия не имею. А раньше, до вашего назначения, как было: дают задание лететь на разведку плавсредств и морских береговых объектов в Ладожском озере. А это озеро для меня, словно бескрайняя водная пустыня, особенно северная часть. Там острова, островки, мысы, полуострова, где что плывет, что стоит на месте? Ничего не понимаю. Только по интенсивности зенитного огня чувствую, что здесь что-то есть.

Прилечу, спрашиваю ведомых, ну что видели, докладывайте. Я ничего не видел, кроме разрывов и огненных трасс. Сержанты удивляются и упрекают, зачем я заводил звено прямо на стоянки финских кораблей и баз - так ведь собьют всех не за понюх табака, надо со стороны вести наблюдение... Прошу комэска и начальника разведки полка: не посылайте меня на такие задания, пошлите на сухопутный участок фронта, там любые данные соберу. А мне прямо в глаза: "Трусишь, вот и не видишь ничего".

Как-то послали к острову Валаам штурмовать десантные баржи... Остров нашел сразу, а как разобраться, где тут баржи, а где огромные камни? Сделал два больших круга, вижу, ведомый сержант Бугов покачал крыльями, вышел вперед. Смотрю, пикирует в маленькую бухточку, я за ним. И только по разрывам его реактивных снарядов, а мы их тогда пускали с дистанции более километра, заметил несколько плоских суденышек, стоявших у скалистых берегов бухточки. Выпустили "эрэсы", обстреляли из всех пулеметов. Какие были результаты - не понял. Сержант Бугов доложил, что повредили прямым попаданием одну баржу.

От командира эскадрильи опять получил нагоняй и последнее предупреждение.

Чуть ли не со слезами обратился к комиссару эскадрильи капитану Сербину. Хороший был комиссар, и летчик отличный, участник финских событий - его перевели на должность комиссара полка в нашу же бригаду. Он поговорил с командиром, потом пошел к комиссару полка. После этого прекратили посылать с заданиями в Ладожское озеро. Но недоверие осталось. Новый нелетающий комиссар поставил вопрос на заседании партбюро о переизбрании секретаря. Но члены бюро с этим не согласились. И, по-моему, зря. Отношения наши - парторга и комиссара - стали натянутыми...

Кожанов стянул с головы шлемофон:

- А в этот период на Тихвинском и Волховском направлениях положение было не из легких. Фашисты наступали, рвались на Новую Ладогу и Свирь, чтобы соединиться с финскими войсками и сомкнуть второе блокадное кольцо.

В воздухе напряжение было предельным. Наш полк непрерывно бомбил и штурмовал немецкие войска под Тихвином и Киришами. Фашисты, не считаясь с потерями, как заведенные, продвигались к Волховстрою-1 и 2, Волховская ГЭС, казалось, была у них в руках. Летчики полка вылетали по пять-шесть раз за светлое время суток. Но что особенно плохо - мы летали, как правило, звеньями, а многое ли может звено, когда войска противника прикрыты сильным зенитным огнем и истребителями.

На одном из полковых разборов я предложил посылать на штурмовку эскадрильями или хотя бы, как минимум, по два звена. Одно штурмует войска, другое обеспечивает удар. Но майор Охтень, тогда командир полка, грубо прервал меня. Садись, пехота, говорит, чтобы задержать войска, нужно над ними висеть непрерывно, а у нас даже звеньев на это не хватает.

Из этого разбора, Василий Федорович, я понял одно:

я не умею воевать над морем, а многие морские летчики, видимо, еще не научились бить вражеские войска на сухопутье...

Кожанов замолчал, устало сел на заскрипевшую кровать, опустил голову и тяжело вздохнул. Я тоже молчал. Стали укладываться спать. Однако мне хотелось понять, что же сейчас тяготит комиссара? Почему ходит как в воду опущенный?

Помолчав некоторое время, я продолжил наш разговор:

- Недавно от командира звена Цыганова случайно узнал, что вы уже однажды провели очень удачную штурмовку в районе Киришей и ты был ведущим. Расскажи, если, конечно, в сон не клонит.

- Да что ты, Василий Федорович, какой сон! Последнее время уснуть - для меня целая проблема. Фашисты оккупировали Курскую область, а там у своих родителей осталась моя жена и маленькая дочь, которую я видел только на фотографии. Они так и стоят у меня перед глазами, только ты уж никому не говори об этом, ведь такое горе сейчас у многих, в том числе и в нашей эскадрилье. Чем облегчишь их горе?.. Вот и надо, чтобы подчиненные всегда во мне свою опору видели. А насчет штурмовки могу рассказать.

Признаюсь, то, что близкие Кожанова находились в оккупации, я знал. Но горькие слова о них я от него слышал впервые. Он всегда был приветливым, жизнерадостным, старался добрым словом, живым человеческим участием помочь, поддержать своих товарищей. Делал он это искренне, честно, без малейшей рисовки. Думаю, здесь сказывался его поистине комиссарский характер. Рассказ же Петра о проведенной штурмовке еще раз подтвердил правильность, избранной нами тактики воздушного боя.

Тот памятный комиссару бой произошел двадцать пятого ноября. Рано утром его звено вылетело на разведку расположения войск противника в районе Киришей. Задание - обнаружить, по каким дорогам соединения врага подходят к линии фронта в направлении железнодорожного узла Волховстрой-1 и Волховской ГЭС. Самолеты, обойдя заданный район с запада над болотами на высоте 100- 150 метров, пролетели вдоль шоссе, идущего по левому берегу Волхова, а потом развернулись и обследовали лесную дорогу километрах в десяти западнее реки, ведущую к железнодорожной станции. Здесь-то и были обнаружены три большие колонны крытых фургонов, груженые машины, артиллерия и десятки конных повозок. Головные машины первой колонны уже подходили к деревне Оломны, расположенной в густой лесистой местности. Стало очевидным - эти войска идут к железнодорожной станции.

В тот день было очень холодно, около тридцати градусов мороза, а следовательно, последняя остановка войск перед выходом на передовую будет в Оломнах.

Доложив о результатах разведки. Кожанов попросил разрешения нанести штурмовой удар. Получив "добро" и вооружив каждый самолет шестью "эрэсами", эскадрилья вновь поднялась в воздух. Выбрав обходной маршрут полета, Кожанов решил выйти к деревне с юго-запада, откуда противник меньше всего ожидал нападения. Но еще до подхода к цели самолеты оказались в полосе снегопада. Видимость ухудшилась до 2-3 километров. Высоту более 300 метров набирать было нельзя. Здесь-то и пригодилось умение Петра отлично ориентироваться над сухопутьем. Группа вышла к деревне точно с юго-запада. Сквозь снежную пелену разглядели: вся улица, а она там единственная, забита автомашинами, артустановками, фургонами, цистернами, большим количеством солдат. Кожанов подал сигнал - глубокие покачивания крыльями ("действуй, как я") - и с пологого пикирования произвел три залпа по два реактивных снаряда, а потом длинными очередями из всех пулеметов обстрелял разбегающихся во все стороны солдат.

Проскочив деревню, летчики сразу сделали разворот на сто восемьдесят градусов и начали штурмовку с другого конца деревни.

Противник уже опомнился и на этот раз встретил истребители пулеметными очередями. "Эрликоны" стояли на двух открытых бортовых автомашинах. Но тут отлично сработали ведомые, сержанты Бугов и Голубев, мгновенно подавив огневые точки. На дороге и у домов лежали убитые, горели машины, цистерна с горючим. Дым и гарь еще не развеялись, как И-16 вновь обрушили всю огневую мощь на машины, стоявшие плотными рядами в деревенских дворах. Снегопад усиливался, и от еще одного штурмового удара пришлось отказаться. Группа поспешила на аэродром для подготовки к повторному удару.

Через час сорок минут самолеты вновь подлетали к Оломнам. Снег все еще сыпал, но видимость улучшилась. Сделали два захода, применив в каждом "эрэсы" и пулеметный огонь. И хотя на этот раз зенитные средства противника открыли огонь своевременно, удалось зажечь четыре дома и несколько машин, уничтожить две зенитные точки, а главное, нанести удар по скоплению живой силы врага. Спасаясь от гибели, гитлеровцы бежали в разные стороны и, как мыши, пытались зарыться в сугробы снега. Но везде их настигала карающая пуля.

Потери фашисты понесли большие. Позже волховские партизаны подтвердили - в Оломнах под удар нашей авиации попала пехотная часть, усиленная артиллерией и минометами. С наступлением темноты потрепанное войско отошло в район Киришей на переформирование.

За эти вылеты Петр Кожанов был награжден орденом Красной Звезды. Увлеченно рассказывал комиссар о той операции, но чувствовалось, не только подробности удачного боя волновали его.

На минуту задумавшись, он сказал:

- Вот ношу этот единственный орден и переживаю. Казалось бы, радоваться должен, а мне покоя не дает вопрос, почему остальные летчики остались без наград? Ведь все сработали отлично.

Мысленно представив себе все детали штурмовки, я все больше утвердился в мысли, что старший лейтенант Кожанов отличный воздушный боец - грамотный, смелый, инициативный. Такой удар по наземным целям может служить образцом для молодых летчиков эскадрильи. Ну а что касается морских целей, в которых комиссар пока разбирался не очень хорошо, то это дело наживное. Чуть побольше практики - и все будет в порядке. Сомнений в Кожанове быть не могло.

- Не переживай! - сказал я.- Будет еще много подобных заданий, да и старые заслуги наших летчиков, думаю, вдвоем-то мы не забудем...

- Да это не главное,- ответил Кожанов.- Бились же мы насмерть в первые месяцы войны на всех участках фронта без наград. Да и какие могли быть награды, когда приходилось оставлять наших людей и родную землю под фашистским гнетом... Но тогда мы знали, что учимся воевать, из каждого удачного и неудачного боя, из каждой штурмовки и разведки делали выводы. Почему же с ноября отказались от детальных полковых разборов? Все, будь то хорошее или плохое, обсуждается только в эскадрильях, да и то не всегда. Как же перенимать опыт летчиков из других эскадрилий и полков, как передавать наш? Взять хотя бы, к примеру, наш новогодний позор - почти треть полка потеряли... Да вы, наверное, об этом знаете?

- Знаю, но лишь в общих чертах. Расскажи, Петр Павлович. Ночь большая - выспимся. Сейчас нам главное - понять, как не надо действовать.

Кожанов неторопливо поднялся, подправил фитилек на снарядной коптилке, снова лег в постель и глубоко вздохнул:

- В тот день мы еще многого не знали. Причина наших потерь вскрылась позже - после 10-го января, когда сняли с должности командира и комиссара полка. 30 декабря разведка ВВС фронта сообщила, что немцы сосредоточили на ближайших аэродромах на Ладожском направлении большое количество бомбардировщиков и истребителей и планируют нанести несколько массированных ударов по перевалочным базам на западном и восточном берегах озера, по ледовой трассе и волховским мостам.

В ночь на Новый год командир авиабригады полковник Романенко предупредил Охтеня, что есть достоверные данные о нанесении первого января массированных ударов по объектам в южной части Ладожского озера. И потребовал провести тщательную подготовку полка к отражению ударов.

Одновременно комбриг выразил неудовлетворение боевыми итогами полка за декабрь: "Теряете летчиков и самолеты, а сбитых "юнкерсов" и "мессеров" пока нет. Будем надеяться, что Новый год полк ознаменует более успешными боевыми делами". А в заключение указаний полковник Романенко добавил:

- Поздравьте личный состав с Новым годом и учтите:

придется вести бои с превосходящими силами врага, с действиями во всем районе истребителей-"охотников". Поэтому надежнее прикройте перевалочные базы Кобона, Лаврове и аэродром.

Вечером после ужина майор Охтень собрал на командном пункте своих заместителей, инженера полка, командиров и комиссаров эскадрилий.

Наш командир, майор Рождественский, был болен, лежал в госпитале, вместо него был заместитель - капитан Агуреев.

Охтень не спросил никого из присутствующих о состоянии дел в подразделениях. Вкратце сообщил о разговоре с командиром авиабригады:

- Полковник Романенко требует надежно прикрыть трассу и перевалочные базы на берегу... Придется держать в воздухе две группы патрулей одновременно. Поэтому в каждой эскадрилье надо создать по две тактические группы и при вылете на патрулирование одну держать в районе трассы, другую - над Кобоной - Лаврово. По тревоге поднимать от каждой эскадрильи по одной группе, вылет остальных - по дополнительной команде с КП полка.

На такое тактически неграмотное решение возразил только капитан Агуреев:

- В третьей эскадрилье всего семь исправных самолетов, в двух других еще меньше. Если их разделить на группы, будем бить численно превосходящего противника не кулаком, а растопыренными пальцами; лучше иметь одну группу в эскадрилье, но сильную.

- Вы не рассуждайте, а выполняйте приказ! - отрубил Охтень и предоставил слово комиссару полка.

- Товарищи! Через три часа наступит Новый год. Мне известно, что некоторые летчики и техники и даже руководители подразделений готовятся его встретить тостами и выпивкой, а завтра в бой... Я требую, чтобы командиры и комиссары тщательно проверили все землянки и дома в деревне, где размещается личный состав. Праздновать будем, когда кончится война!

Так и разошлись летчики, не получив ни одного совета, ни одного указания по тактике и взаимодействию с другими группами и особенно по прикрытию самолетов от "охотников" на посадке.

Пришлось нам заниматься не подготовкой летчиков и самолетов к утренним боям, а выполнением указаний комиссара полка, хотя все в полку прекрасно понимали сложность ситуации и ни о какой пьянке не могло быть и речи.

Утром 1 января мороз достиг 38 градусов. На востоке пламенела заря, погасли звезды. Вконец измотанные техники все же закончили подготовку семи самолетов. Теперь дело было за нами - летчиками. Я понимал, в такую ясную погоду бои могут начаться с рассвета и будут продолжаться до темноты. Выдержит ли молодежь такую нагрузку? Собрал на 10-15 минут коммунистов-летчиков. Напомнил некоторые тактические положения при ведении воздушного боя с бомбардировщиками, которых прикрывают истребители. И тут же слышу упрек сержанта Бакирова:

- Ждем численно превосходящего противника, а готовимся вылетать звеньями...

Прямой ответ на такой упрек дать нельзя - приказ командира полка, а ответить надо.

- Радио пока на самолетах нет, поэтому советую ведущим, а они все коммунисты, во время патрулирования держаться на расстоянии визуальной видимости между звеньями. Тогда в случае необходимости можно поддержать взаимодействия в звеньях.

И опять у меня мелькнула мысль - не ошибся в подборе летающего комиссара!

Кожанов вылез из-под одеяла, снова сел на кровать, надел унты, на плечи накинул одеяло, спросил:

- Не спишь, Василий Федорович?

- Нет, говори как можно подробнее, мне очень интересно знать о проведенных боях - хороших и неудачных, все это нужно для побед в будущих сражениях.

- Мороз заставил многих надеть меховые комбинезоны, двойные перчатки-краги, в унты пододеть чулки-унтята, лица закрыть масками из кротового меха. Ох уж это зимнее одеяние! В нем не только вести воздушные бои, но и просто пилотировать истребитель с открытой кабиной трудно.

Вылеты на прикрытие по графику начались с восхода солнца. Одна группа держалась над участком Кобона - Лаврове, другая - над ледовой трассой. Но воздушные бои разгорались не в нашем районе, а у западного берега озера - у соседей. Мы на своем участке периодически отражали атаки отдельных пар "охотников" и безрезультатно пытались перехватить высотных разведчиков, которые, как по расписанию, каждые полтора часа пролетали на высоте 4,5-5 тысяч метров над Кобоной и Лаврове. Чувствовалось, враг прощупывает силу нашего прикрытия.

До обеда каждая эскадрилья выполнила по два вылета. Воздушные бои, как я уже говорил, в это время проходили над западной частью Дороги жизни. Там немцы в течение двух часов упрямо бомбили береговые перевалочные базы и автоколонны.

Истребители и зенитчики дрались до последнего патрона и снаряда, до последнего литра горючего. В воздушном сражении с обеих сторон было сбито несколько десятков самолетов. Некоторые наши истребители без горючего садились прямо на лед рядом с трассой. Но все же враг нанес ощутимый ущерб на берегу и на ледовой трассе.

Во второй половине дня фашисты начали массированный удар по нашему району. На западном участке озера в это время они наносили мелкие сковывающие удары. С небольшими интервалами по времени к району Кобона - Лаврове подходили группы бомбардировщиков под прикрытием истребителей. В это же время в воздухе находились два патруля от первой эскадрильи: над Кобоной - звено, три самолета, под командой комиссара эскадрильи Семена Дмитриевского, а над трассой - пара Петра Шишацкого.

- Кстати, Василий Федорович,- продолжал Кожанов,- Дмитриевский утром после первого вылета пошел к комиссару полка и потребовал больше не посылать группы из пяти самолетов, поделенные на два патруля. А перед вылетом сказал мне: "Вернусь с задания, позвоню комиссару авиабригады, скажу: пора командиру полка думать о тактике наших истребителей, слушать наши мнения и предложения, да и самому летать, а не сидеть месяцами в землянке на КП".- "Давайте, Семен Наумович, лучше я в авиабригаду позвоню по этому вопросу - ведь я парторг, лицо выборное..." - "Не надо,- ответил он,- меня в бригаде знают хорошо".

А звонить-то нужно было еще утром... Погиб Дмитриевский в неравном бою, и ведомый его, сержант Ефим Дмитриев, тоже был сбит, покинул горящий самолет.

Как только начался бой, подняли по звену летчиков от второй и нашей эскадрилий. Их повели Геннадий Цоколаев и Александр Агуреев.

Не успели набрать высоту 2000 метров, как завязался неравный бой с "мессерами". Пользуясь численным превосходством, фашисты всячески старались сорвать атаку И-16. А наши летчики, отгоняя вьющиеся вокруг "мессершмитты" огнем пушек и пулеметов, упрямо шли к своей цели. Ведь в этом бою их главной задачей были немецкие бомбардировщики. В первую очередь надо было их остановить, не дать прицельно отбомбиться. Все же опытные ведущие, поддерживая друг друга, сумели выйти в лобовую атаку на девятку Ю-88, сбить их с боевого курса и заставить сбросить бомбы, не доходя до цели.

В этом бою были подбиты три ведомых - сержанты Забойкин, Бакиров и Щеголев. Прикрывая Бакирова от наседавших Ме-109Ф, попал под прицельную очередь и Агуреев. Самолет загорелся, высоты, чтобы покинуть его, нe было, и капитан, несмотря на ранение, сумел посадить машину на мелколесье. Только он успел выбраться из кабины, как самолет взорвался.

Вторая волна бомбардировщиков и истребителей появилась со стороны Шлиссельбурга. Подняли мою четверку, в которой вторую пару вел Евгений Цыганов, а от второй эскадрильи взлетела последняя пара летчиков (резерв для прикрытия посадки самолетов) - Алексей Лазукин и Григорий Семенов - участники боев на Ханко. И опять без команды, чувством взаимной поддержки мы собрались в одну группу. Так тремя парами, помогая друг другу, двадцать минут вели бой. В этой схватке я убедился, как грамотно воюют Лазукин и Семенов. Не зря шла слава на весь флот об их успешных действиях в районе полуострова Ханко.

В этом бою я вновь увидел, что слабой стороной наших летчиков является недостаточная боевая выучка сержантов. И в нашей группе самолеты Бугова и Виктора Голубева получили повреждения. Они вышли из боя и с трудом дотянули до аэродрома. Хорошо, что в этот момент не появились "охотники"...

Туго пришлось бы нашей единственной на весь район прикрытия четверке "ишачков", если бы к месту боя не подоспели три группы истребителей с Волховского фронта и Новой Ладоги...

И все же в первый день нового года летчики свою задачу выполнили, но какой дорогой ценой! Наш полк потерял комиссара эскадрильи Дмитриевского, пять летчиков получили ранения, три самолета сгорели и семь были сильно повреждены.

Вот так мы поплатились за непонимание некоторыми командирами простой истины: каждый бой - это прежде всего экзамен боевой тактики, летного мастерства, правильности командирских решений.

Вечером собрались на полковой разбор, который проводили комиссар и заместитель командира полка по летной части. Первым высказался инженер полка Николаев:

- Еще два таких боя, и в полку не останется самолетов. Поедем тогда в тыл за "тамагавками", которые поступают нам по ленд-лизу и на которых сами американцы давно перестали летать.

От его слов, прозвучавших как справедливый укор летчикам и руководству полка, мы еще ниже опустили головы... Но разве только мы виноваты, думал в этот момент каждый из летчиков?

Смотрел я на командиров 1-й и 2-й эскадрилий и руководителей полка, а в груди так и жгло: "Почему же вы еще вчера не готовили летчиков к большому и тяжелому сражению, почему никто из вас не летал сегодня на боевые задания, почему во всем вы вините подчиненных? Ведь они просили, убеждали не делить эскадрильи на мелкие, небоеспособные группы..."

Не выдержал я, встал и, не спрашивая слова, выпалил все накопившееся на сердце. К удивлению, никто из руководителей не возразил и не оборвал меня. Но я понял: теперь любой мой промах будет рассматриваться с особым пристрастием.

Разбор заканчивал заместитель командира полка, он приказал в каждой эскадрилье из оставшихся наиболее подготовленных летчиков создать по одной тактической группе. Да и как иначе, если на две группы не только людей не хватит, но и самолетов. Было решено: вылеты на любые задания выполнять только под руководством командиров эскадрилий, а мне временно вступить в должность командира 3-й эскадрильи. Так что хотя и немного, но и я побывал в должности комэска,- закончил Петр Павлович.

Да, не очень приятно было вспоминать о потерях и неудачах. Но без этого нельзя - завтра ждали новые бои, и провести их нужно успешнее...

IV. НА ПОДЪЕМЕ

Февральские циклоны на Ладоге всегда отличаются частыми метелями и усилением морозов. Только очистили от сугробов стоянки самолетов и рулежки, прокопали тропинки к жилым домам и служебным землянкам, укатали снег на поле аэродрома, как метеоролог дал очередное предупреждение - скандинавский циклон на подходе. Но даже в этот суточный промежуток между циклонами мы успели дважды сразиться с врагом: отбить удары бомбардировщиков и истребителей по автоколоннам на ледовой трассе, а также слетать шестеркой И-16 на разведку в районы Киришей и Любани.

Оба вылета на отражение ударов по трассе выполняли составом эскадрильи. И результат налицо. Как только фашистские летчики обнаруживали "ишаков", идущих в атаку в эшелонированном по высоте боевом порядке, сразу же сворачивали с боевого курса, бросали бомбы, не долетая до цели, и уходили.

Эти короткие схватки, в которых мы сбили "юнкере", еще раз показали, что огневая подготовка, слетанность и взаимовыручка летчиков хорошая, но надо отработать тактику, и особенно осмотрительность, навыки отражения внезапных атак истребителей. Только установка радиосвязи на всех самолетах помогла нам избежать потерь. Но соседние эскадрильи в этот же день потеряли двух опытных летчиков.

Выполняя разведывательный полет над передним краем обороны противника в районе Погостья, погиб командир звена второй эскадрильи младший лейтенант Комчала, а первая в коротком бою над трассой потеряла заместителя комэска старшего лейтенанта Бодаева. Оба они опытные летчики, хорошо понимающие значение осмотрительности, тали жертвой внезапных атак истребителей-"охотников".

С наступлением темноты был проведен полковой разбор. нa нем летчики получили указания по организации и ведению оборонительных боев, по применению взаимной защиты и выручки при внезапных атаках истребителей-"охотников". А главное - по примеру нашей эскадрильи в первой и второй были созданы четырехсамолетные звенья. (Со вре-ленем была подтверждена прогрессивность этого перехода. В феврале 1942 года все полки и отдельные эскадрильи перешли на новую организационную структуру авиационного звена.) Но и на этом поучительном разборе вопросы осмотрительности все же не получили должного освещения. Пришлось своими силами в эскадрилье провести дополнительное занятие по тактике боя с истребителями-"охотниками". Но главное внимание уделили не оборонительным, а наступательным действиям в различных условиях воздушного боя, а также осмотрительности в боевых и учебно-тренировочных полетах. В ходе всего занятия комиссар, используя примеры из своего боевого опыта, вносил предложения, давал подробные расчеты теоретических приемов воздушного боя в одиночных и групповых схватках, настойчиво обращал внимание летного состава на четкую организацию и тесное взаимодействие в различных боевых порядках. А в конце занятия Кожанов, достав из планшета сложенный вдвое лист бумаги, сказал:

- Товарищ командир! Товарищи летчики! Вчера вечером и сегодня в промежутках между боевыми вылетами я набросал черновичок плана по организации и проведению вечерних занятий с летным составом. В нем предусмотрено создание крайне необходимой учебной базы. Без этого качественных занятий не получится. Нам надо сделать так, чтобы все свободное время, а при плохой погоде его бывает много, мы использовали для повышения тактического мастерства, огневой подготовки, детального изучения воздушного и наземного врага. Да и свой самолет, его огневые средства надо знать лучше.

Присутствующие настороженно молчали. Видимо, многих удивило предложение комиссара. Развернуть планомерный учебный процесс в полевых условиях при такой большой боевой нагрузке - на это мало у кого хватит энергии и сил.

Напряжение разрядил шутливый вопрос заводилы игры в "козла" сержанта Бугова - ведомого комиссара:

- Товарищ комиссар! Скажите, помимо занятий время на домино, на "козла" любимого останется?

Грохнул дружный смех. Не удержались и мы с комиссаром. А когда смех затих, комиссар серьезно ответил:

- Вопрос твой, Саша, правильный. Вездесущий "козел" имеет свою положительную сторону - он ведь каждому технику и механику, которые сутками полуголодные готовят самолеты к бою, или летчикам, вернувшимся с трудного боевого задания, дает разрядку. Но есть у "козла" и отрицательная сторона - он съедает вместо капусты очень много свободного времени, так нужного летчикам для учебы. Учиться так же упорно, как и воевать, да что там воевать, просто работать очень трудно. Ведь мы, здесь присутствующие, в большинстве своем до поступления в военные училища заканчивали аэроклубы. Учились летать и постигали азы авиации без отрыва от производства, школ и техникумов и на "козла" время не тратили. Разве мы об этом жалеем?

Кожанов внимательно посмотрел на сосредоточенные лица летчиков и добавил:

- Я, как летчик и комиссар, призываю вас начать учиться.

Скандинавский циклон, бушевавший почти пять суток, приковал и нашу и вражескую авиацию к занесенным снегом аэродромам. Вихри, снегопады, нулевая видимость ограничили даже одиночные вылеты на воздушную разведку. И эта передышка помогла нам многое сделать по созданию учебной базы. Были проведены несколько занятий по тактике боев с различными группами вражеской авиации, по изучению материальной части и вооружения самолетов, а главное - состоялась теоретическая конференция "Наступательный бой с истребителями-"охотниками" и осмотрительность на всех этапах полета".

Впервые среди подразделений авиации Балтийского флота была создана учебно-тренировочная база. Усилиями летчиков и техников были построены нехитрые тренажеры, макеты самолетов противника, оборудована учебная радиостанция, составлены памятки летчикам и техникам. Для проведения занятий мы привлекали самых опытных летчиков, имевших большой боевой опыт и не одну победу над врагом. Особое внимание уделялось умению использовать в схватках с вражескими истребителями реактивные снаряды. Это грозное оружие было еще недостаточно освоено новичками эскадрильи. Как показало будущее, именно "эрэсы" помогли нам одержать первые победы над хвалеными гитлеровскими "охотниками".

И душой нашей фронтовой "школы" всегда был комиссар Кожанов. В боевой учебе на земле еще ярче раскрылись его организаторские способности, умение доходчиво объяснить, научить, передать свой опыт. Наверное, умению находить контакт с людьми, заставить слушать себя помогало то, что до прихода в авиацию в 1939 году Петр несколько лет работал учителем в школе на Белгородчине. Завершилась напряженная работа этих ненастных дней открытым партийным собранием с повесткой дня:

"Поднять боеготовность и боеспособность эскадрильи - долг каждого гвардейца". Собрание удалось на славу. Жаркие споры и откровенный обмен мнениями затянулись до поздней ночи. Последним в прениях слово взял Кожанов, на конкретных примерах он проанализировал причины неоправданных потерь за последние четыре месяца:

- Недостаточная выучка летчиков и плохая осмотрительность, несоответствие между применяемыми нами боевыми порядками, организационной структурой трехсамолетного звена и новой тактикой ведения воздушного боя, приверженность к оборонительным боевым действиям в пресловутом "круге" и, наконец, неумение использовать полностью маневренные и огневые возможности самолета И-16, имеющего дополнительное оружие - реактивные снаряды большой мощности. Устранить недостатки - задача нелегкая. Она по плечу только дружному, сплоченному коллективу коммунистов, комсомольцев и передовых воинов, им и надлежит первыми приступить к устранению недостатков, о которых здесь много говорили гвардейцы. А для нас - комиссара, парторга и партийного бюро - решение партийного собрания будет важным наказом и ориентиром в работе.

Мы с комиссаром вернулись в свою землянку в половине первого ночи. Было довольно холодно, поэтому мы залезли в спальные мешки не раздеваясь. Несмотря на усталость, заснуть не удавалось. Первым не выдержал Петр:

- Василий Федорович! Я сегодня слушал молодых гвардейцев и думал: выдержат ли они такое напряжение? Не крутоватый ли подъем мы избрали для эскадрильи? При столь большой боевой и учебной нагрузке времени на остальное просто нет. А ведь люди-то молодые, большинству по 19-20 лет. И кино вечером хочется посмотреть, книги и газеты почитать, письмо написать, да и просто отдохнуть, расслабиться.

Я лежал молча, пытаясь найти убедительные слова для ответа. Моя заминка оказалась как нельзя кстати, потому что уже в следующую минуту Кожанов сам ответил на свои вопросы:

- Наверное, я зря сомневаюсь. В душе я на сто процентов уверен - справятся наши ребята с такими нагрузками, иначе и быть не может.

Я слушал его, а сам думал, что уже с первых дней пребывания Кожанова на должности комиссара эскадрильи его неутомимая энергия и вера в людей сразу нашли отклик у всех летчиков и техников. И это было естественно, так как обязанности комиссара широки и многообразны. И чтобы справиться с ними с честью, необходимы советы и поддержка боевых друзей. Петр Павлович сумел найти прочную опору и помощь среди коммунистов и комсомольцев эскадрильи.

Комиссар продолжал:

- Нет, пусть будет трудно, но отступать нам нельзя. Главное - нужно постараться свести к минимуму потери летчиков и самолетов. Я должен признаться, что в свое время тоже чуть не стал жертвой собственной неосмотрительности и до сих пор не могу простить себе той оплошности. Это было в начале ноября 1941 года, вылетели мы звеном на штурмовку войск в районе Тихвина. Ведущим был майор Рождественский. Мы своевременно обнаружили автоколонну противника. Истребителей прикрытия не оказалось, и мы без помех трижды атаковали головную часть. Зажгли четыре фургона, уничтожили две автомашины с зенитными установками и, довольные успехом, на высоте трехсот метров полетели домой.

Далеко позади осталась линия фронта. Ничто, казалось бы, не предвещало опасности. Вот я и расслабился... Вдруг откуда-то сверху на нас навалилась четверка "мессеров". Не успели мы замкнуть злосчастный оборонительный "круг", как справа по мотору хлестнула очередь. Самолет затрясло, как в лихорадке, мотор чихнул два раза и замолчал. Пламя и черный дым поползли из мотора к кабине. Медлить нельзя. Резко потянул ручку управления. На остатке скорости набрал высоту метров четыреста и, закрыв левой рукой лицо от огня, выбросился из самолета. Парашют раскрылся буквально над верхушками деревьев. Вот и ношу с тех пор на лице и руках рубцы ожогов как напоминание о необходимости постоянного внимания.

После того боя я твердо усвоил: поднялся в воздух - вращай головой на 360 градусов! Заметил противника первым, значит, ты уже в более выгодном положении. Есть время подумать, рассчитать, подготовиться и атаковать так, как нужно тебе. Ну а проморгал - сам становишься мишенью, да к тому же ставишь под удар не только себя, но и товарищей. Урок тот горький запомнил на всю жизнь.

Длинные вечера и ясные короткие февральские дни пролетели быстро. Упорная учеба давала свои положительные результаты. По нашему примеру и в других эскадрильях начали проводить занятия. Штаб полка развернул наземную радиостанцию, создал два пункта визуального наведения истребителей: один - в Кобоне, второй - на линии фронта в полосе 54-й армии, где во второй половине февраля действовал наш авиационный полк. В это время Ладожский район ПВО на ледовой трассе - остров Зеленец - впервые развернул радиолокационную станцию "Редут-59". Данные о целях стали поступать прямо на КП полка и пункты наведения. Но все это пока были дела наземные, подготовительные, организационные. А воздушные схватки с "охотниками" над линией фронта и ледовой трассой в большинстве продолжали оставаться оборонительными.

Оказалось, что на деле не так-то просто отказаться от привычки вести бой в плотных боевых порядках, выработанной годами, и освоить систему ближней и дальней осмотрительности с учетом повышенных скоростей истребительной авиации и быстротечности маневренного боя.

С улучшением погоды фашистские "охотники" на Ме-109Ф стали частыми "гостями" и над нашим аэродромом Выстав. Они прилетали, как по вызову, к взлету или посадке наших самолетов. Однако благодаря тому, что над аэродромом постоянно барражировали самолеты прикрытия, нам удавалось избежать больших потерь. Но этого было недостаточно. И мы, летчики третьей эскадрильи, перед каждым вылетом разрабатывали два-три варианта наступательно активного боя с "охотниками".

- Нам сейчас как воздух нужна убедительная победа,- сказал летчикам комиссар Кожанов перед одним из заданий.- И не просто победа, а показательная, психологическая, достигнутая на глазах у всего личного состава авиационного гарнизона...

12 марта рано утром полк подняли по тревоге. Командир авиабригады полковник Романенко поставил задачу: полковой группой с наступлением светлого времени нанести штурмовой удар по железнодорожной станции Мга, куда подошли для разгрузки три вражеских эшелона с войсками и боезапасом.

Ударную группу создали из первой и второй эскадрилий, группу прикрытия в составе шести самолетов составляла наша третья эскадрилья. Оставшиеся три самолета предназначались для прикрытия посадки в случае появления "охотников". Как правило, вести группу прикрытия должен командир эскадрильи. Но я принял другое решение.

Проработав задание, я задержал Кожанова и спросил:

- Я надеюсь, что ты, комиссар, понял, почему группу прикрытия ведет Байсултанов, твоя пара в середине, а моя замыкающая?

- Понял, понял,- ответил, улыбаясь, Кожанов.- Если нам удастся добиться внезапности массированного удара по Мге, противник этого не простит, и "охотники" постараются отквитаться, когда мы будем возвращаться на аэродром, особенно при посадке, то есть в тот момент, когда у нас фактически закончатся горючее и боезапас.

- Да, Петя, встреча с "охотниками" сегодня должна состояться, и вероятнее всего именно в конце задания в районе аэродрома. Поэтому прошу тебя, не просмотри "мессеров", обеспечь прикрытие группы на посадке, а сам садись последним. За меня не беспокойся. Я своей парой отстану от вас километров на восемь - десять. Лететь буду на 200-300 метров выше вас, боезапас на своем самолете сохраню, в том числе и реактивные снаряды. Ведомый тоже оставит половину пулеметного боекомплекта. Если ты первым завяжешь бой, веди его ложными атаками, на предельно малой высоте, а я помогу тебе сверху. Мне кажется, что "мессеры" жертвой изберут мою пару - отставшую от группы. Я же постараюсь навязать короткий бой в районе аэродрома. Но это тоже все планы...

Полковая группа истребителей И-16, почти прижимаясь к верхушкам деревьев, сделала обходный маневр и к объекту удара зашла со стороны вражеского тыла, чего явно фашисты не ожидали. Несколько десятков реактивных снарядов и пушечно-пулеметный огонь обрушились на противника с двух направлений в тот момент, когда все железнодорожные пути и подъезды к станции Мга были буквально забиты войсками, боевой техникой, платформами с боеприпасами, продовольствием, цистернами с горючим.

Сразу вспыхнуло более десятка пожаров, начались взрывы. К счастью, вражеских истребителей над объектом не оказалось, и наши эскадрильи, преодолевая плотный заслон зенитного огня, произвели повторную атаку с трех направлений, после которой пожары и взрывы охватили всю станцию.

Командир группы старший лейтенант Васильев повел самолеты через тылы врага к Малуксинским болотам, где мы и пересекли линию фронта. Фашистские истребители, поднятые на перехват, рыскали вдоль линии фронта, но обнаружить нас им не удалось.

Теперь мы с комиссаром были убеждены, что "охотники" спешат в район нашего аэродрома, рассчитывая нанести удар по почти беззащитным самолетам.

"Посмотрим, кто кого перехватит..." - подумал я и начал, как было задумано, вместе с ведомым отставать от группы, уделив особое внимание осмотру задней полусферы. И не напрасно. Километров двадцать не долетая до аэродрома, над лесом сзади себя обнаружил пару Ме-109Ф. Дистанция около двух километров. Качнув крыльями, дал сигнал ведомому (по радио переговоры в таком случае были запрещены), он повторил мои действия, что означало - "цель вижу".

Прослушивая эфир и наблюдая за "мессерами", понял, наша группа завершает посадку, а враги летят над лесом и дистанцию не сокращают. Значит, их замысел - быстрый догон и показательное уничтожение наших самолетов над собственным аэродромом. Ну что ж, этого момента я давно жду, ждет и вся третья эскадрилья.

Пора! Постепенно увеличиваю скорость и высоту. Вижу - задымили моторы "мессеров", переведенные на максимальную нагрузку для быстрого догона и атаки снизу. Внимательно слежу за сокращением дистанции и, достигнув центра аэродрома, делаю резкий, с предельной перегрузкой, левый боевой разворот для выхода в лобовую атаку.

Вот когда пригодились теоретическая подготовка, и учет множества вариантов и расчетов на такой маневр!

Завершаю разворот с преимуществом высоты. Противник этого явно не ожидал и был вынужден принять лобовую атаку.

Оба "мессера", задрав желтые носы, пошли на меня, видимо рассчитывая, что я, оставшись без боезапаса, стану их легкой добычей. Да и отворачивать им уже было поздно. Крученые трассы пулеметно-пушечного огня потянулись к моему самолету. Ловлю в прицел ведущего "охотника", дистанция немного больше пятисот метров. Две секунды осталось на все - на жизнь и смерть. Машинально выжимаю общую гашетку трех пулеметов, и очереди пронизывают тонкое тело "мессершмитта", мелькнувшего ниже меня метрах в пяти. Опять бросаю самолет в боевой разворот. И выше себя впереди вижу уходящий вверх второй "мессер". Навскидку прицеливаюсь и пускаю ему вслед четыре PC-82. Черные шапки разрывов накрывают самолет врага, но он еще круче уходит в высоту.

Что такое? Противник, сделав петлю и ведя пулеметный огонь, пошел вниз, потом, продолжая стрелять, уходит на вторую петлю.

Неужели он намеревается дать бой в одиночку? Или хочет увидеть горящий самолет своего ведущего?

Сейчас дорога каждая секунда. Даю команду ведомому бить "мессера" внизу, а сам круто набираю высоту, чтобы встретить его в верхней точке его безумных петель.

На третьей и четвертой петле почти в упор стреляю по мотору и кабине самолета, ведомый атакует его снизу. Но вражеская машина каким-то чудом продолжает свой странный полет. И только тут понимаю, что у "мессера" безвыходное положение: видимо, осколками реактивных снарядов заклинило рулевое управление и повреждена система огня.

На выходе из четвертой петли "мессер" зацепил за макушки елей возле стоянки нашей эскадрильи и рухнул в снег на небольшой полянке. Летчик выскочил из кабины, падая и поднимаясь, побежал в сторону леса, прямо к нашим самолетам. Сообщив об этом по радио, мы произвели посадку.

Победный бой произошел на глазах всего гарнизона, под громкие крики "ура". Сбылась мечта и стремление гвардейцев третьей эскадрильи - первыми сбить неуловимых "охотников".

Подруливаю к стоянке. Меня встречают летчики, техники, почти весь наличный состав эскадрильи. Среди них - комиссар. Он прыгнул на плоскость самолета. Я протянул из кабины руки, и мы молча крепко обнялись, как родные братья после долгой разлуки.

Через четверть часа механики принесли мертвого фашистского летчика. Сил у него хватило только отбежать от самолета. Он умер от ран, полученных в воздухе. Потом мы все вместе подошли к месту, где догорали остатки первого самолета. Затем осмотрели изрешеченный осколками и пулями самолет ведомого, на фюзеляже и киле насчитали 26 знаков - количество сбитых им самолетов. Судя по обозначениям, многие из них принадлежали другим странам, сражавшимся против гитлеровской Германии.

Значит, роль "охотников", летающих на лучших истребителях, выполняют самые опытные питомцы Геринга.

Поэтому наш долгожданный бой стал как бы переломным: он заставил поверить в свои силы каждого летчика.

Наша победа совпала с начавшейся 12 марта наступательной операцией на Любань с целью прорвать блокаду Ленинграда на восточном направлении. И штурмовой массированный удар по скоплению войск и техники на станции Мга стал хорошей поддержкой войскам в первый день наступления. Но главное было впереди.

В середине дня полк получил задачу: с воздуха прикрыть войска 54-й армии в районе Малукса. На это ответственное задание полетела первая эскадрилья. Михаил Васильев, прибежавший поздравить нас с победой над "охотниками", попросил пару "ишачков" для усиления его группы и страховки от атак "охотников".

- Хочу построить боевой порядок в три эшелона и схватиться с "мессерами" и "юнкерсами" над линией фронта. Пора нам, гвардейцам, и там показать настоящую силу.

- Ну что, комиссар, поможем? - обратился я к Ко-жанову.

- Конечно, поможем. Предлагаю временно откомандировать коммунистов: штурмана Анатолия Кузнецова и командира звена Володю Петрова. Эта пара будет сильнее любой четверки.

- Хорошо, Михаил Яковлевич,- ответил я старому боевому другу.- Через десять минут они придут на проработку задания. Желаем боевого успеха.

...И действительно, Васильеву удалось провести второй стремительный и показательный бой. Он двумя группами верхних эшелонов сковал боем истребителей прикрытия, а сам четверкой врезался в строй бомбардировщиков. Сбил три Ю-88 на глазах немецких и наших войск и без потерь o привел эскадрилью на аэродром.

За полдня противник потерял пять самолетов, а мы - ни одного. Такого успеха у нас еще не было.

Под вечер подняли дежурное звено второй эскадрильи на перехват разведчика Хш-126, корректировавшего артогонь противника по автоколоннам на ледовой трассе.

И при выполнении этого задания летчики проявили незаурядное мастерство. Для атаки "хеншеля" они зашли со стороны вражеского тыла, тем самым отрезав ему путь к отступлению, и с первого же захода снарядами PC-82 зажгли фашистский самолет, доведя счет сбитых за день самолетов противника до шести.

- Настал наконец долгожданный день,- сказал Кожанов, когда мы вечером шли на полковой разбор.- Можно и мне, комиссару, слушать разбор с поднятой головой, да и всем пилотам открыто смотреть в глаза.

Полковой разбор был деловым и поучительным. Действиям нашей эскадрильи была дана высокая оценка. Отметили организацию интенсивной учебы, создание учебной базы и как результат - подъем боеспособности эскадрильи и конечно же первые сбитые морскими летчиками вражеские самолеты-"охотники".

Слушая похвалу в адрес эскадрильи, я подумал: "Как вовремя комиссар наладил боевую учебу и как быстро она дала результаты!"