АВИАБИБЛИОТЕКА: ГОЛУБЕВ В.Ф. "ВПЕРЕДИ КОМИССАР"

V. ГВАРДЕЙСКОЕ ЗНАМЯ

Мартовские бои, начавшиеся для нас столь удачно, были, пожалуй, самыми напряженными за весь осенне-зимний период. Они ознаменовались по-настоящему гвардейским успехом - 54 сбитых фашистских самолета. С нашей стороны погибли два летчика.

О победах 4-го гвардейского авиаполка в боях на Любанском направлении и на ладожской Дороге жизни в те дни писали газеты "Ленинградская правда", "Страж Балтики", "Красный флот". После этого к нам со всей страны стали поступать поздравления и пожелания дальнейших боевых успехов. Особенно приятно было получать слова благодарности от героических ленинградцев, воинов Ленинградского и Волховского фронтов, моряков Балтийского флота.

Все письменные послания и телефонограммы мы доводили до личного состава эскадрильи. Как-то выступая на одном из политзанятий, Кожанов сказал:

- Дорогие друзья! А вы задумывались над тем, почему столько благодарностей поступает в наш адрес в последнее время? Это ведь результат нашей упорной наземной учебы, тщательной подготовки и снаряжения самолетов техническим составом. Главное, мы научились полностью использовать боевые возможности самолета И-16.

Двадцать дней шли ожесточенные воздушные схватки над районом боевых действий 54-й армии генерала Федюнинского, пытавшейся разгромить вражескую группировку севернее Любани. С первых дней нашего наступления фашисты усилили воздушное прикрытие своих войск, ввели в бой свежие эскадрильи бомбардировщиков Ю-87 и Ю-88, которые группами по 12-15 самолетов под сильным конвоем истребителей наносили удары по переднему краю.

Необходимо было срочно менять тактику. Было решено осуществлять прикрытие войск не двумя раздельными тактическими группами, как это делалось раньше, а действовать одной усиленной эскадрильской группой в составе 10-12-14 самолетов. В полку создали две такие группы. В районе боевых действий они появлялись на высоте более трех тысяч метров в трехъярусном боевом порядке. Это была тактическая новинка, которая еще не вошла в практику ни наших истребительных полков, ни боевых групп фашистов.

Новый боевой порядок, примененный командиром первой эскадрильи Васильевым 12 марта, нами был хорошо освоен. Теперь, чередуясь с Кожановым, мы водили в бой нашу третью усиленную эскадрилью. Каждый раз, провожая боевого друга на задание, я все больше убеждался, что комиссар быстро и до мелочей освоил опыт руководства эскадрильей. Честно могу сказать, не каждому это удается в столь сжатые сроки.

В один из первых дней апреля на аэродром прилетели командир и начальник политотдела бригады. Они внимательно проверили все подразделения и техническую базу полка.

Начполит бригады, приняв мой рапорт, сразу обратился к комиссару:

- Ну как идут дела? Мне комиссар полка сказал, что вы наравне с комэском водите эскадрилью в бой.

- Бывает,- ответил Кожанов.- Нагрузка выпала на командира очень большая, вот и помогаю ему иногда...

- Это хорошо, но эскадрилью обязаны водить командир и заместитель по летной части. А у летающего комиссара кроме боевых вылетов дел на земле больше, чем у любого заместителя. Вот я и решил сегодня посмотреть, как комиссар на земле планирует и ведет работу. В воздухе, говорят, у тебя неплохо получается. Пойдем в твою землянку, посмотрим партийную и комиссарскую документацию, потом пройдемся по жилым и служебным помещениям, побеседуем с летчиками, техниками, с младшими специалистами.

- Комиссарской землянки у меня нет, да и больших бумажных дел не веду. Живу вместе с командиром, а политическая канцелярия всегда со мной,- улыбаясь, ответил Кожанов и достал из планшета толстую тетрадь в коричневой клеенчатой обложке.

Начальник политотдела удивленно посмотрел на Кожанова; похоже было, он впервые встретил комиссара эскадрильи, учет работы которого велся в ученической тетради. Он долго и внимательно листал тетрадь, вчитывался в короткие записи, сделанные то карандашом, то ровным почерком чернилами. За скупыми строками на страничках с большими полями, как у хорошего ученика, оказался подробный учет мероприятий, перспективных замыслов, четко была видна повседневная политическая работа комиссара эскадрильи.

Кожанов регулярно поддерживал связь с родными и близкими летчиков. Только за последние три месяца он написал более двух десятков писем в местные партийные и советские органы различных городов и областей с просьбой об оказании помощи эвакуированным семьям личного состава эскадрильи. Из записей на различных страничках можно было узнать, как воюют летчики, работают техники и механики, как у них идет учеба. Чувствовалось, что комиссар прекрасно разбирается в человеческой психологии, знает, чем живет каждый его боевой товарищ. В любую минуту он был готов прийти на помощь, поддержать словом и делом.

Здесь же, в тетради, были записаны темы собраний, докладов, бесед, наиболее интересных занятий, лучшие примеры из боевой практики, а также упущения гвардейцев в воздухе и на земле. Отдельно несколько страничек с алфавитом, из которых можно узнать, кто обращался к комиссару за советом, помощью или по каким-то личным вопросам.

Закончив просмотр "канцелярии", начполит вернул Кожанову тетрадь и удовлетворенно заметил:

- Ну что ж, молодец. Теперь вижу, что боевые вылеты помогают тебе вести партийно-политическую работу. Давайте посмотрим, как вы здесь живете и готовитесь к выполнению боевых задач.- И, выходя из землянки, не поворачиваясь к нам, спросил: - Кстати, а почему командир звена старший лейтенант Петров отстранен от боевых полетов? Ведь вы недавно в бригадной газете "Победа" писали о нем как об одном из лучших командиров звена не только в эскадрилье, но и в полку.

А дело было в следующем. Сразу две беды обрушились на нашего друга. Володя получил письмо от школьного товарища, который сражался в партизанском отряде на родине Петрова в Малой Вишере:

"Дорогой друг Володя, ты боевой летчик, будь мужествен. Горе одно за другим свалилось на наши и особенно на твою голову. 16 марта фашистские изверги на площади, имеете с другими жителями, казнили твоего отца и мать. Казнили за то, что ты гвардеец, воюешь за Ленинград, а через два дня узнали, что и над Людочкой - твоей невестой - надругались палачи и угнали ее в Германию.

Володя, друг! Бей фашистских стервятников, вали их на русскую землю, а с этими гадами - карателями и местными предателями мы сами сведем счеты. Наш отряд дал клятву бить их на каждом шагу, до полного изгнания с нашей Родины. На моем счету сейчас одиннадцать уничтоженных гадов. Завтра сведу счет с Федькой-предателем. Держись, дружок, я с тобой до конца жизни!.."

Прочитав письмо, Володя, бледный как полотно, ушел в техническую землянку. Было понятно, что в эти минуты творилось у него на душе. Смерть родителей и надругание над невестой звали к отмщению.

Немного овладев собой, Петров пошел к комиссару. Кожанов, увидев его бледно-серое лицо и отрешенный взгляд, понял - у командира звена что-то случилось.

- Володя, что произошло? Зайдем в землянку, расскажи...

Но Петров, стиснув зубы, так что желваки заходили на скулах, только молча подал письмо.

Дважды прочитав его, Кожанов снял шлем, подошел к Владимиру и прижал его к груди. Комиссар прекрасно понимал состояние молодого летчика - нет ничего страшнее, чем терять близких людей. Сразу вспомнились жена и маленькая дочурка.

Чем мог Кожанов утешить боевого друга? Как можно помочь его горю? Какие найти слова, да и уместны ли они сейчас? Но Петров пришел именно к нему, к комиссару. А Кожанов всегда считал себя ответственным за душевное состояние каждого летчика эскадрильи. Человек ждет помощи именно от него, и он должен сделать все, чтобы облегчить страдания товарища, вернуть летчика в строй.

Немного успокоившись, Володя Петров отрешенно сказал:

- Не знаю, жить дальше незачем... Товарищ комиссар, дайте мне одному слетать с бомбами. Ведь до Вишеры по прямой всего 150 километров. Влеплю им с одного захода - и от фашистской комендатуры, она ведь от нашего дома в двухстах метрах, останутся одни только щепки да угли.

Эти слова насторожили комиссара, он понял, что старший лейтенант находится на грани психического срыва, надо было срочно что-то предпринимать.

- Как жить незачем? - твердо сказал Кожанов и, посадив Володю на стул, добавил: - Горе твое очень тяжелое, и облегчить его может только время и месть врагу. Но не забывай, что такое же горе у многих из нас в эскадрилье, в полку, да и во всей стране. Повсюду земля залита кровью и слезами. То, что ты предлагаешь,- это всего лишь разовая месть, только кровь за кровь. Нет, Володя! Мы с тобой еще и коммунисты. Знаю, что тебе очень тяжело, но так, как ты думаешь, дело не пойдет. Что же всем нам самоубийством или тараном кончать? А? Ответил одним ударом - и квиты? Разве это месть? Если все так мстить станут, через месяц воевать будет некому. Не-ет, ты мсти со здравой головой каждый день, да так, чтобы самому в живых остаться и завтра еще добавить, а послезавтра - втрое сильнее, и до тех пор, пока мы его, паразита, не прикончим! Ясно? Вот так, дорогой гвардеец! А для этого надо дать время горю осесть, моральных сил набраться. Взять себя в руки. Пойдем к командиру, поговорим. У него ведь тоже почти все родственники в Ленинграде от голода и бомбежек погибли.

Разговор наш с Петровым шел тогда долго, и мы все вместе решили, что Володе лучше будет полетать три-четыре дня на связном самолете У-2 (По-2) и отдохнуть пять суток в бригадном профилактории.

То, что произошло с летчиком Петровым,- лишь один эпизод из той огромной работы, которую вел с людьми Петр Кожанов. Чуткий и внимательный, он мгновенно реагировал на малейшие изменения в настроении товарищей. Комиссар всегда помнил, что усталость, неприятности по службе, плохие вести из дома травмируют летчиков, отрицательно сказываются на их боеготовности. Если что-либо случалось, Кожанов делал все возможное, чтобы помочь человеку, не дать совершить необдуманный поступок. В таких ситуациях он был инициатором временного перевода летчиков на самолеты У-2, которые у нас в полку занимались почтовыми перевозками, направления на отдых в профилакторий или же, если другого выхода не было, добивался, пусть даже с большим трудом, краткосрочных отпусков для устройства семейных дел.

Рассказав все это, я добавил:

- Петров уже сегодня вечером вернется из профилактория. Таких командиров звеньев, как он, пока еще мало. И уберечь его от гибели в момент душевной травмы - наш с комиссаром долг. И, думаю, ошибки в своих действиях мы не совершили.

Начальник политотдела остановился, повернулся, посмотрел на нас и, улыбаясь, сказал:

- Ну хорошо, с Петровым вы поступили правильно, только почему же его звено стал водить комиссар эскадрильи?

- Хорошее звено и водить в бой должен сильный воздушный боец. Иначе командир звена не сможет спокойно отдыхать,- ответил я, и мы пошли к стоянке самолетов. Тут ему на глаза попался один из наших самодельных лозунгов: "Гвардеец, в бою и в труде не оставляй товарища в беде!"

- Кто автор? - поинтересовался он.

- Сами придумали, из своей жизни,- ответил Кожанов.- У нас только за последние три месяца восемь летчиков спасли друг другу жизнь, а технический состав с помощью соседей своими силами восстановил пять самолетов, требующих капитального ремонта. Поэтому этот лозунг у нас воюющий...

- Ну ладно, ладно. Вот посмотрю всю эскадрилью, тогда скажу, где, кто и как у вас воюет,- сказал начполит, и мы еще около двух часов ходили по стоянке самолетов, служебным и жилым землянкам, отвечая на его вопросы.

На следующий день на заснеженной опушке густого елового леса, возле покрытых хвоей и маскировочными сетями самолетов, замер строй четвертого гвардейского истребительного авиаполка с третьей эскадрильей на правом фланге.

В морозной торжественной тишине, кажется, слышно было, как бьются сердца и сдержанно дышат люди. Краем глаза поглядываю на боевых друзей. Как-то по-особому серьезны и сосредоточенны боевой комиссар Петр Кожанов и мой заместитель по летной части Алим Байсултанов. И вот к строю подходят члены военного совета флота но главе с командующим Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмиралом Владимиром Филипповичем Трибуцем Командующий флотом, высокий стройный моряк, приняв рапорт и поздоровавшись с нами, сказал:

- Дорогие боевые гвардейцы! Партия и Советское правительство поручили мне вручить вам, доблестным защитникам Ханко, Таллина, Ленинграда и ладожской Дороги жизни, боевое гвардейское знамя. Вы героически дрались на всех участках Балтики, Финского залива, Ладожского озера, Ленинградского и Волховского фронтов, да и в настоящее время вы лучше других истребительных полков бьете воздушную нечисть в районе Погостья и Любани. Фашисты, теснимые нашими войсками, во многих местах отступают или переходят к обороне. Но враг еще силен. Предстоят решающие бои. Вы защищаете самый ответственный участок Дороги жизни, самые крупные перевалочные базы - Лаврове и Кобона. И я уверен, что под этим знаменем боевые подвиги четвертого гвардейского будут умножены. Да здравствует Родина! Да здравствуют гардейцы! Я с радостью и удовольствием передаю знамя Командиру и комиссару полка и желаю вам успехов.

Командир полка, приняв знамя, преклонил колено, и весь полк последовал его примеру.

Все вокруг замерло, лишь в вышине был слышен мерный рокот четверки И-16, несущих охрану торжественного настроения.

- Родина, слушай нас - эхом разнеслись в морозном, выветренном воздухе слова священной клятвы.

- Пока наши руки держат штурвал самолета, пока глаза видят землю, пока в нашей груди бьется сердце и в жилах течет кровь, мы будем драться, громить, истреблять фашистских зверей, не зная страха, не ведая жалости, невзирая смерть, во имя полной и окончательной победы над фашизмом. Пусть трепещет враг, не будет ему пощады от гвардейцев. Знамя советской гвардии мы будем хранить и беречь как зеницу ока и пронесем его сквозь бурю войны к светлому Дню Победы.

Командир полка поцеловал уголок знамени, встал с колена, за ним четко поднялся строй.

- Под знамя см-и-р-н-о! - скомандовал начальник штаба полка.

Командир и комиссар со знаменем проходят вдоль строя. Остановились перед нашей эскадрильей. Улыбка разлилась по широкому лицу Петра Кожанова. Он повернул голову к Алиму Байсултанову, и тот, подняв густые черные брови, тоже заулыбался.

Командир полка вручил знамя Владимиру Петрову (еще один педагогический прием Кожанова), и тот в сопровождении своих ведомых встал на правый фланг эскадрильи. Я вижу, как блестят его глаза, кажется, вот-вот заплачет. Но нет, берет себя в руки.

- Полк! Напра-во! Торжественным маршем шагом марш!

Третья эскадрилья с поднятым гвардейским знаменем во главе полкового строя проходит мимо членов Военного совета и руководства 61-й авиационной истребительной бригады.

И опять над лесом звучит громкое приветствие:

- Да здравствует воздушная гвардия!

...Вскоре члены военного совета и руководители бригады улетели, а мы, радостные и возбужденные, долго еще не расходились по эскадрильям. Гвардейцы третьей принимали поздравления командиров подразделений полка и конечно же боевых друзей - летчиков. Подошел Александр Агуреев, крепко пожал руку Кожанову и мне, поздравил с победами и грустно произнес:

- Простите меня, Петр Павлович и Василий Федорович! Глубоко и непоправимо ошибся. Сделал большую глупость, когда ушел из эскадрильи. Не понял тогда ничего. Если можете, простите, не обижайтесь, считайте меня по-прежнему боевым другом и на земле и в воздухе.

В носу предательски защипало, горло перехватило, хотел было поблагодарить Александра за теплые слова, но чувствую - слова сказать не могу: сел голос. И тут, как всегда в трудные минуты, на помощь пришел комиссар.

- Спасибо за откровенность, Саша. Обиды мы и не держим, наоборот, ждем твоего заслуженного повышения, - душевно сказал Кожанов. И мы обнялись, желая друг другу боевых успехов.

Кончился торжественный день, который запомнился на нею жизнь. Завтра опять в бой. И впереди эскадрильи Полетит комиссар.

VI. ЗА СИНИЙ ПЛАТОЧЕК

Первая половина апреля на Ладоге выдалась на редкость капризной. То буйствовали морозные метели, то вдруг на двое-трое суток наступало потепление. Мокрый снег и дождь выводили из строя аэродром, стоянки самолетов, вода заливала землянки, а ледовые дороги на трассе превращались в сплошную снежную кашу. Для нас, авиаторов, пожалуй, самым трудным и опасным были взлеты и посадки с раскисшего аэродрома. Поэтому для каждого боевого задания приходилось подбирать самых подготовленных летчиков.

15 апреля во второй половине дня на прикрытие ледовой трассы вылетела шестерка под командованием Кожанова. Замыкающую пару вновь после вынужденного перерыва вел командир звена Володя Петров. Перед вылетом он обратился к комиссару:

- Товарищ командир группы! Видимость сегодня минимальная, высота облаков тоже не более 1200 метров. Для "мессеров" вертикальный маневр ограничен. Вы ведите свою четверку на высоте 700-800 метров, а я пойду сзади, в стороне - на удалении километр-полтора, под самой кромкой облаков. За меня не беспокойтесь, вашу группу я буду держать под постоянным наблюдением. Сегодня бомбардировщики вряд ли прилетят, а вот Ме-109 с бомбами будут обязательно...

- Ладно, тактик, я твой замысел понимаю. Свое звено) в таком случае тоже растяну по высоте и дистанции, но смотри, чтобы никаких необдуманных действий.

- Нет! Не беспокойтесь,- радуясь, что его инициативу) поддержали, ответил Петров и побежал к самолету ведомого.

...Первые пятьдесят минут патрулирования прошли спокойно. Группа Кожанова держалась на два-три километра Южнее ледовой трассы, по которой сплошным потоком, четыре ряда, на восток и на запад по залитым водой Колеям медленно двигались грузовые машины, фургоны И автобусы.

В течение всего этого времени Кожанов почти не видел пару Петрова. Но на запросы Володя каждый раз отвечал:

- Здесь! Вас вижу!

Его пара, прижавшись к нижнему краю облаков, продолжила держаться южнее звена комиссара на расстоянии чуть более километра.

С КП полка дали команду на взлет шестерки И-16 от Второй эскадрильи, которая должна была сменить группу Кожанова над Кобоной.

Фашисты, планируя нанесение ударов по автоколоннам С ноздуха, тоже имели свои расчеты. Постоянно следя с Помощью радиолокаторов за нашими патрульными группами и местами их смены, стремились наносить короткие внезапные удары по ледовой трассе в местах, наиболее удаленных от нашего патруля. Но на этот раз противник просчитался. За несколько минут до конца срока патрулирования Кожанов умышленно снизил высоту полета своей четверки до 450-500 метров и тем самым ушел от наблюдения вражеских локаторов, а пару Петрова, лишь иногда выныривающую из облаков, противник вообще наблюдать не мог.

Зоркий глаз девушки-оператора на радиолокационной станции "Редут-59" в гуще засветок на индикаторе вскоре обнаружил несколько всплесков, соответствующих группам вражеских самолетов. Тут же полетела команда на КП полка и пункт наведения:

"Мелкие группы вражеских самолетов в 20 километрах Южнее трассы!" Больше обнаружить противника на экранах Локаторов не удалось, но нам и этого было достаточно дли принятия нужного решения.

- 03-й (позывной Кожанова), задержись в западной части зоны, противник с юга, 10-15 километров. Смена вылетает. Я 33-й (мой постоянный позывной).

- 33-й! Вас понял,- без позывного ответил Кожанов. И увеличил скорость своих самолетов на случай внезапного боя.

Услышав команды с КП полка, Петров еще плотнее прижался к облакам и встал в вираж южнее звена комиссара.

"Хватит ли горючего дождаться врага и смены,- беспокоился Кожанов. Он два раза, для уверенности, нажал на шток замера бензочасов.- Должно хватить, до полной остановки мотора минут пятнадцать-шестнадцать".

Не прошло и четырех минут после получения команды, как метрах в 600-700 южнее своего звена Кожанов увидел горящий "мессер". Самолет под небольшим углом врезался в торосы, разбросав во все стороны огненные куски металла. И тут же в наушниках шлемофона услышал злой голос Володи Петрова:

- Ну что, гад, получил?! - А потом веселое дополнение: - 03-й, вас вижу, один есть, остальные нырнули в облака, смотрите внимательней!

Звено Кожанова, как ни старалось, противника обнаружить не смогло. Летчики увидели только десять взрывов в различных местах южнее трассы. Значит, "мессеры", потеряв неудачника, повернули восвояси.

Услышав передачу Петрова, я запросил Кожанова сообщить обстановку.

- 33-й! Сбит "мессер", боя нет, жду смены,- ответил комиссар.

Встречать группу Кожанова вместе со мной поехал комиссар полка Хахилев. Он присутствовал на КП полка и хотел лично поздравить группу с удачным выполнением боевого задания.

Посадка самолетов прошла благополучно. Кожанов опросил летчиков группы, обнял Володю Петрова и четким шагом подошел с докладом к комиссару.

- Товарищ комиссар! Летчики третьей эскадрильи боевое задание выполнили. Командир звена Петров внезапной атакой сбил Me-109. Самолет упал и взорвался в двух километрах южнее трассы, на границе западной части зоны ответственности.

- Поздравляю, товарищи гвардейцы, с очередной победой! - сказал Хахилев, обнял Петрова, пожал руку Кожанову и добавил: - К вашей боевой удаче сегодня будет приятное дополнение. Только что на аэродром приехала бригада фронтовых артистов - ансамбль Клавдии Шульженко. Они дадут два концерта. Первый - в полковой столовой, а второй - в вашей большой палатке. Поэтому Прошу во время первого концерта, до наступления темноты, Подежурить в воздухе. Безопасность при таком мероприятии должна быть особая. К вам на концерт придет часть личного состава ремонтной мастерской и технической базы.

А вечером мы дружно аплодировали чтецам и декламаторам, особенно Владимиру Коралли, носившему командирскую форму со шпалой в петлицах, Алле Ким - "женщине без костей", выполнявшей сложнейшие акробатические номера. Но главный успех во втором концерте выпал на долю Клавдии Ивановны Шульженко. Она исполняла песни, которые мы часто слышали по радио и в записи на пластинках, но на фронтовом концерте все это воспринималось совсем по-другому. Особенно нас потрясла песня "Синий платочек" в новом, военном варианте.

Когда Владимир Коралли объявил, что будет исполнена песня "Синий платочек". Кожанов, сидевший рядом, весь напрягся и тихо прошептал:

- Это наша с Катей любимая песня, мы часто пели ее до войны.

Нетрудно было догадаться, о ком он думал в эту минуту. Долгие месяцы Петр жил лишь одной надеждой, не имея никаких известий о судьбе жены и дочери. Но сила воли и мужество, ответственность за судьбы товарищей не позволяли ему проявить даже малейшую слабость. Душевный и чуткий, умеющий искренне и преданно любить, он всегда был для каждого из нас примером настоящего политработника.

Слова песни в сердечном исполнении Клавдии Ивановны проникали прямо в душу каждого воина, звали на победный бой, на подвиг.

Концовку песни мы слушали стоя, и долгие бурные аплодисменты заставили уставшую певицу повторить "Синий платочек". После окончания концерта Клавдия Ивановна сказала:

- Спасибо вам, мои боевые друзья, за аплодисменты, теплоту и внимание, с какими вы нас приняли. Хотелось бы, чтобы в знак нашей встречи вы, как сегодня, каждый день сбивали над Дорогой жизни вражеские самолеты, чтобы не только мы, но и другие артисты приезжали к вам почаще.

В ответном слове я обратился к Клавдии Ивановне от лица всей эскадрильи:

- Ваш "Синий платочек" мы будем всегда ощущать у себя на груди, и он будет охранять нас от пуль и снарядов. Он будет разить врага так же, как меткие очереди гвардейских пулеметов и пушек. Первый же следующий "юнкере" или "мессер" мы собьем в честь вашего прекрасного коллектива. И уже завтра мы постараемся выполнить свое обещание.

Глаза Клавдии Ивановны подернулись слезами:

- Спасибо за дорогие сердцу слова,- сказала она.- Хотелось бы у вас остаться, да нас ждут на Ладоге. Но если завтра вы собьете вражеский самолет, то мы обязательно вернемся и дадим концерт по вашим заявкам. Еще раз спасибо...

Утро следующего дня опять началось сильным мокрым снегопадом. Метеоролог категорично заявил, что погоды сегодня не будет. Поэтому, оставив по одному звену в гневности ? 2, мы занялись учебой, она теперь всеми воспринималась как должное, необходимое.

Но время обеда не то серьезно, не то в шутку Кожанов сказал:

- Слышь, Василий Федорович, а ты вчера сильно подставился Клавдии Ивановне. Хорошо, что она уехала, а то вы в такую погоду пришлось тебе краснеть за обещание вбить "юнкерса".

Я не знал, что ответить ему, и молча доедал жиденький суп с макаронами. В столовой воцарилась тишина, все Прекратили есть и ждали моего ответа.

- Погода будет, Петр Павлович! Я ее здесь знаю лучше "ветродуя". К вечеру ненастье стихнет, облачность поднимется, лишь бы аэродромы не раскисли. Тут уж фашисты Не усидят, примчатся бомбить трассу. Они-то хорошо понимают, что именно в ненастье безопаснее всего осуществлять Перевозки и эвакуацию жителей Ленинграда. Так что, Петр Павлович, обещание выполнять полетим вместе.

Хотя я достаточно бодро произнес эти слова, на душе кошки скребли. Даже закралась мысль о том, что не надо выло давать этого обещания.

К 16 часам погода начала меняться. Мокрый снег прекратился, облака ушли ввысь, видимость улучшилась. Настроение мое тоже поднялось, тем более что вскоре мы получили команду с КП полка: подготовить в первой и третьей Эскадрильях к немедленному вылету по одному звену лучших летчиков! Взлет по сигналу красной ракеты!

- Ну вот, дорогой комиссар,- обернулся я к Кожаному, что-то писавшему в свою заветную тетрадь,- бери срочно себе ведомого и - по самолетам! От эскадрильи нужно звено для немедленного вылета. Звено поведу я. Пиры на ударную и прикрывающую делить не будем. Чья окажется ближе к противнику, та и ударная. По такой Погоде основной принцип боя - встречный на взаимопересекающихся курсах. Понял?!

- Как не понять,- ответил Кожанов, схватил шлемофон и планшет, сунул в него тетрадь и раньше меня выскочил из землянки.

На бегу я поддел комиссара:

- Тетрадь-то начполитотдела ведь советовал не брать при вылетах на боевое задание!

Кожанов похлопал рукой по левой стороне груди, по планшету и, смеясь, скороговоркой ответил:

- Партийный билет и планшет с тетрадью будут со мной до полной победы...

Теперь многое зависело от наших операторов на радиолокационной станции. "Если нас правильно выведут навстречу "юнкерсам" или "мессершмиттам", то в такую погоду преимущество будет на нашей стороне",- думал я, сидя в кабине "ишачка" с 33-м номером на борту, прикидывая различные варианты боя.

Сигнал о появлении нескольких групп противника оператор РЛС передал на КП полка и на пункт наведения в Кобоне своевременно. И вот уже две красные ракеты взвились у подножья холма - сигнал на взлет двух звеньев.

После взлета слышу по радио голос начальника штаба полка:

- 33-й, от Шлиссельбурга на Лаврове за облаками идет пять групп. 05-й (позывной командира звена первой эскадрильи) идет за вами, объединитесь и действуйте. Вы старший! Поняли?

- Вас понял,- ответил я. Но, подлетая к Лаврову под облаками на высоте 1200 метров, принял другое решение. 05-му приказал контролировать воздушное пространство над центром Лаврова, а своим звеном вышел на 6-8 километров юго-западнее, рассчитывая, что где-то здесь "юнкерсы" должны появиться из облаков для захода на боевой курс и бомбометание. "Мессершмитты" же наверняка вынырнут немного правее или левее своих бомбардировщиков, чтобы отсечь нас.

Тактику врага мы знали, но сейчас, когда высота облачности не позволяет бомбить с пикирования одиночными самолетами или звеньями, он будет наносить удар небольшими группами с горизонтального полета - по одному-два удара одновременно с разных направлений, рассчитывая тем этим рассредоточить нашу оборону.

Петя! Встаем в вираж, дистанция пятьсот! Понял! - ответил Кожанов.

Первыми появились истребители. Левее нас под облака выскочили одна за другой три пары Ме-109Ф-"охотники" Ясно - хотят сковать нас боем и оттянуть в сторону. Прием знакомый.

"Мессеры" рыскали по курсу - искали нас. Я прижался к нижней кромке облаков, так что едва видел своих. Вдруг прямо по курсу, в двухстах метрах, вынырнула четвертая группа вражеских истребителей. Более удачного случая не дождешься. Прицелясь, дал длинную очередь из всех пулеметов. Добавлять не пришлось. "Мессер" перевернулся

на крыло и отвесно рухнул на лед.

Его ведомый шарахнулся в сторону и мигом исчез в облаке, наверное, успел сообщить о случившемся, потому остальные три пары, не вступая в бой, скрылись в южном давлении. Ровно через три минуты рядом с нашим звеном появились три Ю-88. Не давая им опомниться, мы без команды с двух сторон пошли в атаку.

Удалось сбить один бомбардировщик. Два других, сбросив бомбы на лед, ушли в облака. Дальше через каждые тридцать секунд курсом на Лаврово начали "вываливаться" из облаков звено за звеном Ю-88.

- Петя, атакуй самостоятельно, не давай строиться в боевой порядок! - успел я дать команду.

Используя хорошую маневренность самолетов и большую дальность реактивных снарядов, мы непрерывно атаковали противника на встречно пересекающихся курсах. Пока нам удавалось заставлять "юнкерсы", не доходя до цели, беспорядочно бросать бомбы и уходить в облака. Но их количество не уменьшалось, новые самолеты звено за звеном появлялись в нашем районе патрулирования. Им на помощь подошли еще четыре пары Me-109. Положение наше усложнилось, теперь только бы не прозевать атаки "мессеров".

Вот очередная шестерка "юнкерсов" откололась от группы и плотным строем полетела в сторону Лаврова. Я дал команду 05-му атаковать их на боевом курсе. В это время Кожанов обстрелял ведущего одного звена. "Юнкерс", охваченный пламенем, рухнул вниз.

Сбитый самолет внес полный разлад в действия врага. Видимо, погиб командир всей группы. "Юнкерсы" начали бросать бомбовый груз и уходить в облака. "Мессеры", не имея возможности вести бой на вертикальном маневре, произвели две-три атаки и, не ввязываясь в затяжной бой, тоже взяли курс на свои аэродромы. Бой закончился нашей победой. Фашисты, потеряв три "юнкерса" и один Ме-109Ф, ушли от Лаврова, так и не решив свою боевую задачу.

После посадки мы подсчитали пробоины и повреждения на своих самолетах. Их оказалось семнадцать на четыре самолета. Чтобы привести машины в порядок, гвардейцам-механикам потребуется всего два часа. Взволнованные и счастливые, мы долго обнимали друг друга, техников и механиков, поздравлявших нас с победой в воздушном бою.

- Так что, дорогой комиссар, зря я вчера дал Клавдии Ивановне обещание сбить в их честь один самолет? А?

- Сдаюсь, сдаюсь, товарищ командир. Сам желал удачи, но боялся, что не сдержим слова, да и за погоду переживал. Теперь и у ладожской погоды рад просить прощения,- смеясь, ответил Кожанов и вновь меня крепко обнял.

- Петр Павлович, заноси теперь в свою тетрадь результаты боя в честь "Синего платочка", иди к комиссару полка и приглашай актрису выполнять ее обещание. Ведь Клавдия Ивановна обещала за один сбитый вражеский самолет вернуться в полк и повторить концерт. А за четыре тем более не откажет комиссару-гвардейцу.

...Долго упирался начальник политотдела бригады. Доказывал, что в Ладоге у артистов очень большой план - дают по два-три концерта за день, да и дорога в Кобону очень тяжелая. Но когда он по телефону позвонил в часть, где готовилась к концерту Клавдия Ивановна, она без колебаний ответила, что завтра, несмотря на усталость, артисты прибудут к нам.

На следующий день знакомый фургон прибыл прямо и эскадрилью. Артисты были продрогшие и голодные. И тут oзаботливый душа комиссар в очередной раз оказался на высоте. Он организовал им обед, достал спальные мешки, и которых артисты отогрелись и даже немного поспали. А потом опять звучал "Синий платочек". В тот вечер пели много и долго - все никак не могли расстаться.

На прощание мы сфотографировались вместе с артистами, оставив друг другу память на всю жизнь. И сейчас я часто открываю альбом и всматриваюсь в эту фотографию.

VII. МАЙСКАЯ НОЧЬ

Во второй половине апреля на льду Дороги жизни с каждым днем стало появляться все больше трещин. Опасность внезапно провалиться под лед Ладожского озера стала для груженых автомашин и тракторов с санными прицепами суровой реальностью. И 24 апреля, на 152-е сутки, спасительная ледовая магистраль прекратила свое существование.

На восточном берегу в Кобоне и Лаврове скапливалось все большее количество драгоценных грузов. К их переброске в блокадный Ленинград теперь усиленно готовились корабли Ладожской флотилии и суда Северо-Западного пароходства, число которых по сравнению с 1941 годом выросло в три-четыре раза.

Фашистское командование, понимая, что прекращение перевозок через Ладожское озеро затруднит боевые действия войск Ленинградского фронта и Балтийского флота, усилило массированные бомбовые удары по Ленинграду и кораблям.

Чтобы сковать действия противника, мы были вынуждены снять часть сил из района Ладоги и приступить к нанесению ответных бомбоштурмовых ударов в районе "Невского пятачка", где наши воины бились до последнего патрона.

Весна с чудесными белыми ленинградскими ночами приближалась. Это мы хорошо чувствовали в дни вылетов на отражение налетов противника на Ленинград и корабли флота, стоящие в дельте Невы и на рейде Кронштадта. Сверху нам было хорошо видно, как жители города и воины-защитники, отбив атаки врага, расчищали завалы на улицах,

восстанавливали поврежденные трамвайные пути. И вскоре наперекор врагу было восстановлено движение трамваев.

"Трамвай идет!.." - писала в те дни "Ленинградская правда". Какое это торжество, какая большая победа героических ленинградцев! Приятно было ощущать, что мы, защитники Дороги жизни, имели к этому событию непосредственное отношение.

Первое Мая - прекрасный солнечный, теплый день. Казалось, сама природа решила наградить усталых воинов на весенние боевые успехи. В эскадрильях полка между боевыми вылетами проходили короткие митинги. Выбрали время и мы - гвардейцы третьей. На стоянке самолетов собрался весь личный состав эскадрильи. Митинг открыл комиссар Кожанов:

- Товарищи гвардейцы! В год тяжелого всенародного испытания советский народ, его Красная Армия и Военно-Морской Флот отмечают международный праздник 1 Мая. Эту знаменательную дату мы встречаем победами в воздушных боях и штурмовыми ударами по фашистским захватчикам.

С открытием навигации на Ладоге фашисты наверняка начнут наносить массированные удары по кораблям Ладожской флотилии и перевалочным базам. Поэтому давайте и день 1 Мая поищем в себе и в наших самолетах резерв силы и гвардейской прочности. Давайте вспомним слова клятвы: "Пусть трепещет враг, не будет ему пощады от гвардейцев..."

Сигнал - красная ракета - оповестил о срочном вылете на прикрытие района перевалочной базы...

После теплых дней вновь задули холодные ветры, и сильные ночные заморозки задержали приход на Ладогу настоящей весны. Уже месяц как прекратила кипучую жизнь ледовая трасса: хрупкий лед то покрывался водой, то становился на дыбы, препятствуя плаванию даже самых крупных кораблей.

Между тем запасы продовольствия подходили к концу, и навигация по Ладоге была нужна как воздух. Не сумев сорвать перевозки в Ленинград по льду в зимнее время, фашистское командование отдало приказ: нанести массированные удары по всему ладожскому району судоходства. Готовясь к этому, враг усилил воздушную разведку. Из штаба бригады нас предупредили о возможных ударах по кораблям и перевалочным базам на восточном и западном берегу.

24 мая, рискуя быть раздавленными во льдах, с западного берега в Кобону пробились восемь боевых кораблей и транспорт. Они-то и открыли ладожскую навигацию на участке Осиновец - Кобона. Но Ленинград нуждался в срочной и массовой доставке грузов и боевой техники с Большой земли.

С 26 мая десятки судов и боевых кораблей начали стягиваться в Кобоно-Кареджском порту для погрузки. Первый большой конвой готовился к переходу на запад в ночь на 30 мая.

Организацией конвоя лично руководил командующий Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц. Он потребовал от командира нашего полка усилить воздушное прикрытие района. Одновременно сюда же прибыло подкрепление зенитной артиллерии.

Зная, что воздушный противник будет своевременно обнаружен радиолокационными станциями, мы несли дежурство на аэродроме в составе двух эскадрилий, а третья находилась в пятиминутной готовности к вылету.

28 мая ранним ясным утром над районом прикрытия пролетели с часовым интервалом два высотных разведчика Ме-110. А в 9 часов 40 минут РЛС обнаружила южнее Мги и Шлиссельбурга несколько групп самолетов. КП полка дал команду на взлет.

Через две-три минуты в воздух поднялось четырнадцать самолетов первой и второй эскадрилий. И почти в тот же момент поступил сигнал на взлет нашей эскадрильи.

Весь истребительный полк - двадцать два самолета И-16-взмыл в воздух и занял различные эшелоны над районом прикрытия. Долго ждать фашистов не пришлось. 80 "юнкерсов" и "хейнкелей" под охраной 24 истребителей показались сразу с трех сторон: южной, западной и северной. У противника пятикратное превосходство. Как сложится бой?

Под нами - более сорока боевых кораблей и транспортных судов, часть из которых находится у причалов под погрузкой. На берегу - десятки тысяч тонн ценного груза для Ленинграда. Наша эскадрилья заняла верхний эшелон 3500 метров, ее цель кроме отражения пикировщиков Ю-88 сковать боем истребители прикрытия.

- Петя,- передаю по радио Кожанову,- будем бить на встречных курсах, действуя самостоятельно, держись над объектом.

- Понял, понял! - ответил Кожанов.

Воспользовавшись отставанием "мессеров" от бомбардировщиков Ю-88 и Хе-111, Кожанов своей четверкой устремился на группу "хейнкелей", идущих с запада, я же пошел на сближение с "юнкерсами", надвигающимися с юга и готовыми к началу пикирования на береговые склады. Наши зенитчики открыли буквально ураганный огонь, но мы, рискуя попасть под разрывы своих же зенитных снарядов, парами и четверками завязывали бой с первыми группами противника. Смертельный риск - действовать под ураганным огнем наших зениток - оправдал себя. Уже в начале бон стало ясно, что тактика эскадрильями выбрана правильно не распылять силы, не отвлекаться на преследования врага, наносить короткие удары по ближним, наиболее опасным группам, бить их на боевом курсе встречными атаками.

Удерживая за собой преимущество в высоте, мы успешно отсекали вражеские истребители прикрытия, тем самым давали возможность наносить удары по бомбардировщикам нашим самолетам, действовавшим на нижних эшелонах.

Вот и первые результаты: два "юнкерса", "хейнкель" и "мессер" упали. Мы почувствовали еще большую уверенность, когда увидели успешные действия зенитчиков. Часть бомбардировщиков, не доходя до цели, бросала бомбы или поворачивала назад для повторного захода на боевой курс. Но в целом количество ударных групп не уменьшалось, хотя враг почти в каждой терял один-два самолета.

Тем временем наши силы тоже стали редеть. Вышли из боя два летчика, в том числе раненый командир второй эскадрильи. Еще два И-16 прикрывали их отход. Но неравенство в силах компенсировалось мастерством и отвагой наших гвардейцев. Вот группа комиссара Кожанова вновь удачно отсекла истребителей, наседавших сверху, и успела атаковать группу бомбардировщиков. Комиссарское звено дерется умело. Петров, Бакиров, Куликов - все члены партийного бюро эскадрильи. Не ведая страха, они смело маневрируют в огне наших зениток и выходят навстречу то группе "мессеров", то "юнкерсов" и атакуют ведущих.

Вот вижу, как еще один "мессершмитт", сбитый группой Кожанова, оставляя за собой шлейф огня и дыма, нырнул у берега в воду. Успех сопутствует и остальным звеньям:

рухнули вражеский бомбардировщик и два истребителя, многие самолеты врага получили повреждения и горящие уходят на юго-запад...

Воздушному сражению, кажется, не будет конца. Уже сорок пять минут идет неравная схватка. Еще три самолета из первой эскадрильи получили повреждения и вышли из боя. Боезапас почти у всех на исходе, горючего - на восемь - десять минут, а на высоте 3500 метров подходит новая группа: пятнадцать Хе-111 и двенадцать Ме-109Ф.

Надо спасать положение, хорошо еще, что наша эскадрилья находится на той же высоте. Даю команду:

- Петя, из боя не выходить! Атаки будем продолжать, с курса не сворачивать. Слышу голос комиссара:

- Боезапаса нет, вывожу группу на встречный таран, отсеки "мессеров"!

И через минуту взволнованный голос:

- Не выдержали, сволочи... Валериан, за мной!

Лобовая атака была ложной, пулеметы бездействовали, однако "хейнкели" не пошли на столкновение: сдали у фашистов нервы. Еще одна из групп Хе-111, на которую нацелил звено Кожанов, повернула в сторону, высыпала на развороте бомбы и ушла, облегчив тем самым наше положение.

Около часа летчики-гвардейцы отражали массированный удар фашистской авиации, сбив одиннадцать самолетов. Большой успех в этом бою выпал на долю зенитной артиллерии, уничтожившей двадцать самолетов. Враг только сбитыми потерял в районе Кобона - Лаврове тридцать один экипаж, не причинив перевалочным базам и кораблям большого ущерба.

Наша эскадрилья потеряла бесстрашного летчика Васю Захарова, который протаранил вражеский истребитель. Трое летчиков были ранены, пятнадцать самолетов получили повреждения, восемь из них требовали большого ремонте. Но свою задачу полк выполнил.

В тот же день более сотни самолетов противника совершили новый налет на военно-морскую базу Осиновец на западном берегу озера, но и там их постигла неудача: наши истребители и зенитчики сбили девятнадцать самолетов.

Враг перешел к систематическим действиям по разрушению причалов, уничтожению кораблей и складов. И мы прилагали максимум усилий, чтобы как можно быстрее отремонтировать неисправные самолеты для отражения повторных налетов врага. Чем быстрее машины вернутся в строй, тем больше у нас шансов на успех в будущих сражениях.

- Обшарили все склады и свалки в поисках запчастей,- сокрушался инженер Бороздин, докладывая о ходе ремонта.- Хоть убейте, а больше шести самолетов завтра в строю не будет. Смотрите. Самолеты Петрова и Бакирова, да и комиссара - это же металлолом, тут нужно менять силовые узлы, плоскости и моторы. На это уйдет двое-трое суток.

- Пойми, инженер,- доказывал темпераментный Алим Байсултанов,- воевать неполными звеньями или малой группой - значит потерять половину летчиков.

- Я все понимаю,- опустив голову, тихо отвечал Бороздин.- Наши техники и присланные на помощь механики из ремонтной мастерской ни на минуту работы не прекращают, они будут работать ночью, но вряд ли они успеют все сделать.

В разгар беседы с инженером в землянку спустился Кожанов. Вытирая летной перчаткой взмокший лоб, он остановился у порога.

- Не сокрушайся, Михаил Симонович,- сощурив в улыбке глаза, Кожанов подошел к инженеру и дружески похлопал его по плечу.- Завтра к обеду самолеты Петрова и Бакирова будут в строю, а мой обещают сделать к ужину. Лишь бы фрицы подольше ремонтировались и рано не прилетели.

Бороздин поморщился, покачал головой, молчал.

- Не шути, Петр Павлович, над инженером,- с укором сказал я комиссару.

- А я не шучу. Сейчас все зависит только от гвардейцев-наземников. Накоротке собрали коммунистов, вожаков комсомола. Говорят: если не сделаем, сами вместо моторов винты крутить будем. В ваши расчеты, дорогой инженер, техники Гуськов, Дементьев и особенно Байков внесли уточнение и твердо заявили: завтра к обеду восемь самолетов будут в порядке, а вот за свой - девятый - сам побаиваюсь, уж очень много дырок в нем наделали крупнокалиберные пулеметы "хейнкелей".

- И ты веришь этим поправкам? - серьезно спросил я Кожанова.

- Конечно, верю. Техники не подведут. Помнишь, Василий Федорович, как они в феврале отремонтировали самолеты после штурмового удара по батареям?

- Тогда другая была обстановка. Ремонту подлежали самолеты только одной нашей эскадрильи, а сегодня ремонтируются машины всего полка...

Как и обещал комиссар, техники свое слово сдержали. Когда, заступая на боевое дежурство во второй половине следующего дня, мы осматривали машины, все восемь самолетов были готовы к вылету, а перед третьим дежурством в шесть часов вечера и Кожанов получил свой самолет в полной готовности и предложил мне:

- Василий Федорович, надо сегодня написать наградные листы на всех, кто восстанавливал самолеты. А за ужином отдадим этим героям свои фронтовые "сто грамм". Согласен?

- Целиком согласен, и шоколад отдадим,- ответил я, занимая место в самолете.

Сидя в кабине, я продумывал различные варианты боя, а мысли тянулись к вчерашнему и сегодняшнему дням. Я радовался героизму летчиков, работоспособности и изобретательности технического состава и тому, что рядом со мной рука об руку, крыло в крыло идет замечательный человек - комиссар. Как хорошо воевать вместе с таким человеком! Все в нем есть: оперативность, знания, напористость, отвага, воля, инициатива и энергия, а главное - душевность, и все это увлекало на ратный подвиг других, они всегда видели - комиссар впереди!

В ожидании сигнала на вылет мы проводили за горизонт огромный огненный диск солнца, встретили начало сумерек. Собрались было покинуть кабины самолетов, как взвилась красная ракета - взлет! Минута - и эскадрилья в воздухе. Но надвигающиеся сумерки сгущались. Трех летчиков, не подготовленных к действиям в таких условиях, пришлось вернуть на аэродром. Со мной осталось четверо опытных воздушных бойцов: Алим Байсултанов, Петр Кожанов, командиры звеньев Евгений Цыганов и Владимир Петров. Командую:

- Петрову пристроиться к Кожанову, Цыганову -к Байсултанову.

Сам остаюсь в одиночестве. Вот и полетели на ветер все обдуманные варианты...

Противник, потерпев фиаско 28 мая, рассчитывал нанести решающий удар по уже готовым к отплытию кораблям. Действовать они решили в эту майскую ночь, зная, что в густых сумерках эффективность средств противовоздушной обороны будет резко снижена. Операцию должны были провести несколько эскадрилий бомбардировщиков под прикрытием небольшого наряда ночных истребителей.

Более ста пятидесяти пикирующих бомбардировщиков Ю-87 четырьмя группами пересекли линию фронта в районе Шлиссельбурга и быстро приближались к Кареджскому рейду, где загруженные корабли начинали выстраиваться в походный ордер для ночного перехода к западному берегу.

Удар фашистских пиратов был тщательно продуман. Три группы Ю-87 подходили фронтально с одного направления. Выше них по сторонам летели несколько пар истребителей Ме-109Ф. Против такой армады бомбардировщиков сил у нас было маловато. Но мы знали, что "юнкерсы" бомбят только по сигналу ведущих в момент пикирования. Вот ведущих-то и нужно сбить в первую очередь, решил я и, "распределив" вражеских ведущих, скомандовал:

- Петя, на правую группу! Алим, на левую! Уничтожить лидеров! Пройти через строй, не сворачивать!

Ведущего центральной группы я взял на себя. Развернутым строем мы ринулись в лобовую атаку, больше похожую на встречный таран.

На светлом фоне горизонта мы хорошо видели каждый самолет противника, для врага же мы появились внезапно. И все решилось в считанные секунды. Ведущие всех трех групп были уничтожены с первого же захода. Затем, ведя огонь из всех пулеметов короткими очередями, мы пронеслись сквозь строй бомбардировщиков. Фашистские летчики, видимо посчитав нас "смертниками", шарахались в разные стороны. Каким-то чудом не столкнувшись, пролетая вплотную с их самолетами, мы увидели перед собой чуть выше четвертую и самую большую группу "юнкерсов", идущих двумя параллельными колоннами по пять самолетов н ряд. На обдумывание времени не было. Успел заметить справа пару Кожанова - и мы вновь в лоб атаковали врага. С ходу сбили еще двух лидеров. Строй этой группы начал распадаться быстрее, чем первых трех. Мы резко развернулись под группой и повторили всей пятеркой атаку с задней нижней полусферы, применив реактивные снаряды. Вновь успех - два Ю-87, вспыхнув факелами, пошли к воде.

Зенитчики с кораблей и берега встретили отдельные прорвавшиеся самолеты противника шквалом огня и сбили еще пять машин. Так и не причинив кораблям и судам ущерба, фашисты начали уходить за линию фронта.

...После нашего приземления весь личный состав эскадрильи собрался у моего самолета. Я же продолжал сидеть в кабине - несмотря на скоротечность боя, вдруг ощутил беспредельную усталость. Казалось, все тело дрожит, как в лихорадке. Да, в таком переплете я еще не бывал. В голове засела неотступная мысль: как же мы не столкнулись? Ведь буквально впритирку расходились, мелькая друг перед другом...

На крыло самолета первым вскочил Кожанов, крикнул:

- Вася, что с тобой, ты ранен?

- Нет, Петя дорогой, просто нет сил, ноги и руки дрожат, нужно немного успокоиться. Он крепко сжал мои плечи.

- Ничего, командир, сегодня мы расквитались с фашистами за Васю Захарова, не зря на фюзеляжах написали его имя. Да и у моряков в долгу не остались. Вот это был бой! За тебя, правда, беспокоился, ведь без прикрытия шел. Никогда не думал, что в жизни увижу и переживу такую майскую ночь.

Не успели мы успокоиться и подробно проанализировать ход боя, как пришло сообщение: командующий флотом, наблюдавший с корабля конвоя за неравным сражением, присвоил руководителям эскадрильи внеочередные воинские звания. Командир, комиссар и заместитель комэска стали капитанами, долг которых еще надежнее прикрыть с воздуха теперь уже водную Дорогу жизни.

VIII. РОДНИК СИЛЫ

...Истаяли белые ночи. Все чаще вылетаем мы на аэродромы под Ленинград и Кронштадт на помощь другим истребительным полкам, воюющим, как и мы, на "ишаках", "чайках", "мигах" и "лаггах" первых серий. Подошел второй год войны. Каким он будет для нас? Ясно одно: предстоит напрячь все силы, чтобы любой ценой очистить родную ленинградскую землю от фашистской чумы. А цену войны in минувший год мы познали сполна. Нет рядом многих боевых друзей, некоторые из нас носят следы ожогов и ранений. А горькие вести все идут и идут с обширных фронтов. Пал Севастополь, пришлось оставить ряд других городов. И на нашем фронте гитлеровцы не теряют надежды охватить Ленинград. Их силы накапливаются в районах Порхов, Луга, Красногвардейск (Гатчина), Красное Село. Но когда враг перейдет в. решительные бои, пока понять трудно.

Год тяжелейших испытаний миновал. Жить и воевать он научил многих, в том числе и нас - гвардейцев. Тяжелейшие бои и напряженная учеба принесли успехи полку и эскадрилье. Теперь предстояла не менее трудная задача - сохранить уровень мастерства и боеспособности в новых сражениях. Для этого надо детально проанализировать итоги боевой деятельности за истекший год, найти новые методы тактического использования изношенных до предела "ишачков", а главное - сохранить высокий морально-боевой дух каждого воина и всей эскадрильи, державшей более шести месяцев первое место в полку.

- Поставить просто точку на достигнутом нельзя,- сказал Петр Кожанов на собрании подразделения.- Итоги года надо обсудить на партийном собрании, мобилизовать коммунистов на решение новых задач. Тем более что на фронте сейчас некоторое затишье. А оно ведь бывает перед тяжелыми боями...

Парторг Валериан Бакиров предложил поставить на обсуждение один вопрос: "450 моих боевых вылетов". Докладчик - командир второго звена Петров. Он лично сбил пять вражеских самолетов и еще пять вместе с товарищами. Его вылеты на боевое задание всегда успешны. И могут служить хорошим примером для многих летчиков, особенно молодых. Собрание было решено проводить открытым, чтобы в нем принял участие весь личный состав эскадрильи.

Вечером 21 июня 1942 года третья эскадрилья, освобожденная от боевых заданий, собралась в большой палатке на открытое партийное собрание. На него прибыли не только руководители полка и авиабригады, но и корреспонденты газет "Красный флот", "Страж Балтики" и "Победа". Видимо, необычная повестка дня заинтересовала старшие командные и политические инстанции.

Открывая партийное собрание. Валериан Бакиров сказал:

- Главный закон коммуниста на войне - быть первым в бою и постоянно учиться на лучших примерах. За год войны мы накопили большой опыт. Многие летчики имеют по двести и более боевых вылетов, а коммунисты Кожанов, Кузнецов и Голубев поднимались в воздух по 350-360 раз и провели по 60-70 воздушных боев, уничтожили много боевой техники и живой силы врага. Хорошие боевые результаты имеют коммунисты Цыганов, Дмитриев, а самый большой налет в полку имеет наш молодой коммунист Владимир Петров. Мы попросили его рассказать о своих боевых вылетах.

Первый раз в жизни Володя Петров выступал перед такой авторитетной аудиторией. Волнуясь, он подошел к самодельному столику, заменявшему трибуну, глубоко вздохнул, вытер платком юное загорелое лицо, одернул синий морской китель, на котором блестели два ордена Красного Знамени, положил на стол листочки с текстом выступления.

- Войну я встретил рано утром 22 июня. А вражеские "юнкерсы" увидел только через десять дней. Мы летели звеном на дальнюю разведку и встретили группу бомбардировщиков Ю-88. Они держали курс на восток. Я удивился, что командир не атакует врага, и погнался за отставшим от группы "юнкерсом". В первой атаке сразил верхнего стрелка. Враг начал маневрировать, создавать условия для ведения огня нижнего стрелка. Бой шел восемь - десять минут. Мне все же удалось сбить стервятника. И тут я увидел, что нахожусь один. Командир звена с ведомым улетели по курсу разведки. Радуясь победе, я вернулся на аэродром. Захожу на посадку, а мне навстречу летят красные ракеты, выложен знак креста - запрет посадки. Сделал два круга и только тут понял, что у самолета не выпущены шасси. Спасибо дежурному по полетам и друзьям, что уберегли от большой аварии.

Досталось же мне в этот день на двух разборах от командира звена, эскадрильи и опытных товарищей. Я понял, сколько в одном вылете допустил грубых ошибок: оторвался от группы, не выполнил задание по разведке, ослабил "вено, чуть не разбил самолет при посадке. Счастье наше, что не встретились тогда с истребителями врага. Полет мог стать для всех, и особенно для меня, последним.

Потом постепенно дошел до меня закон истребителей: не отрываться от группы, не горячиться, действовать в тесном огневом взаимодействии, не увлекаться атакой и даже удачным боем, постоянно видеть обстановку и, не жалея себя, выручать товарища. Но не сразу освобождался я от ошибок. Только детальные и строгие разборы боевых заданий, прямая критика товарищей помогли моему становлению. Но по-настоящему воевать научился, когда мы стали систематически и глубоко изучать тактику ведения различных воздушных боев, изучили сильные и слабые стороны самолетов противника, углубили знания по своему самолету и вооружению.

Товарищи гвардейцы, есть у каждого из нас еще одна большая скрытая сила - морально-боевой дух. Это он помог нам выстоять в тяжелых боях под Таллином и Ленинградом, завоевать гвардейское звание и нанести поражение хваленым "охотникам" здесь, над Ладогой. Я на себе в этом убедился. Вы все знаете, какое я перенес личное горе, как надломилась моя душа. Потеряв родных и близких, я временно утратил и боеспособность. И как я благодарен всем вам за поддержку и внимание, особенно комиссару и командиру эскадрильи. Они вовремя почувствовали мое состояние, по-отцовски, с заботой, сумели восстановить мои моральные силы. Доверили первому взять в руки святыню - гвардейское знамя и пронести его перед строем полка. Это доверие вернуло мне силы к жизни и борьбе с врагом до полной победы. А для этого я буду и дальше постоянно учиться и учить подчиненных.

Долго продолжались деловые и по-партийному критические выступления коммунистов, комсомольцев и беспартийных. Собрание затянулось, часы показывали одиннадцать вечера, когда председатель предоставил слово комиссару эскадрильи.

Не только о достижениях говорил Петр, он привлек внимание к тем проблемам, которые нам еще предстояло решить. Особенно это касалось отстающих членов коллектива и наших неиспользованных резервов. С особой силой прозвучали слова критики в адрес лейтенанта Гусейна Багирова, все еще не сумевшего преодолеть боязнь при встрече с врагом.

Кожанов напомнил о памятном бое, когда эскадрилья прикрывала войска 54-й армии. Во время одного из вылетов Багиров вел замыкающую пару в ударной шестерке. Уже в начале маршрута он вдруг передал по радио: "Обрезает мотор, возвращаюсь". Его ведомый сержант Бугов остался один. Кожанов приказал Бугову занять место левого ведомого в своей паре. Но чуть позже, когда над линией фронта завязался бой с большой группой вражеских истребителей, комиссар пожалел, что не вернул Бугова на аэродром вместе с ведущим. В свободном воздушном бою между истребителями третий часто оказывается лишним... Получив повреждение, самолет Бугова стал плохо слушаться рулей управления. Видя это, противник усилил атаки, и только умелое взаимодействие ударной и обеспечивающих групп помогло Кожанову надежно прикрыть сержанта, да еще сбить двух "мессеров". Но на обратном пути, делая вынужденную посадку, сержант Бугов допустил роковую ошибку - посчитав, что садится на укатанное снежное ноле, он выпустил шасси, а это оказалось припорошенное пегом болото. Самолет скапотировал, и наш боевой товарищ погиб в перевернувшейся машине.

Когда разбирались причины вынужденного возвращения Багирова, Кожанов лично облетал его самолет; оказалось, его мотор работает нормально.

На разборе комиссар строго сказал Багирову: "Когда исправный мотор в воздухе "обрезает" - это тяжелый признак - летчик страдает трусостью. И если он не найдет и себе силы побороть страх, то и впредь за это придется расплачиваться жизнями друзей и подчиненных".

С тех пор Петр старался пробудить в лейтенанте качества, необходимые боевому летчику, да что там летчику, каждому человеку,- смелость, решительность, трезвый расчет, уважение и преданность товарищам.

Казалось, Багиров осознал свою вину, соглашался со всем, что было сказано в его адрес. Обещал подумать, исправиться... Если бы мы только могли предположить, какую роковую роль сыграет в судьбе комиссара этот человек.

Собрание подходило к концу. В заключение Кожанов сказал:

- Товарищи! Коммунисты эскадрильи являются испытанным, сплоченным ядром нашей гвардейской семьи.

Они были и останутся родником той силы, которая приведет не только к разгрому врага под Ленинградом, но и к полному изгнанию фашистской нечисти с нашей родной земли.

Глубокой ночью расходились гвардейцы по своим землянкам и палаткам на короткий отдых. Наступал первый день второго года войны.

31 июля полк получил приказ: произвести подготовку и скрытно - на предельно малой высоте - перелететь на аэродром Бычье Поле - западную болотистую часть острова Котлин на постоянное базирование. На плечи гвардейцев была возложена ответственная задача: прикрыть боевые корабли и главную военно-морскую базу флота, а также днем и ночью осуществлять противовоздушную оборону западного морского сектора Ленинграда.

И вот мы в знакомом районе, где в августе и сентябре прошлого года стояли насмерть. Но нет уже с нами многих испытанных воздушных бойцов: из былого состава в полку и эскадрилье осталась лишь четвертая часть. Для многих это были совершенно новый район, новая наземная и воздушная обстановка.

Еще до нашего прилета враг тщательно пристрелял наиболее важные цели - корабли на рейде, Кронштадт и аэродром - и постоянно вел прицельную стрельбу. Вот и сейчас: не успели мы зарулить на стоянки, как начался очередной артиллерийский налет. Невольные приседания и падения на землю гвардейцев от каждого близкого разрыва нас с комиссаром не удивляли. Ничего, привыкнут, бросят эту вынужденную "зарядку", научатся жить и работать даже в таких смертельно опасных условиях. Главное - мы вновь в первых рядах защитников Ленинграда.

День за днем шла напряженная работа на земле и самоотверженная борьба в воздухе. Прикрывая надводные корабли, подводные лодки, транспортные и вспомогательные суда на рейде Кронштадта и в Финском заливе, комиссар Кожанов с удивительной быстротой изучил силуэты кораблей различных типов и классов, их боевые возможности.

В сентябре начались новые тяжелые испытания. Ленинградский фронт и Балтийский флот приступили к операции на синявинском направлении. В критический момент и наш полк был экстренно введен в бой.

Однако противник, используя резервы, сдержал наше наступление на земле и в воздухе. В эти дни он впервые на нашем участке фронта применил новый истребитель "Фокке-Вульф-190" - самолет с очень сильным вооружением - две 20-миллиметровые пушки и два крупнокалиберных пулемета. Мощный мотор воздушного охлаждения позволял немецким летчикам развивать скорость более 600 километров в час, а главное, эта машина, обладая мощной защитной броней, могла свободно вступать в бой на встречных курсах. Изменил враг и тактику ведения воздушного боя. Он стал широко применять наши приемы и элементы боя: смешанные и эшелонированные по высоте и глубине боевые порядки, резерв в воздухе на удалении 5-10 километров от места боя. Все это сказалось на наших боевых успехах. В боях с превосходящими силами противника полк понес значительные потери. Это привело не только к вынужденной замене командира полка, но и нанесло нам ощутимый моральный ущерб: у некоторых летчиков появились сомнения в своих силах, ослаб бойцовский дух.

Для дальнейшей успешной борьбы с самолетами "фокке-вульф" необходимо было по-новому подойти к оценке морально-боевых качеств каждого летчика, изыскать и "нести что-то новое в тактику боя, найти способы огневого поражения противника на встречно-пересекающихся курсах, так как вести с ними сражение в обычных условиях было невозможно, слишком велико преимущество противника в скорости. Велика была роль комиссара в становлении уверенности личного состава нашей эскадрильи.

Длинные октябрьские ночи и погожие короткий дни помогли нам залечить полученные травмы, отработать новые элементы ведения боя, в частности применение реактивного оружия, которое приобретало главную роль в борьбе с ФВ-190. И вновь упорный труд, как и в мартовские дни на Ладоге, вернул нам уверенность в своих силах. Теперь многое зависело от нас - как быстро нам удастся сбить первый "фоккер".

И вот наступил долгожданный день. 21 октября патрульная группа от первой эскадрильи завязала бой с фашистскими самолетами. На помощь взлетела дежурная шестерка И-16 под командованием комиссара Кожанова. Используя всю мощность моторов, на максимальной скорости спешили кожановцы на выручку друзьям. А положение у тех было сложное. Две четверки ФВ-190 наседали с двух сторон, стараясь оттеснить патруль от кораблей-тральщиков, по которым готовился бомбовый удар "юнкерсов". Получил ранение ведущий патруля капитан Овчинников. Истекая кровью, он вышел из боя. Тут же пара "фоккеров" устремилась на него в атаку.

Фашистские летчики увидели доворачивающие им навстречу пару "ишаков", однако продолжали атаковать самолет Овчинникова, считая, что преимущество в скорости и в вооружении позволит им не только добить свою жертву, но и справиться с парой Кожанова. Жестоко просчитались фашисты.

Вот когда комиссару пригодились новые навыки и упорные тренировки по пускам PC-82 по буксируемому конусу. Он, мгновенно определив упреждение и расстояние до цели, дал залп из всех шести "эрэсов". Выпущенные снаряды накрыли ведущий ФВ-190, и тот, круто пикируя, оглушительно ревя горящим мотором, врезался в воду.

Четкие действия группы Кожанова и "фоккер", сбитый с первого же захода, заставили фашистов взять курс на запад, так и не решив своей задачи.

А спасенный Овчинников - тоже комиссар эскадрильи - дотянул самолет до аэродрома, нашел силы посадить его и потерял сознание.

Да, опять оказался на высоте комиссар. Мастерская, просто ювелирная атака "фокке-вульфа" реактивными снарядами, выполненная Петром Кожановым, стала хорошим наглядным уроком для летчиков полка в борьбе с новейшим фашистским истребителем и прибавила нашим ребятам уверенности в себе.

На следующий день - 22 октября - рано утром я вернулся после ночных вылетов в домик, где жил вместе со своими друзьями - командирами эскадрилий Михаилом Васильевым и Геннадием Цоколаевым. Они собирались на аэродром на дневную работу. Вдруг раздался сильный стук в окно. Михаил приподнял маскировочную штору, сквозь стекло мы увидели веселое лицо командира полка. Он кричал через двойные рамы:

- Качайте Голубева!

Мы недоуменно посмотрели друг на друга, пытаясь понять, что же произошло. Все выяснилось, когда в комнату словно вихрь влетел подполковник Корешков, обнял меня и закричал:

- Что ж вы стоите? Качайте Голубева, ему, комиссару Кожанову и Алиму Байсултанову присвоили звание Героя Советского Союза. Только что передали по радио Указ Президиума Верховного Совета!

Михаил Васильев и Геннадий Цоколаев крепко обняли меня, а потом три пары сильных рук несколько раз подкинули до потолка.

- А теперь все за мной! - скомандовал командир полка.- Качать Кожанова, ведь он первым из комиссаров эскадрилий и полков морской авиации стал Героем Советского Союза.

Мы бросились в другой домик, где жили комиссары и заместители командиров эскадрилий. Там веселый переполох был еще больше. Петра подбрасывали до тех пор, пока он не взмолился.

Радостная весть за несколько минут облетела весь авиационный гарнизон, и вскоре состоялся общегарнизонный митинг, в котором приняли участие представители города и морских частей.

Митинг превратился в настоящий праздник. Летчики, техники и мы, новые герои полка, поклялись бить врага, не жалея сил и жизни, до полного освобождения Ленинграда и всей нашей Родины.

В январе 1943 года полк принял активное участие в операции "Искра", в результате которой была прорвана блокада Ленинграда. За отличное выполнение боевых задач командование приняло решение выделить нашему полку 20 новых истребителей Ла-5, приобретенных на средства тружеников Горьковской области. Для переподготовки мы выбрали 30 лучших летчиков.

И вот впервые за всю войну мы с Кожановым вылетели в тыл на транспортном самолете Ли-2. Но летели мы уже в новых должностях: я как заместитель командира полка, а мой боевой комиссар - командир третьей эскадрильи...

IX. ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО

В феврале 1943 года установилась на редкость хорошая погода, она стала для нас надежной помощницей в освоении нового советского истребителя. Особые успехи в четкой организации переучивания показывала передовая кожановская эскадрилья. Сам командир первым осваивал каждое последующее упражнение, а за ним шли заместитель по летной части капитан Цыганов, замполит - лейтенант Валериан Бакиров, недавно получивший офицерское звание, и остальные летчики.

Самолет-красавец, "богатырь", как прозовут его морские летчики-истребители, имел мощный мотор воздушного охлаждения, развивал максимальную горизонтальную скорость 630 километров в час, на пикировании - более 700. Две скорострельные двадцатимиллиметровые пушки с большим запасом снарядов, установленные выше мотора, придавали истребителю высокую боеспособность, а лобовое бронестекло и бронеспинка с заголовником делали пилота менее уязвимым от пуль и осколков снарядов.

Наконец-то сбылись мечты морских летчиков-истребителей - сесть в просторную закрытую колпаком кабину надежного скоростного самолета, как будто специально предназначенного для ведения боя над водными пространствами.

К концу месяца все летчики уверенно пилотировали новый самолет, вели учебные воздушные бои, стреляли по буксируемому конусу и по наземным целям на полигоне. Оставалось выполнить по нескольку бомбометаний, отработать слетанность эскадрильскими группами, и мы готовы вступать в бой с сильным противником на "мессерах" и "фокке-вульфах". Но погода здесь, так же как на Балтике, коварно переменчива. Начались мартовские длительные циклоны с мокрым снегопадом и дождями. А новая волна активности вражеской авиации в восточной части Финского залива и южнее Ленинграда потребовали срочного возвращения наших эскадрилий в Кронштадт.

Приказ от командира авиабригады был краток и ясен:

две эскадрильи скрытно перебазировать на аэродром Кронштадта. Оставшиеся учебные задания завершить в ходе выполнения боевых задач!

...И вот мы вновь в Кронштадте. О нашем появлении здесь, несмотря на скрытность перелета, противник узнал - начался сильный артиллерийский обстрел. Грохот тяжелых снарядов потрясал истерзанную землю. Ну что же, фронт остается фронтом. Главное - прекрасный истребитель в руках гвардейцев. На нем мы должны окончательно закрепить наше превосходство в воздухе над Финским заливом и разгромить врага у стен Ленинграда. Нелегко будет достигнуть этого, но другого пути у нас нет...

Пока мы находились на переподготовке, в полку произошел целый ряд изменений, к сожалению не только приятных. Вторая эскадрилья потеряла двух летчиков, четверо получили ранения, в том числе новый командир полка подполковник Борисов и командир эскадрильи капитан Цоколаев. Теперь все заботы и дела, до возвращения командира полка из госпиталя, легли на меня и комэсков Кожанова и Васильева.

Продолжать учебный процесс на новых машинах одновременно с боевыми действиями оказалось чрезвычайно трудно. Пришлось даже на ответственные задания посылать группы по четыре, шесть, максимум восемь самолетов.

4 апреля, рано утром, поступил приказ: "4-му ГИАП за десять минут до нанесения бомбоштурмового удара по артпозициям немцев в районе Ропши сковать боем и оттеснить патруль истребителей от объекта удара".

Задача для нас не новая, но на ее решение мы могли выделить только шестерку Ла-5 от третьей эскадрильи.

Ударное звено повел я, а резервную и сковывающую пару составили Петр Кожанов и командир звена Евгений Куликов. Все летчики шестерки - опытные воздушные бойцы.

В назначенное время на высоте четыре тысячи метров мы подлетали к заданному району, зенитки противника молчали - наши Ла-5 очень похожи по конфигурации на ФВ-190. Но это ненадолго, скоро разберутся... Ясная, безоблачная погода позволила сразу ниже себя обнаружить фашистский патруль - шесть ФВ-190.

- Петя, видишь внизу "фоккеры". Оставайся на своей высоте. Атакую! - передал я Кожанову.

"Фокке-вульфы" были готовы к этому: сделав переворот, они ушли в южном направлении. Мы вновь круто набрали высоту, начали держать свой патруль южнее Ропши.

- 33-й, 03-й! С юга и запада две большие группы, высота две тысячи, курс к объекту,- передали информацию с КП полка.

- Вас понял! - ответил первым Кожанов. А ровно через минуту перед нашим взором открылась неожиданная картина. С запада и юга, набирая высоту, в наш район спешили фашистские истребители. В каждой группе по 18-20 самолетов. Тут же торопливый голос Кожанова:

-- 33-й, атакуйте западную группу, я задержу южную! "Молодец Петя! Другого решения у нас нет",- подумал я и, разворачивая звено вправо, ответил:

- 03-й, атакуем! Бой самостоятельный, атаки короткие, высоту сохранять!

- Понял! Понял! - уже пикируя, передал Кожанов. Большой запас высоты обеспечивал неотразимость первых наших атак. Они внесли замешательство в действия противника. Часть атакованных истребителей переворотами уходила вниз, но их место занимали следующие. Значит, уходить нельзя, пропустим врага к месту удара. В следующей атаке всем звеном врезались в гущу "фоккеров" и "мессершмиттов". Завязался клубок боя. Тут же и результаты: упали два сбитых ФВ-190. По командам Кожанова понял, что и его пара сбила два самолета. Но вот голос в наушниках капитана Творогова - ведущего второй пары моего звена:

- Я по'дбит, мотор остановился...

В суматохе боевых фигур вижу, как враги, обтекая нас, уходят к месту удара. Надо что-то делать, иначе они успеют атаковать последние группы наших штурмовиков и пикировщиков на отходе. Выход один - нырнуть на максимальной скорости вниз к своим самолетам. Здесь мы дело сделали...

Поспешность наша оказалась как нельзя кстати. Перед линией фронта три пары ФВ-190 атаковали звено Пе-2 и пару "яков" прикрытия. "Фоккеры" и подумать не могли, что их догоняют наши самолеты. И достаточно было сбить всего одного фашиста, как остальные рассыпались в разные стороны. Только теперь, за линией фронта, я запросил Кожанова, Творогова и их ведомых. Ответил чуть слышно Куликов:

- 33-й, находимся над Ленинградом, сопровождаю 03-го...

После посадки и доклада командиру бригады о ходе выполнения боевого задания начали поступать уточненные данные: Кожанов приземлил на фюзеляж горящий самолет на аэродроме севернее Ленинграда. С обожженным лицом и руками выскочил из кабины, отбежал на несколько метров, и самолет взорвался. А через два томительных часа получили сообщение с линии фронта о Творогове: он, несмотря на ранение, посадил искалеченную машину, едва перетянув нейтральную полосу.

Вот они, наши первые боевые успехи и потери - один самолет сгорел, один не подлежит ремонту, два летчика получили ранения и ожоги.

Прими мы решение, ввиду малочисленности, атаковать одну из групп врага - потери в самолетах, наносивших удар, были бы в несколько раз больше и задача подавления огня тяжелых артбатарей, обстреливающих Ленинград и Кронштадт, была бы не выполнена.

В боевом напряжении проходил апрель. Мощь наших новых машин сполна почувствовали вражеские летчики, счет сбитых машин рос с каждым днем. Он перевалил на третий десяток. Но и мы не обошлись без потерь: погибли три летчика, в их числе замечательный ученик и последователь комиссара лейтенант Валериан Бакиров, бывший после Кожанова секретарем парторганизации, а с 20 января 1943 года - замполитом эскадрильи.

29 апреля вражеская артиллерия буквально распахала западную часть аэродрома, сделав его непригодным для ночных полетов на Ла-5. Пришлось ночные задания выполнять на "старичках" И-16. К двум часам ночи все три летчика, в том числе и Петр Кожанов, который, залечив ожоги, вновь приступил к полетам, выполнили по два успешных вылета на штурмовку вражеских прожекторов и зенитных точек, расположенных вдоль финского берега от Стрельны до Петергофа.

Но, несмотря на наши удары, враг все еще вел сильный зенитный огонь и освещал прожекторами наши ночные легкие бомбардировщики У-2 (По-2), которые уже несколько ночей подряд наносили "беспокоящие" удары по немецким войскам на переднем крае.

Наблюдая за мужеством и героизмом пилотов, летавших на беззащитных тихоходах на высоте 1000-1200 метров, мы понимали, что их боевой успех во многом зависит от нас, кому поручили подавление средств противовоздушной обороны врага.

Желая помочь У-2, мы постоянно барражировали над вражескими объектами на высоте 600-700 метров и атаковали "эрэсами" и пулеметным огнем зенитные батареи, пулеметные точки и особенно прожекторные установки.

Вскоре после возвращения Кожанова из ночного полета, прямо в непогасший луч прожектора сел связной У-2 - "почтарь", как называли этого "работягу" гвардейцы.

Обычно Кожанов почти всегда встречал "почтаря", ожидая, что он когда-нибудь привезет счастливую весточку. И в этот раз он вновь поспешил прямо к самолету. Увидев командира эскадрильи, лейтенант Михаил Цаплин весело крикнул:

- Товарищ гвардии капитан, танцуйте, вам письмо из Курска!

Кожанов сделал шаг вперед, тряхнул головой, как бы сбросив сомнение, сказал сам себе одно слово: "неужели"... Вскочил на нижнее крыло самолета, взял письмо. Тут же фонариком осветил конверт, прочитал обратный адрес: "г. Курск, Золотухино..." Кожанов обнял лейтенанта, соскочил с крыла и у стабилизатора самолета, освещая фонарем, дважды перечитал письмо. Он крепко обнял механика "почтаря", потом техника и моториста своего "ишачка", подошедших инженера эскадрильи Михаила Бороздина и инженера по ремонту Сергея Мельникова.

- Друзья, товарищи! Нашлись, нашлись мои дорогие... Пойдемте скорей на КП, надо ведь доложить командиру о выполнении задания, оно тоже удачное.

Распахнулась дверь глубокой землянки - КП эскадрильи, и в нее с веселым шумом буквально ввалились Кожанов, Бороздин и Мельников. Кожанов, сияя, поспешно надел на лысеющую голову шлемофон, принял строевую стойку "смирно" и весело, громче обычного доложил:

- Товарищ майор! Гвардии капитан Кожанов боевое задание выполнил! Огнем "эрэсов" и пулеметов уничтожил два прожектора и две точки "эрликонов", а остаток боезапаса выпустил по траншеям на берегу залива. Одновременно докладываю: прилетевший сейчас "почтарь" привез мне самую большую радость - письмо, которое ждал почти два года. Катя, дочь Лариса и младший брат живы!

Охваченный радостью, Кожанов потрясал над головой письмом. Его настроение передалось всем присутствующим.

- Ну, Петя, дорогой, прилетело твое счастье, благодари "бога войны" - артиллерию и "царицу полей" - пехоту за начало освобождения Курской области.- Крепко обняв боевого друга, я добавил: - На сегодня, Петр Павлович, с тебя хватит! Твой следующий вылет выполню я. Сейчас успокойся, поспи пару часиков. Утром пойдешь к командиру полка, подашь рапорт с просьбой выехать на неделю на побывку к семье. Понял?

- Пока, Василий Федорович, вроде понял,- смеясь, ответил Кожанов и пошел в другую половину землянки читать и перечитывать письмо.

Идя к самолету готовиться к следующему вылету, я думал: "Какая сегодня счастливая ночь: спасли от гибели, как минимум, два-три У-2, подавили десять зенитных точек, погасили многие прожектора, а часть, наверное, навсегда! Дa и прислуга зенитных и прожекторных расчетов, наверное, понесла значительные потери. Но я-то знаю Петю хорошо. Он отпуска просить не будет. Нагрузка на полк огромная, эскадрилья в напряженных дневных боях и ночных штурмовых действиях - он ее на замов не оставит. Вернусь с задания, при докладе командиру попрошу сам о его отпуске. Ему, воину-трудяге, нужно передохнуть недельку, пусть порадуется своему счастью. Такое на войне бывает редко..."

Утром я обо всем доложил командиру полка. Он как-то грустно посмотрел на меня, встал из-за стола, вздохнул, вновь сел.

- О том, что Кожанов получил письмо, мне сказал инженер Мельников. Я зашел рано утром в домик комэсков, предложил ему слетать на У-2 к семье с первого по седьмое мая. И знаешь, что он ответил? "Нет, товарищ командир, сейчас в отпуск не полечу. Оставить эскадрилью при таком напряжении не могу. Вот вернется через пару недель вторая эскадрилья, будет полегче, да и замполита подтяну до нужного уровня. Тогда на недельку можно..."

- Хотел его послать за самолетами на завод,- продолжал подполковник Борисов,- нам дают четыре Ла-5. Он и тут взмолился, мол, не могу оставить эскадрилью.! Придется тебе взять в первой эскадрильи троих летчиков и завтра вылететь за самолетами. Я думаю, дня за четыре-пять обернешься. По пути проверишь, как идут дела с переучиванием во второй эскадрилье. Не хочется и ее брать на фронт, не закончив всю учебную программу.

Получив новое задание, я пошел в свою комнатушку, но долго не мог уснуть. Видимо, решение Кожанова не изменишь...

Днем зашел на КП эскадрильи. Кожанов, увидев меня, положил трубку телефона, спросил: -

- Василий Федорович, ты чем-то озабочен? Плохо отдохнул.

- Нет, Петя, отдохнул нормально. Получил вот новое задание от командира полка - с летчиками из первой перегнать с горьковского завода четыре Ла-5. Сегодня ночью на двух У-2 вылетим. Пиши письмо Катюше, сдам на первой же почте заказным. И сообщи, что в мае обязательно приедешь повидаться и отдохнуть. Ну, дружище, до ужина. Пойду в штаб оформлять документы.

Вечером в столовой Кожанов отдал мне толстый, увесистый конверт. Я покачал на руке письмо. Петя улыбнулся, сказал:

- Отчет за два года и три фотографии - на них я в званиях лейтенанта, старшего лейтенанта и капитана с золотыми погонами. Пусть посмотрят на гвардейца.

...На обратном пути заправлялись на промежуточном аэродроме. Знакомый командир полка балтийских торпедоносцев сообщил, что четвертого и пятого мая западнее Ленинграда были тяжелые воздушные бои. Наши истребители отразили налеты, но потеряли несколько "яков" и "лавочкиных". Погибли два Героя Советского Союза. Кто именно - он не знал.

Меня бросило в жар. Героев там во всех частях вместе со мной всего пять человек, из них трое - в нашем полку...

Весь остаток маршрута мучал вопрос - кто погиб? ...Заруливая на стоянку самолетов управления нашего полка, я увидел грустные лица летчиков и техников -значит, горе у нас.

С докладом подошел капитан Цыганов, его лицо было бледно-серым:

- Товарищ майор! Исполняющий обязанности командира третьей эскадрильи капитан Цыганов...

То, что все эти дни терзало сердце,- случилось: в тяжелых, неравных боях погиб незабываемый друг, Герой Советского Союза Петр Павлович Кожанов. Парторг, комиссар, ставший командиром лучшей эскадрильи.

Виновником его гибели стал летчик Багиров, совсем недавно обещавший товарищам на партийном собрании честно выполнять свой боевой долг.

Но тяжелейшие годы войны явились не только проверкой стратегии и тактики боевых действий, мощности техники, но и испытанием человеческих характеров. Большинство людей честно несли свою службу, героически сражались с ненавистным врагом, но были и другие. Именно они становились трусами и изменниками. Война резко размежевала людей, став свидетелем не только подвига, но и предательства.

В тот роковой день эскадрилья Кожанова получила приказ: постоянно находиться в воздухе, прикрывая тральщики, которые очищали от мин акваторию Финского залива. Для четкого и успешного выполнения задания необходимо было произвести фотографирование двух вражеских аэродромов, куда, по данным разведки, перебазировались усиленные группы немецких истребителей Ме-109Ф.

На разведку отправилось специальное звено из двух самолетов, оснащенных фотокамерами. Вел его Багиров, которого за трусость временно отстранили от полетов и перевели во взвод управления. Однако летчиков в полку не хватало, и Кожанов решил еще раз предоставить возможность Багирову поверить в себя. Задача звена была предельно ясной - незаметно подойти к объекту, на большой скорости проскочить над аэродромом, сделать снимки и вернуться домой.

Вскоре двойка разведчиков приземлилась, однако задание не выполнила. Стараясь не смотреть в глаза Кожанову Багиров скороговоркой рассказал: '

- На подходе к первому аэродрому заметили в воздуха большую группу фашистских самолетов. Лететь дальше было безумием, они бы нас сразу сбили. Вот и пришлось возвратиться с пустыми руками.

Кожанов спокойно выслушал объяснения, не ставя под сомнение их правдивость. Такой уж он был человек, старался во всем верить людям. Был уверен - хорошее всегда переборет в человеке дурное. На этот раз он ошибся.

К сожалению, Петр не знал, что операторы радиолокационной станции, которые вели пару Багирова, не обнаружили на экранах своих локаторов отметок, соответствующих вражеским самолетам.

Делать нечего, задание должно быть выполнено. Разведданные надо до двенадцати часов дня передать в штаб бригады. И Петр принял решение - полетит на разведку сам, а ведомым пойдет Багиров. Хотел еще раз в воздух посмотреть, на что он способен.

Подозвав Багирова, Петр сказал: '

- Ну вот что, Гусейн. Поговорим начистоту. Летаешь ты с первых дней войны. Но за это время ты не сбил ни одного вражеского самолета. Что и говорить - чести мало. Ведь ты же истребитель! Гвардеец!

- Товарищ капитан!..- вспыхнул Багиров.

- Спокойно,- прервал его Кожанов.- Не кипятись Пойми, ведь я хочу тебе верить. Может быть, там на самок деле полным-полно "мессеров". Но ведь задание мы обязаны выполнить. Поэтому сейчас мы с тобой полетим туда еще раз. Но запомни, в полете, что бы не случилось, держись рядом. План такой: идем парой на предельно малой высоте, по радио - ни звука. Перед целью набираем высоту - я до трех с половиной тысяч, ты - до четырех. Это тебе запас на случай, если придется резко увеличить скорость. Проскакиваем над первым аэродромом и сразу берем курс на второй. И главное, не волнуйся, если придется принять бой, старайся не отрываться от меня. Вдвоем мы справимся с кем угодно. Ведь мы же гвардейцы! Все понял?

- Так точно, товарищ капитан,- бодро ответил Багиров.

Короткий разбег, и в небо ушли два истребителя, впереди, как всегда, Кожанов, вторым - Багиров. Минут через сорок он один вернется на аэродром...

Можно, хотя и трудно, попытаться понять человека, совершившего неблаговидный поступок в обычной жизни. Но нет оправдания трусу и подлецу, бросившему товарища и командира в бою.

Кожанов до последней минуты верил в этого человека, хотел вернуть его в строй, воспитать его преданным защитником Родины. Но ошибся, пожалуй, единственный раз в жизни...

Во время расследования Багиров, путаясь в словах, пытался объяснить, что потерял ведущего, что-то бормотал о перебоях в работе мотора. Все это противоречило показаниям операторов радиолокаторов, которые следили за полетом разведчиков. На экране локаторов четко было видно, что на подходе к первому вражескому аэродрому навстречу нашим самолетам вылетело несколько вражеских истребителей. Наша пара имела все условия для удачного завершения боя - преимущество в высоте, в скорости и в возможности маневра. Но в этот момент произошло необъяснимое - один из наших самолетов вдруг резко сбросил скорость, заложил вираж, развернулся и исчез с экрана.

Кожанов, ничего не подозревая, продолжал сближаться с: врагом. Через одну-две минуты все отметки слились на экране в одну размытую точку, что соответствовало групповому воздушному бою. Схватка длилась около четырех минут... ;

Материалы расследования показали - Кожанов вступил в бой, рассчитывая на поддержку ведомого.

Это был последний бой замечательного летчика, парторга, комиссара, верного сына Родины коммуниста Петра Кожанова.