"ЧУЖАК"
Наши войска, развивая наступательные операции, начатые 15 января 1945 года, продолжали боевые действия с неослабевающим напряжением, освобождая польские и чехословацкие земли.
Штурмовики вслед за наступающими частями Советской Армии перелетели на новую прифронтовую площадку Заршин, неподалеку от населенного пункта Сапок, который раскинулся на берегу живописной реки Сан. Условия полета по-прежнему оставались сложными: покрытые лесами горы, низкая облачность, частые туманы, ограничивающие видимость, и другие "прелести". В эту зимнюю пору, сменяя друг друга, шли то дождь, то снег, под колесами многотонных машин раскисали взлетно-посадочные полосы и рулежные дорожки полевого аэродрома, что затрудняло передвижение самолетов. Это вынуждало очень часто подтягивать их к старту на тракторах.
18 января 1945 года с утра стояла пасмурная погода, и поэтому на боевые задания ходили парами. Когда я вернулся с очередного боевого вылета в паре, то вся наша эскадрилья была в воздухе. И вот по воле судьбы я добровольно напросился на боевое задание с другой эскадрильей, которая готовилась к вылету. Группу возглавлял комэска Брюханов. При подходе к линии фронта он уточнил задачу, но станция наведения указала нам на новую цель - скопление боевой техники и живой силы отступающего противника в районе города Войнич на небольшом отрезке шоссейной дороги. Обстановка над целью оказалась благоприятной, никто нам не мешал работать. Встав в круг, группа с пикирования начала обрабатывать цель. В боевом порядке я шел последним. На четвертом заходе, полагая, что будем и дальше штурмовать, я по радио предупредил командира и, как мы об этом условились перед вылетом, стал фотографировать результаты работы группы, одновременно ведя огонь из пушек, пулеметов и "эрэс" по противнику.
Увлекшись боем и в надежде, что меня прикроют товарищи, я снизился до бреющего полета, а когда уже пора было выводить самолет из атак и набирать высоту, машина сильно вздрогнула и переднее стекло кабины мигом залило маслом. Я только успел потянуть на себя ручку управления, набрать еще метров 50 высоты и через боковое стекло заметить уходящую с набором высоты группу Брюханова.
Как это бывает всегда - никакая оплошность, особенно в авиации, не остается безнаказанной. В том, что меня подбили, никого, кроме самого себя, я винить не мог. Надо было внимательнее следить за маневром группы и следовать за ней. Я нарушил эту заповедь, за что и был наказан фашистами.
Положение стало критическим. Кругом горно-лесистая местность, высота полета не позволяла и думать о прыжке с парашютом. Масло из мотора пока еще брызгало в лобовое стекло фонаря, но вскоре должно вытечь окончательно, и тогда или остановится мотор и заклинит его, или, хуже того,- начнется пожар на самолете. Так что раздумывать было некогда, секунды бежали быстро...
Впереди, на сопке, увидел распаханный пятачок земли. Подвернул самолет на него, убрал газ и, не выпуская шасси, направил его на посадку. Успел выключить мотор, и самолет, коснувшись земли, прополз брюхом несколько метров, затем остановился, раскаленный и дрожащий от сдерживаемой мощи. И на этот раз мне здорово повезло: цел и невредим. Я вроде бы стал мастером выполнения посадки самолета на "брюхо". Впрочем, эта моя вынужденная посадка была последней.
- Саша, жив?- кричу я воздушному стрелку.
- Жив!- отвечает он.
Не разобравшись еще, где находимся, мы решили на всякий случай как можно быстрее покинуть самолет, и в этот момент по нас ударили из пулемета. Понятно, фашисты где-то недалеко. Быстро перевалили через борт, благо самолет загораживал нас от пулеметных очередей, и стали выжидать. Тут вдруг началась настоящая перестрелка. Откуда-то недалеко били наши. Значит, мы оказались как бы на ничейной полосе. Мы сожалели, что не можем воспользоваться вооружением своего самолета, у нас были только пистолеты "ТТ", и нам ничего не оставалось делать, как, прикрывшись броней самолета, затаиться и ждать.
Вскоре все затихло, и только тогда, после всего, что
случилось за день, после завывания моторов самолета, разрывов снарядов и бомб, треска пулеметных очередей мы ощутили действительно "гробовую" тишину. Но что она сулила нам?
Дело шло уже к вечеру, зимняя ночь надвигалась быстро. Дальше оставаться около самолета было небезопасно, и мы, забрав парашюты и кое-что ценное из бортового оборудования, перебежали в окопы, оставленные фашистами при отступлении и оказавшиеся недалеко от места нашего приземления. Но и здесь, в окопах, наскоро вырытых и кое-как соединенных между собой траншеями - ходами сообщения, с непривычки тоже было неуютно. Правда, наступали сумерки и потом, когда совсем стемнеет, можно будет начать свой путь домой, например, в сторону церквушки, кресты которой виднелись слева от нас. Видимо, там, за сопкой, спряталась какая-то деревня. Туда-то мы и решили идти.
Вдруг впереди, правее от нас, за широкой лощиной,, километрах в трех-пяти, взвилась в небо зеленая ракета - сигнал обозначения наших войск на сегодняшний день: "Мы свои". Мы уже было обрадовались, но не успели еще собраться, чтобы идти в указанном ракетой направлении, как в небе появились ракеты красные, белые - в общем, всех цветов радуги. Это совсем сбило нас с толку, и, честно говоря, некоторое время мы не знали, что и делать.
Погода прояснилась, крепчал мороз, на фоне белого снега хорошо были различимы темные предметы. Все наше внимание мы обратили на восток, словно забыли о существовании фашистских войск. Вдруг с той сторо ны, откуда пускали ракеты, показались трое: двое из них с автоматами были похожи на наших солдат, но средний-высокий, худой-выглядел как-то странно в куртке и, как показалось нам, в немецком солдатском шлеме. Глаза у меня то ли от мороза, то ли от волнения слезились, и разобрать, кто же к нам приближается, я не мог. Но тут у моего воздушного стрелка Александра Яроша не выдержали нервы, и он, держа в вытянутой руке пистолет, выбежал из окопа, крича во все горло:
- Стой, кто идет?
Я замер. Хотя в воздухе мы были не из трусливого десятка, но здесь, на земле, в непривычной обстановке я все же заволновался. Идущие в полумраке неизвестные показались мне немцами.
Они, быстро изготовившись к стрельбе, продолжали молча идти вперед. Я опознал их лишь тогда, когда они были совсем рядом - метрах в десяти. Двое с автоматами оказались нашими солдатами, а третий, в куртке и в странном для нас кепи, был поляк, вызвавшийся проводить разведчиков в то самое село, куда мы намеревались отправиться с наступлением темноты. Там, по словам наших солдат, находились немецкие части.
Когда мы наконец разобрались, кто есть кто, то пошли каждый в свою сторону: они дальше, в разведку, а мы туда, где, по их словам, был штаб наступающего полка. Как раз некоторое время назад оттуда взлетали ракеты. По пути, через два-три километра, встретились с передовыми подразделениями полка, продвигавшимися на запад. Добрались до штаба поздно, когда он тоже собирался выступать. Тем не менее, командир полка, молодой майор, проверил наши документы, впрочем, в этом не было особой надобности, поскольку он сам недавно видел все, что с нами произошло,- это его бойцы обстреливали немецких пулеметчиков, открывших по пас огонь,- и приказал нас накормить со штабной кухни, а сам, извинившись, попрощался и заторопился по своим неотложным делам. Мы, в свою очередь, поблагодарили его за все и остались здесь ночевать.
В довольно просторной комнате польской крестьянской хаты, которую только что занимал штаб стрелкового полка, мы с Ярошем остались вдвоем. Пустота эта нагоняла на нас уныние, в голову лезли неприятные мысли. Несмотря на дружелюбие, которое поляки проявляли к русским воинам, случиться могло всякое. Не исключено было, что где-нибудь неподалеку бродят скрывающиеся от возмездия немецкие палачи и другая нечисть. Кругом леса и горы. Но как бы там ни было, мы все же решили остаться здесь, и хате. Только спать решили поочередно. Один спит, другой - бодрствует.
Однако ночь прошла благополучно, а утром, когда мы по карте уточнили свое местонахождение, выяснилось, что магистральная дорога отсюда далеко, и нам, чтобы добраться до нее с нашими вещами, без подвод не обойтись. Поэтому за завтраком, благодаря Александру, который кое-как мог объясняться с хозяином на украинском языке, мы попросили его достать нам повозку. После долгих уговоров все же он согласился нам помочь, и, в конце концов, уже во второй половине дня, нам удалось уехать из этих мест.
Мы сидели спиной друг к другу на длинной арбе с еще более длинной оглоблей для парных коней, но запряженной одной-единственной дохлой клячей. День был пасмурным, узкая проселочная дорога уводила нас в густой лес. Когда мы выехали из села, то заметили по обе стороны дороги небольшие группы каких-то людей. Скорее всего это были местные крестьяне, но нам они казались похожими на немцев, которых мы знали только по кинокартинам или видели с птичьего полета. Поэтому на всякий случай мы держали пистолеты на взводе, хотя это было наивно. Однако постепенно мы привыкли к этой обстановке, и когда поздно вечером добрались до большака, по которому ходили редкие машины, то, решили заночевать в первом же попавшемся на пути селе, а в часть добраться днем. Но в столь позднее, притом военное время, и в такой странной одежде, как наше летное обмундирование, не так-то легко было устроиться на ночлег. Все же с трудом, не без помощи нашего возчика, мы устроились и, попрощавшись с ним, остались на отдых.
На следующий день рано утром мы вышли на дорогу и без особых приключений, на попутной машине продолжили свой путь. Только на третью ночь мы добрались до своего аэродрома. Попали как раз к ужину, когда все были в сборе. Боевые друзья встретили нас бурным восторгом.
Дело было в том, что летчики группы Брюханова после возвращения с боевого задания доложили, что наш самолет упал над целью и не исключена возможность, что экипаж погиб. Этот случай говорит об огромном значении групповой слетанности, чувства локтя в бою и взаимовыручки боевых соратников. Если успех наземного боя, кроме прочих факторов, зависит от степени выучки каждого бойца, от его умения взаимодействовать с рядом идущими товарищами, а также от умения командира четко организовать бой, то в воздухе все это играет втройне важную роль. В тот день я оказался "чужаком" в отправившейся на задание группе, и просьба прикрыть меня во время аэрофотосъемок - хотя об этом все хорошо знали - не была услышана, а противник не преминул воспользоваться нашей несогласованностью и подбил меня, как куропатку.
Мой воздушный стрелок Саша Ярош еще тогда был одним из немногих оставшихся в живых ветеранов полка. Он прибыл в часть еще при его формировании в августе 1942 года на аэродроме Ах-Тюбе, под Ашхабадом. В начале ноября того же года, погрузив самолеты "У-2" на платформы, весь личный состав полка железной дорогой двинулся на запад. Затем последовали переезды, перелеты. В Ивановской области, на одном из военных аэродромов, полк сдал материальную часть и переехал в Москву, а оттуда - на аэродром Борки. Здесь полк доукомплектовался личным составом - летчиками и авиаспециалистами и получил самолеты "ИЛ-2". В то время Ярош в звании старшины служил мастером по вооружению.
Во второй половине марта 1943 года полк перелетел на аэродром Грабцово, что под Калугой, и оттуда начал свои боевые действия как 996-н штурмовой авиационный полк. И здесь в мае того же года сам по собственному желанию перешел на боевую машину воздушным стрелком.
Дальнейшая его работа проходила в воздухе, в непрерывном бою. Он летал со многими пилотами. Однажды вместе с летчиком Михаилом Григорьевичем Гусаком Ярош упал в горящем самолете на землю. Летчик погиб, а Сашу еле. спасли танкисты. В другой раз, при попытке выпрыгнуть с парашютом, он завис за бортом подбитого самолета командира полка А. И. Шепельско-го. Его левая нога оказалась захлестнутой лямкой парашюта. Командиру все же удалось совершить невозможное, посадить самолет на аэродроме и тем спасти жизнь воздушного стрелка Александра Яроша. А сколько раз Саша с экипажем шел на вынужденную посадку - он этого не считает.
Демобилизовался из армии Ярош в ноябре 1945 года и вернулся к своей любимой учительской работе. Ныне Александр Кондратьевич со своей супругой Александрой Сергеевной живут под Москвой в родном поселке Левашове Шатурского района. Мы встретились с ним почти через тридцать лет после войны, в 1974 году, когда город Львов праздновал день своего освобождения. Затем были и другие встречи, вообще связи мы не прерываем. В одном из недавних писем Александр рассуждает так:
"...Жизнь нам досталась трудная с детства и до старости. Но мы ее прошли с честью, как настоящие сыны Родины. Я, как и многие, прожил ее для других, ничего не нажил, не имел никаких благ и не стремился к ним. Старался все время честно выполнять свой долг перед народом и Родиной на том посту, где трудился, а пост у меня был незаметный - народный учитель, солдат, а потом снова 44 года учил детей грамоте, честности, порядочности, любви к Отчизне.
Трудно было, но надо было учить детей, и я учил. Быть учителем настоящим, любящим детей нелегко, это требует нервного напряжения, как на фронте, в бою...". Вот как думает ветеран о жизни. Наверное, он прав.
ПОСАДКА ЗАПРЕЩЕНА
Преодолевая упорное сопротивление противника, наши войска продолжали наступательные операции на территории Чехословакии. От немецко-фашистских поработителей были освобождены города Новы Сонч, Пре-шов, Кошице, Бардеев, а также много других населенных пунктов. В связи с этим летчики нашей 8-й Воздушной армии и ее соединений, в том числе нашей дивизии, были отмечены в приказе Верховного Главнокомандующего. В другом приказе, по случаю освобождения города Бельска, в числе отличившихся были названы летчики нашей дивизии.
Наш полк базировался на аэродроме Зеренки, под Краковом. Однажды наша эскадрилья в составе восьми самолетов "Ильюшин-2" возвращалась с боевого задания. Настроение у летчиков было хорошее, поскольку успешно выполнили задание. Летели, как говорится, крыло в крыло, до аэродрома оставалось минут семь - десять полета. Я шел первым ведомым справа от командира и, естественно, хорошо его видел в лицо. Когда группа стала подходить к аэродрому, то оказалось, что он закрыт грозовыми облаками, В небе то там, то здесь сверкали молнии, и о посадке не могло быть и речи. Притом на месте "Т" был выложен световой сигнал - "Посадка запрещена".
Тут ведущий, показав на сверток полетной карты, дал мне знаки, означающие, что группу дальше не может вести. Я без особого труда догадался, что его карта кончилась. Он никогда с собой в полет по брал планшета, а кусок карты от аэродрома до цели всегда носил в сапоге, за голенищем. А нам еще надо было выйти на запасной аэродром.
Тогда я вышел вперед и легким покачиванием крыльев принял командование группой на себя. Все это рассказывается долго, а в полете делается быстро. Иногда.
В иных экстремальных ситуациях летчику нужно принять решение за долю секунды, даже еще не обдумав все, как следует, ибо в воздухе очень мало времени для размышлений. Словом, повел я группу на запасной аэродром, потом на другой - весь район оказался обложен черными тучами, так что нам не удалось воспользоваться ими. Тем временем дело шло к вечеру, ориентироваться стало чрезвычайно сложно - эту науку мы. в школе не проходили,- и бензин был уже на исходе.
Надо было во чтобы то ни стало посадить группу до наступления полной темноты.
И тут вдруг я вспомнил о располагавшемся неподалеку недействующем аэродроме, над которым я как-то пролетал, и, ни секунды не медля, повел группу туда. Время, подгоняемое движением солнца, шло с молниеносной быстротой, уже наступили сумерки, когда мы подходили к аэродрому, так что ничего другого не оставалось делать, как организовать посадку самолетов в условиях уже наступившей ночи. По радио предлагаю Николаю садиться первым и принимать самолеты. Когда за ведущим один за другим с зажженными фарами сели все шесть самолетов, пошел на посадку и я. Все в порядке. Нам здорово повезло, вполне возможных в таких ситуациях трагических происшествий удалось избежать, все остались живы-здоровы, самолеты в исправном состоянии.
Хотя аэродром был недействующим, но на нем оставалась кое-какая наземная служба. Наш командир связался по телефону со штабом полка, доложил, что сели благополучно на аэродроме Жешув. Разговор со штабом ничуть не повлиял на нашего командира, а когда воздушные стрелки принесли бортпайки, и мы немного подкрепились, стало еще веселее. Надо сказать, что у нас, на самолетах, бортпайки как правило, долго не сохранялись. Мы, как дети, тоже любили сладости: там были шоколад, печенье, сгущенное молоко и прочее,- и на досуге, в свободное от боевых вылетов время потихоньку наведывались к самолетам. Хотя по этому поводу каждый раз ворчали наши хозяйственники, но все же были вынуждены восстанавливать бортпайки.
Утром, пока не приехали техники самолетов, пока не доставили горюче-смазочные материалы и не получили разрешение на вылет, мы, еще раз подкрепившись остатком бортового пайка, пошли лазать по американскому самолету "Летающая крепость", распластавшемуся на границе аэродрома. Видимо, именно поэтому я запомнил этот аэродром. Во всяком случае, так вышло. Во второй половине дня мы в полном составе вернулись домой.
НА МОРАВСКА ОСТРАВУ
В начале марта 1945 года войска 4-го Украинского фронта развивали широкую наступательную операцию в направлении Моравско-Остравского промышленного района Чехословакии. Штурмовики нашей дивизии в этих боях продолжали поддерживать 1-ю гвардейскую армию. В последних днях марта накал боевых действий авиаторов достиг, казалось, наивысшей точки. Уже не придерживались деления на эскадрилью, звено, летали, кому с кем придется. Однажды так и случилось: командир 1-й эскадрильи Степан Брюханов повел на боевое задание сборную группу из трех звеньев разных эскадрилий, в том числе и мое звено. Над целью работа шла удачно, но вдруг на нас навалилась стая фашистских стервятников, примерно до двадцати "мессершмиттов" и "фокке-вульфов". Несмотря на это, группа, еще теснее сомкнув круг, продолжала атаковать цель. Тем временем истребители прикрытия не дали фашистам беспрепятственно вторгаться в ряды штурмовиков, как стае волков в овечью отару, и увлекли их в воздушный бой значительно выше нас.
После очередного захода я иду с набором высоты для следующей атаки и вижу, что самолет, идущий впереди меня, отворачивает вправо. Сразу у меня мелькнула мысль, что он, возможно, подбит вражеской зениткой, так как сам я поблизости еще не заметил истребителей противника. В этот миг он открывает огонь. Только теперь я вижу, что по касательной прямой нашему боевому порядку, почти встречным курсом, чуть снизу атакуют его два "фоккера". В такой ситуации времени для раздумий не бывает, надо идти на помощь товарищу. В этой короткой схватке ему все же удается сбить ведомого фашиста. Мы не дали вовлечь себя в воздушный бой, наше звено сразу же снова замкнуло "круг" и продолжило начатое дело.
Когда группа возвратилась на аэродром и после приземления мы собрались возле КП, оживленно обсуждая прошедший бой, к нам подошел и герой дня Иван Науменко. Мы все кинулись поздравлять его, так как далеко не каждый день нам удавалось сбивать "фоккера" (как правило, штурмовики стремились уклоняться от воздушного боя с истребителями противника). Но наш Иван, сильно смутившись, проговорил, что он не мог сбить фашиста без помощи друзей. Тут в один голос летчики подтвердили командиру полка Шепельскому и комэска Брюханову, стоявшим вместе с нами, что именно Науменко сбил самолет противника. Вскоре выяснилось, что и истребители прикрытия тоже сбили одного стервятника. Так, благодаря нашей боевой спайке и взаимопомощи противник не только не сумел помешать нам выполнить задание, но и понес ощутимый урон.
В другой раз группой из пяти самолетов мы произвели штурмовку участка железной дороги Обер - Лослау, где, по данным разведки, сосредоточивались живая сила и боевая техника противника. Группа успешно выполнила поставленную задачу и без потерь возвратилась на | вою базу. В результате стремительного удара "ильюшиных" были уничтожены один паровоз, пять железнодорожных вагонов с различными грузами, три автомашины, восемь повозок и до тридцати фашистских солдат и офицеров.
29 марта наша группа из шести самолетов получила боевую задачу - штурмовать скопление противника в районе Гожице. Обстановка над целью благоприятствовала нам, и мы обрабатывали цель, по обыкновению встав в боевой порядок "круг". Однако отсутствие истребителей прикрытия, которые на этот раз не явились и назначенное место, нас сильно беспокоило. Война есть война - об этом нельзя забывать ни на минуту, ибо истребители и зенитчики противника безнаказанно не пропускали наших промахов.
Мы продолжали атаковать цель заход за заходом, и вдруг на нашу голову, откуда ни возьмись, свалилась группа "фокке-вульфов", которые, конечно, сразу же предприняли попытку вклиниться в наш боевой порядок с тем, чтобы затем в расстроенной группе "пощелкать" самолеты поодиночке. Но это оказалось не так-то просто, мы, еще теснее сомкнув круг, противопоставили врагу пилотажное умение и огневую мощь нашего бортового оружия и не подпустили "фоккеры" к себе. Так ни с чем фашисты убрались восвояси, а мы без потерь пришли на свой аэродром. В этом бою нами были уничтожены четыре автомашины, семь повозок с военными грузами, один танк, одно орудие полевой артиллерии и до тридцати солдат и офицеров вражеской пехоты.
В тот же день я вторично вылетел и район Гожице с группой "ИЛ-2" из шести самолетов. На этот раз также все обошлось благополучно, мы уничтожили три танка, два орудия полевой артиллерии и свыше полусотни солдат и офицеров противника.
Наш полк, базировавшийся еще с начала марта на большом с бетонной взлетно-посадочной полосой| аэродроме Глейвице, продолжал поддерживать наступления наземных войск на Моравско-Остравском направлении. В эти дни мне было присвоено очередное воинское звание старшего лейтенанта, кроме того, за участие во взятии городов Зорау, Лослау и прорыве укрепленной линии обороны противника на участке Моравска Острава - Тропау я был награжден четвертой государственной наградой - орденом Отечественной войны I степени.
В ходе этих наступательных операций, перед решительным штурмом города Моравска Острава, возникла необходимость пополнить материальную часть полка, и большая группа летчиков и авиаспециалистов готовилась вылететь в город Киев за новыми самолетами. Подобные задания мы выполняли и раньше, помнится, летали в Москву и Харьков. По сравнению с боевой работой такие поездки были своего рода прогулкой, хотя, в общем-то, любой полет сопряжен с большой ответственностью, а иногда и с риском для жизни.
В то время, пока мы были заняты нашими нехитрыми хлопотами по сбору в дорогу, нескольких наших товарищей, и в том числе меня, вызвали в штаб и сказали, что, мол, надо сфотографироваться. На наш недоуменный вопрос - зачем и почему, нам кто-то объяснил, что это нужно для представления к званию Героев Советского Союза. Хотя такое сообщение было приятно слышать, но приняли мы его как шутку, как очередной розыгрыш, каких среди нас бывало немало. Тем более, в те суровые военные годы в большинстве своем мы не думали о славе. Тогда, на войне, мало кто заботился об орденах. Победить врага и остаться живым - вот высшая награда для каждого из нас, считали мы.
Итак, на самолете "Дуглас" мы приземлились на пригородном аэродроме Киева. Пока суд да дело, пока решились всякие формальности, связанные с приемом и подготовкой самолетов к перелетам на фронт, у летчиков было два-три свободных дня. Воспользовавшись этим, мы отправились в город.
В древнем городе Киеве, в освобождении которого участвовали русские, украинцы, белорусы, казахи, узбеки, таджики, татары-словом, все пароды нашей веткой Родины, я оказался впервые. Кругом страшные следы войны и фашистской оккупации, а когда мы вышли на Крещатик, то от увиденного защемило сердце. вместе с тем, мы радовались тому, что вовсю разворачивались восстановительные работы, в которых участвовало от мала до велика все население, тому, что возвращались в родные гнезда семьи, оставившие в начале войны свой город и эвакуированные в восточные районы страны. Налаживалась городская жизнь, работали кино, театры, другие учреждения и организации. Помню, когда же мы попали на оперу "Сорочинская ярмарка", это был первый случай в моей жизни, когда я вообще посетил театр, не то что оперный. Хотя мне трудно было понять слова и музыку, но богатство народного искусства поразило меня...
Войска фронта готовились нанести штурмовой удар непосредственно по городу Моравска Острава - главному опорному пункту обороны противника и Моравско-Остравской наступательной операции 4-го Украинского фронта. Значение Моравска-Остравы как важнейшего промышленного центра и крупного железнодорожного узла для гитлеровского командования было велико. Потому-то этот город, занимая важное стратегическое положение в данном районе, и стал мощным узлом сопротивления немецко-фашистских войск. Цепляясь за эту соломинку, фашисты надеялись хоть как-то отсрочить свое неизбежное поражение.
Накануне Первомайского праздника, 30 апреля 1945 года, в назначенное время, после соответствующей артиллерийской и авиационной подготовки, наземные войска фронта начали непосредственный штурм города. Наша дивизия в составе 8-го Львовского авиационной штурмового корпуса поддерживала части и соединений 60-й армии. Боевые действия наших летчиков были сопряжены с большими трудностями. Им приходилось наносить удары по целям, требующим исключительной точности попадания,- бои шли на улицах города. При этом бывало, что перед вылетом указывали одну цель, а, когда мы появлялись над городом, изменившаяся обстановка требовала и станция наведения давала новую. Поэтому любая ошибка могла привести к тому, что самолеты стали бы поражать своих наступающих солдат. Истребители врага не проявляли прежней настырности, отскакивали как горох от стенки от атаки наших "лавочкиных" и "ЯКов", но зато особенно яростным был огонь зенитной артиллерии противника. Над городом мы теряли своих боевых друзей.
В этот день с очередного боевого вылета возвратилась эскадрилья Степана Брюханова. Еще не успели самолеты зарулить на стоянку, как с молниеносной быстротой всех облетела весть о том, что при выполнении боевого задания над целью погиб летчик Николай Кривов. Его товарищи, с которыми он летал, рассказывали, что над городом было спокойно - не показывались истребители, молчали зенитки, но вдруг перед очередным заходом на цель самолет Николая вспыхнул, как факел, и развалился на части. Больше никто ничего не знал.
В этой исключительно трудной обстановке, когда удары наносились буквально по каждой улице, по кажадому дому, не было времени уследить от начала до конца за всеми перипетиями. Бой проходил необычайно скоротечно, самолеты в боевом порядке неслись один за другим на высоких скоростях. Тут зевать некогда, надо было следить за обстановкой над целью и за тем, чтобы не столкнуться со своими товарищами.
Итак, все решили, что экипаж Кривова погиб - иначе и быть не могло - думали мы. Но, оказывается, все же иногда случаются чудеса. Буквально на другой день наш товарищ вернулся к себе в полк живой и невредимый.
А случилось следующее. Видимо, притаившийся вражеский зенитчик своим снарядом угодил прямо в бензобак, от чего самолет взорвался. При взрыве погиб и имеете с обломками самолета упал на горящий город воздушный стрелок Николай Овчинников, а командира экипажа взрывной волной выбросило из кабины, и, когда он очнулся в свободном падении, у него хватило сил найти и выдернуть вытяжное кольцо парашюта.
Фашистские молодчики, которые кишмя кишели в городе, не могли не видеть опускавшегося с парашютом летчика, но, несмотря на это, и, скорее всего, в этот момент им было не до него, так как их поджимали наши наступающие солдаты, его оставили без внимания. Может быть, они рассудили и так: куда он денется. Но чаш Коля благополучно приземлился во дворе какого-то строения. Особенно раздумывать было некогда, и он, скомкав кое-как свой парашют-спаситель, юркнул и сарай, оказавшийся, по счастью, рядом. Через некоторое время послышались настороженные шаги, вслед за которыми в сарае появились две женщины с корзиной и, не сказав ни слова, будто не замечая человека, притаившегося в углу, поставили ее и тут же ушли.
Естественно, Николай смекнул сразу, в чем дело, и кинулся к корзине, в котором оказались вещи - мужское одеяние в полном комплекте. Время шло быстро. Едва только он успел переодеться, как снова явились те женщины в сопровождении мужчины. Они опять, ни слова не говоря, жестом показали на дверь и повели Николая через двор на улицу. Здесь бои шли в полном разгаре, и казалось-никому нет дела до них. Кривов шел за своими опекунами, прихрамывая на одну ног; которую, видимо, повредил в момент приземления.
Через квартал-другой Николай и его провожатый завернули за угол и оказались в небольшом домике, но спасители помогли Кривову спуститься в подпол. Taм накрыли его всякой всячиной и вдобавок засыпали картошкой, после чего ушли. Он все это время беспрек словно им подчинялся, так как всем своим нутром, каким-то чутьем понимал, что чешские друзья не могу сделать ему ничего плохого. |
Спустя некоторое время Николай услышал наверх; топот ног, шум и говор на немецком языке, но вскоре все затихло. Как потом ему стало известно, это фашисты разыскивали советского летчика. Он же все это время лежал под картошкой в состоянии предельного нервного напряжения, сжимая рукоятку пистолета. Ему казалось, что прошла целая вечность.
Опять наверху шум, топот и говор, и вдруг открылась дверца подпола, и Николай увидел опущенное вниз лицо солдата нашей пехотной части, только что освободившей этот район города. Так был спасен летчик-штурмовик Николай Кривов. Как потом стало известно, спасителями оказались чешские патриоты-интернационалисты, рядовые труженики Драгужа Ткач, ее мать Мария и отец Йозеф.
С Николаем Кривовым я встретился снова поел войны во Львове, в 1974 году, когда приехал туда на встречу с однополчанами. В мирные годы судьба Николая, как всех демобилизовавшихся фронтовиков, был связана с восстановлением и развитием народного хозяйства. Трудился он на важнейших стройках стран, по призыву партии, по зову сердца, в числе тридцатитысячников возглавил колхоз им. Ленина Городецког района, там же был удостоен высшей государственно награды - ордена Ленина.
Сейчас наш фронтовой друг Николай Дмитриевич Кривов живет в городе Конакове Калининской области. Примечательно, что по его инициативе в 1972 году в Конакове состоялась первая встреча ветеранов нашего полка - именно в этом городе на Волге в свое время базировался некоторое время наш полк.
НА ПРАГУ
Первомайский праздник победного 1945 года совпал с освобождением города Моравска Острава от немецко-фашистских захватчиков, и в честь этого события Москва салютовала двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами. Штурмовики нашей дивизии наравне с другими были отмечены в приказе Верховного Главнокомандующего. Многие летчики, воздушные стрелки, инженеры и механики самолетов, другие авиационные специалисты, принимавшие участие в прорыве Моравско-Остравской укрепленной линии обороны противника, в штурме важнейших опорных пунктов гитлеровских войск, в освобождении городов и населенных пунктов Чехословакии, были награждены орденами и медалями Советского Союза и Чехословацкой республики. В их числе и я был удостоен чехословацкой медали "За храбрость" и награжден очередной боевой наградой-орденом Кроеного Знамени.
Но наступательный порыв наших поиск не снижался. Летчики 8-й Воздушной армии, поддерживая поиска 4-го Украинского фронта, двигались дальше на запад. Нас ждала занятая фашистами столица Чехословакии - Прага. 2 мая 1945 года я получил задание па боевой вылет: группой из восьми самолетов "ИЛ-2" произвести штурмовой удар по живой силе и боевой технике противника в районе населеного пункта Бутовице. Высокий всеобщий боевой настрой и стремление ускорить победный час, царившие в наших рядах, естественно, сказывались на поведении летного состава а бою. В те дни мы работали над целью, как одержимые без оглядки на возможные опасности, старались нанести врагу максимальный урон. После Моравско-Остравско наступательной операции гитлеровские истребители, зенитчики уже не могли оказывать сколько-нибудь существенного влияния на интенсивность боевых действий нашей авиации, в том числе штурмовой. В результате стремительного удара в этот раз нами были уничтожены несколько танков, восемь автомашин, десять повозок с различными грузами и до сотни солдат и офицеров противника. Все наши самолеты благополучно возвратились на свой аэродром. Это был последний мой боевой вылет.
В этот день, во второй его половине, меня вызвал командир полка подполковник Шепельский и предложил выехать на отдых в город Краков. Поначалу я немало был удивлен тем, что в столь горячую пору боев и притом еще в тот момент, когда до долгожданной Победы рукой подать, мне предлагают отдых. Но потом я согласился: отдых так отдых. Как говорят, все, что ни делается, - делается к лучшему. На другой день я уже был в Доме отдыха летчиков под Краковом. Здесь все отдыхающие были свои братья по оружию. Но после долгих дней напряженных боев непривычно тихо и необычайно скучно. Поэтому первая проведенная на отдыхе неделя показалась мне целой вечностью. Как тогда, в учебно-тренировочной эскадрилье под Москвой, я не находил себе места.
8-го мая, помнится, мы с несколькими отдыхающими летчиками от нечего делать поехали в город и обратили внимание на необычайное оживление и даже ликование местного населения. Нам с большим трудом удалось кое-как разобраться, в чем дело. Оказалось, что вышедшие в этот день польские газеты сообщали об окончании войны с гитлеровской Германией. Мы не знали, верить, или нет, но, поддавшись настроению поляков и сердцам чувствуя истинность известия, вернулись к себе предельно взволнованными. Но здесь никто ничего не знал, официального сообщения не было. Так в ожидании прошел и этот день.
9 мая 1945 года. Рано утром, примерно в три-четыре часа, начальник Дома отдыха буквально кулаками тарабанил во все двери, восклицая:
- Товарищи, родные мои! Победа, Победа!!!
И весь дом наполнился одним только словом: "ПОБЕДА!" Все сразу выскочили на улицу и, вытащив пистолеты, начали палить в воздух. Не было предела всеобщему ликованию. Словами трудно это передать. Уже никто не ложился спать, нарушился весь распорядок: все пели, плясали. И я, и все остальные отдыхающие, кое-как позавтракав, на попутных машинах отправились в свои части.
Каково же было мое удивление, когда, возвратившись к своим, я увидел, что наш полк еще продолжает боевые действия, как говорится, полным ходом. Совершая ежедневно по три-пять, а иногда и более вылетов, 9, 10 и 11, даже 12 мая мои боевые друзья паносили штурмовые удары по группировке нсмецко-фашистских войск под Прагой.
Сильно потрясло меня известие о гибели командира 1-й авиационной эскадрильи капитана Брюханова. Он не дожил до победного часа всего пять дней, и погиб над целью 4 мая 1945 года как герой в борьбе за освобождение братских народов Польши и Чехословакии, за свободу и независимость своей Родины.
О гибели Брюханова тогда и позже говорили по-разному. Одни предполагали, будто бы он над целью, увлекшись атакой противника, поздно заметил внезапно возникшую перед ним сопку и так резко выхватил на себя ручку управления, что самолет вышел па петлю, но из-за недостатка высоты, в верхнем, перевернутом кабиной вниз положении, ударился о землю. Такое вполне могло,, произойти, но я этому не верю, так как знал, что Степан был не такой человек, чтобы потерять голову и не заметить вовремя опасности. Скорее всего, он был смертельно ранен или получил повреждение тяги рулей управления в момент пикирования, и в том и другом случае он не мог справиться с создавшимся положением.
Я навсегда запомнил Степана Степановича Брюханова: крепыш, среднего роста, темноволосый, редко улыбающийся, степенный и обстоятельный командир. Мне позже стало известно, что родился и вырос он в Сибири. Рано лишившись отца, который погиб еще в первую мировую войну, он воспитывался матерью. С малых лет увлекался спортом, закалял в себе волю и характер. Еще будучи учеником, закончил планерную школу, где его оставили общественным инструктором по планеризму. Как вся молодежь тех лет, он готовил себя к защите Родины от вражеских посягательств.
Окончив перед самой войной аэроклуб, Степан поступил в военную авиационную школу пилотов. После завершения обучения он встал в ряды боевых летчиков 996-го штурмового авиационного полка. Так сбылась его мечта - он стал защищать честь и свободу своей Отчизны.
Дальнейшая его биография - это боевой путь, пройденный нашим полком. Он вместе с ним закалялся в смертельных схватках с немецким фашизмом. Так учащийся ФЗУ от рядового летчика вырос до командира боевого подразделения авиационной части.
За время боевых действий на фронтах Великой Отечественной войны капитан С.С. Брюханов совершил 140 боевых вылетов, уничтожил 40 танков, до 150 автомашин, 20 минометных батарей, более 30 зенитных орудий, три самоходные пушки, один железнодорожный эшелон. От его сокрушительных ударов нашли свою гибель сотни фашистских солдат и офицеров.
Итак, конец этой ненавистной войне, войне, которая принесла народам Советского Союза, народам всего мира столько лишений и страданий, что их невозможно выразить никакими цифрами официальной статистики. Чувства горечи от утраты боевых товарищей были гораздо сильнее именно сейчас, в эти последние предпоследние и послепобедные дни.
Дальше
