ГЛАВА ПЕРВАЯ
ДО ВЕЧНОСТИ-ОДИН МИГ
Весь израненный, обессиленный, старший лейтенант Павлюков, истекая кровью, распластался на комковатой земле в углублении за старым карагачом и затих. В летной куртке, с защитным шлемом на голове, он припал щекой к прохладному корневищу и лежал неподвижно, так, будто жизнь покинула его. Но он был еще жив, хотя из-за многочисленных ран его ощущения притупились, и он уже не видел ни опрокинувшегося над ним высокого темнеющего неба, ни бородатых душманов в пестрых чалмах, которые высовывались то там, то тут над дувалами в какой-нибудь сотне метров от него,- ждали момента, когда, не рискуя жизнью, можно будет приблизиться к нему, завладеть наконец его бездыханным телом.
Мало же довелось послужить ему в Афганистане, всего три месяца. И все это время ходил ведомым, поднимаясь в небо на реактивном штурмовике: громил огневые позиции, уничтожал караваны, военные базы мятежников, оказывая интернациональную помощь народу этой страны. Семьдесят боевых вылетов. На этом, кажется, его летная судьба закончится.
С тоской подумал летчик, как мало он прожил, - 23 года. Нет, уже не дождутся его ни однополчане, которые, подавленные случившимся, теперь по-мужски сдержанно переживают за него, сбившись кучками на аэродроме, ни отец с матерью и младшим братом, не ведающие ничего в своем далеком Барнауле, ни поселившаяся у них на период его афганской командировки Люба - жена, которая уже носит в себе их первенца...
Охваченный жаром, облизывая пересохшие губы, Константин чувствовал, как с каждой минутой слабеет. Если подстерегающая его банда предпримет новый рывок-атаку, он не сможет отбиться. И сил нет. Но, главное, нечем - боеприпасы кончились. Только граната, последняя граната в его распоряжении. Жить осталось недолго. Что ж, надо суметь достойно завершить свой жизненный путь.
Пульсирующие стуки сердца, болезненно отдаваясь в голове, ударяли все реже и реже. Павлюков сосредоточился только на одной мысли: не впасть бы в вечное забытье раньше, чем он успеет совершить то главное, что задумал.
Неимоверным напряжением воли он заставил себя собрать остаток сил, осторожно, чтобы не заметили мятежники, подтянул поближе к лицу кулак с зажатой в нем гранатой, вцепился зубами в кольцо чеки и приготовился к последней схватке. "Подходите, подходите смелее, сволочи!" - мысленно подбадривал он душманов. И ждал. Оставались, может быть, считанные минуты до того мига, когда, знал он, оборвется его жизнь, когда наконец он исполнит свой последний солдатский долг и перейдет в вечность... В бессмертие...
ГЛАЗАМИ АФГАНСКОГО РАЗВЕДЧИКА
Афганского разведчика товарища Ахмада внедрили в ИПА (ИПА - Исламская партия Афганистана, одна из организаций афганской контрреволюции) не так давно, с полгода назад. Под видом беженца он завербовался в банду маолема Фатаха и прошел военную подготовку в специальном лагере под Пешаваром в Пакистане. После провозглашения руководством Республики Афганистан в январе 1987 года декларации о политике национального примирения главари ИПА, вознамерившись любой ценой сорвать расходящийся с их стратегическими установками наметившийся позитивный процесс, направили в страну десятки обученных и хорошо вооруженных отрядов и групп.
Банда Фатаха безлюдными горными тропами пробралась в густонаселенную Чарикарскую долину и время от времени предпринимала дерзкие кровавые вылазки против народной власти, но чаще - против подразделений афганской армии и ограниченного контингента советских войск, расквартированных в этом районе.
"...Когда ракета "Стингер" поразила шедший вторым штурмовик,- писал Ахмад в своем донесении,- мы бросились туда, где должен был приземлиться парашютист,- к окраине кишлака Абдибай. Еще издали увидели: летчику не повезло. У самой земли он зацепился парашютом за высокое дерево и повис на стропах. Думаю, что был ранен, так как по нему, пока он снижался, стреляли из разных мест кишлака.
Пока летчика окружали, он успел освободиться от подвесной системы и опуститься на землю. Залег в углублении за высоким карагачом. Душманы нашей банды открыли было по нему огонь, но сразу последовали его ответные автоматные очереди. Фатах остановил стрельбу и приказал взять советского офицера живым, напомнив, что в Пакистане за живого заплатят больше. Однако летчик, как видно, не был намерен сдаваться и без колебаний вступил в неравный бой.
Прошло минуты три. "Бросай оружие, шурави, выползай!" - приказал ему главарь банды через переводчика, подобравшегося с группой муджахетдинов на несколько метров к карагачу. В ответ летчик выставил кулак с гранатой и, хотя было далековато, с размаха метнул ее. Осколками было ранено несколько человек. Когда попытались перебежками подобраться к нему поближе, он вновь открыл огонь из автомата. Стрелял экономно, короткими очередями. Видимо, берег патроны.
Скоро в небе появились самолеты и вертолеты. Увидев их, Фатах забеспокоился. Сначала хотел отойти в кишлак, спрятаться, потом передумал, приказал скорее кончать с летчиком. По советскому офицеру били не только из винтовок и автоматов, но даже из гранатомета. Он был уже весь изранен, по-моему, у него не действовала одна рука, однако он продолжал отстреливаться.
Перестрелка длилась в общей сложности около 30-40 минут. Потом у советского летчика, как мы поняли, кончились патроны. По приказу Фатаха к нему устремилась группа захвата. Раздался взрыв еще одной гранаты. Трое душманов остались лежать на земле, остальные быстро вернулись в укрытие за дувал.
После этого, пожалуй, с десяток минут никто из банды не решался рисковать. А летчик лежал \же, кажется, без признаков жизни. Фатах, выхватив кинжал, с несколькими телохранителями наконец сам двинулся вперед. Когда приблизились к нему вплотную, советский офицер повернулся лицом вверх, отпустил, как я понял, предохранительную скобу гранаты. Прогремел взрыв..."
Из душманской банды Ахмада отозвали два дня спустя после того трагического случая. И вот он среди своих. Ничто теперь не угрожало ему. Однако о пережитом вспоминать было жутко. Задумался, склонившись над листком бумаги. Еще минут пятнадцать писал, приводя подробности дальнейших событий. Когда кончил писать, неторопливо перечитал донесение, как бы взвешивая, достаточно ли полно изложил свои мысли, поставил дату, подпись. Принимая от него бумагу, начальник провинциального комитета ХАДа - органов госбезопасности Афганистана, с присущей афганцам степенностью прочитал текст, поблагодарил разведчика, обещал сегодня же ознакомить с содержанием донесения командование ограниченного контингента советских войск.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В КРАЮ РОДНОМ
О чем думал, что вспоминал Павлюков в свои последние минуты? Говорят, перед мысленным взором человека в такие моменты проходит вся его жизнь, всплывают в памяти главные ее вехи. Так ли было у Константина? Его знаменитый земляк - актер, писатель и кинорежиссер Василий Шукшин, чье творчество было близко душе Павлюкова, однажды написал пронзительные строки: "Когда буду помирать, если буду в сознании, в последний момент успею вспомнить о матери, о детях и о родине, которая живет во мне. Дороже у меня ничего нет".
Можно с уверенностью предположить, что Константин не мог не вспомнить то, что было бесконечно дорого его сердцу и свято-свою большую Родину и малую, мать, отца, жену, боевых друзей, не мог не попрощаться с краем, где появился на свет, учился и рос, откуда начался его жизненный путь.
Родина К. Павлюкова - административный центр Алтайского края город Барнаул. Здесь он родился 2 августа 1963 года.
Константин любил свой прекрасный город с его прямыми проспектами и улицами, широкими площадями. Со славной историей, революционными, боевыми и трудовыми традициями. Любил величественные сизоватые горы Алтая с гаммой всевозможных цветовых оттенков, прозрачные притихшие озера с упавшими в них голубым небом и снежными вершинами. Любил березовые рощи, куда часто ходил с друзьями, таинственные урочища со звериными следами в траве. Любил колки с зарослями черемухи и калины, душистые земляничные поляны под жарким июльским солнцем, быстрые бурные речки и бобровые хатки по их берегам, яркие горные луга. Где бы он ни был потом, при воспоминании о родном крае ему всегда чудились пьянящие запахи тайги и луговых трав.
Стремясь познать окружающий мир и себя, он еще в детстве спрашивал мать и отца, почему они назвали его Костей, а не как-то иначе. Секрета не было.
Незадолго до рождения первенца Григорий Герасимович и Светлана Григорьевна ходили в местный театр на спектакль. Постановка им очень понравилась. Особенно запомнился главный герой, которого звали Костей. Честный, смелый, принципиальный. И добрый, нежный. Когда родился сын, Светлана Григорьевна, как бы заглядывая в будущее, хотела, чтобы он, когда вырастет, был похож на того героя из пьесы. И предложила назвать его Константином. Муж согласился.
Семья у них интернациональная. Отец - русский, мать - армянка. Григорию было 26 лет, а Светлане 18, когда они в 1962 году вступили в брак. В 1963 году у них родился Константин, три года спустя - второй сын, Владислав.
Григорий Герасимович - местный, сибиряк. Родился в деревне Барсукове на Оби, в Алтайском крае. Трудное детство выпало на его долю. В семье было семеро детей. Отец погиб в Отечественную. Мать - домохозяйка. Достаток скудный. Сколько всевозможных тягот пришлось перенести! Порой было трудно, однако выдержали, выстояли. Выстояли потому, что были дружны, отзывчивы, внимательны друг к другу.
О высшем образовании Григорий Герасимович и не мечтал. Закончить бы среднюю школу да побыстрее получить какую-нибудь специальность, чтобы материально поддерживать мать, сестер и братьев - вот был предел его желаний. После десятилетки окончил курсы плотников, пошел работать в совхоз "Цветы Алтая" в строительную бригаду. И навсегда остался здесь.
Светлана Григорьевна родилась в Воронеже. Дочь фронтовой радистки, три года проведшей на войне, она после Победы жила с матерью в городе Кировабаде на Кавказе, потом переехала к брату в Сибирь. Жили тоже трудно. Приходилось подрабатывать где придется. Будучи школьницей, однажды на погрузке угля на железнодорожной станции Светлана засорила глаза. По неопытности сразу-то не хватилась, думала, пройдет, а когда "не прошло" и она обратилась к врачу, было уже поздно: зрение резко ухудшилось. Так, закончив лишь девять классов, дальше учиться не смогла - зрение не позволяло.
Отец Константина - человек работящий, кристальной честности, давно завоевал в совхозе непререкаемый авторитет. Со временем его назначили бригадиром строительной бригады. Мать под стать ему. Трудолюбивая, заботливая, добросовестная женщина. Много лет она выполняла разную работу в том же совхозе, а позднее устроилась официанткой в Алтайскую краевую больницу.
Родители, не избалованные особыми благами жизни, привыкшие к простоте и скромности во всем, в таком же духе воспитывали и сыновей. Здесь, в этой семье, где главным мерилом достоинств человека почитался труд, Константин и Владислав познавали первые уроки жизни, здесь их корни, отсюда берет начало формирование их духовного облика.
Получив среднее техническое образование, Владислав после службы в воздушно-десантных войсках (кстати, ему также довелось оказывать интернациональную помощь народу Республики Афганистан) возвратился в родной совхоз, устроился работать автослесарем, а Константина жизненный путь привел в ряды военных летчиков.
Человек совершил подвиг. Мы хотим знать, как он шел к этому, каким был с малых лет до последнего часа жизни, о чем мечтал, к чему стремился. Встречи с родственниками, воспоминания школьных и училищных друзей, командиров и сослуживцев по боевому полку помогают восстановить замечательный облик Константина Павлюкова, дают возможность как бы пройти по основным вехам его короткой, но яркой жизни.
Когда при нашей встрече я попросил Светлану Григорьевну рассказать, каким был Константин в детстве, она на минуту задумалась, собираясь с мыслями: если человек стал Героем, наверное, полагают, что он и в жизни выделялся чем-то особенным. Ну а если не выделялся?
- Вспоминаю сейчас его жизнь,- начала она твердым уверенным голосом,- и вижу: в общем-то, Костя был простой, ничем не примечательный парень. Таких много, большинство. Только, может быть, одно как-то выделяло его среди других: ребята всегда тянулись к Косте. Не раз я задумывалась: "Почему? Что их притягивает к нему?" Наверное, привлекали его честность, душевность, простота. Но больше тянулись к нему, возможно, потому, что знали:
Костя умеет дорожить дружбой, никогда не подведет, не бросит товарища в беде. Был добрый и внимательный ко всем. С ребятами всегда быстро сходился. Те все время крутились возле него. Мы вообще людям рады. Наш дом редко пустовал.
Кто же они, его друзья? Их много. Среди одноклассников это тезки Саша Быков и Саша Науменко, Сережа Петров. Хорошие отношения у него сложились и с девочками - Катей Ковалевой, Таней Легостаевой, Светой Чернышевой. Но ближе всех мальчишек и девчонок ему был, пожалуй, Саша Кадач, с которым они подружились в первом классе. Косте нравились его честность, верность дружбе и еще - увлеченность небом. Вначале их влекли друг к другу совместные ребячьи игры, позднее основой крепкой дружбы стала мечта об авиации.
- Может быть, это мелкий случай, но я все же расскажу,- продолжала Светлана Григорьевна.- Приезжаем как-то на дачу. А вокруг бегают незнакомые ребятишки. Костя им:
"Чего вы тут? Заходите в домик!" - приглашает. И ко мне: "Мам, найди нам чего-нибудь вкусненького". Угощаю всех. Ребятишкам нравится. Сразу полюбили Костю. Всегда потом старались с ним встретиться. Да и Слава, в общем, такой же. Бывало, приведут в дом друзей, всегда поделятся с ними. Лучше они сами не съедят, а другим отдадут. Так вот и росли.- Помолчав немного, с улыбкой добавила: - Наш дом вообще никогда не запирался на замок,- только на палочку. До сих пор мы так живем. Мы сами никогда ничего не возьмем чужого и уверены: никто этого не сделает и по отношению к нам. Мне соседки говорят: "Света, как ты не боишься, что залезут в дом?" А чего бояться? У меня брать нечего...
ТРУД В РАДОСТЬ
После седьмого класса Павлюкова вместе с несколькими другими ребятами перевели в среднюю школу ? 87. Преподаватель русского языка и литературы Т. А. Захарова, одно время назначенная к ним классным руководителем, вспоминая о тех годах жизни Константина, делилась впечатлениями:
- Костя умел преодолевать трудности, хотя это тогда, может быть, не очень бросалось в глаза. Умел скорее всего благодаря тому, что с малых лет был приучен к труду. Тут, пожалуй, главная заслуга родителей. Сами много работали, вместе с ними всегда делом были заняты и дети. Носили воду и дрова. Протапливали печь. Вскапывали землю, сажали картошку, огурцы, помидоры, поливали огород в засушливое время. По осени убирали немудреный урожай. Трудиться Костя умел, никогда не выражал недовольства тем, что его заставляют что-то сделать. Любую работу выполнял спокойно, легко и как бы незаметно.
А теперь вновь предоставим слово матери Константина.
- Хотя у сыновей обязанности и не были точно распределены,- рассказывала Светлана Григорьевна,- каждый обычно занимался каким-то определенным делом. Костя помогал мне с уборкой квартиры, зимой рубил дрова, топил печь. А Слава - тот пошустрее, порасторопнее, бывало, сбегает за продуктами в магазин, если я не успела купить. Во время летних каникул ребята наравне с нами, взрослыми, много работали. Огород у нас далековато от дома, за семнадцать километров. Приедем - они и прополют огород от сорняков, и окучат картофельные кусты, и польют молодые саженцы. Труд им всегда был в радость. Горя с ними не знала...
А еще Костю, как, впрочем, и Славу, привлекала техника. Видит, остановилась машина из-за какой-то неполадки - подойдет, смотрит, как шофер ремонтирует ее. То ключ подаст или запасную деталь, то поможет завинтить гайку в труднодоступном месте. Шофер поднял капот, проверяет состояние двигателя - сюда склонил свою темноволосую голову и Павлю-ков. Бывало, прощупает взглядом каждую деталь, запомнит, что тут и к чему. А иногда так увлечется, что забудет поспеть к сроку в школу на занятия.
Однажды так же вот заработался со знакомым шофером в совхозном гараже, даже помыться не успел. В класс влетел уже после звонка. Татьяна Анатольевна, строгая, может быть, даже излишне придирчивая в своем стремлении поддерживать среди учащихся должный порядок, пристально посмотрела на него, вмиг заметила что-то неладное, потребовала:
- А ну, Павлюков, покажи руки! Чего прячешь их за спину?
От ее строгого тона он смутился, не зная, как быть. Таиться, конечно, не имело смысла, да это было и не в его характере. Преодолев смущение, выставил вперед испачканные руки.
- Ого! - удивилась учительница, вскинув в недоумении брови.- Ты не в ремонтники, случаем, записался?
По классу заплескался дружный смех. Вообще-то Костя не любил неряшества, предпочитал быть аккуратным, чистоплотным. На этот же раз сплоховал. Неприятно получать замечание перед классом. А тут еще эти смешки ребят... Он сверкнул черными глазами, кратко объяснил, почему опоздал. Смягчившись, учительница с улыбкой сказала:
- Как же ты, юный труженик, писать будешь? Пойди помой руки, потом сядешь за парту.
На этом конфликт, в общем-то, был исчерпан, однако запомнился одноклассникам, и когда они рассказывали мне о Константине, не преминули вспомнить об этом случае, подчеркнуть, что Костя, пожалуй, больше других ребят класса любил повозиться с техникой.
Бывшая Костина одноклассница по 10-му "А" Л. Скоробогатова свои наблюдения выразила так: "Сейчас, когда Константин Павлюков беспримерным подвигом прославил свое имя на всю страну, хочется обнаружить в его облике что-то особенное. Увы! Костя, по-моему, ничем не отличался от остальных, по крайней мере в те годы. Мы помним его скромным, простым, веселым, жизнерадостным, трудолюбивым парнем. Он всегда был готов помочь другому. Может, в этом состояло его отличие?"
В старших классах любимым занятием Кости было копаться в радиодеталях. Он сам собрал магнитофон и радиоприемник, смастерил множество различных приспособлений по радиотехнике.
С удовольствием каждый раз шел Костя на уроки трудового воспитания. Такими энтузиастами были и его одноклассники Сергей Петров и Александр Науменко, которые позже окончили Новосибирский политехнический институт и стали инженерами, а также Сергей Сметанин и Константин Березиков, окончившие впоследствии пединститут, Виктор Чучалин, ныне шофер в Барнауле, Александр Кадач, выбравший военную стезю (служит теперь в авиации).
В последние школьные годы на время летних каникул Павлюков вместе с классом выезжал в трудовой лагерь в колхоз. А хотелось быть поближе к дому.
- Папа, тебя уважает совхозное начальство,- просил Костя отца.- Ты бы походатайствовал: пусть нас распределят в "Цветы Алтая".
- В теплицу? - недовольно вопрошал отец, не привыкший перед кем-то кланяться и просить.- Никто к цветоводству вас не подпустит. Это же тепличное хозяйство. Тут знания нужны.
- Почему в теплицу? Можно убирать огурцы, помидоры, картошку, морковь.
- К нам приедут работать, но не школьники, а студенты. Да и сам понимать должен: какой от вас толк? Разбежитесь по домам. Не соберешь. А поедете подальше от дома, в колхоз, и хозяйству пользы больше, и вам:
к труду будете приучаться, к самостоятельности.
Тут Костя не спорил: отец прав. В колхозе вместе с одноклассниками он помогал убирать овощи, ягоды, фрукты. Привычный к труду, не отлынивал от дела, как некоторые, а старался добросовестно выполнить намеченную норму. Покончив с заданием, непременно шел на подмогу отстающим - чаще всего это были, конечно, девчонки. Вечером же, после ужина, когда наступало свободное время и все собирались вокруг костра, брал в руки гитару Под его аккомпанемент парни и девушки пели, танцевали.
За отличную работу в трудовом лагере летом 1979 года Константина наградили ценным подарком.
СВОИМ ПУТЕМ
В конце каждой недели отец, человек добрый, простой и не строгий, но обязательный во всем, обычно брал дневник Константина на просмотр и, познакомившись с оценками и крякнув от досады, молча, с неудовольствием ставил свою подпись. Но однажды, как говорится, сорвался. Полистал дневник, проверил, что за отметки получил сын, и не выдержал:
- Опять у тебя полно троек! Только одна четверка,- бросил он упрек Косте, который за последнее время держался как-то чересчур свободно и независимо, будто не чувствовал за собой никакой вины.- Когда же будешь приносить четверки и пятерки? Или не можешь?
- Почему? Могу,- как бы копируя привычку матери, пожал плечами сын, не отводя в сторону взгляда.
- Так в чем же дело? - насупился отец, едва сдерживая себя от резких слов.
- Полистай дневник за прошлые недели. Посмотри: по математике и по физике в основном четыре и пять...
- Знаю. А по другим предметам?
- Вряд ли они мне когда пригодятся. Чего буду зря тратить на них силы? - В словах Кости звучала безапелляционная мальчишеская убежденность.
- Посмотрите на него! Какой умный выискался! Знания ему не нужны. Да это обычная уловка троечника, который не видит дальше своего носа. Как это: чего тратить зря силы а знания? По-настоящему образованный человек не может не быть всесторонне развитым. Ясно как дважды два. Если ты не дорос до понимания этой простой истины, то очень жаль. Со временем, может, и поймешь, только как бы не было поздно.
- Не беспокойся за меня. Не пропаду. Уж свою дорогу в жизни я всегда найду. И знаний мне хватит,- задиристым тоном парировал Константин.
В комнату из кухни на громкие голоса вышла обеспокоенная мать.
- Костя, не спорь с отцом, не спорь,- допыталась она урезонить сына.- Он больше тебя прожил. Всякое повидал. Лучше знает, чего надо, а чего не надо в жизни.
- Ну что вы мне предписания все какие-то даете: это можно, а это нельзя. Я уже не ребенок. Знаю, что делаю,- возразил Костя и не выдержал, похвастался: - Может, я уже выбрал свой путь.
- Давай, давай, умач, иди своим путем. Только не ясно, куда он тебя выведет.- Отец свел над переносицей густые черные брови, недовольный, что сын стал реже считаться с его авторитетом. Начинает вступать в спор, доказывая свое, хотя мысли шаткие, ребяческие, незрелые. С досады Григорий Герасимович даже не стал спрашивать, что за путь себе наметил сын. "Пустое. Еще все переменится".
И все же после того острого разговора он почувствовал растерянность. Как доказать Косте свою правоту? Наверняка ленится... А может, и не надо доказывать? Только ли в оценках дело? А что за душа у человека? Пожалуй, это поважнее, чем тройки в дневнике.
Он хорошо знал сына, чистоту его помыслов и стремлений, верил в него: не подведет, не свернет не в ту сторону. "Может, я сам чего недопонимаю? - размышлял Григорий Герасимович.- А что, если действительно Костя надумал что-то стоящее? Они, молодые-то, теперь больше нас разбираются что к чему. Ладно,- внутренне соглашался он.- Лишь бы шел честной, правильной дорогой, не ловчил, не финтил, оставался порядочным человеком".
* * *
Над головой - необъятный простор голубого неба с повисшим у горизонта солнцем, под ногами - прихваченный морозцем хрустящий ослепительно белый снежок, рано выпавший в этом году. Дышится легко и свободно. Но давит, давит на душу вчерашний неприятный разговор. Конечно, отец плохого не пожелает- Это ясно, но тогда что же, выходит, не нрав он. Костя?
С кем поделиться сомнениями? Рядом друг Саша Кадач. Вместе идут домой из школы после уроков.
- А знаешь, меня вчера отец отчитал,- доверительно сообщил ему Костя.- Вообще-то он старается не вмешиваться в мои дела. Если и заругается, то крайне редко. Или, если повздорит со Славкой, скажет маме: "Иди сама разбирайся с ним". Добрейшей души человек. А вчера его будто подменили. Заглянул в дневник и сразу с грозными нотками: "Почему у тебя тройки? Когда будешь носить четверки пятерки?"
- Мои тоже меня жучат за оценки,- признался Кадач, усмехнувшись. -Тебя память хоть выручает, а я...
- Да что память! Не в этом дело. Можно учиться лучше. Но должен быть какой-то смысл. Не потому я получаю тройки, будто не могу учиться лучше. Могу. Но... Вот оно, небо над головой. Притягивает к себе, манит. Рассчитываю стать летчиком. А раз так, к цели надо идти более коротким путем, минуя промежуточные звенья, не растрачивая силы на второстепенное. А отец за свое: "Человек должен быть разносторонне подготовленным..." Упрекает: позиция троечника, лень одопела.
- Еще не раз услышим упреки и родителей, и учителей,- философски заметил Кадач.- Знаешь, человек в жизни подвержен многим влияниям. По-моему же, если считаешь, что прав, надо оставаться самим собой, уметь выдерживать свою линию...
Саша по-хорошему завидовал Косте. Действительно, того часто выручали память, умение самостоятельно анализировать пройденный на уроке материал,, думать, самому доходить до истины. Так, Костя мог довольно быстро решить в уме любую задачу по математике. Правда, это не устраивало учителя. Ему важен был не только результат, но и ход решения, а главное, чтобы это было зафиксировано на бумаге. Костя же как раз не любил писанины. Преподаватель порой смотрел в его пустую тетрадь и... снижал оценку за знания.
Об этом они теперь и заговорили.
- Ну скажи, это ли не пустая трата времени - записывать ход решения задачи в тетрадь? - с искренней убежденностью говорил Костя, приминая на ходу хрусткий снег.- Зачем? Есть закон или теорема. Устно я изложил доказательство. И этого достаточно! Так нет же: одну и ту же формулу перепиши в тетрадь, причем не один раз. Терпеть не могу этого.
- Что же делать?
- Что делать? Одно из двух: или сломать себя и, подчинившись требованиям учителя, благополучно получать свои "законные" четверки и пятерки и слыть передовиком учебы, или, как ты говоришь, выдержать свою линию, сохранить приверженность тому, что считаешь нужным и справедливым. Предпочитаю последнее.
Так они и не довели разговор до конца, разминулись на развилке дорог. Костя пошагал прямо по совхозной улице, а Саша свернул налево, к своему дому, размышляя о своеобразии поступков друга. Костя любил правду. всегда добивался ее, чего бы это ему ни стоило. Жизненного опыта ему, конечно, не хватает. Иногда спорит по пустякам, не всегда бывает прав. Но под влиянием стремления сохранить самостоятельность суждений, доказать свое, у него, чувствовал Кадач, складывается характер прямой, открытый, независимый. Павлюков часто спорил не только со школьными друзьями, но и с учителями. Наверное. мог бы поспорить и с директором школы, если бы счел себя правым. Правда, до такого, к счастью, дело не доходило, но с учителями он не раз вступал в жаркие "баталии".
Костя помогал родителям в домашних делах, по морозцу утром спешил в школу, вернувшись с занятий, мог отправиться на горку с лыжами или на застывшую поблизости от дома Обь-там было раздолье для катанья на коньках, ну а если ударили слишком сильные морозы, сесть в натопленной комнате на диван с книгой в руках. Это была его внешняя, видимая сторона жизни. Но имелась и другая, внутренняя: где бы он ни находился, чем бы ни занимался, в нем совершалась подспудная работа души и мысли. Откристаллизовывались жизненные впечатления, происходила переоценка ценностей, шло разграничение главного и второстепенного.
Да, он решительно отстаивал свои взгляда и убеждения, но это не означало, будто он пренебрегал мнением других, отнюдь! Глубоко запавший ему в душу острый разговор с отцом долго не давал покоя. Со временем хорошенько разобравшись в себе, Костя понял, что отец прав: заблуждается он. Действительно, человек в своих познаниях не может замыкаться в узком кругу, тем более он, школьник, перед которым еще множество непонятного, непознанного. И пришел к мысли, что нельзя оставаться узким специалистом в какой-то области, скажем, в авиации, которая притягивала его к себе,- в мире все взаимосвязано и взаимообусловлено. Нехватка знаний в смежных областях обедняет жизнь, лишает человека широты и глубины мысли, а точнее, лишает его окрыленности.
- Примерно с седьмого-восьмого класса,- делилась со мной воспоминаниями Светлана Григорьевна,- в сознании Кости произошел заметный перелом. Меньше стало детской беспечности. Все чаще и чаще заводил он разговор о жизни, о своем будущем, перебирал с нами разные профессии. Его и раньше улица не увлекала, а тут и подавно. Ему бы посидеть, почитать. Неожиданно для нас, родителей и учителей, а может, и для себя, именно тогда он пристрастился к чтению. Бывало, так увлечется, что не замечает ничего вокруг.
Она вспомнила один примечательный случай.
- Смотрю, Костя лежит на диване, читает. А сам в тапочках. Непорядок. Я подошла, говорю: "Костя, в чем дело?" Сняла с него одну тапочку и хотела ею стукнуть его в шутку, а он увидел меня, растерялся, удивленно спрашивает: "Мам, ты чего стоишь возле меня с тапочкой?" Не понял шутки. Вот до чего увлекся'
А Александр Кадач, с которым Костя часто делился впечатлениями о прочитанном, в своих воспоминаниях отметил, что он очень любил книги Льва Толстого, Достоевского, Джека Лондона, Маяковского, Лермонтова. С увлечением читал и произведения своих знаменитых земляков - писателей Сергея Залыгина, Василия Шукшина, Вячеслава Тишкова, Михаила Бубеннова, Афанасия Коптелова, Ефима Пермитина, поэта Роберта Рождественского... Читал запоем прозу, стихи, научно-популярную литературу. А потом пересказывал содержание прочитанных книг матери и отцу, которым нравилось слушать его.
Такой метод, интуитивно нащупанный им,- прочесть и своими словами передать прочитанное, причем передать, не монотонно излагая, а в доказательной манере, которую он усвоил в частых спорах, довольно быстро развивал его память. То, что интересовало Константина, дни запоминал с лета, прочно, надолго.
Позднее, когда после гибели Павлюкова боевые товарищи будут рассказывать мне о нем. все без исключения отметят его необыкновенную начитанность, широту и разносторонность познаний в различных областях, умение тонко подмечать глубинный смысл событий и явлений. А начиналось это, как видим, в школьные годы, в старших классах, в преддверии выхода на самостоятельную дорогу жизни.
