ТУЛЬСКИЕ САМОВАРЫ
Крест Освобождения вручается группе истребительной авиации по следующим мотивам: занятая на Восточном фронте под командованием майора Тюляна, пропавшего без вести в воздушном бою 17 июля, группа внесла в свой список с 1 апреля по 4 сентября 1943 года 75 безусловных побед, 4 возможных победы и 14 уничтоженных на земле самолетов противника. Группа потеряла 17 пилотов - половину своего личного состава. Подписано в Алжире 11 октября 1943 года.
Генерал де Голль.
Для получения высокой награды Пьер Пуйяд с некоторыми летчиками был вызван из Тулы в Москву. К тому времени там приземлился французский самолет с полковником Мармье на борту - бывшим личным пилотом генерала де Голля.
Волнующе проходила церемония награждения Крестом Освобождения. Все с обостренным вниманием прислушивались к тому, что говорил полковник. Боялись, что с вручением высокой награды будет объявлено о завершении боевой деятельности "Нормандии" и отзыве ее на Ближний Восток. Разбросанные по русской земле многочисленные могильные холмики с лотарингскими крестами были серьезным основанием к такому решению.
И вот в приветственной речи Мармье подошел к теме дальнейшей судьбы "Нормандии":
- Генерал де Голль просил передать вам свою признательность и благодарность за героизм, мужество и самоотверженность, проявленные в первой кампании. Он пожелал с такой же доблестью выполнять свой долг в последующих операциях, которые начнутся после передышки в Туле.
Пьер Пуйяд сиял, Альбер, Лефевр, де ля Пуап, Риссо, Беген заулыбались. "Нормандия" живет! Ее ждут новые славные дела! Остановка лишь за пополнением, которое, по словам полковника, вскоре должно прибыть.
Много радости доставил Мармье "нормандцам". Мало того, что вручил награды, привез хорошие вести. Кроме того, на борту его самолета оказалось 800 килограммов багажа для полка - вещевое имущество, продовольствие. Французы уже не знали ни в чём особой нужды, но кто не испытывает счастья от сознания, что ты не забыт в далеком крае, о тебе помнят, заботятся соотечественники?
Пуйяд распорядился все доставленное вещевое довольствие распределить между "нормандцами", а продуктами питания поделиться и с русскими механиками. Так многие наши ребята впервые попробовали любимые французами лакомства.
Вместе с полковником Пуйяд отправился в Алжир, где предстояло обсудить многие вопросы дальнейшей деятельности "Нормандии": повышение летчиков в должностях и званиях, проблема сохранения имущества и документов погибших - для передачи их впоследствии родственникам и так далее.
Особенно задевало "нормандцев" то, что до сих пор не отмечались их личные заслуги. Об этом больше заботилось советское командование, нежели французское. Причины такого, мягко сказать, невнимания давно хотел выяснить Пьер Пуйяд, но не представлялось возможности побывать там, где формировалась политика отношения к полку "Нормандия".
И вот он в Алжире. Здесь с первых же шагов почувствовал, что в высших кругах руководства "Сражающейся Франции" кое-кто смотрит на "Нормандию", как на сборище беглецов, переметнувшихся в Советский Союз по политическим мотивам. Как ни странно, но пришлось многих убеждать, что "Нормандия" - чисто национальное формирование, лишенное какого бы то ни было идеологического влияния со стороны русских; формирование, борющееся за освобождение своей родины.
Пуйяд встретился с генералом Буска - начальником штаба воздушной армии, затем - с командующим этой армией генералом Жиро. Оба, наконец, из первых уст услышали истинную правду о "Нормандии", об условиях, в которых она сражается, о ее победах и потерях. Беседы кончились тем, что Жиро лично вручил Пуйяду награду - орден Почетного легиона, а Буска распорядился, чтобы он посетил близлежащие авиационные части и в каждой из них повторил свой рассказ о французах, действующих на советско-германском фронте. Начальник штаба дал указание не чинить никаких препятствий вербовке летчиков в Россию, устранить все препоны и проволочки, из-за которых задерживалось решение дел о наградах и присвоении званий личному составу эскадрильи. Пьера попросили составить список вещевого имущества и продовольственных товаров, которые предполагалось немедленно отправить в Россию.
Миссия Пуйяда завершилась приемом у главы Временного правительства Французской Республики. Высокий, худой, с желтой кожей лица Шарль де Голль пригласил гостя сесть. Когда генерал уселся за стол, Пьер почему-то подумал: "Куда девались ноги генерала?" Длинные, как бамбуковые побеги, они, казалось, никак не могли согнуться и спрятаться под столом.
Генерал самым подробным образом расспросил о "Нормандии", о каждом из погибших, многих из которых хорошо знал.
- Они более чем выполнили свой долг, - сказал де Голль. Затем поинтересовался: - Кто составляет ядро полка сейчас? Назовите и кратко охарактеризуйте их.
Пуйяд начал загибать пальцы:
- Марсель Альбер - невообразимое хладнокровие и точный глаз; Марсель Лефевр - неистовство и высокий профессионализм; Ролан де ля Пуап - бесстрашие и добрая улыбка; Жозеф Риссо-мастерство и спокойствие;
Дидье Беген - мужественность и душевная мягкость.
- И все?
- Да, эти пятеро - ветераны. Они прошли большую школу, на них можно всегда и во всем положиться.
- Маловато, - заключил де Голль и вдруг решительно спросил: - Командиры полков из них выйдут?
- Отлично будут командовать, мой генерал!
- В таком случае понапрасну ими не рискуйте, впереди для них найдется более перспективная работа.
Де Голль встал из-за стола и подошел к поднявшемуся Пуйяду.
- Возвращайтесь в полк, командуйте им, - протянул он Пьеру тонкую костлявую руку. - Передайте своим товарищам мои наилучшие пожелания. Им предстоит выполнить большие, трудные задачи. Заранее поблагодарите их за это от моего имени.
- Спасибо, мой генерал!
Пьер Пуияд возвратился в Тулу. Там застал добровольцев из прибывшего пополнения: младшего лейтенанта Жака Апдре - сына авиатора, широко известного в первую мировую войну; братьев Шалль - Рене и Мориса (двух из четырех летчиков этой семьи); первоклассного истребителя Мориса де Сейна; сражавшегося за республиканскую Испанию Леона Кюффо; инспектора летных школ Робера Марки и других пилотов, имевших достаточный летный и боевой опыт. Вот что значило командиру полка самому побывать в Алжире!
Прибыл также новый переводчик - младший лейтенант Игорь Эйхенбаум.
Мишель Шик перед этим уговорил Пуйяда перевести его на летную работу. Замена появилась как по щучьему велению. К слову, Шик должен был сразу признать, что сменщик гораздо более подготовлен к переводческой работе.
- Откуда ты так хорошо знаешь русский язык? - не удержался Мишель.
- От папы с мамой, - улыбнулся Игорь.
- Выходит, ты из России?
- Я - нет, а родители - да. - Откуда именно?
- Из Ельца.
- Чем занимались?
- Революцией. Были сосланы в Сибирь. Бежали за границу. Поселились сначала в Германии, потом во Франции; в общем - длинная история.
- Короче говоря, ты рад, что прибыл на землю предков.
- Не то слово. Я просто счастлив.
Эйхенбаум привлек к себе внимание "нормандцев" большой эрудицией, оптимистичностью характера, хорошо развитым чувством юмора.
Самое любопытное то, что Игорь никогда не думал быть переводчиком. Высококвалифицированный авиамеханик, он после побега из лагеря вишистов на "Потезе-25", который пилотировал другой механик, предстал перед майором Мирле.
- "Нормандии" нужен переводчик. Вы согласны? - спросил тот.
- Из-за недостатка зрения я не смог стать летчиком, а из-за избыточного знания языков должен отказаться от своей профессии?
- Наших механиков в "Нормандии" нет, их заменили русскими. Сейчас особая нужда в переводчике с хорошим знанием авиационной техники. Пойдете?
- Ну что ж, согласен. Хотя и не о том мечтал.
Позже последнюю фразу Игорь постарается забыть? совершенно не представлял характера новой работы, не предполагал, что найдет в ней истинное призвание. Неожиданные заботы лавиной навалились на его плечи, увлекли своей важностью, серьезностью, необычностью, И первая из них - перевод с русского инструкций по эксплуатации нового модифицированного истребителя - Як-9Т, которыми стал перевооружаться полк.
Полк "Нормандия" располагался не в самой Туле, а в нескольких километрах от нее - в большом здании строившегося аэровокзала. На первом этаже находилась столовая, па втором - общие и отдельные спальные комнаты.
Летчики быстро освоились, и всех потянуло в город, о самоварах и самопалах которого шла молва по всему миру. Кстати, Ролан де ля Пуап утверждал, что в его родительском доме самой ценной семейной реликвией является тульский серебряный самовар.
- Небось твой прадед унес в восемьсот двенадцатом году, - не преминул поддеть Альбер.
- Не знаю, не знаю, но самовар отменный.
- Вы в самом деле чай из него пили? - снова спросил Марсель.
- Нет. Ром цедили.
За разговором не заметили, как во двор въехала видавшая виды эмка блеклого цвета. Из нее вышел майор Красной Армии.
- Как найти вашего командира? - обратился он к Альберу.
Марсель вопрос понял, но ответить не смог, и поманил рукой: следуйте, мол, за мной.
- Майор Ефремов, начальник тульского Дома Красной Армии, - представился гость Пуйяду.
- Очень рад, - пожал руку Пьер. - С чем к нам пожаловали?
- Мы задумали провести вечер интернациональной дружбы. Просим и ваших летчиков принять в нем участие.
Пуйяд с ответом нашелся не сразу. Он помнил условия статуса "Нормандии" в СССР, свежи были и впечатления от пребывания в Алжире, где почти все побаивались, как бы летчики полка не стали коммунистами. Выходит, с вечером интернациональной дружбы вопрос щекотливый, неизвестно, как дело обернется. Но и отказывать любезному майору не пристало: Дом Красной Армии - заведение солидное, в нем смогут хорошо отдыхать "нормандцы". Следовательно, есть прямой резон устанавливать и укреплять контакты.
- Что наши летчики должны делать на вечере?
- Только рассказывать о своих боях.
- Кому?
- Молодежи города.
- Будут и девушки?
- Обязательно. Больше, чем парней.
- В таком случае, ждите нас,-дал согласие Пуйяд. И тут же, вспомнив что-то важное, спохватился:- А мастерицы по пошиву одежды будут?
- Можем пригласить.
- Обязательно пригласите, есть к ним дело.
На том разговор и закончился.
А в очередную субботу "нормандцы" отправились в Тулу. Этот старинный промышленный город особого впечатления на них не произвел. Только в центре - кирпичные в несколько этажей здания, все остальные - деревянные, почерневшие, покосившиеся, не радующие глаз.
Зато Дом Красной Армии вызвал у всех восторг. Кинозал, бильярдная, библиотека, ресторан - все напоминало добрые старые времена, а также дни сравнительно беззаботной жизни на базе Раяк.
С нескрываемым удовольствием французы сдавали гардеробщику головные уборы, верхнюю одежду, перед огромными, во всю стену, зеркалами приводили себя в порядок. Затем приступили к осмотру Дома, который закончился посещением ресторана.
Потом начался сам вечер. "Нормандцы" никогда не думали, что именно они окажутся в центре внимания битком набитого людьми зала. Их засыпали вопросами. Эйхенбаум и Шик едва справлялись со своими обязанностями. Русских интересовали малейшие подробности довоенной и военной жизни французских летчиков. У девушек особое оживление вызвало сообщение, что почти все они - холостяки. Представители разных предприятий приглашали гостей к себе на экскурсии, на встречи с молодежью.
Так ли все получилось, как задумывал майор Ефремов, неизвестно, но только вечер всем очень понравился. А когда объявили о танцах под духовой оркестр, - все пришли в движение. Поэтому Пуйяду с большим трудом удалось объявить, что он хочет поговорить с кем-либо из швейников, если таковые в зале имеются.
Тут же на сцену к нему поднялись три совсем юных создания. С помощью Шика и офицера связи Кунина Пьер выяснил, что это лучшие мастера пошива одежды, заслужившие право быть приглашенными на вечер интернациональной дружбы.
Пуйяд удивился такой постановке вопроса.
- Неужели это право нужно было заслужить? -" спросил он у Кунина.
- Вместить всех желающих Дом Красной Армии не мог, поэтому пришлось заняться отбором лучших производственников, - объяснил тот.
- Пожалуй, резонно, - согласился Пуйяд и обратился к девушкам: - Рая, Катя и Валя! Смогли бы вы .одеть моих офицеров в утепленные штормовки?
- Разумеется, смогли бы. Только нет подходящего материала.
- Материала хватит - я привез из Алжира.
- Тогда надо только снять мерки с ваших офицеров а получить образец штормовки, - сказала Рая, старшая из троих.
- Все это мы обязательно организуем, а теперь пойдемте танцевать.
Взяв девушек под руки, Пьер, де ля Пуап и Жозеф Риссо тремя парами вышли в зал, наполненный мелодией вальса "На сопках Маньчжурии". Танцы уже были в разгаре.
Пуйяд, увлекая Раю в пьянящие вихри вальса, успел окинуть взглядом своих орлов. Они лихо кружились, о чем-то весело переговариваясь с партнершами. Один лишь Александр Лоран стоял в сторонке и не отводил широко раскрытых карих глаз от черноволосой девушки, находившейся в окружении русских парней. Она действительно была хороша и лицом, и фигурой, на ней очень ладно сидело крепдешиновое платье простого покроя; нельзя было не обратить внимания на стройные, словно бы точеные ножки в туфлях на высоких каблуках.
"Вкус у него недурен, да только, судя по всему, девушка не про него", - сделал для себя вывод Пуйяд и закружил Раю в вихре вальса. Каково же было его удивление, когда они чуть не столкнулись с Лораном, ведущим в танце черноволосую девушку. "Парень-то не промах", - отметил Пьер. Он пристально посмотрел им вслед и понял: эта встреча может оказаться не из ряда обычных. Слишком уж удивленно, будто увидев молнию средь ясного неба, поглядывают друг на друга.
Потанцевав еще немного, Пуйяд сообщил Рае, что пришлет за швеями машину, которая доставит их на аэродром, галантно раскланялся и пошел искать майора Ефремова: не терпелось поскорее узнать, что еще интересного будет в ближайшее время в его учреждении. За ним последовал Мишель Шик.
Ефремова застали как раз за разработкой плана работы Дома Красной Армии на январь.
- Нельзя ли включить нас на новогодний вечер? - без обиняков спросил Пуйяд.
- Опоздали, - огорченно произнес Ефремов. - Тридцать первое декабря полностью закуплено оружейным заводом.
- Как закуплено?
- Завод оплатил аренду помещения.
- Значит, вы и с нас потребуете деньги?
- Ну что вы! Вы - совсем другой разговор.
- Понятно. Так что же у вас намечается на январь?
- Будут московские артисты, писатели, в частности Илья Эренбург собирается к нам.
- О нем мне рассказывали Тюлян, Альбер и другие однополчане. По их словам, общение с ним очень интересно.
- Значит, встретитесь снова. Еще мы планируем вечера эстрады, поэзии. А вот не совсем обычное мероприятие, на нем настояли трудящиеся города. Это концерт, посвященный патриотическому движению - сбору денежных пожертвований в фонд обороны СССР.
- Добровольных пожертвований? - удивленно поднял брови Пуйяд.
- Абсолютно добровольных, - подтвердил Ефремов. - Наши люди готовы все свои сбережения и даже заработки отдавать для скорейшего разгрома фашизма. Кстати, сбор за концерт также пойдет на эти цели.
Пуйяд вспомнил самолет, подаренный эскадрилье русской православной церковью. Он, правда, свое уже отработал, его списали, но память о нем у французов жива. Раньше им ни в одной стране не приходилось сталкиваться с подобным явлением. Нигде ни организации, ни частные лица не тратили своих средств на оборонительные цели.
- Пригласите пас на этот концерт, хочется посмотреть, как все будет.
- С удовольствием. o
Поздней ночью "нормандцы" покидали гостеприимный Дом Красной Армии. Они на славу отдохнули, повеселились, завязали знакомства. Игорь Эйхенбаум бережно держал на коленях сверкающий тульский самовар, подаренный "Нормандии" от имени жителей города. Когда собрались отъезжать, спохватились: нет Лорана. Нашли его за углом, пританцовывающего в легких туфельках на пятнадцатиградусном морозе вокруг своей черноглазой партнерши.
- Алекс, - сказал ему Альбер, когда тот вошел в автобус, - ты слишком быстро воспламенился. Смотри, сгоришь.
- А он посчитал бы за счастье сгореть с такой красавицей, - бросил де ля Пуап. Лоран молчал.
Новый, 1944 год встречали всем полком в своей столовой на первом этаже. В центре русские механики установили красочно наряженную, ярко иллюминированную елку. Под нею пыхтел подарок туляков - самовар. Все, вместе взятое, доставило французам немало радости.
Пуйяд не остался в долгу: перед открытием вечера торжественно вручил каждому механику добротно исполненный герб "Нормандии". Авиаспсциалисты принимали подарок как высокую награду, искренне благодарили.
Первый тост командира полка был за русских боевых друзей-соратников. Агавельян в свою очередь провозгласил тост за летчиков "Нормандии", за их новые победы в небе России.
Потом допоздна звучали песни. Все вместе пели "Катюшу", "Марсельезу", "О Париж, мой Париж!..". Где-то под конец Пьер Пуйяд рассказал о программе Дома Красной Армии, вспомнил и о концерте, сбор с которого пойдет на оборону СССР.
- Любопытно, - отозвался Жозеф Риссо. - Мы ведь тоже можем принять в этом участие?
- Не можем, обязаны! - развались голоса.
- И не только тем, что купим билеты на концерт,- отдадим свои премии за сбитые самолеты, - поднялся с места Марсель Лефевр.
Предложение, внесенное недавним участником московского Международного конгресса антифашистов, вызвало у французов большой энтузиазм.
Они тут же стали подсчитывать, какую сумму может составить взнос "Нормандии". Даже по первой примерной прикидке вырисовывалась солидная цифра. Ведь за каждый сбитый фашистский самолет определялась премия в тысячу рублей.
Пуйяд был доволен таким оборотом дела, однако не вйал, какой будет реакция генерала Пети.
На следующий день командир полка послал ему запрос по этому поводу. Глава французской военной миссии связался с отделом внешних сношений Народного комиссариата обороны и, получив там поддержку, обратился со следующим письмом непосредственно к И. В. Сталину:
...Имею честь сообщить Вам это пожелание пилотов "Нормандии" просить Вас дать согласие на их участие в усилиях, которые прилагает советский народ... для производства вооружения. Для них будет большим удовлетворением узнать, что по мере своих возможностей они приняли участие в производстве вооружения, которое в руках героических бойцов Красной Армии обеспечит победу Советскому Союзу, а также демократическим странам и моей родине.
Верховный Главнокомандующий дал "добро" патриотической инициативе "нормандцев".
И на концерте в тульском Доме Красной Армии подполковник Пьер Пуйяд смог торжественно объявить, что летчики его полка к огромным средствам, собранным тружениками страны в фонд обороны СССР, прибавляют и свой скромный взнос в сумме восьмидесяти двух тысяч рублей.
В январе начались тренировки на Як-9Т. Летчики форсили в своих новых темно-синих штормовках, любовно сшитых лучшими тульскими мастерицами. Рая, Катя и Валя, сняв мерки со всех "нормандцев", каждый из которых пытался назначить им свидание, сумели зажечь своих подружек стремлением побыстрее "приодеть французских мальчиков" и все вместе за счет отдыха сумели в кратчайшее время выполнить заказ Пьера Пуйяда.
Чем мог отблагодарить девушек командир полка? Шутливо пообещал при случае покатать их на самолете и добавил, что не будет мешать своим ребятам встречаться с ними.
"Нормандцы" каждый раз с благодарностью надевали аккуратные куртки с застежками-"молниями". Им казалось, они намного теплее оттого, что сшиты нежными руками мастериц, вскруживших многие горячие головы.
Тертый жизнью, Пуйяд умел многое предугадывать и предусматривать. Но предположить, что представительницы прекрасного пола могут как-то влиять на безопасность полетов, не мог.
Риссо и Лорану он поручил перегнать в Москву "яки", выработавшие боевой ресурс. Оба "нормандца" как следует подготовились к полету, продумали все до мелочей и в назначенное время стартовали.
В небе было абсолютно спокойно. Риссо и Лоран без приключений шли по маршруту. Но у самой Москвы Риссо, оглянувшись, не обнаружил ведомого. Не на шутку встревожившись, он развернулся, прошел немного назад-ищи ветра в поле. Что за чертовщина?! Куда мог деваться Лоран? Так ничего и не поняв, пригнал самолет к месту, сдал его, вернулся в полк и доложил обо всем командиру.
Присутствовавший при этом Марсель Альбер многозначительно заметил:
- Шерше ля фам, мой командир!
Знаменитое выражение "Ищите женщину!" вначале не произвело на командира никакого впечатления.
- При чем тут это? - переспросил он. - Что, с полдороги вернулся к возлюбленной? Где же, в таком случае, разрешите спросить, он приземлился? Не под ее ли окном?
Крыть было нечем, Марсель даже почувствовал неловкость: товарищ наверняка попал в беду, а он злословит.
Ясность внесла телеграмма из московского госпиталя: Александр Лоран, совершивший вынужденную посадку, доставлен туда в бессознательном состоянии. А через несколько дней этот стройный красивый брюнет заявился в полк с перевязанной головой.
- Что случилось, Алекс? - был первый вопрос Пуйяда к нему.
- Мой командир, я размечтался о тулячке Рите и забыл переключить бензобак...
- Значит, все-таки виновата женщина, - сокрушенно констатировал командир. - Дорого обходятся ваши сердечные дела!
- Виноват, мой командир, больше мне сказать нечего.
- Как нечего, если по глазам вижу: не решаешься отпроситься к своей Рите.
- Мне для полного выздоровления предоставлено пять дней.
- Она, наверное, уже ждет за воротами?
- Думаю, да.
- Ну что с вами поделаешь... Не забудь пригласить на свадьбу.
Добрая, ласковая Рита была потрясена случившимся. Сослуживцы по шахтоуправлению, где она работала секретаршей, не знали, как утешить ее. Не находила слов утешения и мать. Только одно могло успокоить - живой Саша Лоран. И Рита, никого не стесняясь, бросилась ему на шею, как только он вышел за проходную.
Пять дней девушка, не считаясь ни с какими расходами, потчевала пострадавшего любимыми им яйцами всмятку и блинами. Лоран был на седьмом небе от счастья. К концу лечебного отпуска он спросил Риту:
- Ты согласилась бы стать моей женой?
- Сейчас война, Саша. Кроме того, ты - иностранец.
- А в мирное время мы могли бы быть супружеской четой?
- Давай, Саша, вернемся к этому разговору позже.
Зима снова начала допекать французам. Когда новички говорили Альберу, Риссо, де ля Пуапу, что им морозы не страшны, у них-де есть уже закалка, те отвечали:
- Чтобы привыкнуть к русской зиме, надо прожить здесь сто лет.
Правда, ветеранов-"нормандцев" утешало отсутствие их бывших механиков. За них-то больше всего приходилось переживать. Сейчас совсем другое дело. Русским ребятам стужа нипочем. Никто еще не обморозился, не заболел, хотя морозы доходили и до тридцати пяти градусов. Особо следует отметить: еще не было случая, чтобы самолет к назначенному времени оказался не готовым к вылету. В хозяйстве Агавельяна все шло четко и слаженно. Правда, давалось это нелегко. Ведь поломка следовала за поломкой.
Молодой, задорный, острый на язык Франсуа де Жоффр, как и многие другие, сказал, что имеет немалый налет. Заместитель комэска Лефевр, скептически относившийся к подобным заявлениям, почему-то поверил i де Жоффру на слово. И вот они, как ведущий и ведомый, взмыли в первый тренировочный полет. Попали в снегопад. Срочно развернулись, пошли на посадку. И Франсуа "приземлился" прямо на Ла-5, выруливавший на старт. Никто не надеялся на спасение летчиков, но они остались живы.
- Хорошо же ты начинаешь! - зло прошипел Лефевр.
Пуйяд приказал своему заместителю больше никому не верить на слово, самым строгим образом проверять навыки пилотирования каждого "нормандца" из пополнения и соответственно налаживать обучение. Лефевр, таким образом, превратился в "штатного" летчика-инструктора с правом допуска новичков к самостоятельным вылетам, что накладывало на него исключительную ответственность.
Жак Андре, Репе и Морис Шалль, Морис де Сейн, Леон Кюффо, Робер Марки и другие вошли в строй сравнительно быстро. У них чувствовалась хорошая летная школа. Новая машина и совсем другие условия полетов не вызывали у них напряженности, скованности, растерянности. Правда, службе Агавельяна и они подбрасывали работенки, но это было ничто по сравнению с такой заботой, какую принес Франсуа де Жоффр.
Инженер полка категорически отказался списывать разбитый истребитель и взялся за его восстановление.
Это обошлось почти всему техническому составу в не< сколько бессонных ночей, однако де Жоффр смог вскоре возобновить полеты на своем истребителе.
Пуйяд откровенно восхищался золотыми руками механиков, не знал, как благодарить их руководителя - Сергея Давидовича. Но нашел нужным и предостеречь его:
- Скоро к нам прибудет еще пополнение. Можно ожидать новой рубки дров. Так вы, Агавельян, поберегите своих парней: не беритесь в безнадежных случаях за ремонт самолетов.
- Слушаюсь, товарищ командир. Прошу только одно: разрешите мне самому определять степень безнадежности машины.
- Это право остается за вами.
Через несколько дней действительно прибыли новые летчики - Банер, Бурдье, Брией, Лебра, Мартело, Муане, Ирибарн, Пьеро. Все они разными путями пробились в "Нормандию", о которой уже шла большая слава в ВВС "Сражающейся Франции". А самая интересная судьба была у летчика Андре Муане. Еще в 1940 году вместе с полковником Мармье он комплектовал в Африке группу "Эльзас". Затем сражался с фашистами в небе Англии, откуда и прибыл в Россию. Теперь не де ля Пуап, а он стал самым молодым по возрасту летчиком полка.
И что еще важнее - Лефевр убедился: прибывшие схватывают все правила пилотирования с первого полета. Лефевра назначили командиром звена, в состав которого вошел и Франсуа де Жоффр.
Лефевр, Альбер, де ля Пуап, Риссо, Беген продолжали "вывозить" молодежь.
Как-то в разгар летного дня на аэродроме приземлился Ли-2. Пьер Пуйяд, ожидавший гостей из Москвы, поспешил на джипе к самолету, из которого уже выхо дили генералы Пети, Шиманов и Левандович. Поздоро
вались.
- Как идут полеты?
- Сегодня нормально.
- Редко бывает "нормально"?
- К сожалению, да.
- В чем же причины?
- Главная - недоученность летчиков. Они скрывают это, а потом расплачиваются.
- Какие меры принимаете?
- Тщательно проверяем каждого вновь прибывшего и обучаем по специально разрабатываемым индивидуальным программам,
- В этом, пожалуй, единственно правильный выход, - согласились генералы.
Они некоторое время понаблюдали за ходом полетов, прошлись по стоянке, посмотрели, как трудятся авиаспециалисты.
- Как обстоит дело со снабжением горючим, запасными частями? - спросил у Агавельяна генерал Леван-дович.
- С бензином проблем нет, с маслами тоже. А вот лимит запасных частей не мешало бы увеличить.
- До меня дошли слухи, что вы кое-что сами изготовляете.
- Слухи преувеличены, товарищ генерал. Когда дело идет о прокладках, шайбах и другой мелочи - обходимся, но не все сделаешь своими руками.
- А вы подбросьте шайб и прокладок восемнадцатому полку взамен дефицитных частей.
- Так уже все, что могли, выменяли у них, - улыбаясь, чистосердечно признался Сергей Давидович.
- Хорошо. Вашу просьбу постараемся учесть. Но смотрите, чтобы на складах не залеживались запчасти,- хитро подмигнул Левандович.
На что Агавельян твердо ответил:
- Наш полк - единственный в своем роде, товарищ генерал, а мой долг - обеспечить его нормальную боевую работу.
- Молодец! - не удержался Эрнест Пети, слушавший разговор. - С таким и[1женером наши летчики могут не беспокоиться за технику.
- Мы знали, кого направить сюда, - отозвался генерал Шиманов.
Сергей Давидович слушал похвалы, а сам соображал, какую бы еще пользу извлечь для полка из доброго к нему отношения высокого начальства. И уже собирался обратиться с просьбой о присылке нового оборудования для ремонтной мастерской, но тут Пети сказал подошедшему Пуйяду;
- Пьер, дело к обеду, прекращай полеты, строй весь личный состав.
Через час в морозном воздухе над летным полем, под трепетание на ветру французского и советского флагов торжественно зазвучала "Марсельеза", а затем - Гимн
Советского Союза. Они исполнялись в честь награждения летчиков полка.
Генерал-полковник авиации Н. С. Шиманов, объявив Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 февраля 1944 года, вручил ордена Красного Знамени подполковнику Пуйяду, капитану Бегену, старшим лейтенантам Альберу, Лефевру, лейтенанту де ля Пуапу. Вместе они Сбили 45 вражеских самолетов. Лейтенант Риссо и младший лейтенант Фуко удостоились ордена Отечественной войны 1-й степени, Жаннель и Матис - Отечественной
войны 2-й степени.
- Младший лейтенант Жеральд Леон! - зачитывали далее наградные документы,
- Младший лейтенант Леон погиб на поле брани за Отечество, - прозвучало в ответ из строя.
- Младший лейтенант Жеральд Леон посмертно награжден орденом Отечественной войны второй степени и орденом Почетного легиона.
То же самое повторилось, когда прозвучали имена Бальку, Бона, Дени, Ларжо... Их останки, как и тех, кто погиб раньше, покоились в русской земле. Далеко не у всех был могильный холмик. Одни превратились в пепел. Другие, замурованные в кабинах, бесследно канули в леса и топи. Третьи в числе безымянных солдат похоронены в братских могилах.
К сожалению, так уж устроен мир: правое дело без жертв не отстоишь. Много лет спустя после войны "нормандцы" будут петь:
Ну, а тем, кому выпало жить, Надо помнить о них и дружить...
Торжественное построение закончилось обедом, веселым чаепитием из подаренного тульского самовара.
Гости улетели, а летчики были приглашены в Дом Красной Армии на балет Чайковского "Лебединое озеро" с участием Ольги Лепешинской.
После того памятного дня в полку целый месяц не
было происшествий.
- Награды подняли дух, - констатировал Лефевр. ' - А может быть., это результат вашей работы? Помогли новичкам встать на ноги, - высказал предположение Пуйяд.
- Старожилы полка сделали, конечно, все, что было в их силах. Дай бог, чтобы и дальше все шло, как сейчас.
- Завтра, Лефевр, восемнадцатое марта. Генерал Пети обещал, что в этот день к пам прибудет еще группа летчиков.
- Так, смотри, мы перерастем рамки полка.
- К тому все идет, дорогой.
- Выходит, работы у нас никогда не убавится?
- Выходит, так,
По злому стечению обстоятельств вновь прибывшим пришлось начинать службу в "Нормандии" с участия в похоронах.
Жуар и Бурдье - неразлучные друзья. На земле и в воздухе - вместе. Ни один не признавал за собой права ведущего. Оба равны. Потому по очереди летали в качестве ведомого.
Это шло вразрез с наставлением по производству полетов, но Пуйяд поощрял такую дружбу, видя в ней залог неуязвимости в бою. Полковые же шутники реагировали по-своему.
- А как у вас с девушками? - то и дело "подначивали" их. На это оба отвечали:
- Не волнуйтесь, и тут полный порядок.
Вокруг Жуара и Бурдье всегда была атмосфера душевного, сердечного притяжения. Они всегда - центр веселой компании, где в почете шутки и смех. Оба симпатичные, ладно скроенные, они могли и спеть и сплясать. На этой почве Жуар и Бурдье быстро нашли общий язык с Лораном - обладателем великолепного голоса. Александр исполнял целые арии из опер, Жуар и Бурдье с удовольствием подпевали ему.
В тот день, 18 марта, они с утра, бреясь, дружно спели знаменитую каватину Фигаро из оперы "Севильский цирюльник".
Ничто не предвещало беды. Но она пришла как гром среди зимы.
Жуар в Бурдье поднялись в небо, начавшее затягиваться тучами. В наборе высоты им пришлось пробивать облака.
- Бурдье, подтянись, не отрывайся, - предложил по радио Жуар.
Самолеты ныряют в серую пелену.
Что произошло в следующую секунду, не видел никто. Только два "яка" на глазах у всех, беспорядочно
переворачиваясь, вывалились из плотных облаков и неуправляемо понеслись к земле. По всей вероятности, Бурдье, прибавив обороты, чтобы не отстать от Жуара, столкнулся с ним.
На аэродроме все оцепенели от ужаса. Вздох облегчения вырвался у многих, когда от самолета ведущего отделилась черная точка и над ней раскрылся белый купол. Ждали, что вот-вот покинет борт и пилот ведомого. Но тут произошла еще одна трагедия: пылающая машина Бурдье задела раскрытый парашют, и тот вспыхнул как спичка.
Более страшного зрелища в небе никому видеть не приходилось. Это была катастрофа из числа тех, которые надолго выводят всех ее свидетелей из душевного равновесия.
Тела погибших друзей положили рядом на трехцветное национальное полотнище. И в смерти они неразлучны.
Потрясенные летчики стояли вокруг. В ушах каждого продолжало звучать "Фигаро там, Фигаро здесь", а уста тех, чьи задорные голоса они слышали еще утром, были сомкнуты навсегда.
Черпыи траур царил в полку.
Он привел в крайне угнетенное состояние и только что прибывшую группу летчиков во главе с капитаном Луи Дельфино. Чем-то отдаленно схожий с Пьером Пуй-ядом, он стоял, в скорби склонив голову, а рядом в глубокой печали застыли Гастон, Жецес, Пинон, Лемар, Эмоне, Перрен, Мансо, Меню, Микель, Табуре. С первой минуты пребывания на тульской земле они получили жестокий урок того, как можно сложить крылья, даже не побывав в воздушном бою.
С новым отрядом летчиков прибыл и кюре Патрик. Вместо первой проповеди ему предстояло отпевать погибших. Среди французов верующих почти не было - проявляли уважение к религиозным обрядам лишь традиционно. Этого не мог не заметить проницательный служитель культа. Заботясь об укреплении своего престижа, он хотел было и похороны организовать согласно религиозным обычаям. Но этому помешало одно непредвиденное обстоятельство.
Весть о трагедии в полку "Нормандия" быстро докатилась до Москвы. Военная миссия сразу же направила в воинскую часть месье Карбринелла и Люсетт Моро - землячку Жюля Жуара. Девушке было доверено нелегкое поручение: запечатлеть в памяти похороны, чтобы потом, по возвращении на родину, рассказать о них родителям Жуара.
Имя Жуара к тому времени уже было широко известно. В воздушных сражениях над Францией он сбил пять фашистских самолетов. Был несколько раз ранен. На обычной лодчонке бежал от вишистов в Англию. Затем попал в Дакар, где его арестовали и бросили в тюрьму. Вырвавшись из нее, через Испанию пробился в Африку, где присоединился к силам "Сражающейся Франции".
Никакие испытания на пути в "Нормандию" не сломили волю и мужество Жуара, и вот на тебе: по глупой случайности так нелепо оборвалась его жизнь.
Карбринелл настоял на погребальной процедуре в соответствии с французским армейским уставом, и кюре вынужден был согласиться.
Последним пристанищем друзей стала могила в приаэродромной рощице. Люси возложила на нее большой венок живых цветов, привезенный из Москвы, посреди которого водрузила собственноручно вырезанный из картона и обклеенный фольгой лотарингский крест.
Поминальный обед прошел при полном молчании. Но французы не были бы французами, если бы присутствие дамы не заставило их хоть на некоторое время забыть о печали и горестях. Как только встали из-за стола, все столпились вокруг Люси.
Люсетт знали все, даже и те, кто никогда раньше не видел ее. У каждого нашлось к ней какое-то, пусть самое незначительное, но дорогое дело. Ведь исполнить его должен был милый, нежный и ласковый ангел-хранитель полка, близко к сердцу принимающий все, что касается "Нормандии".
Люси старательно записывала просьбы - одному купить запонки, другому - лезвия для бритья, третьему - теплые носки. Когда все пожелания были высказаны, Пуйяд спросил:
- Дорогая Люси, а чем мы сможем отблагодарить вас?
Она, не задумываясь, выпалила давнюю сокровенную мечту:
- Прокатите на истребителе.
Мало кто знал, что ее отец был когда-то авиационным механиком, благодаря которому она в детстве поднималась в воздух. На какой машине, не помнит, но чудесное
ощущение высоты и скорости сохранила на всю жизнь. И никогда не теряла надежды испытать его еще раз.
Пуйяд не мог отказать. Но, глянув в окно, за которым мела густая поземка, засомневался в возможности полета. Его решение опередил Робер Марки:
- Разрешите мне подняться с Люси?
Марки в полку с января. Успел неплохо показать себя, механикам никаких забот пока что не доставлял. Вызвался прокатить Люси? Что это, проявление мужской галантности или нечто большее? Не наделает ли Робер глупостей в воздухе? Пуйяд мысленно вернулся к Жуару и Бурдье. Отказ уже висел у него на кончике языка. Но тут пропела Люси:
- Я согласна.
- Ну что ж, Робер, давай. Только без выкрутасов.
Так впервые на "яке" полка "Нормандия" в воздух поднялась француженка. Сперва, конечно, ее экипировали надлежащим образом.
Марки оказался все-таки не из тех, кто умеет сдерживать себя. Крутых разворотов, глубоких виражей ему показалось мало. Пошел на сложный пилотаж, мастерски выполнил весь его комплекс.
Люсетт, широко раскрыв красивые с голубой поволокой глаза, крепко уцепившись руками за борта, мужественно переносила перегрузки головокружительного пилотажного каскада.
Пуйяд, наблюдая за тем, что выделывал Марки, рвался к трубке микрофона, но тут же сдерживал себя: сознавал, что, полети он с дамой на борту, делал бы то же самое.
Пребывание Люсетт в полку сгладило тяжелые впечатления, которыми начался день печали и скорби. И когда она в своем сером пальтишке с пушистым белым воротником, стоя в проеме дверцы Ли-2, посылала всем прощальные воздушные поцелуи, каждый думал о том счастливом времени, когда они вернутся во Францию к своим возлюбленным. Жизнь брала свое, никто не хотел думать о возможности безвременной смерти.
Не думал об этом и Беген. Однако после трагедии, приключившейся с Жуаром и Бурдье, он сильно сдал, стал без явного повода взрываться, перессорился с доброй половиной летчиков.
Понаблюдав за ним, Лебединский вошел в ходатайство перед Пуиядом об отправке Дидье Бегена на Ближний Восток, где тот в сравнительно спокойной обстановке мог прийти в себя.
Дидье уехал. В дальнейшем судьба забросила его в Голландию, где 28 ноября 1944 года он был сражен огнем немецких зенитных орудий. Так "Нормандия" лишилась еще одного ветерана.
А загадка столкновения Жуара и Бурдье разъяснилась спустя несколько дней, когда де Панж раскладывая по мешкам вещи погибших. Их теперь уже не делили между летчиками, а отправляли на хранение в военную миссию. Среди документов Бурдье Жан нашел письмо, адресованное Пуйяду. Это было признание в том, что он почти совсем не умеет летать, совершенно не готов к воздушным боям на тяжелейшем русском фронте, но даже самому себе боится признаться в этом, чтобы не быть изгнанным из полка "Нормандия". Морис так и не решился передать это письмо адресату. И тем самым как бы подписал себе и Жуару смертный приговор. В моральном плане его, конечно, трудно было винить. Однако еще раз подтвердилось незыблемое правило авиации: небо никому не прощает недоученноеT, перед ним все равны, его требования всегда одинаково жестки.
Тренировки продолжались.
В последний день марта, уже пахнувший приближающейся весной, Пьер Пуйяд объявил:
- Сегодня к нам прибудут генерал Захаров и писатель Илья Эренбург. Хотят посмотреть на наши полеты. Так неужели ударим лицом в грязь?
Разумеется, не должны. Таким гостям надо показать себя только с самой лучшей стороны. От генерала Захарова зависят сроки отправки на фронт - всем уже изрядно надоело распивать чаи из тульского самовара. А Илья Эренбург, как это уже не раз бывало, своим острым пером напомнит миру, что "Нормандия" живет, действует, готовится к новым схваткам с врагом. Вскоре снова зазвучит в эфире тревожное немецкое: "Ахтунг, франсьозен!" А пока только приказы Верховного Главнокомандующего с благодарностями за участие в освобождении городов Орла, Спас-Деменска, Ельни и Смоленска, бережно хранимые новым начальником штаба капитаном Шураховым, напоминали о недавней славе "Нормандии".
Лефевр со своей 3-й эскадрильей получил задание: продемонстрировать групповой полет, затем одиночный пилотаж и в заключение пройти всей эскадрильей в парадном строю над аэродромом.
Программа выполнялась безукоризненно. Гости поздравляли Пуйяда, тот удовлетворенно потирал руки.
Заходил на посадку последний самолет, управляемый младшим лейтенантом Монье. Зрители начали расходиться. Захаров, Эренбург, Пуйяд направлялись в столовую.
И тут до ушей командира полка донесся радиодоклад Монье:
- Отказал мотор!
Пьер возвращается, выхватывает у Альбера, руководившего полетами, микрофон:
- "Раяк-пятнадцать", сможете дотянуть до начала полосы?
- Не уверен. Далековато.
- Тогда прыгайте. Немедленно прыгайте!
- Поздно: малая высота.
В следующую секунду "як" с треском врезался в верхушки деревьев, перевернулся, гулко ударился о землю, взметнулся вверх и развалился на куски.
Все, словно по команде, бросились к месту катастрофы. Каково же было удивление, когда увидели выбравшегося из-под обломков и шагнувшего навстречу Монье!
- На этот раз тоже не конец, - сказал он и без сознания упал на руки товарищей.
Уже четвертый год подряд судьба испытывала его. В 1941-м он врезался в дом, в 1942-м - еле вывел из штопора вышедший из повиновения "харрикейн", в 1943-м - скапотировал при вынужденной посадке.
Счастливчик Монье отделался испугом да шрамом на щеке. Уже вечером он вместе со всеми участвовал во встрече с Ильей Эренбургом. Писатель, попыхивая своей неизменной, неподвижно висящей в уголке рта трубкой, рассказывал о встречах с первыми "нормандцами" в Иванове, об их героических делах, о боевых подвигах советских воинов.
Особенно понравилась всем услышанная от него история о том, как один бывший сибирский охотник - чемпион среди снайперов фронта - "подарил" ему двести из четырехсот уничтоженных им фашистов. "
- Но вы же не будете больше чемпионом, - возразил писатель против такой щедрости солдата.
- Не волнуйтесь, я свое быстро наверстаю, - заверил снайпер, - а у вас тоже будет солидный личный счет.
Французы, для которых были внове почет и уважение, которыми пользовались в народе советские писатели, воочию убедились в том, что для этого есть веские основания. Писатели несли людям яркое волнующее слово правды о войне, о ее героях.
От Эренбурга многие "нормандцы" впервые узнали о Зое Космодемьянской, Александре Матросове, Дмитрии Глинке, Иване Кожедубе, Александре Покрышкине. Славные дела этих людей никого не оставили равнодушными.
Вечер закончился пением французских и советских песен. Пели все - и хозяева, и гости.
Под конец недавно вернувшийся из госпиталя Фуко обратился к генералу Захарову:
- Скоро ли нас отправят на фронт?
С разных сторон сразу же послышались голоса:
- Да, пора.
- Так совсем забудем запах пороха.
- Надоело вхолостую утюжить воздух. Командиру дивизии льстило это настроение.
- Чувствуете, как народ рвется в бой?! - подмигнул он Эренбургу. - Постарайтесь передать этот дух в своих публикациях.
- Обязательно, обязательно, - заверил тот. - Этот дух, как мне кажется, помог выйти сухим из беды Монье, он принесет полку новые победы.
Гости уехали, а "Нормандия" вернулась к обычным будням. Два Як-7 - со спаренным управлением - работали на износ: Лефевр, Альбер, де ля Пуап, Риссо с утра до вечера по очереди "вывозили" на них молодежь. Когда Лефевр докладывал, что такой-то готов к самостоятельному вылету, его лично проверял Пуйяд. Если и он давал "добро", летчик пересаживался на видавший виды Як-1. Докажет, что за него волноваться не надо, ему вручают новенький Як-9Т. Эти мощные машины, стоило их хорошенько "оседлать" да "обуздать", становились удивительно послушными, легко управляемыми. И тем, кто не форсировал события, не пытался сразу всему научиться, а шел по программе обучения от простого к сложному, никакие неприятности не грозили.
Более тридцати из сорока вновь прибывших летчиков успешно переучились, прошли все проверки и приступили к боевой подготовке: стрельбе по наземным мишеням, патрулированию, сопровождению, прикрытию и так далее.
К середине апреля подготовка летчиков была доведена до такого уровня, при котором советское командование сочло возможным поручить им противовоздушную оборону Тулы.
- Нам оказана высокая честь! - прокомментировал это событие Франсуа де Жоффр. - Мы должны обеспечить безопасность трехсот тысяч жителей города, в том числе прелестных посетительниц Дома Красной Армии.
На что Лефевр ответил:
- Для тебя, Франсуа, вполне было бы достаточно только последнего.
Все вокруг заулыбались, вспомнив, как де Жоффр попытался было ухаживать за участницей художественной самодеятельности, которая оказалась... переодетым парнем.
Полк фактически снова приступил к боевым действиям. Правда, в это время гитлеровцы, кроме ночных высотных разведчиков, которых нельзя было достать, в тульском небе почти не появлялись. Однако служба приобретала совсем иной смысл: теперь хоть чем-то можно было оправдать свое существование. Избыток энергии, нерастрачиваемый в схватках, летчики расходовали на лихой пилотаж.
Пуйяд нутром чувствовал, что это добром не кончится, многих строго предупреждал, одного-двух даже временно отстранил от полетов. Но вот крутанул две бочки перед посадкой и забыл выпустить шасси Мишель Шик, с крутого разворота зашел на полосу Эмоне, в результате чего приземлился прямо на стоянку и вместе со своим повредил три самолета, чем до глубины души возмутил всю службу Агавельяна.
А непоправимое случилось с Фуко.
Врачи сказали, что у него произошло уплотнение позвоночника, и летать больше не рекомендовали. Фуко без неба себя не представлял. Стал тренироваться. Терпения на то, чтобы медленно втягиваться в полеты, не хватало- торопился, хотел поскорее подготовить себя к боям, чтобы, не дай бог, не отстать от других. А в летном деле всякая спешка чревата большими опасностями. Перегрузки несколько раз дали знать о себе болями в пояснице и головокружениями. Но, как выяснилось потом, только в письмах к Люси и Жижи он признавался в этом.
Как ни боролся Пуйяд, а стремление залихватски завершать вылет становилось плохой модой. Ей поддался и Фуко. Однажды, возвращаясь с утреннего задания, он красиво, чересчур красиво перевернулся через крыло и в таком положении метеором пронесся над аэродромом. И так же, как метеор, сгорел: машина вдруг резко вошла в пике и снарядом врубилась во взлетно-посадочную полосу. Огромной силы взрыв, большая воронка, разбросанные вокруг искореженные обломки металла. Вероятнее всего, Анри Фуко потерял сознание от боли в позвоночнике.
Березовая роща, где покоились Жуар и Бурдье, символически приняла в свое лоно и тело Фуко. "Погиб в Туле при исполнении служебных обязанностей 21 апреля 1944 года" - осталась запись в полковом маршевом журнале.
Ли-2 доставил еще пять летчиков - капитана Матраса, лейтенанта де ля Салля, младших лейтенантов Бейсада, Версини, Лорийона. А потом поступило прямо с завода 20 боевых машин.
Весенний ветер сулил хорошие перемены. Это подтверждали и "разведданные" Марселя Альбера, которые он "в строго доверительном порядке" раздобыл у полкового писаря - курносой хохотушки Нины. По сведениям, полученным от нее, полку "Нормандия" отводился участок фронта между Оршей и Витебском.
Близость перемен острее других ощущал Александр Лоран. Они означали для него расставание с Ритой, которое обоим трудно будет пережить. Никто в мире не мог предсказать, как сложится их будущее, и будет ли оно вообще. Война ведь ни с чем не считается.
Все готовятся к чему-то большому и важному. Но пока на тульском аэродроме штиль. Его используют для того, чтобы как можно ближе познакомиться с жизнью и деятельностью советских людей. Из экскурсии на оружейный завод летчики привезли именные подарки - новенькие пистолеты ТТ. В местном музее французы оставили эмблемы полка, свои знаки различия.
Здесь они впервые услышали подробный рассказ о героической обороне Тулы. И стало "нормандцам" ясно, что жители города не только защищали свой город, а вписали славную страницу в историю битвы под Москвой. Тула встала непреодолимой преградой на пути ударной группировки врага. Войска 50-й армии, Тульского района ПВО при поддержке отрядов народного ополчения отразили все атаки гитлеровцев. Особую роль в этом сыграл городской комитет обороны, возглавляемый секретарем обкома партии В. Г. Жаворонковым, много героических дел было на счету Тульского рабочего полка, которым командовал И. П. Трубников.
В музее были собраны п бережно хранились сотни экспонатов - исторические реликвии, красноречиво рассказывающие об обороне Тулы.
- И далеко от города был остановлен враг? - спросил капитан Матрас у экскурсовода.
- Совсем недалеко. В Ясной Поляне стояли фашисты, - был ответ.
- В Ясной Поляне?
- Да, изверги в доме Льва Толстого конюшню устроили.
Над Ясной Поляной пролегал тренировочный маршрут "нормандцев". Хотя о творчестве великого русского писателя они были осведомлены неплохо, далеко не все знали, что именно там он жил и творил.
На вечерах отдыха в Доме Красной Армии часто возникал разговор о литературе. Туляки и тулячки с восторгом отзывались о Жюле Берне, Бальзаке, Ромене Роллане, Эмиле Золя, а французы в ответ смело заводили речь о Пушкине, Лермонтове, Льве Толстом. Правда, его эпопею "Война и мир" читали немногие, однако все были наслышаны о ней как о самом выдающемся произведении, повествующем о войне 1812 года.
До приезда в Тулу никому из французов и в голову не приходило, что военная судьба забросит их в края, где более шестидесяти лет прожил гениальный Толстой.
Сам по себе встал вопрос о поездке в Ясную Поляну. Желание побывать там изъявили все до единого летчики.
Кюре Патрик пожаловался Пуйяду:
- Ко мне на проповеди не хотят идти, а к Толстому - валом валят.
- Святой отец, читайте проповеди о Льве Толстом, - парировал Пуйяд.
Кюре задумался. Он начинал понимать, что тут его молитвы - средство малодейственное. И потому попросил выделить и ему место в автобусе, следующем на экскурсию.
Ехали недолго - ведь Ясная Поляна в тридцати километрах к югу от Тулы.
Все внутренне готовились к встрече с русской святыней. В памяти тех, кто был знаком с творчеством писателя, всплывали созданные им образы Андрея Болконского, Пьера Безухова, Наташи Ростовой, императора Наполеона, фельдмаршала Кутузова...
Вот автобус свернул с разбитого шоссе на проселочную дорогу. И вскоре глазам открылась удручающая панорама варварских разрушений, содеянных гитлеровцами:
обгоревшие, без крыш и окон здания школы, больницы, амбулатории, дома отдыха.
"Что же осталось от исторической усадьбы?" - каждый задавал себе вопрос. Не верилось, что и с ней фашисты поступили таким же образом.
Ясная Поляна. Все "спешиваются". Проходят мимо белых кирпичных башенок по березовой аллее - "проспектам", как называли ее все Толстые. Об этом поведал хранитель музея Сергей Иванович Щеголев, встретивший "нормандцев".
Волнуясь, группа пришла, наконец, к самой усадьбе- большому двухэтажному особняку под железной крышей с возвышающимися над ней печными трубами.
Внешне вроде бы следов разрушений не видно.
- Снаружи мы уже успели привести в порядок, - пояснил Сергей Иванович. - Зайдемте-ка вовнутрь.
Вошли в дом. Почти все комнаты пусты. В кабинете писателя тоже многого недоставало.
- Фашисты ломали все, что попадало под руку, - сообщил Щеголев, - и топили печи. В огонь бросали стулья, рамы от картин и портретов, сорванные со шкафов дверцы. Не пощадили даже книжной полки, сделанной самим Львом Николаевичем, хотя на ней была специальная табличка, свидетельствующая об этом.
На втором этаже - следы пожара. Почти уничтожена спальня писателя. Оказывается, изверги-фашисты перед уходом разожгли здесь костер, от которого чуть было не сгорела вся усадьба. Но ее спасли местные жители и красноармейцы-разведчики, специально посланные сюда.
Сторож музея-усадьбы Иван Васильевич Егоров рассказал много подробностей из жизни Льва Николаевича Толстого. С болью в сердце говорил о том, как оскверняли оккупанты могилу писателя - обыкновенный холмик без надгробия и надписей, со склоненной березкой над ним. Рядом с могилой захватчики зарыли около восьмидесяти солдат вермахта. Большего кощунства нельзя было придумать!
Приобщение к величайшей русской святыне, составляющей гордость народов всего мира, над которой так жестоко надругалась фашистская мразь, всколыхнуло сердца и души "нормандцев", вызвало в них особое чувство ненависти ко всему, что породила развязанная Гитлером война. Лев Толстой взывал к миру всеми своими произведениями. Он сеял семена этих чувств и сейчас, много лет спустя после ухода из жизни.
На обратном пути Пьер Пуйяд, чутьем угадывая состояние подчиненных, думал: "Напрасно де Голль старался уберечь нас от идеологического воздействия. В этой стране от него никуда не уйти. Оно здесь везде и всюду, как воздух, которым дышим".
У кюре Патрика были свои тревоги. Он все больше утверждался в мысли, что в России ему делать нечего, тут имеет реальную силу только одна проповедь: бить врага до победного конца!
В штабе полка "нормандцев" ждала сверхсекретная телеграмма. Капитан Шурахов вручил ее Пьеру Пуйяду, как только тот ступил на порог.
"20 мая состоится генеральная инспекция. Генерал Пети", - гласил ее текст.
- Вот это дело! - возбужденно сверкнул глазами командир. - Агавельян, приготовить технику! Лефевр, настроить людей! А это кого вижу? Неужели Жан де Панж?
- Так точно, мой командир, вернулся к вам для продолжения службы.
- Ну, молодец, молодец! Вырвался все-таки из военной миссии. Что ж, дорогой, ты всегда выручал нас, получай боевое задание: "седлай" У-2 и отправляйся в деревню Докудово, там наши видели сверху зеленое поле салата. Привези его, сколько выпросишь и сможешь погрузить, иначе всем нам не миновать цинги, да и инспекцию побалуем лакомством, - хитро подмигнул Пуйяд.
- Будет исполнено, мой командир! - с радостью взял под козырек и щелкнул каблуками лейтенант де Панж.
Генеральная инспекция прибыла точно в назначенный день. И сразу же приступила к работе.
Летчики превзошли самих себя. Они демонстрировали высший класс пилотажа, отличную стрельбу, великолепные посадки. А когда дело дошло до парных воздушных боев, проявили такую виртуозность, такое бесстрашие, что инспектирующие не на шутку встревожились за безопасность "сражающихся". Окончательно доконал их Марки, пройдя бреющим на спине. Его "як" звенел от напряжения, вызванного максимальными оборотами двигателя.
- Остановите полеты! - приказал Пети. - Что толку, если они поубиваются!
А в акте о результатах инспекции он записал: "Для участия в боях полк годится, к отправке на фронт готов".
За обедом гвоздем программы был салат со сметаной. Де Панжа так хорошо приняли колхозницы, что он готов был летать за салатом каждый день.
- Может, не только за салатом? - тоном истинного парижского зубоскала спросил Альбер.
- Представь себе, Марсель, ты прав. Случилась там у меня совершенно неожиданная встреча.
- Ну вот, так бы сразу и начинал. Очень красива она, твоя встреча?
- Да как тебе сказать, красивая - не то слово, необычная.
- Да в конце концов говори толком, с кем ты там познакомился, - не выдержал Жозеф Риссо.
- С председателем колхоза.
- Чем удивил тебя.
- Это - женщина.
- Наверное, покорила красотой?
- Без руки она.
- Бывает, - задумчиво произнес Жозеф.
- Фронтовичка. Водителем была. Боеприпасы возила.
- А награды имеет? - спросил Марсель.
- Орден Красного Знамени!
Вокруг де Панжа столпились летчики.
- Как ее зовут?
- Мария. По фамилии не представилась.
- А где руку потеряла?
- Ее грузовик подорвался на мине.
- Ну, и как руководит колхозом?
- Сдает государству продукции больше, чем до войны, когда в селе было много мужчин. - Сколько сейчас их осталось?
- Один. Старик конюх.
- Кто же работает в поле, на фермах?
- Женщины, дети. Я видел их: бедно одетые, худые, бледные, а в глазах - решимость стоять до конца.
- У них есть какая-то техника?
- Несколько кляч, пара захудалых быков.
- Чем же пашут, сеют, жнут?
- Сами впрягаются в плуги, сеялки, косилки.
- Вот это народ! - восхищаясь, воскликнул Пуйяд.- И его хотел победить Гитлер!.. Обязательно, если здесь задержимся, посетим этот колхоз, познакомися с председателем Марией, с ее тружениками. Это еще больше укрепит наше мужество и стойкость...
К сожалению, времени для задуманной встречи не нашлось.
Не успела инспекция убыть, как поступило распоряжение готовиться к отправке на фронт. Начались форсированные сборы.
Приказом были закреплены уже оформившиеся и слетавшиеся эскадрильи. 1-ю - "Руан" - возглавил лейтенант Марсель Альбер; 2-ю - "Гавр" - лейтенант Ив Мурье; 3-ю - "Шербур" - лейтенант Марсель Лефевр; 4-ю - "Кан" - капитан Рене Шалль. Капитан Луи Дельфино и капитан Пьер Матрас были назначены заместителями командира полка.
И вот последнее построение. 50 летчиков и 350 механиков.
- Мы отправляемся на фронт!- зычным голосом объявляет подполковник Пуйяд. - Сюда вливаемся в состав триста третьей истребительной авиационной дивизии. В десять ноль-ноль с интервалом в пятнадцать минут по-эскадрильно вылетаем на аэродром Дубровка. Напоминаю о бдительности: в прифронтовой полосе не исключена встреча с вражескими самолетами. Пушки и пулеметы с предохранителей снять, быть готовыми к бою!
Пьер Пуйяд в последний раз окинул взглядом строй, окрестности аэродрома. И тут увидел девушку в голубом цветастом платке с развевающимися на ветру черными волосами, бегущую через летное поле.
- Лейтенант Лоран! Выйти из строя для прощания с Ритой. Остальным - по самолетам! - скомандовал он.
До свидания, сердечные туляки и тулячки! До свидания, тульские самовары и самопалы!
"Нормандия" улетает на фронт.
