АВИАБИБЛИОТЕКА: СОМОВ С.А. В КРЫЛАТОМ СТРОЮ

Эхо прошедшей войны

Война, которую мы по праву называем Великой Отечественной, как самое драматическое событие в жизни нашего народа ушла вместе с XX в. в историю, стала одной из вех героической летописи России.

Но для нас ветеранов она не ушла в прошлое, и мы душой на той войне. Нередко эхо прошедшей войны щемящей болью врывается в наше сердце и, не давая покоя, заставляет думать, вспоминать и переживать. А как не переживать, когда более полувека прошло после той священной войны, а жительница из Вязников - Елена Андреевна - обращается с просьбой помочь найти какие-нибудь сведения о своем отце - Андрее Платоновиче Шабанове, воевавшем в должности командира эскадрильи в 809-м штурмовом авиаполку.

- 10 июля 1942 г., - пишет она, - он с аэродрома в районе Нестерово-Клевцово взлетел на штурмовике Ил-2 на боевое задание, его самолет был подбит, и на аэродром он не вернулся. По документам полка считается пропавшим без вести.

А сколько по дорогам той войны в жестоких сражениях с врагом мы теряли фронтовых друзей, которые до сих пор числятся без вести пропавшими.

Нам ветеранам, особенно тем, кто прошел войну, тяжко и горько видеть, когда все, что создавалось десятками и сотнями лет руками нашего народа, за что было заплачено трудом, потом и кровью, рухнуло за десять лет перестройки. Было великое мощное государство, а осталась куцая страна; была могучая армия - остались воспоминания. Из многих школьных музеев выброшены на свалку реликвии, окрапленные кровью и пропитанные духом патриотизма и любви к Родине.

На каких примерах будем воспитывать молодежь - будущих защитников Родины? На этих дешевых американских фильмах, пропагандирующих наркотики, насилие, жестокость и обогащение любой ценой. Или на тех "заказных" учебниках по истории, которые искажают правду о войне и о том, что главный вклад в победу над фашизмом внес наш Советский Народ и его Вооруженные Силы, а не американские и английские войска вместе взятые.

Правду до молодежи могут донести только ветераны войны и труда, чья молодость была опалена пламенем войны. Вот почему я взялся за перо, чтобы поделиться о пройденном и пережитом.

Встреча с братом

В нашей крестьянской многодетной семье было восемь детей: пятеро братьев и три сестры. По годам Григорий был самым старшим, а я - младшим. Все мы родом из Оренбургского края, села Зобово Шарлыкского района.

В 1921 г., когда мне не было и года, отец вместе с другими земляками переехал в Сибирь. Так, завернутый в пеленки, я расстался со старшими братьями: Григорием и Виктором.

Шли годы. Голод, разруха... Коллективизация... И было уже тут не до встреч, а когда мне исполнилось 9 лет, умер отец, и шансы на встречу с братьями стали маловероятными. Вот такая судьба сложилась у меня. А что поделаешь - это наша семейная трагедия, которую я не пожелал бы даже врагу.

По дорогам той далекой великой и жестокой войны Григорий прошел, что называется, от звонка до звонка. Он испытал все: и горечь неудач, и радость побед, и гибель товарищей, с которыми не раз в атаку ходил. Но особенной болью в его сердце отозвалась гибель брата Виктора. Да и самого Григория злодейка-война не пощадила: он дважды был ранен. Едва залечив раны, снова вставал в строй защитников Отечества.

В конце сентября 1944 г. летный состав нашего 64-го штурмового авиаполка, получив новые самолеты Ил-2 на заводе в г. Куйбышеве (ныне Самара), перелетел в Московскую область в район г. Киржача, где продолжил подготовку с молодыми летчиками, прибывшими на пополнение из летных школ.

И когда до вылета на фронт оставалось не более недели, я от Григория получил письмо, в котором он писал, что после ранения находится на лечении в госпитале в г. Александровске. А поскольку этот город был поблизости от нашего аэродрома, то я обратился к командиру эскадрильи Виктору Зачиналову, чтобы отпустил меня на встречу с братом.

- Нет, - сказал он, - я этого решить не могу. Сам знаешь вот-вот поступит команда для вылета на фронт, а тебя на аэродроме не будет, за это нас по головке не погладят.

И тут же добавил:

- А ты не теряй время зря, иди к командиру полка, может он и разрешит.

С волнением я пошел к командиру полка, боясь потерять надежду на встречу с братом. Немногословный, с виду строгий, но с доброй душой командир полка, увидев меня на пороге штаба, спросил:

- Какие проблемы?

- Письмо с фронта от брата получил...

- Так пиши срочно ответ.

- Да он в госпитале, тут рядом в Александровске, - промямлил я.

И тут неожиданно раздался его голос:

- Кру-у-гом!

Я повернулся, как положено, и сердце мое защемило от боли: придется писать письмо, подумал я, а так хотелось бы встретиться с братом, которого ни разу до этого не видел.

Но не успел я сделать и шага к выходу, как вдруг слышу снова его повелительный голос:

- Тридцать минут на сборы! Прибыть завтра к от бою дня!

Услышав эти слова, я готов был петь и плясать от радости прямо на улице. Ожидавший меня командир эскадрильи, увидев на моем лице сияющую улыбку и искрящиеся глаза, коротко спросил:

- Отпустил?

- Отпустил.

- Тогда зайди в общежитие.

- Некогда! Полчаса командир дал на сборы.

- Зайди на минутку, - настаивал командир, - там тебя летчики ждут.

Когда я вошел в общежитие, то на своей койке увидел новое обмундирование с хромовыми сапогами.

- Снимай быстро все с себя, - приказал Зачиналов, - брюки потом отдашь Васильеву, сапоги - Андумину, а тужурку - Рыжову. И быстро в грузовуху, я договорил ся с шофером, чтобы подбросил тебя до вокзала в Киржаче, да захвати вот этот пакет.

- А что в нем?

- Несколько плиток шоколада да с десяток пачек папирос.

- Так зачем это, я же не курю и не успел еще свои раздать товарищам.

- Вот и хорошо, захвати те и эти и передашь брату в подарок.

Переодевшись, я схватил пакет и прыгнул в кабину шофера.

Машина сорвалась с места, и кто-то из летчиков крикнул мне вслед:

- Не забудь на вокзале захватить пузырек для встречи!

В Александровске, выйдя из вокзала, я у первого прохожего спросил:

- Где у вас находится госпиталь для раненых?

- Так это в школе ? 1. Пройдите до поворота и справа внутри ограды увидите трехэтажный дом из красного кирпича, это и есть госпиталь, развернутый с начала войны.

- Спасибо!

И поспешил в указанном направлении.

Войдя во двор школы, я увидел несколько молодых, привлекательных медсестер в белых халатах, оживленно беседовавших между собой.

- Привет, сестрички! - обратился я к ним, - не подскажите ли у кого из вас в палате находится раненый Григорий Сомов.

- У меня, - улыбаясь, ответила одна из них, с любопытством разглядывая меня.

- Спасибо, - обрадовался я. - А нельзя ли пройти к нему?

- Так он у нас ходячий и где-то здесь гуляет во дворе. Вы пройдите и увидите его, он в синем халате.

- Я его не узнаю.

Глядя на пакет в моих руках, она спросила:

- Вы ему что-то хотите передать?

- Да, - ответил я.

Она, окинув взглядом двор и увидев его, сидящего в кругу больных, окликнула:

- Григорий Алексеевич! Тут к вам офицер пришел!

Брат медленно поднялся и стал приближаться ко мне.

Я с трепетом в душе пристально всматривался в его лицо. Ему было за 40, а мне - 23 года. Я сразу заметил, что он очень похож на мать. Он остановился в шаге от меня, и я не выдержал:

- Здравствуй... Гриша!

Он на секунду-другую задержался с ответом, словно вспоминая, кто бы это мог быть из остальных четырех наших братьев, и лишь потом, каким-то приглушенным голосом спросил:

- Сережа, это ты?

И мы по братски, крепко сжимая друг друга, обнялись, не скрывая текущих слез по щекам: мы встретились первый раз в жизни.

Больные, увидев нас в столь долгом объятии, с любопытством стали приближаться к нам. И брат с волнением в голосе им поведал:

- Вот. Братишку младшего встретил... С пеленок не видел его.

Тут нас и больные, и медперсонал окружили плотным кольцом. Кто-то принес фотоаппарат на треноге и стул для брата. Мы сфотографировались на память, и снимок этот я храню, как судьбу, опаленную войной.

Уединившись в уголке двора за столиком, на котором больные в хорошую погоду играли в домино, брат спросил:

- Ну с чего, родненький ты мой, начнем нашу долгожданную встречу?

- Да с того, - ответил я, - как повелось у нас на Руси, - и поставил на стол тот пузырек, о котором при отъезде мне напомнили летчики, да выложил из пакета закуску к нему, прихваченную в буфете вокзала.

- А можно мне пригласить вон того земляка из Шарлыка? - спросил Григорий, - вместе до войны мы на охоту много раз ходили.

- Да что ты, брат, ты же старший, приглашай кого хочешь, даже медсестру из палаты, она довольно симпатичная у вас.

Брат окликнул земляка и тот, присаживаясь на лавочку, сказал:

- Семеном меня кличат.

Следом и другой земляк подошел, не помню, то ли из села Рапенки, то ли из Орловки. Увидев на столе бутылку, он не спеша развернул синий платочек с куском сала и, кладя на стол, промолвил:

- Это из моих лекарственных запасов, на днях женушка прислала.

Пока подошедшие земляки раскладывали закуску, брат тем временем раздавал папиросы больным, а шоколад медсестрам, напомнив, что это от летчиков, чему они были очень рады.

Подняв граненый стакан с водкой, брат коротко сказал:

- Ну, за встречу!

Все осушили свои стаканы до дна, а я чуть пригубил. Брат, заметив это, с удивлением спросил:

- Ты что, больной?

- Да нет, больных у нас в авиации не держат.

- Так что ж тогда?

- Боюсь, что забуду многое, что хотел рассказать, да и спросить у тебя при нашей первой встрече.

В преддверии скорого вылета на фронт я поинтересовался тем, как идут дела в наземных войсках.

- Слыхал, небось, как мы их тормознули под Москвой, - сказал земляк из Орловки..

- Хотели в сапожках лакированных пройти по Красной площади, - добавил брат, - да ничего у них не вышло!

- Спасибо, сибирякам, - сказал другой, - ох, как они крепко помогли тогда под Москвой.

И вспомнили мы и про Сталинград, и про Прохоровку под Курском, и про тех, кто шагая по пыльным дорогам войны, не допил..., не докурил..., и "лежать остался в темноте у незнакомого поселка на безымянной высоте..." И вскоре я заметил, как прикрыв глаза ладонью, один из земляков горько сокрушался:

- Как она там, на селе, моя родная женушка с тремя ребятишками живет?

Услышав это, мой брат добавил:

- А я вот с сыном Иваном ушел с первого дня войны на фронт, и сердце кровью обливается, как он там без меня.

А земляк из Орловки, молчавший до этого, пытался петушиным голосом запеть: "Шумел камыш. Деревья гнулись...", но брат его тут же остановил:

- Не в своем курятнике находишься. Думать надо.

Несмотря на столь разный по своей полярности настрой земляков, наша беседа не затихала, а еще больше разгоралась. Кто-то из земляков обратился ко мне:

- Ну, а ты, как на истребке или на бомбардировщике собираешься воевать?

- Нет, ни на том, ни на другом. На штурмовике Ил-2 наш полк собирается воевать.

- Это, что такой "горбатый" что-ли с виду самолет? - спросил брат.

- Да, он самый.

- Ох, какие эти "горбатые" под Курском творили чудеса, - сказал кто-то из земляков, - немецкие танки шарахались от них, словно черт от ладана.

- Это все от того, - вмешался я в разговор, - что одна противотанковая бомбочка прожигала броню любого фашистского танка, а в люках наших самолетов их было более сотни.

В оживленной беседе мы не заметили, как быстро пролетело время. Багряное солнце скрылось за горизонтом, сумерки сгустились, и подошедшая медсестра сказала:

- Пора, уважаемые больные, расходиться по палатам. А вы, Григорий Алексеевич, пройдите с братом в кабинет врача, там и продолжите беседу.

- А как же врач? - спросил брат.

- Ушел домой, он же у нас местный, - ответила медсестра.

В кабинете врача на столе была поставлена большая тарелка с кашей, прикрытая другой, да два стакана с крепко заваренным чаем.

Подкрепившись и запив живительным напитком, мы не смыкая глаз, всю ночь вели беседу. Воспользовавшись чернилами и ручкой на столе врача, я тут же в письме матери написал: "Дорогая мама, хочу тебя порадовать - я встретился с братом Григорием..." Далее сообщал, при каких обстоятельствах произошла встреча, и о чем всю ночь вели беседу. И чтобы она не беспокоилась, в конце письма написал, что летаю пока не на фронте, а Григорий поправляется, и не забыл добавить: "А ты знаешь, мама, он очень похож на тебя, да и такой же добрый, о чем поведали мне земляки". Прослушав письмо, брат сказал:

- Складно написано. Добавь только, что после выздоровления, вернусь домой! Это хоть как-то будет согревать ее душу.

Знал бы он тогда, что вернуться ему в родной дом, придется лишь после окончания войны с Японией. Я положил письмо в карман, чтобы по пути опустить в почтовый ящик.

Утром пришел врач, и первыми его словами были:

- Ну, как прошла ваша встреча?

- На самом высоком идейно-политическом уровне, - улыбаясь ответил я.

- Я рад за вас! - и взяв халат и списки больных, направляясь к выходу, произнес, - я иду на обход больных, а вы продолжайте свою беседу.

...Незаметно пролетело и это дневное время. Взглянув на часы и преодолевая подступивший ком к горлу, я выдавил слова:

- Мне пора.

Мы вновь обнялись, как при встрече. Он глубоко вздохнул, снял с руки часы и, передавая их мне, сказал:

- Возьми на память. Они с руки фашистского снайпера.

И он, торопясь, рассказал, при каких обстоятельствах они ему достались.

- Прибежал как-то посыльный в казарму, - рассказывал брат, - и сообщил, что его срочно вызывает комбат. Когда я пришел в штаб, то комбат сказал:

- Григорий Алексеевич, я слыхал от твоих земляков, что ты был известный на всю округу охотник.

- Да, было дело, - не понимая к чему он клонит разговор, ответил я.

- Так присмотрись вон к тому леску, что стоит на бугре, - сказал он, указывая в сторону передовой, - не дает покоя проклятый, видимо, снайпер там засел.

- Вечером я приблизился к передовой линии против ника, как можно ближе для лучшего наблюдения, тщательно замаскировался, - продолжал рассказ брат, - и через сутки, комбат, протягивая мне эти часы, сказал:

- Возьми пока это, а с орденом Красной Звезды поздравлю, как только получу сообщение об этом.

- Да и фашист, - добавил брат, - видать прошел хорошую школу снайперов - все-таки зацепил меня.

Еще бы чуть точнее и наша встреча не состоялась бы.

Мы постояли у ворот госпиталя еще несколько минут. Брат, глубоко вздохнув, сказал:

- Ну иди Сережа, нельзя опаздывать, когда тебе командиры идут на встречу. Дай бог нам встретиться после этой проклятой войны!

Время поджимало, и я поспешил на вокзал. Брат долго смотрел мне вслед, а я шел, почти не видя от застилавших слез глаза, и не оборачивался, боялся, что вернусь, чтобы еще хоть минуточку почувствовать тепло и дыхание брата.

Прибыв на аэродром, я в назначенный час доложил командиру полка.

- Ну, как? Встретил брата? - спросил он.

- Встретил, спасибо вам.

- Я рад, а сейчас иди отдыхай, набирайся сил, послезавтра вылетаем на фронт.

В казарме я камнем свалился на койку и заснул таким же крепким сном, как в дни своего детства. А утром друзья, окружив меня, с интересом слушали о той волнующей и незабываемой встрече с моим старшим братом Григорием.

Я передал благодарность от фронтовиков за папиросы и от медсестричек за шоколад. Они были очень рады и приглашали летчиков посетить их госпиталь.

- Не плохо бы сделать такой визит к милым сестричкам, - улыбаясь, сказал Николай Крицкий, - но придется отложить до окончания войны, надеюсь, слыхал, что завтра мы вылетаем на фронт, а там будут другие встречи и другой мужской разговор.

Василий Фролов, указывая на моей руке часы, спросил:

- Это подарок брата?

- И от брата, и от фрица, - ответил я.

Все с недоумением посмотрели на меня. И пришлось рассказать, как эти часы достались моему брату, а затем, как память о встрече мне.

- Видать, твой брат - хороший стрелок, - сказал один из летчиков, - коль сумел одержать победу над таким матерым фашистским снайпером.

Я был рад за брата и добавил:

- Недаром на селе он возглавлял коллектив местных охотников. Они всегда приносили с охоты хорошие трофеи, и их коллектив был лучшим в районе. Но и у них однажды произошла осечка, и виноват в этом был мой брат. Однажды осенью он с охоты принес молодого волчонка. Отец, увидев его в руках у Григория, спросил:

- А того, зачем приволок в дом?

- Думаю зиму подержать во дворе, потренировать, а летом попробую взять на охоту, - ответил брат.

- Попробуй, попробуй, - сказал отец, - но не забывай народную поговорку: "Сколько волка не корми, все равно в лес сбежит".

Серый, так прозвали волчонка, на "казенных" харчах за зиму подрос, окреп, стал узнавать хозяина и безошибочно выполнял все его команды при тренировке для охоты. И вот летом настал тот день, когда, по мнению брата да и других охотников, Серого можно было взять на охоту.

Отец в тот день провожал охотников с улыбкой, а мать - с тревогой. И основания к этому у нее были. Исчезли, например, со двора две зазевавшиеся курицы вместе с голландским петухом, а в другой раз едва сумели спасти кабанчика, проходившего мимо будки, где был привязан на цепи Серый.

Но охотников это как-то не насторожило, и они с оптимизмом и верой в успех веселой компанией, взяв ружья и собак, направились в сторону ближайшего от села леса, где всегда им сопутствовала удача.

На удивление охотников их новый "член коллектива" - Серый, вел себя мирно, спокойно шел на поводке с другими собаками: он был с ними уже знаком на тренировках. Согретые теплыми лучами восходящего солнца, они не заметили, как приблизились к тому облюбованному лесу. И момент испытания для Серого настал неожиданно. Словно по заказу из леса выскочил заяц и помчался по ровному полю в сторону другой опушки леса, которая была за бугром в километре от них.

- Отпускай Серого! - увидев зайца, закричали все враз охотники.

Григорий незамедлительно отпустил своего друга и тот на зависть другим собакам, которых хозяева умышленно придерживали, устремился за зайцем. Дистанция между ними заметно стала сокращаться. И когда, казалось, что заяц вот-вот окажется в зубах Серого, они скрылись из вида за бугром.

Охотники тут же поспешили следом за ними, но, не успев пройти метров двести, как вдруг за бугром раздался оружейный выстрел и знакомый их заяц промчался мимо них в сторону другой опушки, а погони Серого за ним не было.

- Наверное, Серый потерял след, - кто-то из охотников высказал свое предположение.

- Не может этого быть, - с тревогой в душе ответил Григорий и ускорил шаг.

И когда охотники поднялись на бугор, то местный пастух Кузьмич, узнав Григория, сокрушался:

- Посмотри, что натворил этот проклятый волк, три овцы разорвал на куски.

- Так волк же гнался за зайцем, - сказал Григорий, в душе пытаясь оправдать Серого.

- Заяц, - сказал пастух, - перехитрил волка, он шмыгнул через стадо овец, а тот, увидев добычу покрупнее, начал их кромсать. Хорошо, что со мной было вот это старенькое ружье, - закончил рассказ пастух.

Вот так в этот день закончились попытки приучить волка к охоте.

- И пришлось охотникам, пострадавшим хозяевам отдавать своих лучших овец, - закончил я свой рассказ.

- А теперь, - сказал командир эскадрильи Виктор Зачиналов, - собирайтесь на аэродром, чтобы помочь подготовить самолеты к предстоящему перелету на фронт.

Я шел на аэродром, а сам думал, что жаль, не пришлось встретиться с другим братом Виктором, который "погиб, в первых боях, защищая Родину.

Мой верный друг - Дутик

Однажды в осеннюю пору я шел по тропинке в сторону остановки троллейбуса. Листья тополя, сверкая червонным золотом на солнце и извиваясь, медленно падалик ногам. Впереди шла пожилая, как потом узнал, одинокая женщина, ведя на поводке аккуратно постриженного пуделя. И вот, когда тропинка стала раздваиваться, то пудель по каким-то соображениям пошел по тропинке влево, а женщина - вправо. Поводок вскоре натянулся, и, заметив это, они сразу остановились.

- Зачем ты тянешь меня в эту сторону? - стала упрекать хозяйка своего четвероногого друга, - ты же знаешь, что по этой дорожке мы в магазин не ходим!

"Вот ведь как, - подумал я, - они прикипели друг к другу, что даже знают, по какой дорожке ходят в магазин, а по какой - просто на прогулку".

Пудель, поняв свою оплошность, быстро переметнулся к хозяйке, и они продолжили свой путь, а я, глядя им вслед, вспомнил эпизод из фронтовой жизни.

Было это тоже осенью, в октябре 1944 г. Закончив дополнительную программу подготовки с молодыми летчиками, накануне прибывшими в авиаполк, мы с полевого аэродрома, расположенного недалеко от Киржача, взлетели и, собравшись над аэродромом в общую колонну полка, направились курсом на фронт. Количество бензина в баках наших самолетов позволяло без дополнительной посадки выполнить полет до заданного прифронтового аэродрома, но безоблачная погода в начале пути стала изменяться в худшую сторону. И когда пелена хмурых облаков непроходимой стеной преградила нам путь, мы вынуждены были произвести посадку на аэродроме около Смоленска, где пришлось и заночевать. На следующий день рано утром после завтрака мы отправились на аэродром, чтобы продолжить наш вынужденно прерванный полет. Проходя мимо разрушенного дома, из какой-то щели навстречу мне выбежал белый с черными разбросанными по телу пятнами щенок, ростом не более кошки. Увидев его, я остановился, и он, не добежав до меня метра два, тоже встал. Поджав аккуратно хвостик и поставив рядышком передние лапы, он пристально стал смотреть мне в глаза, словно хотел спросить: "Ну как, я тебе нравлюсь, может возьмешь?" Глядя на него, мое сердце защемило, как в тот день далекого моего детства, когда однажды я стоял перед отцом с завернутым в подол рубахи щенком, которого подарил мне на селе сват Игнат. И я не выдержал и сказал: "Пошли!" - и направился в сторону аэродрома, догоняя друзей.

Я шел не спеша, а он бежал впереди, изредка оглядываясь, словно хотел убедиться, не отстал ли я от него. Подойдя к самолету и передавая его воздушному стрелку, сказал: "Спрячь в парашютную сумку и подальше держись от начальства".

- Не беспокойтесь, - улыбаясь, сказал Виктор Тим-ко и, аккуратно уложив его в сумку, взял с собой в кабину самолета. Так мой четвероногий друг, которого мы назвали Дутиком (в честь хвостового колеса самолета), стал негласно членом нашего экипажа.

В общежитии, где размещались летчики нашей эскадрильи, он спал на койке у моих ног. Однажды поздно вечером, проверяя состояние охраны, к нам зашел командир полка майор Юрченко. И наш Дутик на удивление нам то ли спросонья, то ли от испуга вдруг громко залаял и тут же нырнул под одеяло.

- Н-у-у! - протяжно сказал командир, - здесь охрана надежная, - и пошел на выход из общежития.

Меня удивило то, что в отличие от многих, даже взрослых собак, природа моего Дутика одарила завидной сообразительностью и даже каким-то человеческим тактом. Стоило мне, например, с кем-то заговорить, так он никогда не перебивал, а наоборот, поднимая попеременно то одно, то другое ухо, словно пытался вникнуть в суть разговора, и уж совсем при этом не допускал повышения голоса собеседника. Тут он мог на него наброситься, невзирая на личность. Когда мы приходили в столовую, то он терпеливо ожидал не у дверей, а там, где авиаторы после приема пищи присаживались на лавочки для перекура, зная, что и я приду сюда и непременно принесу что-нибудь ему из пищи. Но вот стоило нам выйти из помещения с планшетами, он тут же бежал впереди всех на стоянку самолетов и, что удивительно, бежал безошибочно к моему самолету. А после моего вылета на задание он тут же сворачивался калачиком на теплом чехле от двигателя и никто не мог соблазнить его уйти со стоянки: он терпеливо ожидал моего возвращения.

Наступила зима, а вместе с ней и морозы. Мне жалко было оставлять его одного, и я решил однажды взять его в полет.

- Возьми в кабину, - сказал я воздушному стрелку, - ты будешь смотреть в одну сторону, а он - в другую, и нам не страшен будет никакой истребитель противника.

Так из разряда наблюдателей наш Дутик перешел в разряд "активных" участников войны, и авторитет его от этого возрос, особенно среди механиков, мотористов и воздушных стрелков. Увидев, как он вместе со мной бежит по стоянке, они напутствовали:

- Ну, Дутик, задай там немцам жару!

А кто-то из механиков, -вспомнив изречение Александра Невского, в шутливом тоне произнес: "Пусть знают: кто с мечом к нам пришел, тот от меча и погибнет!"

Конечно эти шутливые напутствия Дутик не понимал, но всякий раз, когда я шел в полет, он готов был лететь. И мне казалось, что он чувствовал свою причастность к нашему общему делу по разгрому врага.

Может быть, кто-то из читателей скажет, что это несерьезно и просто баловство. Но не спешите с выводами, а поймите, что моим сверстникам на фронте было по 18- 20 лет, а суровая боевая обстановка с тревожными кошмарными снами по ночам, безвозвратная потеря друзей вызывали у многих тоску по родному дому, родителям и "друзьям, по мирной жизни. Вот почему после возвращения на аэродром на земле его окружали механики, мотористы и другие авиационные специалисты. И в шутливом тоне пытали:

- Ну, Дутик, докладывай: сколько уничтожил фашистов, танков или другой техники?

А механик моего самолета, наливая в кружку холодную воду и ставя перед ним на землю, говорил: "А это тебе фронтовые сто грамм за успешный полет".

И с улыбкой все наблюдали, как опустив мордочку в кружку, он, пуская пузыри, до дна выпивал эти "фронтовые".

Прошло немного времени и на ошейнике Дутика стали появляться замысловатые значки и медали разных размеров и был даже какой-то немецкий покрытый эмалью крест. Как мне пояснил воздушный стрелок, - это награды "за боевые полеты".

И вот однажды с этими "наградами" произошел курьезный случай, о котором не раз потом с улыбкой вспоминали в полку. Произошло это в начале апреля 45-го, когда из-за сложных погодных условий был перерыв, и в наш полк прибыл командир дивизии генерал Шевченко для вручения наград личному составу, что вызвало у нас веселое настроение. Вручение наград проходило в ангаре. К тому времени я уже занимал должность командира первой эскадрильи и на построении стоял на правом фланге полка. А перед нами метрах в десяти на столе, покрытом красным полотном, были разложены ордена, медали и удостоверения к ним.

Начальник штаба полка майор Котляров зачитывал приказ о награждении личного состава 64-го штурмового авиаполка. Четким строевым шагом один за другим подходили к столу награжденные. Генерал Шевченко, поздравляя, вручал награды. Звучали ответные слова:

- Служу Советскому Союзу!

Ордена Александра Невского были вручены майору Юрченко и штурману полка - капитану Киласония. Дошла очередь и до меня получить второй орден Красного Знамени.

Я с нескрываемым волнением сделал первые шаги к столу и вдруг вспомнил, что Дутика не оставил в помещении казармы. Но было уже поздно: он с гордо поднятой головой шел рядом со мной, бренча многочисленными медалями на ошейнике.

- Старший лейтенант Сомов! - подойдя к столу, доложил я.

Генерал Шевченко, глядя на сидевшего рядом со мной Дутика, сказал:

- Ну и боевой у тебя друг! Поздравляю!

А я, получив награду, от волнения и допущенной оплошности вместо ответа: "Служу Советскому Союзу!" сказал: "Спасибо!" и вместе с Дутиком направился в строй.

Вскоре после окончания награждения к нам в общежитие запыхавшийся примчался заместитель командира полка по политической части капитан Соколов и сходу начал выговаривать мне:

- Сколько раз просил тебя - убери эту собаку. Такой ритуал! Такой ритуал испортил, - твердил он.

- О чем вы говорите? - оправдывался я, - ведь генерал не сделал мне замечания, значит, я не испортил ритуал награждения.

По всему было видно, что замполит больше беспо-_ коился не о ритуале награждения, а о своей собственной персоне. И я довольно резко ответил:

- Дутик - не собака, а мой верный друг! И, если надо, вновь полечу с ним на штурмовку противника.

Не расставаясь с верным другом, я оберегал его от нападения взрослых собак, которые мстили ему за то, что Дутик, не имея именитой родословной, вместе с тем снискал к себе такое завидное расположение у авиаторов. А когда проходила на аэродроме конференция по обмену опытом взаимодействия над полем боя с истребителями прикрытия, я держал его на руках, боясь, что уведут в другой гарнизон.

На мою заботу Дутик отвечал лаской и вниманием. Он любил меня всей душой, что и демонстрировал каждый раз при встрече: и вилянием хвоста, и стремлением лизнуть меня в щеку. Так мы вместе встретили окончание войны. И когда я возвращался с торжественного вечера в честь Победы, то не забыл прихватить солидную мясную косточку для моего верного четвероногого друга - Дутика.

На озере Бешинковичи

После окончания в 1954 г. Военно-воздушной академии я несколько лет служил в Белоруссии. Скажу откровенно, это благодатный край во всех отношениях - и для совершенствования летного мастерства, и для рыбалки и охоты, для сбора грибов и ягод.

Как-то в один из выходных дней наши авиаторы "выбрались" на природу - по грибы да ягоды. А я взял курс на озеро Бешинковичи, что расположено между Оршей и Витебском. Отсюда я никогда не возвращался без улова.

Рыболовы знают: наиболее интенсивен клев рано утром. Быстро накачав свою резиновую лодку, с парой удочек направился в небольшую заводь, поросшую камышом. Дома наказывали: рыбки помельче - для ухи, хотя я люблю со спиннингом гоняться за хищной рыбой: окунем, щукой, а то и судаком.

Подплыв к облюбованному месту и закрепив лодку, я размотал удочки и забросил под самые камыши. Погода была на редкость благоприятной. Белые разорванные облака словно комочки ваты медленно ползли по небу, а их отражение в воде создавало впечатление, что моя лодка, покачиваясь с борта на борт, плывет вдоль озера. Красота.

А вот и первый признак поклевки - мелочь шарахнулась во все стороны. Значит, подошел окунь, а может быть, и щука. Вскоре один из поплавков качнулся раза два и резко нырнул в воду. Я был наготове. И вот в моих руках первый улов - упругий, золотистый, с темной спиной окунек размером с ладонь. Начало есть. А тут поклевки пошли одна за другой, и вскоре в моем садке, кроме окуней, было уже с десяток серебристых плотвиц. Для ухи, даже двойной, вполне хватит. Не без сожаления стал сматывать первую удочку, как вдруг услышал громкий голос с берега:

- Эй, на лодке!

Я невольно вздрогнул. Не окрик внезапный испугал меня, а голос, который показался мне очень знакомым. Я в нетерпении побросал удочки в лодку и, нажав на весла, направился в сторону человека, стоявшего на берегу с рюкзаком на плечах. С приближением лодки он обратился ко мне.

- Не могли бы вы, переправить меня на ту сторону, а то слишком далеко обходить.

Я же всматривался в него, все больше узнавая в нем летчика нашей эскадрильи, с которым расстался в 45-м, когда в одном из полетов мы наносили штурмовые удары по танкам противника в районе Кенигсберга. Мое волнение нарастало, и я не выдержал:

- Сергей! - крикнул я с лодки. - Или я ошибся? - спросил тише.

- Нет, командир, не ошиблись: Суханов перед вами, собственной персоной!

Мы бросились навстречу друг другу, как только лодка ткнулась в берег...

Нечаянную встречу фронтовиков описать трудно, а представить может каждый. Тем более прошло более 20 лет! Я расскажу лучше, как расстались.

Мы воевали тогда в составе 3-го Белорусского фронта. В тот день наша эскадрилья на "илах" уже в третий раз вылетала на штурмовку фашистов, оборонявших Кенигсберг, который был окружен многочисленными установками зенитных батарей. И как только пересекли линию фронта, сноп трассирующих зенитных снарядов буквально прошил нашу группу. Я с ужасом увидел, как самолет Сергея Суханова резко вздрогнул, и мне показалось, что на какой-то миг даже остановился. Потом с разворотом и снижением пошел в сторону реки, потянув за собой шлейф дыма.

- Тяни, тяни, Сергей, на тот берег! Там наши! - крикнул ему по радио.

Это все, что я мог сделать для него. Да еще представить к награждению орденом Красного Знамени за предыдущие и последний полеты. Это уже я сделал, когда вернулся на аэродром...

Правда, вскоре после того печального вылета, я слышал от кого-то, что Сергею удалось дотянуть до своих, а как сложилась его дальнейшая судьба, я не знал. И вдруг эта неожиданная встреча...

Переправившись на противоположный берег озера, мы общими усилиями быстро соорудили костер, пристроили котелок со свежей рыбкой и повели беседу о днях прожитых лет, не забыв при этом вспомнить тех, кто рядом шел в атаку и не дожил до этого дня. Наша беседа то затухала, то оживлялась вновь.

- Значит, дотянул до своих? - спросил я друга.

- Дотянул, дотянул, командир.

Я подбросил сухую ветку в костер, лицо друга осветилось, и на нем четко был виден глубокий шрам, полученный при посадке на поврежденном штурмовике прямо на окопы, к счастью там уже не было наших войск.

Продолжая беседу, мой друг на какой-то миг замолк, словно вспоминая что-то из прошлого. И вдруг, неожиданно для меня, сказал:

- А тебе, командир, спасибо.

- За что? - с недоумением спросил я.

- И за подсказку по радио в том печальном полете, и за орден Красного Знамени, который мне вручили в госпитале.

- Так с тебя причитается, - с нескрываемой радостью ответил я и попросил рассказать, как сложилась его жизнь после госпиталя.

- После той вынужденной посадки и госпитализации, - продолжал он, - я был списан с летной работы и был направлен в Германию в один из наших штурмовых авиаполков на должность начальника штаба эскадрильи. Но травма, полученная при той посадке, не затухала, и вскоре я был подчистую списан и уволен из армии. Сейчас живу на окраине Витебска, в живописном районе "Лучесы". Имею свой домик с приусадебным участком и двоих детей. Работаю в школе. Так что приглашаю в гости, и мы обмоем награду за столом по нашему фронтовому обычаю. Жена будет рада, ведь она тебя знает по Забайкальскому военному округу.

Я весьма был удивлен тем, что по долгу службы живя не первый год в Витебске, не встретил фронтового друга ни на улице города, ни в магазине, а встретил в 40 км от города, на озере, и через столько лет, когда уже заросли мохом и травою фронтовые окопы и траншеи, и лишь подвиги боевых друзей остались в памяти как символ мужества, отваги и любви к Родине.

Многие годы не угасала наша дружба. Не раз в Витебске я бывал в его домике в живописном районе Лучесы. А когда переехал в Москву, то он часто навещал меня проездом в г. Тверь, где жила его мать. Однажды он заехал с сыном, и я повел их на Красную площадь. - Вот здесь, - сказал я другу, - мы стояли на Параде Победы 24 июня 1945 г. Мы видели маршала Жукова на белоснежном коне и Сталина на трибуне Мавзолея. И трудный путь к Победе вспоминали.

Вот почему я до сих пор увлекаюсь рыбалкой, а вдруг мне повезет встретиться с теми, с кем довелось пройти по суровым дорогам войны.

Генерал Василий Карякин

В период моей учебы в Новосибирской авиашколе я с товарищами пристально следил за боевыми действиями нашей авиации. Часто в периодической печати и по радио нам встречалось имя отважного летчика - штурмовика Василия Карякина, и нам хотелось быть похожими на него.

В то время я не мог предположить, что не только встречусь с ним когда-то, но и буду бок о бок работать и многое узнаю из его уст о его ратной службе. Юношей Василий Карякин мечтал стать гражданским летчиком, на воздушных кораблях возить пассажиров в разные уголки нашей необъятной Родины. Любоваться с высоты ее бескрайними просторами. Для того и поступил он в Балашовскую школу пилотов.

Уже в 1939 г. на западе сгущались черные тучи. Поэтому школу преобразовали в военную. И вместо пассажирского самолета пришлось Карякину осваивать боевую технику.

Когда началась война, Карякин заканчивал переучивание на штурмовике Ил-2. И в скоре во главе звена "илов" молодой лейтенант уже штурмовал вражеские войска, наносил удары по танкам, железнодорожным составам, аэродромам и складам.

Всего лишь месяц прошел, как начал свой боевой путь молодой командир звена, но его мастерство, умение быстро ориентироваться в сложной обстановке, решительность и напористость при выполнении боевых заданий выдвинули Карякина в число лучших летчиков полка. Получая боевую награду - орден Красного Знамени, он поклялся бить врага, не щадя своих сил и самой жизни до полного разгрома фашизма.

По нескольку раз в день вылетали штурмовики на задания, оказывали поддержку нашим оборонявшимся войскам. Пытаясь сломить их сопротивление, фашисты бросали в бой все новые и новые силы. Особую надежду они возлагали на свои танки, сосредоточив их на узком участ-~ке фронта перед переправой через реку у города Гадяч.

Командующий Юго-Западным фронтом Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко приказал летчикам уничтожить мост через реку Вазуза.

Для решения этой весьма сложной задачи командир отобрал группу мастеров стремительных штурмовых атак и меткого удара.

Прямо на аэродроме у самолетов летчики готовились к боевому вылету. Они тщательно изучили маршрут, способы атак, распределили обязанности между собой. С полным боекомплектом штурмовики поднялись в воздух. подвиги боевых друзей остались в памяти как символ мужества, отваги и любви к Родине.

Многие годы не угасала наша дружба. Не раз в Витебске я бывал в его домике в живописном районе Луче-сы. А когда переехал в Москву, то он часто навещал меня проездом в г. Тверь, где жила его мать. Однажды он заехал с сыном, и я повел их на Красную площадь.

Участвовавший в том полете дважды Герой Советского Союза маршал авиации А. Н. Ефимов в своей книге "Штурмовики идут на цель" вспоминает: "...Мы пошли восьмеркой: я - ведомым в группе обеспечения, Каря-кин вел ударную шестерку. Это была четвертая попытка разрушить мост. Три первые закончились неудачей, так как фашисты пристреляли высоты, и в условиях плотного зенитного огня трудно было точно прицелиться и наверняка ударить по узкой цели. Обычно бомбы падали либо перед мостом, либо справа и слева от него.

Первой в район цели вышла наша пара. Штурмуем зенитки. Гитлеровцы огрызаются, но все-таки огонь с неба сильнее огня с земли. Через минуту-другую появилась группа Карякина. На сей раз фашисты попались на нашу тактическую уловку. Они прозевали шестерку штурмовиков, подошедшую на предельно малой высоте. Атака была внезапной, и две стокилограммовые бомбы угодили в фермы моста, разломив его пополам..."

Во втором заходе штурмовики увидели, что узкая полоска, соединяющая недавно два берега, оборвалась по середине. Фашистские танки не прошли.

Группа еще только возвращалась на свой аэродром, а на столе у командира полка уже лежала телеграмма от командующего фронтом с благодарностью за успешное выполнение боевого задания. Вскоре после этого полета друзья поздравили Василия Карякина с очередным воинским званием.

Стремясь попасть на фронт, мы молодые, не опаленные дымом и огнем, летчики внимательно читали фронтовые газеты о героических подвигах наших летчиков в небе войны, в том числе и об уничтожении моста группой штурмовиков во главе с Василием Карякиным. А в одном из кинофильмов мы увидели молодого, улыбающегося Василия Карякина в кабине грозного штурмовика. Но не предполагал я тогда, что волей судьбы уже в мирной жизни мне придется вместе служить с этим мужественным, добрым и душевным человеком - начальником штаба ВТА.

На фронте не было легких задач. Каждая из них, казалось бы даже самая простая, таила в себе опасность. В таких условиях от летчиков требовалось не только высокое летное мастерство, но и морально-психологическая стойкость, выдержка, разумный риск. Командир полка при проведении итогов боевого дня неоднократно отмечал, что все эти качества присущи Карякину. Об этом говорили и коммунисты, когда Василия Георгиевича принимали в партию. Карякин в совершенстве владел грозным Ил-2, тактикой штурмовых ударов по наземным целям. И неслучайно ему поручали самые ответственные боевые задания: он был мастером штурмовых атак.

Каждый летчик, прошедший суровую школу войны, хранит в памяти немало ярких, волнующих эпизодов. "Вот один из них. Было это в начале марта 1942 г. Группе штурмовиков приказали нанести удар по вражескому штабу, расположенному в деревне Пески. Через шквал зенитного огня штурмовики прорвались к цели. Но при первой же атаке в самолет ведущего попал вражеский снаряд. Пробит фюзеляж, поврежден фонарь кабины, летчик получил четыре ранения. Острая боль затрудняла пилотирование самолета, но Карякин не покинул группу, продолжал выполнять атаки, увлекая за собой ведомых. Лишь после того, как помещение, где располагался вражеский штаб, охватило пламя, штурмовики взяли курс на свой аэродром. Мужество, неодолимая воля к победе, исключительная жизнеспособность помогли раненому летчику довести группу до аэродрома и посадить свой самолет.

Две недели пришлось пробыть Карякину в медсанчасти полка. И снова в бой. Много раз участвовал он в налетах на вражеские аэродромы, штурмовал склады с горючим и боеприпасами. От вылета к вылету совершенствовалось мастерство молодого командира. Вскоре ему доверили водить в бой эскадрилью штурмовиков.

В один из мартовских дней 1942 г., когда из-за сложных метеоусловий нельзя было летать большими группами, "илы" поднимались в воздух парами и звеньями. Под прикрытием низкой облачности звено под командованием старшего лейтенанта Карякина ушло на штурмовку аэродрома Дугино, где, по данным разведки, накануне приземлились "юнкерсы". Штурмовики углубились сначала на территорию противника, а затем, круто развернувшись, взяли курс к намеченной цели. Удар по аэродрому с тыла был настолько неожиданным для противника, что зенитчики даже не успели открыть огонь. В результате налета наших штурмовиков было уничтожено восемь "юнкерсов". Потом еще дважды водил комэск своих летчиков на этот аэродром, и всякий раз после их смелого и дерзкого удара горели на земле "юнкерсы" и "мессершмитты". Прошло немного времени, а на боевом счету летчиков эскадрильи уже было более двадцати уничтоженных вражеских самолетов. Карякин учил подчиненных побеждать врага по-суворовски - "не числом, а умением". Летчики использовали свободное от боевых полетов время для учебы, повышали свою тактическую грамотность, учились взаимодействию.

1 июля 1942 г. эскадрилья снова нанесла удар по аэродрому Дугино, а на другой день атаковала аэродром Двоевка. Тогда было уничтожено еще пятнадцать самолетов противника и три зенитных орудия. И не случайно после войны, когда Василий Георгиевич был слушателем Военно-воздушной академии, он, не колеблясь, для дипломной работы избрал тему-"Удар штурмовиков по аэродромам противника".

На всю жизнь запомнился Василию Карякину первомайский день 1942 г. Боевая жизнь на аэродроме в тот день началась с построения личного состава полка. Затаив дыхание, слушали авиаторы приказ Народного комиссара обороны, который зачитал командир полка подполковник П. Поморцев. Болью и гневом за разрушенные города, сожженные села, замученных мирных жителей отдавались слова приказа в сердцах летчиков. И видел комэск по их суровым лицам, что они полны решимости сполна рассчитаться с врагом за все его злодеяния. Когда прозвучали последние строчки приказа, последовала команда:

- Старший лейтенант Карякин, к командиру дивизии!

- Только что поступили данные воздушной разведки, - сказал командир. - На станции Гжатск противник выгружает войска и боевую технику. Приказываю нанести штурмовой удар. Только учтите - станция при крыта сильным зенитным огнем, да и "мессеры" могут появиться. Прикрытие для вас будет.

Сделав необходимые пометки на полетной карте и уложив ее в планшет, Карякин быстро направился к стоянке самолетов. А через несколько минут, четверка "илов" в сопровождении шести истребителей из соседнего полка устремилась к намеченной цели.

Еще накануне Василий заметил, как зазеленели деревья у аэродрома, и земля покрылась нежной травой. "Это хорошо, - подумал тогда Карякин. - Если лететь на бреющем, "мессерам" трудно будет заметить нас сверху".

И вот сейчас, прижавшись к земле, едва не срезая макушки деревьев, группа точно и внезапно для противника подошла к цели. Полет по маршруту на бреющем был излюбленным приемом комэска. Лишь перед самой железнодорожной станцией летчики услышали его властную команду: "В набор!"

Штурмовики устремились вверх, а затем с пикирования точно положили бомбы в цель. Еще заход, и летчики мощным огнем из пушек и пулеметов обстреляли скопление войск и техники противника.

Жители Гжатска и окрестных сел долго потом наблюдали результаты их стремительной атаки: рвались вагоны с боеприпасами, горели цистерны с горючим. Объятая пламенем и черным дымом, железнодорожная станция была выведена из строя на длительное время.

Мастерский удар этой группы штурмовиков был занесен в летопись боевой славы полка. А спустя некоторое время друзья и однополчане поздравили старшего лейтенанта Карякина с высокой правительственной наградой - орденом Ленина. Отмечены были боевыми орденами и остальные летчики этой группы.

Не раз жизни отважного командира угрожала смертельная опасность. Однако всегда находил он силу, мужество, мастерство, чтобы выйти победителем в самой сложной обстановке. Трижды был ранен при выполнении боевых заданий, но всякой раз возвращался на аэродром. 196

Командование по достоинству оценило высокое личное мужество, испытанные огнем командирские качества, большой фронтовой опыт офицера. В 1942 г. Василий Георгиевич Корякин был назначен командиром полка. Летчики этой части участвовали в освобождении Орши и Витебска, Могилева и Минска. Многие авиаторы полка были отмечены правительственными наградами, а их командир за мужество, отвагу и доблесть удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

После Великой Отечественной войны прославленный летчик-штурмовик окончил Военно-воздушную краснознаменную академию и Академию Генерального штаба, стал генерал-лейтенантом.

В. Г. Корякин многие годы возглавлял штаб Управления Командующего ВТА. Именно в этот период (1965- 1976) я работал в штабе начальником службы безопасности полетов ВТА. И однажды (это было в 1971 г.) Василий Георгиевич вызвал меня с подполковником инженерной службы В. И. Стрижаковым и предложил слетать в Гвинею с целью определения условий эксплуатации на их "аэродромах двух наших экипажей на самолетах АН-12, купленных правительством Гвинеи.

- Посмотрите внимательно, - сказал Василий Георгиевич, - безопасность полетов нам небезразлична.

И когда экипажи ВТА успешно выполнили поставленные задачи, президент Гвинеи Ахмед Секю Туре сказал: "Самолеты покупать только в Советском Союзе". И мы гордились, что живем и служим в этой стране. Это было время, когда в армии и на флоте происходило перевооружение, резко возросла их техническая оснащенность. На вооружение ВТА стали поступать новые, более энерговооруженные самолеты Ан-8, АН-12, "Антей" и др. И Василий Георгиевич с присущей ему настойчивостью и трудолюбием вплотную занимался мобилизацией всех служб штаба управления для успешного освоения новых самолетов и использования их в решении задач, поставленных правительством и министерством обороны, как внутри страны, так и за ее приделами, оказывая интернациональную помощь странам, пострадавшим от стихийных бедствий и в борьбе за сохранение их территориальной целостности.

Как и в годы войны, светлый образ Василия Георгиевича и его дела во имя процветания Родины и ее обороноспособности служили примером для нас.

Мера зрелости

Впервые я встретился с капитаном Ф. Черновым сразу после войны, когда в 1957 г. вступил в должность командира 339-го военно-транспортного полка. В эту пору на полевом аэродроме в лагере Воронково мы переучивались на новый военно-транспортный самолет Ту-4Д, подготовленный для десантирования ВДВ.

Через несколько дней я уже руководил полетами. Четырехмоторные корабли поднимались в воздух. Одни летчики брали курс в зону или по маршруту, другие летали по кругу, отрабатывая взлет и посадку. Погода в нашем районе стояла на редкость хорошая, пожалуй, лучшей для переучивания и не подыскать. Лишь однажды, когда на маршрут ушел капитан Ф. Чернов, довелось изрядно поволноваться: белая пелена облаков внезапно стала надвигаться на аэродром. И хотя облачность была пока достаточно высокой, мне было не по себе, ведь летчик выполнял первый самостоятельный полет по данному упражнению. Пришлось вызвать офицера-метеоспециалиста с синоптической картой, чтобы уточнить погоду на ближайших запасных аэродромах. Угадав мое состояние, заместитель по политической части подполковник М. Чугунов сказал:

- Не волнуйтесь, командир, Филипп (так звали капитана Чернова) справится с посадкой...

- Может, и справится, - ответил я, - но в этих условиях сажать его нельзя.

- Да не смотрите, что молод, - продолжал Михаил Иванович, - на фронте он и не из таких переделок выходил.

В полк я прибыл недавно и не успел еще, как следует, познакомиться со всем летным составом. Но, пожалуй, самые подходящие условия для этого и представлялись в период переучивания. Как и в боевой обстановке, здесь сразу же проявлялись профессиональные качества летчиков, и уже после первых тренировочных полетов можно было судить, кому и какая задача по плечу в ближайшее время.

Впрочем, к словам политработника, человека вдумчивого, точно оценивающего людей, я не мог не прислушаться. Капитану Чернову мы разрешили посадку на своем аэродроме, и он благополучно завершил полет.

До этого летного дня Чернов ничем не привлекал к себе внимания. Лишь после посадки я внимательно разглядел его: пышная копна волос, сосредоточенное лицо, проницательный взгляд. Подчеркнутая аккуратность в одежде, на груди орден Красной Звезды. Расскажу историю о том, как он был награжден орденом.

Шел 1944 г. Советские войска, очистив от фашистских захватчиков родную землю, вели бои за ее пределами, освобождая народы Европы. В бомбардировочный полк, располагавшийся на территории Польши, прибыло молодое пополнение. Среди летчиков оказался и Филипп Чернов. Небольшого роста, стройный и крепкий, он выделялся среди товарищей непосредственностью, весельем и страстной любовью к небу. Как и сверстникам, ему не терпелось вылететь на боевое задание. Филипп беспокоился, что программа по вводу молодых летчиков затянется, а война уже близилась к концу. Но в боевом полку действуют свои законы. Выполнив с командиром эскадрильи всего лишь два полета: один в зону, другой - по кругу, Чернов получил "добро".

- Желаю боевого успеха, - сказал ему комэск. - Летать будете в экипаже капитана Донскова. Это опытный летчик, у него есть чему поучиться.

Лейтенант Чернов был доволен тем, что попал в экипаж, отличавшийся, как он слышал, сплоченностью, боевым задором, стремлением каждое задание выполнить лучше, чем предыдущее. А тон в экипаже задавал командир Александр Иванович Донсков, храбрый летчик и обаятельный человек. На счету капитана было уже более ста боевых вылетов, и несколько боевых орденов сверкало на его груди.

В один из мартовских дней экипаж получил задачу нанести бомбовый удар по порту Пиллау. Все вместе направились к самолету. По обочинам рулежной дорожки снег заметно осел, и кое-где стали пробиваться первые ручейки. Солнечные лучи ласкали лица, сквозь дым и гарь уже ощущались запахи весны.

На стоянке бортовой техник Александр Артеменко доложил командиру о готовности самолета к полету. С наступлением темноты воздушный корабль, загруженный бомбами, оторвавшись на самой границе аэродрома, взял курс на Пиллау.

Немного времени прошло с того дня, как Филипп Чернов прибыл в полк. Но уже успел совершить несколько боевых вылетов, сумел увидеть и почувствовать, что такое война. Нередко с боевого задания самолеты возвращались с пробоинами в фюзеляже и плоскостях, некоторые летчики, едва перетянув линию фронта, садились прямо на поле. Были и потери: Саша Глухов, школьный товарищ Филиппа, погиб, сраженный зенитным снарядом прямо над целью. Война не щадила никого. И Филипп был готов ко всему. Но ему хотелось совершить как можно больше боевых вылетов, чтобы отомстить врагу за пролитую кровь его товарищей и друзей, за сожженные и разрушенные города и села Родины.

К командиру экипажа он успел за это время привыкнуть и проникнуться глубоким уважением. Донсков в первом же полете доверил ему штурвал.

- В боях всякое бывает, - сказал он, - да и не всю жизнь будешь ходить в "праваках" (второй пилот назывался правым пилотом).

И Филипп старался перенять командирскую технику пилотирования и боевой опыт, овладев которым, можно было получить право самому водить грозный воздушный корабль.

В одном из боевых вылетов только перешли в набор высоты, как послышался спокойный голос командира:

- Бери управление!

Филипп, взявшись за штурвал, ощутил гордость. Ведь он вел бомбардировщик не по кругу или в зону, а в район боевых действий. Медленно проплывали под крылом контрольные пункты. Изредка штурман Василий Корнеев требовал довернуть самолет по курсу, увеличить или уменьшить скорость.

Внизу мелькнул извилистый берег залива.

- Подходим к Пиллау, - стараясь быть спокойным, доложил Чернов командиру.

И в ту же минуту огненные трассы "эрликонов" пронизали небо, лихорадочно заметались лучи прожекторов.

- Рановато они встречают нас, - заметил Донсков и взял штурвал.

Прожектора высвечивали черные шапки разрывов, которые вспухали рядом с самолетом. Маневрируя по курсу скоростью и высотой, бомбардировщик неуклонно пробивался сквозь зенитный огонь к цели. Но когда до порта оставались считанные минуты полета, самолет вдруг вздрогнул, будто наткнулся на что-то. Ослепительная вспышка разорвала небо. Машина резко пошла вниз.

Чернов подумал вначале, что командир решил изменить высоту полета. Но когда взглянул влево, понял, что случилась беда: руки Донскова безжизненно соскользнули со штурвала.

- Помоги командиру! - крикнул Филипп борттехнику и, взяв управление, вывел машину в горизонтальный полет.

Артемьев расстегнул привязные ремни, положил Донскова на разостланную куртку. Смертельно раненный осколком снаряда прямо в сердце, капитан умер в воздухе.

До боли в руках сжав штурвал, лейтенант Чернов старался точно выдержать курс на цель. Считанные мгновения полета, а какими долгими и томительными показались они! Яркие вспышки рвавшихся снарядов, белые кинжалы прожекторов и суховатый голос штурмана, отсчитывавшего секунды: пятьдесят, тридцать, десять... Сброс!

В порту поднялись багрово-черные фонтаны взрывов. Теперь разворот - и домой.

Нелегким был обратный путь. Фашисты яростно обстреливали самолет из зенитных орудий и пулеметов. Но Чернов энергично маневрировал, и машина вскоре уже стала недосягаемой для вражеского огня.

Чернов еще не верил в смерть командира. Выбирая короткий, но опасный маршрут возвращения на аэродром, он спешил и надеялся, что после посадки Донскову окажут помощь, и они снова вместе поднимутся в небо.

На аэродроме уже знали о случившемся из радиограммы, переданной с борта радистом Николаем Соловьевым. Весть о том, что командир экипажа убит, и самолет ведет правый летчик, взволновала всех. В тревожном ожидании всматривались боевые друзья в темную линию горизонта, старались увидеть знакомый силуэт самолета.

- Сам-то он хоть раз садился? - спросил один из летчиков.

- С инструктором, да и то днем, - ответил комэск.

- Трудновато придется, - заметил еще кто-то.

И вот самолет появился над аэродромом. Как ни старался командир полка быть спокойным, все же волнение его было заметно. Ведь молодой летчик выполнял всего лишь пятый боевой вылет, да и то с правого сиденья.

Четкий, суховатый доклад Чернова немного успокоил командира.

- Разрешите сделать круг над аэродромом? - запросил летчик по радио.

- Разрешаю, - одобрительно ответил командир.

Летчик мог приземлиться и с ходу. Опытный штурман Василий Корнеев вывел самолет к аэродрому прямо с посадочным курсом. Но нелишне было и сделать круг, осмотреться, собраться с мыслями, настроиться на первую по существу самостоятельную посадку тяжелого корабля в ночных условиях.

- К посадке готов, - доложил Чернов и перевел самолет на снижение.

Томительное ожидание. Минута, другая... Блеснув в лучах прожектора, самолет пронесся над землей, а затем, коснувшись ее колесами, покатился по аэродрому.

За успешное выполнение боевого задания, ставшего для него мерой летной зрелости, и проявленные при этом мужество и героизм лейтенант Чернов был награжден орденом Красной Звезды.

Слушая рассказ о Чернове, я с гордостью думал о том, что таким летчикам по плечу и новый четырехмоторный самолет и будущие турбовинтовые, о которых тогда уже шел разговор.

- Неплохо было бы, - сказал я Михаилу Ивановичу Чугунову, - знакомить с боевыми делами наших ветеранов всех, кто прибывает в полк.

- Так и делаем, - ответил он. - Выступают у нас летчики - Герой Советского Союза Григорий Иванович Богомазов, Михаил Афанасьев, Иван Рудаков, штурманы Сергей Кодолов, Вагиз Гареев и другие.

Однажды, когда фронтовики делились воспоминаниями и зашла речь о лейтенанте Чернове, один из только что прибывших летчиков сказал:

- Так то было в боях...

- Конечно, полет в мирных условиях не сравним с боевым, - ответили ему, - но мы - военные летчики и должны об этом помнить.

Не прошло и месяца после той беседы, как в одном из полетов на учениях произошел почти такой же случай, как и в экипаже лейтенанта Чернова. "Почти" потому, что командир не был ни ранен, ни убит. Он внезапно заболел в воздухе и не смог пилотировать самолет.

Правый летчик младший лейтенант А. Велигодский, только прибывший из училища, выполнял с командиром лишь первый полет. Обстановка осложнялась еще и тем, что машина буксировала планер с грузом...

Позднее Александр Велигодский рассказывал товарищам:

- Что делать, ведь безопасность полета зависела от меня. Отцепить планер и пойти на посадку или продолжать полет? Я сразу вспомнил о Чернове, его действиях в аналогичной ситуации, но в боевых условиях. Решение созрело моментально.

- Готов продолжать полет, - доложил ведущему.

Высокие морально-психологические качества показал в этом полете Велигодский. Он вывел воздушный корабль в нужный район, отцепил планер, а затем благополучно посадил самолет на своем аэродроме. Полетное задание на учениях было выполнено.

Александр Велигодский продолжает службу в ВВС. Неизмеримо выросло сегодня его летное мастерство. Он стал командиром отряда, появились новые заботы и новые обязанности. Офицер все чаще занимает инструкторское сиденье в полете с молодым летчиком в зону или со штурманом на десантирование. За выполнение ответственных задании и проявленное при этом высокое летное мастерство и морально-психологические качества он неоднократно поощрялся командованием.

А майор Чернов после увольнения из Вооруженных Сил в запас многие годы трудился на часовом заводе г. Витебска. Бывший летчик-фронтовик пользовался заслуженным авторитетом. И, уйдя на пенсию, он часто встречался с молодежью, рассказывая, как мужала молодость в боях. Он всегда желанный гость и у однополчан.

Мы спорту обязаны жизнью

Однажды в самую напряженную пору, когда мы переучивались на новый турбовинтовой самолет АН-12, в выходной день я собрался на рыбалку. И только вышел из квартиры, как тут же встретил своего друга - однокашника по летной школе.

- Никак на рыбалку? - спросил он.

- Думаю немного развеяться на природе.

- А я предпочитаю тренировку в кабине самолета, а не рыбалку - заметил он.

- Спорить не буду, - и, с улыбкой пропев другу:

Первым делом, первым делом самолеты,

Ну а девушки, а девушки потом,

я поспешил на остановку автобуса.

Добираясь до заветного места, я впервые задумался, а нужна ли в самом деле летчику рыбалка и какой от нее прок? А потренироваться в кабине нового самолета не мешало бы и мне. Но вот не могу лишить себя удовольствия посидеть с удочкой на берегу. С детства у меня к этому пристрастие.

... В далекой Сибири, на берегу небольшой речки Чубур с живописными берегами, усыпанными ветками красной смородины и заполненными ароматами распустившихся цветов черемухи, приютилась наша одноименная деревенька. Бывало, чуть свет я с горбушкой ржаного хлеба в кармане и удочкой в руках устремлялся на плес. А мать это вполне устраивало - не буду путаться под ногами. И какая же наступала радость, когда, возвращаясь с рыбалки, я приносил в руках кукан пескарей, плотвиц и окуньков! Мать тут же чистила рыбу. Пожарив ее на сливочном масле и подавая на стол, она непременно говорила:

- Вот смотри, отец, какой у нас кормилец растет.

А я от этой похвалы ног под собой не чуял и рано утром снова бежал по извилистой тропинке к знакомым уловистым рыбным местам.

Увлечение рыбалкой у меня прошло через всю жизнь, и я не жалею об этом. Даже в те суровые годы войны, когда, казалось, было не до рыбалки, но едва выпадало свободное время от боевых вылетов, многие летчики спешили на водоем пообщаться с природой для снятия напряжения от штурмовых атак по врагу, когда нередко приходилось выполнять по 4-5 вылетов в день.

Случались и казусы. Помню, как в Восточной Пруссии на берегу одного озера мы обнаружили две лодки, но весел к ним не нашли.

- Не беда, обойдемся, - сказал наш механик по вооружению и тут же, достав из сумки длинную веревку, привязал ее к одной из лодок, уселся на нее, и мы его оттолкнули от берега. Не успели разобраться, каким образом он собирается ловить рыбу, как вскоре в руках у него увидели толовую шашку. Он умело поджег бикфордов шнур и выбросил шашку из лодки. Вот тут-то мы и поняли, что к чему и, когда он крикнул: ""Братва", тяни лодку", - мы ухватились за оставшийся на берегу конец веревки, рванули что было сил и тут же ... ахнули от изумления. То ли от чрезмерного нашего усилия, то ли веревка была гнилая, она тут же оборвалась, оставив нашего рыбачка с бурлящим бикфордовым шнуром, огонек от которого змейкой полз к месту затонувшей толовой шашки.

Он бросился на сиденье лодки и вместо весел начал руками, то с одной, то с другой стороны, грести прочь. Но лодка, как назло, описывая дугу то вправо, то влево, снова и снова возвращалась на прежнее место. Мы с ужасом наблюдали эту картину, но помочь ничем не могли и лишь хором кричали:

- Прыгай, прыгай быстрее!

Но не успел он покинуть лодку, как от взрыва толовой шашки огромный столб воды поднялся ввысь, и, когда он осел и растаял, мы не увидели на поверхности воды ни лодки, ни нашего "мастера" рыбной ловли. Лишь плотва серебром сверкала на затухающих волнах. И вот, когда мы уже подумали, что будем докладывать командиру полка о таком ЧП, как вдруг из воды появились сначала бурлящие пузыри, а затем голова нашего рыбака с выпученными глазами, как у судака на прилавке магазина. На берег он вылез в изодранных штанах и без сапог. Мы окружили его плотным кольцом и направились на аэродром, послав вперед гонца, чтобы из общежития прихватил необходимую экипировку для рыбака, переодеть его и не попасть на глаза начальству.

Конечно, такая "рыбалка" никому не нужна. Но увлечение спортивной ловлей или охотой летчику идут на пользу. Они помогают развивать быстроту реакции, ловкость, осмотрительность и другие необходимые для летчика качества, я уже не говорю о том, что охота и рыбалка приносят в жизнь летчика приятное разнообразие - возможность полюбоваться необыкновенной красотой природы, тихими зорями, услышать трели соловья, а главное, затаив дыхание, выуживать судака или приличную щуку. А при выезде на Волгу в район села Никольское мне удалось поймать на закидную донку сома около 20 кг. Более часа пришлось повозиться с ним, чтобы вывести его на мель, а затем, взяв за жабры, вытащить на берег. Возвращаясь с рыбалки, я чувствовал прилив новых сил, острее ощущал, "как тоскуют руки по штурвалу".

В моей жизни был такой поучительный эпизод. Проходя службу в должности заместителя командира военно-транспортной авиадивизии, я собирался лететь в один из полков: командир авиадивизии генерал Зайцев поручил мне слетать с одним из летчиков и назвал его фамилию.

~ - Что-то у него не ладится с техникой пилотирования, - сказал он. - Предлагают даже списать с летной работы, а ведь он еще молод. Присмотрись к нему в полете, а там решим, что делать дальше с ним.

Выполняя это поручение, я не один полет совершил с тем летчиком и убедился в том, что он действительно далек от мастерства, хотя и очень старался. Может, он догадался, что не случайно я летаю именно с ним, и потому после полетов он с волнением ожидал моей оценки. Но я не спешил с разбором полетов. Сев рядом с ним в сторонке, начал разговор не с полетов, а с того, что поинтересовался, как у него идут дела в семье, как растет будущая смена (а я узнал, что у него сынишка дошкольного возраста).

- Спасибо, - обрадовался он, - в семье все в порядке, а сынишка уже в школу пошел...

- Я поздравляю тебя с этим важным событием.

И далее попросил его подробнее рассказать об отпуске, где и как он провел лето. И тут узнал, что он не первый год свой отпуск проводит на селе, помогая брату строить дом. Организованным отдыхом давно уже не пользовался, а что касается такого увлечения, как рыбная ловля или охота, так они его не интересуют.

- Очень жаль, а я вот грешен - люблю рыбалку.

В конце беседы я разобрал ошибки, допущенные им в полете, и подчеркнул, что все они являются следствием перенапряжения организма, неумения правильно планировать свой труд и отдых. Для летчика отдых - важное звено на пути достижения летного мастерства.

Забегая вперед, скажу, что мы оставили его на летной работе, а друзья увлекли его и рыбалкой, и охотой. Увлекся! И дела в летной работе пошли успешно, и он долго оставался на летной работе, занимая различные командные должности в полку.

Летная профессия - одна из самых "энергоемких". Большие скорости, дефицит времени, переговоры с руководителями полетов, показания различных приборов, а порой и нештатные ситуации. Все это - затраты нервной, психологической и физической энергии. И летчик обязан восстанавливать их, чтобы всегда быть в готовности выполнить полетные задания в любых условиях дня или ночи.

Рыбалка один из видов спорта. А спорту мы обязаны жизнью: он не только закалил нас физически, но и морально, и психологически. Спорт нас научил дружбе, взаимовыручке, стремлению к победе не ради личной славы, а ради победы в жестоких боях с таким коварным и сильным врагом, как фашистская армия.

Летчик-штурмовик в боевых условиях, как утверждает статистика, выживал 8-10 вылетов. Мне посчастливилось совершить - 118. Как это удалось? Не знаю... И вовсе я не герой, нет, я такой же простой парень, как и те, что со мною рядом. Мне было 23 года, а моим друзьям и того меньше. Все мы в школьные годы увлекались спортом. Я - гимнастикой, а мои друзья - футболом, волейболом и другими видами спорта.

И когда в боевых условиях я лейтенантом был назначен командиром эскадрильи и должен был в бой водить 12 экипажей штурмовиков, то мои друзья всячески помогали мне. На земле - советом, в бою - поддержкой. Спорт нам помогал выжить.

Однажды над целью орудийный снаряд пробил фюзеляж моего самолета и срезал трос управления рулем поворота. Я не мог вести группу обратно на аэродром. Тогда мой заместитель Костя Васильев повел группу штурмовиков, а я следовал за группой, под прикрытием наших верных боевых друзей, летчиков-истребителей.

Вот что значит взаимная выручка, воспитанная спортом, всем укладом нашей жизни.

Так что, уважаемые мои юные друзья, не пренебрегайте спортом. Он укрепит ваше здоровье, сделает мужественными, смелыми и поможет освоить любую профессию, в том числе и летную.

Я душой все в том же полку

По приглашению Совета ветеранов 339-го ордена Суворова военно-транспортного авиационного полка я с Белорусского вокзала в поезде Москва-Полоцк ехал в г. Витебск, где прошли самые безоблачные дни моей 36-летней службы в авиации. Здесь я служил в должности командира авиаполка, а затем - заместителя командира авиадивизии, которую возглавлял умелый организатор, если не сказать легендарный, летчик генерал Н. Ф. Зайцев.

На этот раз я ехал на юбилейные торжества, посвященные 60-летию 339-го авиаполка, командиром которого был в 1957 г. И в памяти всплыли страницы героической летописи полка как в годы полыхавшей войны, так и в мирные дни в строю тружеников неба.

Свой боевой путь полк начал 24 июля 1944 г. на украинской земле с аэродрома Бердичев, где ему было вручено Боевое Знамя. Этот день и стал днем его рождения.

Воодушевленные успешным завершением Сталинградской битвы и начавшимся сражением на Курской дуге полк на самолетах Ли-2 под руководством полковника Поликарпова Николая Яковлевича начал боевые действия. За период пребывания на фронте полк произвел 756 боевых вылетов, сбросив при этом на голову врага более 10 тысяч бомб общим весом около 740 тонн.

Полеты производились днем и ночью по важным военным объектам, в том числе и по Берлину с аэродромов Прилуки, Ходчакув-Велихин, Янув (Польша).

За мужество и отвагу многие из состава полка были награждены боевыми наградами. Полк 10 раз отмечался в приказах Верховного Главнокомандующего.

Указом Председателя Президиума Верховного Совета от 11 июня 1945 г. за проявленные личным составом героизм, самоотверженность и высокую боевую выучку, полк был награжден орденом Суворова III степени.

Отгремели орудийные залпы, улеглась пыль на фронтовых дорогах, а в полку продолжалась напряженная работа, которая по сути сравнима с боевой.

В 1957 г. я принял полк в г. Слуцке, и вскоре на цветущей земле Молдавии в лагере Воронково мы приступили к освоению поступившего на вооружение самолета Ту-4Д, оборудованного под десантирование парашютным способом личного состава ВДВ.

Несмотря на отсутствие комфорта в условиях жизни: палатки, жаркое лето, когда летчики с мокрыми куртками на спине выходили из самолета, мы успешно справились с поставленной задачей. Самым радостным событием для нас был перелет на самолетах Ту-4 на аэродром "Северный" г. Витебска, где первым произвел посадку мой заместитель подполковник Николай Тарасов. Освоение нового самолета - это была победа всего коллектива полка и, в первую очередь, моих ближайших помощников Героя Советского Союза Григория Богомазова, Николая Тарасова, Сергея Троицкого, Василия Суворова и организатора партийно-политической работы Михаила Чугунова. Это они, влюбленные в свою профессию люди, с щедрой душой и высокой ответственностью, помогали мне. И их образ я до сих пор ношу в своей душе.

Неумолим бег времени. Пришло новое поколение. В 1958 г. полк, который я передал полковнику Богомазову, первым в ВТА переходит на новый турбовинтовой самолет АН-12.

На крыльях могучих лайнеров полк участвует во всех крупных ученьях, проводимых министром обороны СССР, а также в ликвидации последствий стихийных бедствий и техногенных катастроф на территории нашей страны и за ее пределами, проявляя при этом высокое летное мастерство, мужество и отвагу.

Так, при доставке гуманитарной помощи в Йемен на самолете АН-12, пилотируемым командиром экипажа Калтыгиным, при заходе на посадку не стала на замок стойка ноги шасси. Старший техник Байрамгалин спустился в прорубленное в полу грузовой кабины отверстие, ухитрился ломом дожать ее и поставить на замок. За мужество и находчивость он был награжден орденом Красного Знамени. Впервые в мирной жизни офицер технической службы награждался столь высокой боевой наградой.

Высокую оценку Главкома ВВС получил полк при выполнении задания по оказанию помощи жителям г.Ташкента, пострадавшим от землетрясения в 1966г. Свидетельством высоких качеств самолета АН-12 и летного мастерства личного состава стал полет дальностью 17 000 км в Перу. В исключительно сложных условиях личный состав успешно выполнял задачи в интересах министерства нефтяной и газовой промышленности по обеспечению строительства нефтепровода Усть-Балык-Омск.

Знаменательным в истории части стали 1973-1974 гг., когда полк первым в Военно-Воздушных Силах начал осваивать самолет нового поколения - ИЛ-76, а 14 июля 1974 г. экипаж подполковника В. И. Недоборова совершил первый вылет на новом самолете.

С 1979 г. полк через суровое небо Афганистана доставляет десантников, технику, другие грузы.

В 1984 г., в канун своего 40-летия, за успехи в боевой и политической подготовке, большую военно-патриотическую работу среди населения г. Витебска полк был награжден высшей наградой Белорусской ССР - Почетной Грамотой Верховного Совета БССР.

В 1989 г. страшное землетрясение произошло в Армении. Уже спустя несколько часов на помощь пострадавшим прибыли витебские авиаторы.

Волнующие и незабываемые минуты довелось пережить в день юбилея полка 24 июля. К назначенному времени потянулась цепочка ветеранов в авиагородок "Журжево", откуда много лет начинался старт по маршрутам мирного неба. Многие из них шли с женами, детьми и внуками. И среди них были и те, чья молодость была опалена пламенем войны. Опираясь на трость и поддерживаемый нежно рукой жены, шел на встречу подполковник Чернов. Белая прядь волос была видна из под фуражки, да и усы словно снегом припорошило. А старожилы полка помнят, когда после окончания летной школы, он пришел в полк и в первом же полете на Пил-лау совершил подвиг, достойный похвалы и уважения.

"Мера зрелости" - так назвал журнал "Авиация и космонавтика" подвиг летчика Чернова.

На Белорусской земле героические подвиги совершил Петр Щетина, помогая изгонять фашистов из Витебска. И как дань его мужеству и отваге, его имя занесено в книгу Почетных граждан г. Витебска. Много славных страниц он вписал в историю полка и в мирные дни. Он - заслуженный военный летчик СССР, и грудь его украшают многие награды.

Пришел на встречу и неутомимый труженик неба подполковник М. И. Афанасьев. Не раз в суровом небе войны Михаил Иванович смотрел смерти в глаза, но не дрогнул, а выстоял и победил. Мы обнялись и вспомнили дни минувших лет и нашу встречу во Вьетнаме, куда он на самолете АН-12 доставлял гуманитарную помощь населению.

И всматриваясь в лица ветеранов войны, вспомнил строчки моего друга поэта Федора Агапова:

Дотронешься до сердца их, узнаешь, Что этот мир, сияющий в лучах, Они когда-то из огней пожарищ, Не дрогнув, выносили на плечах!

Вскоре прибыли на встречу гости из Москвы, Смоленска, Минска. Среди них: начальник отдела боевой подготовки ВТА генерал Алексеенко Геннадий Иванович, который в 1987 г. возглавлял этот полк. В должности штурмана корабля в полку начинал службу генерал А. В. Медовиков, а закончил службу главным штурманом ВТА.

Высокое летное мастерство и организаторские способности показали генералы В. Г. Акимов и Г. С. Обидин. Начав службу в полку в должности правого летчика, они, пройдя по всем должностным ступеням, в разные годы возглавляли 3-ю Гвардейскую военно-транспортную авиадивизию, поддерживая ее славные традиции.

Аплодисментами был встречен генерал-полковник авиации В. В. Ефанов, который тоже служил в этом полку. В последующих годах, проходя службу в должности командующего ВТА, он снискал уважение у подчиненных и руководства ВВС России. Его участие в афганских событиях стали важными в совершенствовании лет-но-тактической и психологической подготовки, которая используется в частях ВТА.

Нетрудно догадаться, о чем ведут речь при встрече ветераны, конечно же, "об огнях пожарищах, о друзьях товарищах..." И потому здесь можно было услышать:

- А помнишь тот полет на Берлин?

- А в Афганистан!

- А во Вьетнам!

- А в Анголу и Перу! o

Все это - страницы героического пройденного пути. Но как и в каждом доме или семье, у нас в полку были и свои "земные" заботы и проблемы, которые приходилось решать общими усилиями. И кто-то спросил меня:

- А помните ваш приказ о наказании офицера Ковалева?

- Конечно помню, - с улыбкой ответил я.

Но те, кто не был знаком с этим приказом, попросили рассказать об этом.

Наш летный лагерь в Воронково был расположен среди доброжелательного и гостеприимного населения Молдавии, за что мы им были благодарны.

Как-то в воскресенье офицер Ковалев, поздно вечером возвращаясь из села Воронково с песней "Все выше, и выше, и выше...", перепутал дорогу в лагерь. А утром перепуганные жители села обнаружили его ... на кладбище, спокойно спящим среди могил. Подобного случая в авиации не было со времен полета Можайского.

Пришлось задуматься над тем, как наказывать этого офицера, которого хоть в книгу рекордов Гиннесса заноси. К тому же по возрасту он был старше меня, да и прошедшая война его не пощадила. Однажды при возвращении с боевого полета самолет, в котором он был старшим бортовым техником, был сбит и рухнул на землю. Товарищи по полету погибли, а его в госпитале умные хирурги "сложили по частям", "склеили" и подлечили. И он снова продолжил службу в полку.

Приказ, о котором напомнил ветеран, начинался со слов: "О наказании офицера Ковалева за преждевременное и самовольное отправление на кладбище..." И объявил ему "выговор".

А далее было сказано:

"Ограничиваюсь этим наказанием лишь только потому, что Ковалев на кладбище лежал головою в сторону нашего аэродрома..."

Этот приказ у многих вызвал улыбки. Но офицеры полка правильно восприняли его цель, направленную на усиление дисциплины и ответственности за исполнение своих служебных обязанностей, что положительно сказалось в освоении самолета Ту-4. А офицер Ковалев добросовестным трудом заслужил снятия этого взыскания. Инженер полка Сергей Троицкий напомнил еще один эпизод, который можно, пожалуй, увидеть лишь в кино. Наши жены поездом из Витебска прибыли в Воронко-во, чтобы посмотреть на лагерную жизнь. Мы сняли им комнаты в г. Рыбнице. Позагорав дней десять под ласковым солнцем на берегу Днестра, они поездом отправились обратно в Витебск. А вечером того же дня из штаба дивизии поступила телеграмма, чтобы мы на следующий день к 10 часам прибыли на совещание в г. Витебск. Прибыв в Витебск на самолете в назначенное время и выслушав указания генерала Зайцева, мы поспешили на вокзал, чтобы встретить своих жен.

Они, выходя из вагона и увидев нас с букетами цветов в руках, были весьма удивлены.

- Да как же это могло случиться? - естественно спросили они. 218

Мы про телеграмму из штаба дивизии, конечно, промолчали, лишь коротко ответили:

- Для милых жен не жалко и самолетов полка.

Они понимали, что все это не так, но "рыцарский" комплемент согревал их души.

И вот еще один забавный момент встречи. Подошедший ветеран обратился ко мне.

- Вас хочет видеть одна женщина.

- Надо же... помнят, - с улыбкой произнес мой давний друг полковник В. Серебряков.

Жены ветеранов стояли в тени деревьев, оживленно беседуя между собой. При подходе к ним, одна из них спросила:

- А вы помните меня?

- Конечно, - улыбаясь, ответил я.

Услышав мой ответ, женщины заинтересованно приблизились, и кто-то из них сказал:

- А ну, Сергей Алексеевич, выкладывайте, с чего это ваше знакомство началось?

- А началось с молдавской земли.

Наш молодой, стройный и красивый штурман корабля Анатолий Орлов в селе Воронково встретил смуглянку-молдаванку Лидию. И как в романах пишут, влюбился с первого взгляда. В тот вечер он попытался увести ее, но местные ребята, обескураженные таким оборотом ... арестовали его. И заканчивая эту веселую беседу, сказал:

- О том, как его освободили, и как они вскоре сыграли свадьбу, она расскажет вам сама. А я рад, что их союз был согрет теплом ее лучистых глаз, и с той поры они живут в любви и согласии и служат примером для многих влюбленных.

При встрече ветеранов было все: и воспоминания, и объятия, и теплые слова, от которых слезой заволакивало глаза. Трудным был путь ветерана, да не легок он и сегодня. Слишком дорого мы платим за несовершенство системы государственной власти. Может быть, поэтому, была и ностальгия по прошлому.

У нас было много интересного. Мы жили дружной единой семьей, не делили себя по образовательному уровню и национальному признаку. В полку были различные спортивные кружки по интересам. Активно действовал коллектив художественной самодеятельности, где участвовали наши семьи. И в торжественные праздничные дни со сцены клуба звучала гордо песня:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор...

"Мы не просто распевали песни, - говорит маршал авиации Иван Пстыго. - Мы жили их идеями, их содержанием, что сплачивало, консолидировало. Каждый тянулся к светлому и чистому, оберегая от влияния дурного, безнравственного. И мы гордились своей причастностью к тому, что возвышало нашу Родину в глазах всего мира".

С волнением в душе пролетел тот миг, когда под звуки торжественного марша перед нами пронесли Боевое Знамя 339-го военно-транспортного авиаполка. Это была встреча с боевой молодостью. Наши торжественные мероприятия закончились в ресторане "Аврора", где мы свой первый тост провозгласили за Победу и за тех, кто шагая по дорогам войны, не дожили до этого дня.

Поблагодарив за участие в торжественных мероприятиях руководство г. Витебска, Совет ветеранов 339-го авиаполка во главе с Борисом Тарасовым и спонсором Игорем Вошкевичем, внесшего большой вклад в организацию торжественных мероприятий, мы возвращались домой с верой и оптимизмом, что не угаснет память о тех, кто здоровье и молодость души отдал служению Отечеству. И хотя после распада СССР полк в 1996 г. был расформирован, я душой все в том же полку, и звучат в моем сердце строчки из гимна полка:
Взлетая в небесную высь,
Присяге верны были свято.
Службой Отчизне гордись
>И помни о 339-м.

Выстояли, выдержали, победили!

Выступая перед молодежью, мы, ветераны Великой Отечественной войны, невольно вспоминаем свою молодость, когда были такими же привлекательными, здоровыми и задорными. В свои пятнадцать-семнадцать лет мечтали о счастливой жизни, интересной работе, любви и многом другом, что всегда волнует юных на пороге самостоятельной жизни. Но война внесла в наши мечты жесткие коррективы, оставив лишь одну - разгромить ненавистного врага, напавшего на нашу Родину.

И вот с этой целью и верой в Победу мы шли на фронт со школьной скамьи и фабричных заводских училищ, от рабочих станков и колхозных полей. Война для каждого из нас стала суровым испытанием на прочность всех духовных и физических сил.

И если мы выстояли, выдержали, победили, то одним из факторов этой Великой Победы был патриотизм, который вдохновлял нас на подвиги с таким коварным и сильным врагом, каким была фашистская армия.

Следует сказать, что патриотизм, благородные помыслы, державные порывы проявились не с первым взрывом вражеской бомбы или снаряда, эти качества были заложены и воспитаны в каждом из нас задолго до войны всем укладом нашей жизни. В стране велась массовая оборонная работа, активно действовал ОСОАВИАХИМ. Юноши и девушки обучались стрельбе, прыжкам с парашютом, учились водить автомашины и летать на самолетах. Физической подготовке и спорту уделялось едва ли не первостепенное значение. И могу сказать с уверенностью - молодежь была на редкость боевой, трудолюбивой, активной, в известной степени готовой к войне, к самопожертвованию во имя своего народа. Иными словами, быть патриотами для нас означало - быть готовыми к защите Родины, честно трудиться ей на благо. Очень хотелось, чтобы в этом же духе воспитывались и мои внуки.

Им, конечно, трудно воспринимать святые и бесспорные для меня истины.

"Прорабы" перестройки вместо того, чтобы закрепить и преумножить то, что было достигнуто в духовно-нравственном воспитании молодежи, попросту все разрушили. По их команде угодливые борзописцы развенчали героическое прошлое нашего народа, высмеяли патриотизм. Телеэкраны заполонили дешевые американские фильмы, пропагандирующие насилие и жестокость, обогащение любой ценой. Порнофильмы стали хрестоматией для молодежи. Да и отечественные 222

картины недалеко ушли - в них те же бандитские разборки, идеализация жизни по понятиям. Заметно, с каким вожделением в печати выцеживаются одни только ошибки и недостатки из недавнего советского прошлого. Умышленно замалчиваются огромные успехи в науке, промышленности, экономике, позволившие нашей стране победить фашизм, первой в мире произвести запуск ракеты в космос с Юрием Гагариным на борту. Да и в школьных учебниках по истории, в основном, делается акцент на негатив. Мыслимо ли на всем этом воспитать патриотов, научить ребят уважению и любви к своей Родине, ее истории? В подтверждении этих слов сошлюсь на такой эпизод.

Как-то в одном из магазинов, упаковывая покупки, две молоденькие продавщицы заинтересовались Золотой Звездой Героя России на моем пиджаке, и одна из них смущенно спросила:

- Извините за любопытство, а что у Вас за значок?

И авторучкой она указала на Золотую Звезду.

Острой болью в сердце отозвался этот вопрос. И подавляя подступивший комок горечи, я тихо, словно в чем-то виноват, ответил ей:

- Это не значок, а высшая награда Родины за подвиг.

- А вам что, пришлось воевать? - с удивлением спросили они.

- Да, пришлось...

И, взяв покупку, поспешил из магазина.

Мрачные думы одолевали меня до самой квартиры. Эти думы не покидают и сейчас.

Да разве для этого мы защищали Родину от фашистского зверя, чтобы сегодня, глядя на боевые награды, кровью завоеванные в боях, молодые люди спрашивали у ветерана: "А что означают эти значки?"

Не для того сгорели в пламени войны 29 летчиков и столько же воздушных стрелков 64-го штурмового авиаполка, в котором довелось мне воевать.

Когда мы, участники Парада Победы 24 июня 1945 г., шли по Красной площади, держа равнение на Мавзолей, мы, в первую очередь, отдавали дань памяти тем, кто не дошел до этого Победного дня. Это им мы обязаны и жизнью, и свободой, и теми достижениями в науке и культуре, которые возвеличили нашу Родину. И память, которая жива у нас, не должна угаснуть.

Нас ветеранов, вынесших на своих плечах тяготы военного лихолетия, не могут не волновать негативные тенденции, растущие среди молодежи: наркомания, детская преступность, беспризорность, безработица, отсутствие нравственных критериев. Возрастает число юношей призывного возраста, уклоняющиеся от военной службы, в то время, как довоенная и послевоенная молодежь гордились службой в Красной Армии.

Вот почему, порой превозмогая боль, идут ветераны в школы, в военные суворовские и кадетские училища, встречаются с допризывной молодежью. Мы должны рассказать правду о войне, дать отпор фальсификаторам истории Российского государства, передать священный завет нашей смене: любить и защищать свою Родину.

Не скрою, порой некоторые из молодых достаточно критически относятся к выступлениям ветеранов, считая себя более грамотными и осведомленными. Слава Богу, им не довелось слышать гул вражеских самолетов, свист рвущихся бомб и снарядов, видеть разрушенные

города и села, гибель близких, друзей. И надо помнить, что счастье жить под мирным небом было завоевано героическим трудом людей старшего поколения, ценой неимоверных лишений и испытаний. Да не забудется это во веки! Ибо тот, кто не помнит прошлого, не имеет будущего.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Хочу поделиться впечатлениями от парада Побе-ды-60, на который я был приглашен в качестве участника и почетного гостя.

Этот Парад, к слову сказать, организованный и проведенный блестяще, всколыхнув во мне воспоминания давно прошедших лет, невольно заставил пережить и время войны, и Парад 45-го, а главное, вызвал огромную радость за то, что "никто не забыт, и ничто не забыто".

Проезд участников Великой Отечественной войны на автомашинах ЗИС-5 по Красной площади, четкие шеренги военных частей Московского гарнизона, задорный шаг курсантов военных учебных заведений вызывали чувство гордости и уважения к армии, которая осталась непобедимой.

Заканчивая последнюю страницу своей повести, хочу привести слова Президента России Владимира Владимировича Путина, сказанные на Красной площади в день Победы:

"Для нашей страны 9 Мая был и навсегда останется священным днем, праздником, который не только окрыляет и возвышает нас. Этот день наполняет нас самыми сложными чувствами - и радостью, и скорбью, и состраданием, и благородством.

Он взывает к самым высоким нравственным поступкам. Дает возможность еще раз поклониться тем, кто подарил нам свободу - свободу жить, трудиться, радоваться, творить и понимать друг друга.

Праздник Победы - это самый родной, самый искренний и всенародный праздник в нашей стране. Для народов бывшего Союза - он навеки остается днем великого народного подвига. А для государств Европы и всей планеты - днем спасения мира.

И сегодня я низко кланяюсь всем ветеранам Великой Отечественной, желаю им долгой и благополучной жизни".

Ветераны!
Нам было все отпущено без меры:
Любовь и гнев, и мужество в бою.
Теряли мы друзей, родителей, но веры
Не потеряли в Родину свою.

С великим поклоном и словами благодарности я обращаюсь к своим друзьям-однополчанам, которым посвятил эту книгу.

Я счастлив тем, что прослужив в авиации 37 лет, отдавал окружающим свою любовь, внимание и заботу. Все это было искренним и неподдельным. И они мне также отвечали взаимностью и любовью.