XIII. Звездный час
Великое никогда не совершается в болтовне.
А. И. Покрышкин
Из села Черниговка, что в запорожских степях, Покрышкин в октябре 1941-го пошел на прорыв из немецкого "котла". Горели костры из штабных документов, летчик своей рукой поджег МиГ, который уже нельзя было спасти... Только реакция истребителя спасла сидевшего за рулем полуторки Покрышкина и его попутчиков, когда из-за хаты хлестнула автоматная очередь одного из мотоциклистов-эсэсовцев, которые уже захватили окраину села...
Сейчас в Черниговке дважды Герой Советского Союза гвардии майор Покрышкин отмечал скромную фронтовую свадьбу. Его жена Мария Кузьминична вспоминала предшествующий свадьбе день в своем БАО на правой стороне Днепра:
"Однажды морозным утром в нашу хату, где располагалась амбулатория, рывком отворилась дверь. За клубами морозного воздуха я не сразу разглядела своего мужа в меховом комбинезоне.
- Саша, ты откуда? - засыпала я его вопросами.
- Ясно откуда, - ответил он и показал пальцем вверх, - с неба, вестимо!
Затем, расстегнув молнию на летной куртке, похлопал себя по карману гимнастерки и сказал: "Все... Жена ты мне или не жена? Хватит жить врозь! Собирайся, улетаем! Все бумаги на твой перевод у меня в кармане. Побывал даже у вашего командующего 17-й воздушной армией - генерала В. А. Судец".
Пришлось Марии расстаться с БАО и с мечтой о Ленинградской военно-медицинской академии, куда она вместе с подругой Таисией Поповой уже добилась направления. Александр Иванович заявил: "Тогда перед тобой выбор. Как говорили древние, или - или, третьего не дано". Выбор был [332] сделан, хотя Мария Кузьминична не раз говорила, что "всю жизнь я так и видела себя у операционного стола". Начальник санслужбы БАО, раздосадованный тем, что у него забирают лучшую операционную медсестру, разорвал представления к награждению ее орденом Красной Звезды и медалью "За боевые заслуги": "Ни к чему ей теперь награды. У ее мужа столько орденов, что им на двоих вполне хватит!"
Над широким Днепром, над заснеженными украинскими степями, как на сказочном ковре-самолете, летел на У-2 Александр со своей Марией навстречу добрым переменам...
С улыбкой вспоминала этот полет Мария Кузьминична, хотя в тот час ей было не до смеха: "Летели на малой высоте, почти на бреющем полете, чтобы не попасть в поле зрения "мессершмиттов". Над окопами и воронками от бомб самолет швыряло и бросало, и я, признаюсь, не чувствовала себя очень уж храброй. В какой-то момент Саша обернулся ко мне (он сидел на среднем сиденье, а я на третьем) и, перекрывая шум мотора, громко спросил:
- Ну, как ты там?
- Как по мне, так уж впору и приземляться. Очень уж голова кружится! - прокричала я в ответ.
- Эх ты, слабачка! А еще выбилась в жены летчика.
- Ладно, что уж теперь делать, потерплю! - выкрикнула м и махнула рукой. Тут же ветром у меня с руки сорвало перчатку, и она, словно пластырь, прилипла к стабилизатору. Так и летела с нами, прижатая потоками воздуха, долго-долго. Муж вместо нее отдал свою.
А спустя некоторое время ветром вырвало у меня из рук еще и бинт, который я приготовила себе "на всякий случай". И надо же - он предательски зацепился за тот же самый стабилизатор, причем прочно, его никаким ветром сдуть не могло!
Так и появился над полковым аэродромом наш "свадебный кортеж"... как и полагалось... с лентами! Думаю, что эта картинка нашего появления доставила присутствующим на аэродроме несколько веселых минут..."
После ужина, на котором присутствовали Герои Советского Союза Павел Павлович Крюков и Сергей Иванович Лукьянов, друзья и ученики, Александр Иванович сказал жене: "Вот, теперь у меня личный зам по тылу появился. Обживайся, хозяюшка моя дорогая".
Сейчас, в дни XXI века, когда жизнь Александра Ивановича и его жены Марии Кузьминичны стала нашей памятью, можно подвести итог - "тыл" Покрышкина был обес [333] печен на высочайшем уровне. Только военные люди понимают в полной мере, что это значит в жизни офицера ...
В начале февраля даже невозмутимый Александр Иванович взбудоражен еще одним поворотом, который ему предлагала судьба.
Приказ комдива И. М. Дзусова:
- Покрышкин, сдавай полк, полностью рассчитывайся и немедленно убывай в Москву.
Чудеса! Летчика назначают на генеральскую должность начальником отдела боевой подготовки истребительной авиации! Командующий ВВС А. А. Новиков убедился, что лучше и глубже Покрышкина никто секретами этой боевой подготовки не владеет. К тому же Москву беспокоили сообщения разведки о развернутой охоте немецких асов за лучшим советским летчиком.
... И вот Покрышкин в столице. Гостиница Центрального дома Красной Армии. Красавица жена меняет шинель, гимнастерку и кирзовые сапоги на элегантное пальто из ателье индивидуального пошива, платье и туфли. Блестящий офицер-летчик с супругой слушают концерт Александра Вертинского, вернувшегося из эмиграции на родину. Интересные встречи, интервью прессе...
Но в Управлении кадров ВВС дважды Герой сразил генерала В. И. Орехова:
- Напрасно поздравляете, товарищ генерал! Я не имею желания уходить с фронта до конца войны. Поэтому прошу вернуть меня в свой полк.
Выходя из штаба, Александр Иванович подумал: "...Игра судьбы. Были времена, когда Осипенко снял меня с должности командира эскадрильи, а Исаев старался загнать в штрафбат. Теперь же мне предлагают даже сделаться генералом... Нет, не сидеть мне в штабе ВВС, не писать бумаги. Я хочу быть на фронте, где идут жестокие бои, среди моих воспитанников. С ними я должен дойти до Берлина".
В гостинице Покрышкин советуется с женой. Испытующе смотрит на нее:
- Соглашусь в Москве остаться, генеральшей будешь! Мария ответила:
- Саша, мне все равно, где с тобой быть, только бы вместе! Мне везде будет хорошо. Так что давай не обо мне, а о тебе думать, чтобы новая работа тебе нравилась...
- Не люблю из-за стола командовать. Хожу по кабинетам, а сам все время думаю: как там в полку без меня? Если без меня моих ребят посбивают, я потом до конца жизни не смогу жить со спокойной совестью. [334]
А. А. Новиков встретил летчика словами:
- Ну что, не желаешь уходить с фронта?
- Да, товарищ маршал авиации!
- Правильно решил! Поезжай в КБ к Яковлеву и полетай на опытном самолете Як-3. Надо переходить на свою технику. Наши самолеты сейчас лучше иностранных.
Александр Иванович после нескольких дней полетов назвал Як-3 прекрасным самолетом. Однако его вооружение и 1 одной 20-мм пушки и двух крупнокалиберных пулеметов летчика "разочаровало".
Конструктор А. С. Яковлев слушал замечания Покрышкина, не глядя в его сторону, сидя в кресле и помешивая щипцами угли в камине. Когда летчик заговорил о вооружении Як-3, конструктор прервал его, сказав, что это мнение его не интересует.
- А для кого же вы в таком случае создаете свои машины, если вас не интересует мнение боевого летчика! Мы, летчики, воюем и погибаем на ваших самолетах!
Покрышкин вышел из кабинета, вернулся в гостиницу, как вспоминает его жена, предельно расстроенным: "Мне, подполковнику, конечно, было трудно доказывать свою правоту генерал-полковнику, заместителю наркома..."
Может быть, причиной несложившегося разговора были резкость и грубоватость Покрышкина, в которой обвиняли ею недоброжелатели? Думается, нет. Нарком авиапромышленности А. И. Шахурин в своих воспоминаниях довольно осторожно отозвался о своем заместителе по опытному самолетостроению: "Мне он показался волевым и целеустремленным руководителем, умеющим добиваться поставленных перед собой задач. Совмещая конструкторскую работу с должностью заместителя наркома, А. С. Яковлев добился больших успехов в создании боевых истребителей... По моему мнению, он оказался в лучшем положении по отношению к другим конструкторам... Не сказал бы, что это удачное сочетание... В дальнейшем от такой практики отказались" (Шахурин А. И. Крылья Победы. М., 1990).
Гораздо более резко отозвался о А. С. Яковлеве Главный маршал авиации А. Е. Голованов, возмущавшийся его склонностью к конъюнктуре (Главный маршал авиации Голованов: Москва в жизни и судьбе полководца. Сборник документов и материалов. М., 2001). Конструктор дружил с Висилием Сталиным, был вхож в верха. Истребители конструктора С. А. Лавочкина превосходили "яки". Большинство самых результативных наших асов воевали на Ла-5, Ла-7 и "Аэрокобрах". Однако Яки строились в наибольших коли [335] чествах (около 60% выпуска всех советских истребителей в годы войны). .
В документах штаба 8-й воздушной армии дается такая справка: "Из лучших современных скоростных истребителей - Як-1, Як-7б, Ла-5 и "аэрокобра" - наименьшие потери несет "аэрокобра", которая имеет 52 с/вылета (самолето-вылета. - А. Т.) и 50 часов налета на 1 боевую потерю. Як-1 и Як-7б имеют примерно одинаковые потери: 45 с/вылетов и 38 часов налета у первого и 44 с/вылета и 42 часа налета у второго. [...] Малые потери самолета "аэрокобра" являются следствием хорошего бронирования, мощного вооружения и лучшего, чем у Як-1 и Як-76, обзора, при одинаковых остальных летно-технических данных" (ЦАМО. Ф. 346. On. 5755. Д. 110. Л. 123).
С. А. Лавочкин отнесся к А. И. Покрышкину совсем по-другому, сам пришел к нему в гостиничный номер, пригласил в КБ и на завод в Горький. Дружеские отношения Лавочкин и Покрышкин поддерживали и после войны.
Двухпушечный Ла-7 Александру Ивановичу понравился. Было решено опробовать пять самолетов в полку на фронте.
В Горьком Покрышкин навестил Виктора Петровича Иванова, который командовал здесь дивизией ПВО. Состоялась и другая, глубоко символичная встреча. На одной лестничной площадке с семьей Ивановых жила Маргарита Петровна Нестерова, дочь кумира юности Покрышкина! Потрясенный встречей Александр Иванович держал в руках страницы рукописей великого летчика, перебирал прекрасно сохранившиеся фотографии. Две из них Маргарита Петровна, взволнованная и растроганная, подарила на- ' следнику дела русских асов. На одном из снимков - ;
П. Н. Нестеров и его механик Нелидов стоят у своего "Морана". На обороте другого, работы известного Петербургского фотомастера Карла Буллы, осталась надпись: "Дорогому Александру Ивановичу на память от семьи П. Н. Нестерова. А. И. своими героическими подвигами доказал на деле, что любит Родину так же, как и П. Н. Нестеров.
М. Нестерова. 21.IV. 44 г."
Вернувшийся в Черниговку после всех дальних поездок Покрышкин соскучился "по боям и риску в них". Как пишет Александр Иванович, "вышел на облет присланных в полк самолетов, отвел душу. Выполнил сложный пилотаж у самой земли, полетал на спине, на бреющем. Был доволен, что не утратил навыки".
Увидевший эту разминку И. М. Дзусов сделал Покрышкину выговор. На сей раз Покрышкин согласен: "А ведь Дзу ['336] сов прав. Мои пилотажные фокусы могут дорого обойтись подражателям среди летного состава. Пора с этим кончать".
Подходила к завершению относительно вольная жизнь аса, его частые боевые вылеты... Командующий ВВС Новиков не оставлял мысли найти организаторским данным Покрышкина более масштабное применение.
Сначала ему была предложена (после гибели Л. Л. Шестакова) должность командира 9-го гвардейского истребительного авиаполка. Александр Иванович согласился, но только при условии, если ему позволят забрать с собой слетанную восьмерку. Новиков разрешает взять только ведомого. Покрышкин просит разрешения вернуться обратно. Командующий возражать не стал, что показывает его исключительное уважение к летчику.
Растет известность Александра Ивановича как знатока и теоретика воздушного боя. Летчики с громадным интересом читали его статьи. 25 марта 1944 года в "Красной звезде" был опубликован очередной материал "Скорость, огонь, маневр". А. И. Покрышкин писал:
"...В бою все средства хороши. Надо лишь знать, когда их применять, в какой обстановке и в каких комбинациях. Личный опыт многих воздушных боев заставил меня десятки раз почувствовать, что самое вредное и опасное для летчика - это стандарт, шаблон, т.е. такое положение, когда он использует в бою одни и те же заученные приемы, действует без должного учета конкретной обстановки [...]
Не раз я встречался в боях с довольно сильными противниками, пилотировавшими, может быть, не хуже меня. В таких случаях, прощупав немцев, я бросал обычные приемы и применял новые. Например, если нельзя было зайти ему в хвост на нормальном вираже, я резко "подсекал" и по укороченному радиусу становился сзади его машины. Порой, встретив опытного и хитрого противника, я не мог сразу предугадать его замысел. Тогда я дублировал маневр немца, следя за каждым его движением, и в конечном итоге ловил его на допущенной ошибке и сбивал[...]
Мне часто задавали вопрос: каким образом я успеваю быстро подобраться к противнику и закончить бой двумя-тремя очередями. Я атакую, как и многие, с задней полусферы, но начинаю атаку не строго с хвоста (сзади), а тогда, когда противник находится ниже и немного впереди меня. Имея превышение (это исходное положение достигается маневром), я круто сваливаю самолет в пике и только па выходе из него оказываюсь на короткий промежуток времени в хвосте противника. Подобная атака настолько [337] внезапна и скоротечна, что атакуемый не успевает что-либо предпринять [...]
Не раз приходилось слышать, как прилетевший пилот с возмущением рассказывает: "Подошел почти вплотную, бил, бил - не горит!" В действительности дело обычно обстоит иначе. Во-первых, этот летчик совершает ошибку уже тем, что выходит на одну плоскость с "мессершмиттом" задолго до дистанции убойного огня (это противник может учесть). Во-вторых, летчик не проявляет достаточной выдержки (боится, что противник ускользнет от него) и начинает стрелять слишком рано. В результате он только пугает преследуемого, который делает соответствующий контрманевр и уходит от него. В-третьих, летчик стреляет не прицельно, а по трассе. Подобная тактика напоминает ночного сторожа с колотушкой, который заранее дает знать ворам, где он ходит".
В марте произошла перестановка кадров в дивизии. И. М. Дзусов берет Н. В. Исаева к себе заместителем, А. И. Покрышкин утвержден командиром 16-го гвардейского полка. Но вскоре следуют новые перемены. Дзусов выдвигается на повышение - командовать авиакорпусом. Исполняющим обязанности комдива назначен Покрышкин!
Как вспоминал Александр Иванович, после получения столь внезапных новостей "некоторое время я стоял в раздумье. Если стану командиром дивизии, то летать на боевые задания придется редко, - штабная работа, управление авиацией на линии фронта не позволят мне часто вести бои и сбивать лично самолеты. Но если отказаться, то командиром могут утвердить Исаева. Не летая на боевые задания и не понимая динамики боя, он загубит много летчиков, что и было при его командовании полком. В неделю я смогу сбить минимально три-четыре самолета противника. Если стану командиром дивизии и разумно буду командовать ею, то сто двадцать летчиков собьют как минимум в неделю тридцать и более самолетов, меньше будут нести потерь, а это важнее для нашей победы, чем мой личный счет сбитых.
Решение было принято, и я стал готовить дивизию к перелету на фронт. Начались хлопоты в новом командирском качестве".
В наследство новому комдиву достался старый заместитель Исаев. Одну из характерных сцен в Черниговке, не называя полностью фамилию одного из участников, приводит в своей книге М. К. Покрышкина:
"Поскольку И., как правило, встреч с "зеленым змием" не миновал (как в Манасе, так и теперь, в 1944 году, в Чер [338] ниговке), то и в данном случае он явился к нам в хату в том же самом "варианте". И с ходу, не стесняясь моего присутствия, пал перед Сашей на колени со словами: "Александр Иванович, ты ведь теперь будешь моим командиром, я тебя прошу, не забывай меня вставлять в наградные списки..." Во иремя этого коленопреклоненного монолога по его щекам текли пьяные слезы. Эпизод был зрелищным - ничего не скажешь!
Александр Иванович отступил от него, посмотрел пристально, как это мог только он, в глаза И., после чего сказал с отвращением: "Что касается этого вопроса, то я буду судить по вашим делам". Вот уж, действительно, вспомнишь существовавшее тогда уничижительное выражение: "На войне были орденоносцы - и были орденопросцы!"
Вновь Покрышкин летит на фронт, опять над памятными краями и снова в другом качестве. Остались позади Фрунзовка, где похоронен Леонид Дьяченко; Ямполь, где приняли смерть Анатолий Соколов и Алексей Овсянкин; Маяки - аэродром первого месяца войны...
Жену, ждавшую ребенка, Александр Иванович срочно отправил к матери, в Новосибирск. Мария отправилась в далекую Сибирь через всю разоренную страну, в переполненных вагонах военной поры...
В штабе авиакорпуса, при докладе Покрышкина командиру А. В. Утину, нежданно-негаданно прибыли Н. В. Исаев и замполит дивизии Д. К. Мачнев. Александр Иванович вспоминал: "Исаев с переживаниями в голосе заявил:
- Решил прилететь и доложить, что в дивизии творится что-то непонятное..."
Выяснилось, что по вине техника, оставившего в самолете сумку с инструментом, погиб отличный летчик, кубанский казак Иван Олефиренко. После поминок Клубов, друживший с Олефиренко, поссорился с мотористом из другого полка и якобы его застрелил.
"- А вы, товарищ Исаев, что делали? Как допустили полеты без опытного техсостава, а также поминки со спиртным?" - спрашивает Покрышкин.
Является следователь прокуратуры воздушной армии, чтобы арестовать Клубова. Но Александр Иванович потребовал от него лучше разобраться в этом деле: "Интуиция подсказывала, что в этом происшествии было что-то неясное. А такого отличного бойца, как Клубов, надо было спасать от штрафного батальона".
Следователь выяснил, что убийства не было. Клубова за [339] проступок все же осудили, свою вину он вскоре искупил победами в воздушном сражении под Яссами, где был лучшим среди летчиков дивизии.
Прокурор фронта, к которому был вызван А. И. Покрышкин, в завершение беседы сказал:
"- А вы, Александр Иванович, знаете, что ложное сообщение об этом происшествии ушло в Москву из вашей дивизии?..
- Как же так?.. Кто мог это сделать?
- По-видимому, тот, кому выгодно ваше снятие с должности комдива.
Услышанное заставило задуматься..."
После сражения под Яссами, как пишет Александр Иванович, "по моей просьбе решился вопрос о выводе из состава дивизии подполковника Исаева. Он не помогал мне в боевой работе, а занимался интригами против меня".
Исаев, не простившись, уехал к месту нового назначения.
Он был переведен на 1-й Белорусский фронт командиром 273-й истребительной авиадивизии. 6 апреля 1945 года за умелое руководство, 380 боевых вылетов, 9 лично сбитых и 8 - в группе гвардии полковнику Н. В. Исаеву присвоено звание Героя Советского Союза (Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Т. 1. М., 1987).
Только в 1984 году Исаев издал во Львове небольшую книжку воспоминаний, которую назвал строкой из песни "Этот день мы приближали как могли". Написана книжка неглупо, политически верно, больше о других, чем о себе. Правильно сказано о Покрышкине и других однополчанах. О предшественнике В. П. Иванове не упомянуто. В полку, "как в каждой семье, были свои традиции, привычки, а порой и разногласия. Но выше всего всегда оставалась наша боевая работа". Слова, слова...
Г. Г. Голубев вспоминает, как много лет спустя в Киеве на одном из приемов, посвященных Дню Победы, к нему подошел Н. В. Исаев и попросил поговорить с Покрышкиным: "Пусть он меня реабилитирует, простит..." Александр Иванович выслушал ведомого и сказал: "А что он, сам не может подойти?" Разговор не состоялся...
...1944 год - год десяти "сталинских ударов" Красной армии, окончательно сломивших военную машину нацизма. Командование вермахта, как советское руководство в 1942-м, было введено в заблуждение относительно направления главного удара противника. Мы ударили не на юго-западе, а в центре Восточного фронта, разгромив в ходе операции "Багратион" сильнейшую немецкую группу армий "Центр". [340]
В этой операции вновь ярко проявился полководческий дар К. К. Рокоссовского.
На южном крыле советско-германского фронта в конце мая немцы контратаковали утомленные непрерывными наступательными боями части Красной армии. Гитлер ставил перед своими войсками задачу удержать Румынию, сохранить для рейха стратегические запасы нефти. Под Яссами двинулись в наступление десять немецких танковых дивизий. Развернулось здесь и ожесточенное воздушное сражение. В эти бои была брошена 9-я гвардейская Мариупольская истребительная дивизия под командованием дважды Героя Советского Союза гвардии подполковника А. И. Покрышкина.
Об этом воздушном сражении знают в наши дни, наверно, только специалисты и любители авиации. Но это была последняя решительная попытка немцев вернуть господство к воздухе. Английский историк авиации Р. Джексон в книге "Красные соколы" писал: "В попытке выбить русских с территории Румынии немцы в конце мая нанесли сильный контрудар в районе города Яссы. Для обеспечения поддержки с воздуха они собрали лучшие истребительные эскадры люфтваффе. Их соперниками были несколько гвардейских истребительных авиаполков, в которых служили такие асы, как Покрышкин, Кожедуб, Клубов, Речкалов: перечень имен летчиков обеих сторон читался как справочник "Кто есть кто", содержащий сведения о Героях Советского Союза и кавалерах Рыцарского креста. Естественно, что, когда они встретились в воздухе, сражение над Яссами по своей свирепости и напряженности напоминало бои на Курской дуге. С утра до вечера воздух стонал и гудел от рева моторов..." Здесь были и пикировщики Ю-87 Руделя, и все три группы 52-й эскадры истребителей, среди которых находились уже упоминавшиеся участники Кубанской битвы лейтенант Эрих Хартман и майор Герхард Баркхорн.
Разведсводки штаба 9-й гвардейской истребительной авиадивизии сообщали, что за 30 мая "в районе прикрытия наземных войск и охоты" полками дивизии проведено восемь воздушных боев, в которых участвовало против 88 наших "аэрокобр" 216 самолетов противника, из них 10 Ю-88, 103 Ю-87, 59 Ме-109 и 46 ФВ-190. Летчиками дивизии сбило 28 самолетов (4 Ю-88, 5 Ю-87, 8 Ме-109, 11 ФВ-190) и подбито 10. При этом "во всех проведенных воздушных боях... истребители противника вели активные воздушные бои 11 использовали вертикальный маневр... Заслуживает особого внимания высылка противником крупных групп истреби-[341] телей, как для прикрытия бомбардировщиков, так и для расчистки воздуха перед бомбардировочным ударом, что говорит о стремлении противника прочно завоевать господство в воздухе" (ЦАМО. Ф. 20046. On. 1. Д. 23. Л. 16).
31 мая сражение разгорелось еще сильнее. В 15 воздушных боях участвовало 196 "аэрокобр" против 408 немецких самолетов. Покрышкинцы сбили 31 самолет противника, подбили 9.
...И в книге английского историка авиации, и в архивных документах сражение под Яссами предстает напряженным и яростным. Последний раз немцы создали численное превосходство над полем боя.
Но на страницах воспоминаний А. И. Покрышкина, где говорится об этих боях, тональность совсем не та, что была при описании 1941-1942 годов или Кубанской битвы. В каждой строке читается - все, немцы, ваше время вышло...
С пункта наведения, расположенного на вершине холма, комдиву хорошо видна панорама боя: "На наши позиции шли, поднимая пыль, до полусотни вражеских танков и столько же бронетранспортеров с пехотой". Но атака отбита, отступивших немцев накрывают громоподобные залпы гвардейских минометов - "катюш".
Бои наших истребителей из соседней дивизии не всегда удачны, командир не отреагировал на изменение ситуации. Немцы резко нарастили силы, а наши по шаблону патрулировали малыми группами. Но на пункте наведения - Покрышкин. Он меняет график вылета своих гвардейцев. К тому, что немцы будут действовать массированно, командир 9-й гвардейской дивизии своевременно предупрежден разведкой. На силу ответ один - сила. Восьмерки Клубова и Еремина терзают группы "юнкерсов" и "фоккеров" - сбито десять самолетов и подбито три. Своих потерь нет.
31 мая, на пике боевого напряжения, погибли три летчика 16-го гвардейского полка - Николай Карпов, Владимир Петухов, Николай Чистов. В дивизии Покрышкина в 1944 году это из ряда вон выходящее событие. Немедленно комдив определяет причины и принимает меры. У некоторых летчиков появились чрезмерная самоуверенность, тщеславное желание увеличить счет сбитых в ущерб задаче и боевому порядку. Особенно требователен Александр Иванович к исполняющему обязанности командира полка Г. А. Речкалову. Командира корпуса А. В. Утина Покрышкин просит ускорить назначение командиром полка Б. Б. Глинку.
3 июня Покрышкин лично ведет группу из 14 "аэрокобр", атакует немецкую группу - сорок Ю-87 и шестнад- [342]цать Me-109. Сбито три Ю-87, шесть Me-109, один Ю-87 и два Ме-109 - подбиты (ЦАМО. Ф. 20046. Оп.1. Д. 23. Л. 21).
На лицах асов 52-й эскадры люфтваффе на фотографии начала июня 1944 года видны усталость и надлом. Во избежание больших потерь немцы получили приказ вести бои только над своей территорией. 31 мая был сбит "аэрокоброй", тяжело ранен и на четыре месяца выбыл из строя ас ? 2 по немецкому счету сбитых самолетов Г. Баркхорн.
Разведсводка штаба 9-й дивизии от 4 июня фиксирует "пассивность со стороны истребителей противника при ведении воздушных боев, несмотря на численное превосходство. Из шести проведенных воздушных боев в трех из них истребители противника при активной атаке наших истребителей уходили в облачность или переворотом на свою территорию".
Отбросить русских за Прут не удалось. Особую роль в этом сыграла 9-я гвардейская истребительная авиадивизия. За первые десять дней самых тяжелых боев дивизия сбила 128 самолетов. Отличились А. Клубов - 9 сбитых, Д. Глинка и П. Гучек - по 6, М. Комельков и Г. Дольников - по 5. Как писал Герой Советского Союза Е. П. Мариинский из 129-го гвардейского полка: "Никогда еще полк, дивизия, корпус не вели таких ожесточенных боев, не встречались с такими массированными действиями фашистской авиации. И кто знает, если бы не дивизия Покрышкина, влившаяся в состав корпуса незадолго до начала этой оборонительной операции, может быть, немногие летчики дожили бы до ее конца".
На совещании комдивов командир 7-го истребительного авиакорпуса генерал-лейтенант А. В. Утин отметил большие успехи соединения А. И. Покрышкина: "Сражаясь за господство в воздухе, наши летчики на второй день операции сломили активность всех видов авиации противника, а на седьмой-восьмой день завоевали господство в воздухе". Отличился 16-й гвардейский полк, сбивший 51 немецкий самолет. Погибли три летчика полка и один пропал без вести.
Дивизия Покрышкина переходит в подчинение командующего 2-й воздушной армией генерала Красовского. Степан Акимович Красовский, 47-летний умный генерал, родом из белорусских крестьян, вскоре проникся к летчику глубоким уважением. В Львовско-Сандомирской операции (13 июля - 29 августа) дивизия Покрышкина всегда на острие удара. Войска 1-го Украинского фронта в этой стратегической операции разгромили группу армий "Северная Украина", освободили вместе с войсками 4-го Украинского фронта Запад- [343] ную Украину, совместно с 1-м Белорусским фронтом - юго-восточные районы Польши. На западных берегах Вислы был захвачен крупный Сандомирский плацдарм.
Дивизия Покрышкина, базируясь на полевых аэродромах в районе Рава-Русской и Немирова, вела бои в тех местах, где был совершен первый воздушный таран. Александр Иванович писал: "Символично, что мы, последователи первых русских авиаторов, будем летать с аэродрома, с которого взлетел в последний боевой вылет национальный герой России Петр Николаевич Нестеров...".
Осложняло наступление Красной армии в Западной Украине противодействие боевиков Организации украинских националистов (ОУН), которые обстреливали аэродромы, убили командира эскадрильи 104-го гвардейского полка Михаила Лиховида и авиатехника Краснянского. Начальник особого отдела дивизии Л. А. Волобуев сообщил Покрышкину, что директор школы, на квартире которого жил комдив, арестован. Он оказался руководителем районной организации националистов.
Александр Иванович решил лично поговорить с арестованным:
"- А почему вы не убили меня в то время, когда я ночевал в вашем доме?
- Это мне было невыгодно. Я надеялся, что проживание у меня такого большого начальника отведет подозрение чекистов".
...Успехи наших летчиков в боях были значительными, но малейшая недооценка противника, потеря настороженности, как вспоминал Александр Иванович, вели к потерям в своих рядах. Погиб талантливый летчик, заместитель комэска 16-го гвардейского полка белорус Александр Ивашко. 13 июля восьмерка командира 104-го гвардейского полка Владимира Боброва атаковала большую группу бомбардировщиков и несколько "юнкерсов" было сбито. Увлеклось атакой и звено прикрытия, тем самым пропустив внезапный удар "мессершмиттов" из-за облаков. Был сбит ведомый Боброва Михаил Девятаев, его позывной в воздухе совпадал с названием его народа - "мордвин". Потеряв сознание от удара о стабилизатор "кобры", обгоревший, он приземлился на парашюте в расположении немецкой части.
Судьба Девятаева, ученика и последователя А. И. Покрышкина, настолько удивительна и символична, что требует обстоятельного рассказа. Он попал в плен и оказался в строго засекреченном немецком ракетном центре на острове Узедом в Балтийском море. [344]
Шел январь 1945-го. С грохотом уходили в небо сигарообразные ракеты. Это были самолеты-снаряды Фау, детище Вернера фон Брауна, гениального немецкого конструктора, ставшего после войны директором космического центра в США. С Фау Гитлер связывал надежды на поворот в войне, на деморализующие атаки территории Англии, восточного побережья США, промышленных центров СССР на Урале и в Сибири.
...Немец-пилот "Хейнкеля-111", оснащенною спецаппаратурой, с презрением взирал на пленного в полосатой робе, одного из каторжников, который сбрасывал снег с крыла самолета. Пленный был изможден, вес его сорок с небольшим килограммов, на широкоскулом лице следы побоев.
Михаил Девятаев вспоминал: "...Летчик, видимо, желая похвастать своим мастерством, то включал, то выключал моторы... Его взгляд, направленный на меня, как бы говорил:
смотри, русский болван, как мы запросто все делаем! А я нарочно раскрыл рот и удивленно смотрел на него да покачивал головой, будто завидуя ему... В моей памяти все это как будто сфотографировалось - так хорошо запомнил каждую операцию".
Этот необыкновенный человек с детства отличался непокорным характером. Он был тринадцатым сыном в крестьянской мордовской семье. Рос в бедности, без отца, бывало, босиком бегал по снегу в школу. Как многие другие мальчишки 1920-1930-х годов, возмечтал стать летчиком, впервые увидев самолет. Закончил в Казани речной техникум и аэроклуб, затем Чкаловскую военную авиационную школу летчиков. В 1941 году летчик-истребитель Девятаев сбил девять самолетов, из них три бомбардировщика. Был тяжело ранен, спасен медиками, которые прямо на крыле самолета перелили ему кровь, отданную командиром - Владимиром Бобровым. Чтобы ногу не ампутировали, Девятаев отказался от наркоза, наблюдая весь ход операции. Хирург сказал только одно слово: "Кремень...". Списанный в санитарную авиацию, летчик спас тяжелораненого генерала. Прилетев па своем У-2 в указанное село, Девятаев узнал, что генерал отправлен в Москву поездом. Но летчик видел - дорога уже перерезана немцами. "Как же быть - смириться с ходом событий или пойти им наперекор, навязать свою волю?" - в этой фразе весь Девятаев. Дважды, обгоняя состав, он садится на У-2 рядом с железнодорожным полотном, выходит па рельсы. Машинист остановил состав... Генерал подарил летчику пистолет и сказал: "Я буду помнить вас, пока жив".
Весной 1944-го на одном из аэродромов Девятаев встретил [345] своего "брата по крови" Владимира Боброва: "С разбегу мы крепко обнялись, приветствуя и хлопая друг друга по спине". Командир помог Михаилу вернуться в истребители: "Идем к нашему комдиву, Александру Покрышкину, он сумеет уговорить медицину..." М. П. Девятаев писал: "Я был горд! Да и как не гордиться, когда одно имя Покрышкина приводило гитлеровцев в ужас и вызывало панику в их рядах".
Но вот плен... Немцы в 1944-м уже не так жестоки, как три года назад. Летчиков, зная их энергию и повышенную способность к побегу, они старались держать отдельно, под особым присмотром. Девятаев активно участвует в подготовке побега, роет подкоп под стену барака. Но попытка не удалась, после чего следую г штрафные лагеря, печально известный Заксенхаузен. В своей книге М. П. Девятаев описывает все круги ада немецкого плена - кандалы и колодки, "мытье" колючей терновой метлой, изощренный садизм, расстрелы только за ненавистный взгляд, расстрелы каждого десятого в строю... Пленных бьют кулаками по лицу на вокзале немецкие подростки в форме "гитлерюгенда". Беспощаден к "вонючим русским свиньям" надзиратель Заксенхаузена "железный Густав". После войны, вспоминая отличавшихся жестокостью и цинизмом блокфюрера и рапортфюрера, уголовников с дегенеративными лицами, Девятаев пишет: "Смешно и грустно, что такие выродки возомнили себя высшими созданиями природы, призванными вершить судьбы человечества..."
Один из членов подпольной организации Заксенхаузена спас летчика, подменив положенную ему бирку смертника на другую. Девятаев отправлен в концлагерь на остров Узедом.
Работая на аэродроме, летчик сколачивает экипаж из советских военнопленных для побега на самолете. Терять нечего. Некий Костя-морячок, прислужник охраны, заявил:
"О Родине думаете? А не все ли равно, кому служить? Были бы денежки да девушки". Девятаев не сдержался и дважды сбивает верзилу с ног. Наказание - так называемые "десять дней жизни". Осужденный, если выдержит страшные побои и издевательства, будет убит на десятый день.
Оставалось два дня. В ночь на 8 февраля 1945-го установилась наконец летная погода. Днем, убив вахтмана, экипаж Девятаева забирается в кабину "Хейнкеля-111". Взлет не удался, один из приборов - колесико триммера руля глубины - поставлен на посадку. Разворот у самого обрыва берега моря, следует вторая попытка взлета. Двое самых крепких, Иван Кривоногов и силач из Новосибирской области Петр Кутергин, навалились на штурвал... [346]
В далекой мордовской деревне Торбеево, мать Девятаева Акулина Дмитриевна, получив "похоронку" на сына - командира экипажа Т-34 Василия Девятаева, опустилась на колени перед иконами. "Боже, - молилась эта исстрадавшаяся женщина, - помоги, сохрани жизнь моим в живых оставшимся детям". В это время второй ее сын Михаил сидел в кресле пилота "хейнкеля": "Я молю моторы, каждый тросик и винтик нашего самолета, чтобы оторваться от земли и взмыть в небо".
И "хейнкель" оторвался от земли! "Ура! Летим! - ликовали мои товарищи и от радости, переполнявшей их сердца, запели "Интернационал"...
В Пенемюнде прибыли на разбор чрезвычайного инцидента Борман и Геринг.
Девятаев с товарищами приземлились у своих, но, как он пишет: "Сразу же после побега мною, моими друзьями по экипажу широко не восторгались. Скорее наоборот. Мы подверглись довольно жестокой проверке. Длительной и унизительной..." Лишь в 1957 году справедливость восторжествовала. М. П. Девятаеву было присвоено звание Героя Советского Союза. Его подвиг стал известен всей стране благодаря книгам, написанным самим Михаилом Петровичем, а также очерку журналиста В. М. Пескова.
М. П. Девятаев неоднократно бывал у своего комдива А. И. Покрышкина, который писал: "По обстоятельствам боевой жизни на войне можно оказаться в плену, но не стать пленником. Для настоящего патриота плен - это только эпизод в его борьбе за свободу своей Родины. Михаил Девятаев доказал это своим героическим подвигом".
Крепкой была дружба Девятаева и с его ведущим - Владимиром Ивановичем Бобровым. О судьбе последнего автор книги "Советские асы" Н. Г. Бодрихин пишет: "Непросто найти второго такого летчика, в чьей летной книжке Великая Отечественная война обозначилась бы более полно: он воевал на шести фронтах. Командовал двумя прославленными гвардейскими полками. Сбив неприятельский истребитель в небе Прибалтики ранним утром 22 июня, последнюю победу одержал над Прагой 9 мая в 12.40... В начале 1944 года он без достаточных оснований был снят с полка и лишь несгибаемый рыцарь Покрышкин взял на себя смелость пригласить Боброва "на полк" в свою дивизию...
11 августа 1944-го А. И. Покрышкин представил В. И. Боброва к званию Героя Советского Союза за 24 лично сбитых самолетов противника и 18 в группе. Но присвоено это звание Боброву было лишь 20 марта 1991 года посмертно... [347]
М. П. Девятаев умер в Казани на 86-м году жизни в конце 2002 года. Всю свою долгую жизнь он помогал людям.
...14 июля, когда был сбит и тяжело ранен Борис Глинка, Покрышкин срочно прибывает в 16-й гвардейский полк. В такие моменты комдив считал своей обязанностью личным боевым вылетом "сгладить психологическое воздействие", вызванное ранением такого аса и Героя, как Б. Б. Глинка. Покрышкин после разбора допущенных ошибок ведет ударную восьмерку, обеспечивает его действия четверка Андрея Труда.
Для атаки группы из сорока самолетов Ю-87 и "Хен-шель-129" в сопровождении "фоккеров" ведущий применяет лобовую атаку. О таких атаках его ведомый Г. Г. Голубев писал: "Лобовая атака, как и таран, требует от истребителя исключительных моральных качеств, огромного нервного напряжения, полной уверенности летчика в своих силах. Сближение на лобовых занимает буквально считанные секунды. Почти мгновенно образуется дистанция действительного огня. Одно неверное движение - и ты можешь врезаться своим самолетом во вражескую машину. Опоздаешь на мгновение нажать на гашетку - и тебя сразит трасса врага. В лобовой атаке победит тот, кто обладает холодной расчетливой смелостью, основанной на уверенности в успехе и правоте своего дела, у кого крепче нервы".
В этом бою на "кобре" Покрышкина отказал радиоприемник. Однако комдив решает продолжать вылет, поскольку "мое возвращение внесет дезорганизацию".
Проскочив в круг немецких самолетов, маневрируя, Покрышкин сбивает два "юнкерса" и "хеншель", еще один Ю-87 подбит. Чуть выше крыла "кобры" комдива проходит пушечная очередь "Фокке-вульфа-190".
Летчик 104-го гвардейского полка Владимир Чичов, дважды вылетавший в боях на Сандомирском плацдарме в группе комдива, так выразил настроение летчиков-покрышкинцев: "Эти полеты остались у меня в памяти до сегодняшнего дня. Присутствие в группе Покрышкина вселяло во всех уверенность в нашей непобедимости, добавляло смелости и силы воли идти на риск. Казалось, что если бы нам встретилась группа немцев и из ста самолетов, то мы не задумываясь бросились бы своей восьмеркой на них".
Боевая работа дивизии четко организована. На наиболее вероятных направлениях полета немецких бомбардировщиков установлены радиолокаторы, радиостанции наведения, оборудованы площадки для действий "аэрокобр" из засад. Начальник штаба 9-й гвардейской дивизии [348]
Б. А. Абрамович писал: "Все данные воздушной обстановки, которые мы беспрерывно получали по радио, наносились на планшет. Это давало нам возможность постоянно "видеть" складывающуюся воздушную обстановку и своевременно принимать необходимые меры... Наши асы во главе с Покрышкиным быстро разгадывали все новинки противника и в ответ на них применяли свои новые тактические приемы, которые приводили в замешательство врага...
9-я гвардейская Мариупольская истребительная авиадивизия была награждена орденом Богдана Хмельницкого. 16-му гвардейскому полку присвоено почетное наименование Сандомирский.
В пригороде польского города Тарнобжега, Мокшишуве, ночью 19 августа Покрышкин с тревогой поднимает трубку телефона:
"...Раз звонят так поздно, значит, сообщение о каком-то неприятном случае. Говорил дежурный офицер штаба:
- Товарищ командир дивизии, поздравляю с присвоением вам звания трижды Героя Советского Союза! - И он зачитал поздравительную телеграмму от генерала Красовского ... Некоторое время я молчал. Даже не верилось в то, что так высоко оценили мои боевые дела наши партия и правительство. Я - первый трижды Герой... Все это как-то не укладывалось в сознании. В памяти пронеслись три года боев, побед и неудач, успехов и огорчений... Эта высокая награда касалась всех моих подчиненных, отважно сражавшихся за нашу великую Родину, касалась и тех, кто в совместных боях отдал свою жизнь во славу нашего Отечества".
20 августа во всех газетах публикуется приказ Верховного Главнокомандующего: "...Сегодня в день авиации - 20 августа в 17 часов в столице нашей Родины Москве от имени Родины салютовать нашим доблестным авиаторам двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий".
Во всех газетах этого дня на первой полосе помещен:
"УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
О награждении Героя Советского Союза гвардии полковника Покрышкина Александра Ивановича третьей медалью "Золотая Звезда"
За образцовое выполнение боевых заданий Командования и геройские подвиги на фронте борьбы с немецкими захватчиками, дающие право на получение звания Героя Советского Союза, наградить Героя Советского Союза Гвардии полковника Покрышкина Александра Ивановича третьей ме [349] далью "Золотая Звезда" и в ознаменование его геройских подвигов соорудить бронзовый бюст с изображением награжденного и соответствующей надписью, установить на постаменте в виде колонны в Москве при Дворце Советов.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин Москва. Кремль. 19 августа 1944 г."
Взрыв восторга летчиков, поток поздравлений... Мать автора этих строк вспоминает, как устремились ликующие новосибирцы на центральную городскую площадь после оглашения Указа о награждении земляка. По радио Указ читал знакомый всем голос Ю. Левитана. Дети, услышав весть, побежали, обгоняя взрослых, к Красному проспекту, по пыльной Сибирской улице...
Фотографии первого трижды Героя, вырезанные из газет и журналов, - в кабинах самолетов и на книжных полках у школьников. Страна читает первые страницы будущей книги А. И. Покрышкина "Крылья истребителя", опубликованные в нескольких номерах "Красной звезды".
До конца войны Александр Иванович оставался единственным трижды Героем Советского Союза. Георгий Константинович Жуков был награжден третьей медалью "Золотая Звезда" 1 июня 1945 года, Иван Никитович Кожедуб 18 августа того же победного года. Представлялся к третьей Звезде вскоре после Победы за 52 лично сбитых самолета выдающийся летчик-истребитель уралец Кирилл Алексеевич Евстигнеев. Наградной лист подписал командующий 5-й воздушной армии генерал С. К. Горюнов, но на высшем уровне представление не было утверждено.
10 сентября 1944-го пресса сообщает:
"Вчера, 9 сентября, первый заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР тов. Н. М. Шверник вручил ордена и медали награжденным.
Орден Богдана Хмельницкого II степени через представителей вручается 9 Гвардейской истребительной авиационной Мариупольской дивизии, награжденной за образцовое выполнение заданий командования в боях с немецкими захватчиками при прорыве обороны немцев на Львовском направлении и проявленные при этом доблесть и мужество.
Третья медаль "Золотая Звезда" вручается гвардии полковнику А. И. Покрышкину, награжденному за образцовое [350] выполнение боевых заданий командования и геройские подвиги на фронте борьбы с немецкими захватчиками".
Неизвестны причины, по которым Верховный Главнокомандующий не вручал лично самые высокие награды. Возможно, у него для этого просто не было времени. Фюрер же не упускал возможность сфотографироваться со своими асами при вручении Дубовых листьев, мечей и бриллиантов к Рыцарскому кресту.
Покрышкина вместе с получившими вторые "Золотые Звезды" Григорием Речкаловым и Николаем Гулаевым, а также со ставшим Героем Андреем Трудом фотограф снимает на Красной площади, на Кремлевской набережной. Четыре советских летчика, на груди у которых восемь Золотых Звезд, эпически смотрятся на фоне Покровского собора - храма Василия Блаженного...
В штабе ВВС А. А. Новиков, тепло поздравив Героев, сказал Покрышкину:
- Александр Иванович! Звонили твои земляки и просили отпустить тебя на несколько дней в Новосибирск. Желаешь слетать в родную Сибирь?
Дрогнуло сердце летчика. Ведь когда он узнал о присвоении ему звания трижды Героя, одной из первых его мыслей была такая: "А еще в это утро мне захотелось увидеть Новосибирск, ступить на родную сибирскую землю!"
Этот полет стал одним из самых волнующих в его жизни. Если уж сравнивать жизнь с витками спирали, то это был всем виткам виток! Последние два раза он приезжал в город детства и юности на трагические похороны отца, потом - авиатехником с уже почти несбывшейся мечтой о небе... А теперь прежний неудачник-"технарь" летел домой на самолете Главного маршала авиации, окруженный корреспондентами, в ореоле славы самого знаменитого аса великой державы! Он летел на восток, навстречу восходящему солнцу... Его встречал эскорт истребителей, оркестр и толпа народа на аэродроме. Так когда-то он сам встречал героев рекордных перелетов.
По-осеннему стыло высветилась под крылом лента Оби... Журналист Юрий Жуков, автор очерков, а затем и книги о Покрышкине, оставил зарисовку: "Полковник заволновался, как школьник. Он прижался к стеклу, снял фуражку и пристально стал всматриваться в контуры огромного сибирского города. Тучи, надоедливо тащившиеся над землей от самого Урала, раздались, мелькнула синева, золото солнечных лучей пролилось на мокрые проспекты..."
"...Я не узнавал город, - вспоминал Александр Ивано [351]вич. - Жилые кварталы, крупные заводы раскинулись по обеим сторонам Оби и протянулись к тайге и в степь. Радостное чувство охватило меня..."
Вот она, глубинная родовая покрышкинская Русь... Громадные заводы, где создается по новейшим технологиям оружие победителей. И деревянные избушки окрест индустриальных гигантов... В одной из этих избушек ютилась семья Героя, чье имя не сходит теперь со страниц мировой прессы.
30 августа 1944 года в "Известиях" появилась заметка "Популярность советского летчика в США": "Нью-Йорк, 29 июля: газеты "Нью-Йорк тайме", "Нью-Йорк геральд трибун" и другие опубликовали статьи о советском летчике-истребителе подполковнике, дважды Герое Советского Союза А. Покрышкине. Газета "Нью-Йорк Тайме" озаглавила статью "Лучший летчик-истребитель в нынешней войне - русский". Газета описывает боевые подвиги Покрышкина, отметив, что он сбил 59 немецких самолетов.
Газета "ПМ" занесла советского летчика Покрышкина в число выдающихся лиц, которых она отмечает за особые заслуги".
Президент США Ф. Рузвельт назвал Покрышкина лучшим летчиком-истребителем союзных армий.
Еще в июне 1943-го по представлению командующего ВВС А. А. Новикова лучший ас Кубани был награжден медалью "For distinguished service" ("За выдающиеся заслуги", MCMXVIII).
...Среди массы встречавших летчика в том сентябре 1944 года на новосибирском аэродроме была и его жена Мария. Ошеломленная нахлынувшей на мужа славой, правительственными телеграммами и фотографиями в газетах, она пребывала в смятении. Сколько людей, выдержавших и огонь, и воду, менялись под звуки медных труб... Нужна ли она теперь такой знаменитости? Мария Кузьминична вспоминала эту встречу в своей книге:
"Он остановился на трапе, оглушенный оркестром, растерянно оглядывая море голов, знамена и транспаранты. Видимо, столь торжественная встреча явилась для него пол- ;
ной неожиданностью, на лице мужа отразилось сильное волнение. Он, увидев с трапа самолета меня, стоявшую в состоянии прострации позади всех встречающих, как будто бы мне на аэродроме и делать было нечего, ни на кого не глядя, сразу пошел в мою сторону.
Собравшиеся у самолета люди постепенно расступались перед ним, образовав как бы живой коридор, в конце кото- [352] рого стояла я... Это запомнилось мне на всю жизнь. Глядя, как он ко мне приближается, я подумала, что на аэродроме, кроме него и меня, никого и нет... Потому что и он никого не видел и не замечал, кроме меня.
Подойдя, он обнял меня, поцеловал и, как-то посветлев от улыбки, сказал:
- Здравствуй, Мария!
А потом наклонился и тихо, только для меня одной добавил:
- Ты не беспокойся, ни о чем плохом не думай. Я такой же, как и был прежде. И я тебя люблю!
После этого я много думала над тем, каким образом, в тиком многолюдье и сумятице, он нашел в тот самый волнующий момент жизни такие нужные и важные для меня слона. Как мог Саша безошибочно угадать мои тревоги и сомнения? И сразу мне стало легко и радостно! Как будто какая-то ноша невероятной тяжести свалилась с моих плеч! Счастье мое было со мной! Мы с будущим ребенком ему нужны, и он нас любит! А Саша тем временем здоровался с матерью, сестрой, братьями, многочисленной родней и знакомыми.
Для меня все происходившее расплывалось в каком-то легком и радостном тумане. Мною владело только одно чувство, заполнившее целиком все мое существо: вернулся мой самый дорогой и близкий человек, живой и здоровый, сильный и верный. Мне теперь ничего не страшно и ничего больше не нужно!"
Правда, видела жена в эти дни своего мужа нечасто. Конечно, главного героя страны желали лицезреть земляки. Им, измученным ночными сменами в цехах, так нужен был этот свой сибирский богатырь-победитель. Его коренной русский облик и улыбка освещали сумрачные, душные от чада сгорающих масел заводские цехи золотым сиянием грядущей победы...
"Трудиться для победы, как сражается Покрышкин!" - призывали транспаранты. Александр Иванович обнимает друзей по ФЗУ, ставших инженерами, - Бовтручука и Лобова, что-то говорит плачущей работнице, получившей на днях "похоронку"...
В 1941-1945 годах с новосибирского левобережья было призвано в армию более 10 тысяч человек, погиб или пропил без вести почти каждый второй. "Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят..." - поется в известной песне "На Безымянной высоте". Из этих восемнадцати стоявших насмерть бойцов 139-й Краснознаменной ордена Суворова [353]
Рославльской стрелковой дивизии семнадцать были новосибирцы, десять из них с родного для Покрышкина завода...
Они запомнились однополчанам, солдаты из Сибири. Ветеран 112-й стрелковой дивизии, которая формировалась в Новосибирской области, А. Я. Очкин, награжденный орденом Красного Знамени за Сталинград, вспоминает, что сибиряки были все же "из другого теста. Их не надо было заставлять рыть окопы глубже. Они знали, что делать. Чем труднее было, тем хладнокровнее они становились".
...Побывал Александр Иванович и в стенах ФЗУ, в классе, где учился. Покорил ребят, взяв в руки напильник и точно обработав заготовку. Мастер замерил деталь кронциркулем. "Под общий смех и гул одобрения объявляется оценка... теперь я здесь свой, фабзавучники окружают меня еще плотней..."
"История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. интересна не только боевыми действиями на фронтах, не менее интересна, драматична, а порой и трагична роль тыла в этой войне", - пишет в книге "Создание оборонной промышленности Новосибирской области (1941-1945 гг.)" (Новосибирск, 2000) В. Н. Шумилов. И это так. Урал и Западная Сибирь стали главными арсеналами державы. Воспоминания тех, кто творил этот подвиг, статистика поражают. Гитлер никогда не мог убедить или даже заставить немцев трудиться с интенсивностью, хотя бы напоминающей ту, с которой работали русские. Из оккупированных стран в "третий рейх" свозили миллионы рабов.
То, что сделал в войну советский тыл, показывает - Россия в состоянии свершить все, когда есть на то благословенная воля... Новосибирец В. А. Блиновский, в годы войны совмещавший учебу в школе с работой на заводе, вспоминает одного из кадровых рабочих, своего наставника:
"Его фамилия Борисов. Тогда нам казалось, что он тут на заводе и жил, потому что мы всегда заставали его у станка. У него, как и работающих рядом с ним слесарей, было усталое лицо. Лихорадочно блестели глаза - видимо, ему нездоровилось. Но он был неутомим. Казалось, в этом человеке неиссякаемый источник энергии. Вот он у верстака отпиливает детали и на мгновение прикрывает глаза. Кажется, сейчас опустит руки, не сможет работать. Но он тут же проведет тыльной стороной руки по лбу, улыбнется нам, словно говоря: "Порядок, хлопцы!" И мы опять видим неутомимого Борисова, одного из лучших слесарей цеха.
И что интересно, сколько лет прошло, а станет мне худо, и кажется, нет больше сил, - всплывет передо мной худое, [354] усталое, но улыбающееся лицо Борисова, и его вдруг повеселевшие глаза как бы говорят: "Все в порядке, хлопцы!" И мне становится легче от этого, и прибавляется сил! Удивительны свойства нашей памяти и сокровенны глубины души!"
...После встреч и выступлений Александр Иванович возвращается домой. Не в избушку на Лескова, 43а, а в трехкомнатный домик на улице Державина - подарок города семье трижды Героя.
Незадолго до появления Покрышкина в Сибири вице-президент США Г. Уоллес пролетом из Москвы, где его принимал И. В. Сталин, настойчиво просил в Новосибирске дать ему возможность побывать в семье известного в Америке аса. Ксения Степановна, пришедшая домой с тяжелым мешком свежескошенной травы для своей коровы Малютки, раздражена визитами работников обкома, которые ломали голову над тем, как вести заморских гостей в такую бедность. В сердцах мать аса говорит:
- Да что же это за мериканцы такие?! Нешто на них никакой управы нет? Могли бы и участкового позвать да под конвоем их отправить на аэродром.
Мария Кузьминична предложила "гениальную идею" - объяснить вице-президенту, что семья аса выехала на дачу.
После этого случая Покрышкины и переселились в новый дом.
...Близится прощальный вечер. Поются в застолье любимые, знакомые с детства песни "По диким степям Забайкалья", "Славное море, священный Байкал"...
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалечко.
"Ничего, мать, я, видно, заговоренный..." - говорит Александр Иванович Ксении Степановне. М. К. Покрышкина вспоминала: еще до приезда мужа с фронта одна из подруг матери рассказывала ей следующее. Проходя на вокзале мимо одного из эшелонов, следовавших на восток, она услышала: "Скажите Покрышкиной, что ее сын жив!" Это был эшелон с нашими солдатами, побывавшими в плену у немцев, а теперь отправленными в свои лагеря на Дальний Восток... И каждый день Ксения Степановна, надеясь на весть о сыне Петре, в определенный час ходила пешком из лома к следующему такому эшелону...
А по утрам мать шла в церковь, на службу, подавала записки о здравии воина Александра, о пропавшем без вести воине Петре... Служил на Дальнем Востоке Алексей, а еще ooдин сын Валентин заканчивал школу военных летчиков. [355]
Православные в Новосибирске почитали своего владыку - архиепископа Варфоломея (Городцева), 77-летнего старца, имевшего дар прозрения, сильного молитвенника пред Богом. Еще в 1906 году владыка, тогда настоятель Казанской миссионерской церкви Тифлиса, был тяжело ранен тремя пулями из пистолета революционера-террориста, после 1917-го побывал в Соловецком лагере, в сибирской ссылке. В июле 1943 года архиепископ Варфоломей был назначен на новосибирскую кафедру. В Сибири к этому времени остались считанные храмы, давно были закрыты духовные школы и монастыри. Вспоминая первую службу в Новосибирске, в кладбищенской Успенской церкви, архиепископ Варфоломей писал в дневнике: "Народу и около церкви, и в самой церкви было страшно много; картина встречи меня была также крайне умилительна... Слава Господу! Чувства я пережил такие, что мне захотелось и до смерти прожить в этом городе, где так трогательно встречали меня и так горячо молились".
За патриотическую деятельность, сбор пожертвований для Красной армии архиепископ Варфоломей был награжден медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.". Владыка стал духовным собирателем православной Сибири, служил в храмах Иркутска, Красноярска, Омска, Тюмени, Ишима, Тобольска, Барнаула, Бийска...
Молился митрополит Новосибирский и Барнаульский Варфоломей и в забытье перед смертью. Погребен был владыка 5 июня 1956 года в приделе преподобного Серафима Саровского в Вознесенском соборе города Новосибирска.
...Прощание Александра Ивановича с матерью и плачущей женой на новосибирском аэродроме перед вылетом в Москву и далее на фронт запечатлели кинооператоры. Это происходило осенней ночью, в тревожном свете прожекторов...
В поездках по городу Александра Ивановича неизменно сопровождал 1-й секретарь Новосибирского обкома ВКП(б) Михаил Васильевич Кулагин. Было ему в ту пору всего 43 года, он принадлежал к той команде сталинских наркомов и первых секретарей, которая не менее интересна и значительна, чем когорта генералов и маршалов Великой Отечественной.
Кулагин, позвонив командующему ВВС А. А. Новикову с просьбой отпустить трижды Героя на несколько дней к землякам, понял и умом, и душой, сколь жизненно необходима эта встреча и сибирякам, и самому Покрышкину, который [356] более семи лет не видел мать, которого ждала в Новосибирске жена Мария.
Ныне имя М. В. Кулагина подзабыли. В фотоальбоме о Новосибирске, выпущенном к 100-летию города, 1-й секретарь военных лет даже не включен в галерею "сто лиц" славных людей сибирской столицы... Ход рассуждений составителей понятен - номенклатура, "тоталитарное прошлое"...
Покрышкин и Кулагин подружились. Были в них общие черты. Из воспоминаний тех, кто знал Михаила Васильевича, занимался изучением его деятельности на сибирской земле, предстает перед нами образ русского вожака.
А. К. Жибинов (в первые послевоенные годы - 1-й секретарь Октябрьского райкома ВКП(б): "Наш полк в 1945-м из Германии был направлен на Дальний Восток, на войну с Японией. Как раз 9 мая эшелон прибыл в Новосибирск. Нас отпустили в город, и я попал на митинг, выступал Михаил Васильевич Кулагин. Это был настоящий трибун. Собралось на центральной площади Свердлова около 150 тысяч человек, а тогда всего в городе проживало около 400 тысяч. Народ, слушая речь Кулагина, подхватывал: "Ура! Ура!.."
После войны, работая в Новосибирске, я видел Кулагина в деле. Невысокого роста, крепкий, чувствовалась в нем незаурядная сила. Работал он, не щадя здоровья, по 15-16 часов в сутки. С девяти утра до 18 часов. Затем два часа перерыв, и с восьми до двух-трех ночи... Характерная черта - едва ли не каждый день выезжал в районы, в колхозы и совхозы. Помню, случилась авария на железной дороге, в ют же час он выехал на место, чтобы самому разобраться о причинах. Не было случая, чтобы Кулагин не сдержал своего обещания. Хороший чуткий человек, настоящий коммунист".
Писатель Ю. М. Магалиф (в 1941-1942 гг. заключенный центрального лагпункта, участник строительства аэродрома для Новосибирского завода имени В. П. Чкалова):
"Однажды на аэродром приехал 1-й секретарь обкома партии Михаил Васильевич Кулагин. Он привез с собой ящик водки.
Я очень хорошо запомнил его необычайную речь на небывалом митинге. Как всегда, было ветрено. И Кулагин кричал что было сил, ветер далеко разносил его голос: "Дорогие товарищи заключенные! Да, я не оговорился - знаю, что обращаюсь к вам не по правилам, не по инструкции. Но к черту сейчас всякие инструкции! Мы сегодня с вами действительно товарищи, потому что делаем общее дело: помо [357] гаем громить фашистов. Я вам верю, как самому себе. Вы настоящие герои военного времени! Вы построите аэродром досрочно!.."
Мы, политзаключенные, которых иначе как "контрики поганые" никто не называл, слушали секретаря обкома, разинув рты. Многие молча плакали - я это видел своими глазами. И водка тут, пожалуй, была уже не нужна: взлетно-посадочная полоса вырастала прямо на глазах".
А. К. Алексеенко (во второй половине 1940-х гг. - 1-й секретарь райкома комсомола, в течение пятнадцати лет - председатель Народного контроля в Новосибирске):
"Всю жизнь я работал с людьми и могу сказать, что М. В. Кулагин - деятель очень крупного калибра. Годы, когда я видел и слышал этого человека, были для меня своего рода университетом. Кулагин произвел большое впечатление сразу, в январе 1946 года, когда меня, вернувшегося с фронта молодого коммуниста, утверждали 1-м секретарем Тогучинского райкома комсомола. 1-й секретарь обкома запомнился строгим, жестким, был он не стар, но уже седой. Коренастый русский мужик... Волевой и мужественный, трезвомыслящий, убедительный. Всегда одет в сталинскую полувоенную форму темно-зеленого цвета. Рядом - телохранитель в штатском. Кулагин только по какой-то веской причине мог пропустить пленум областного комитета комсомола. Знал по имени всех нас, комсомольских секретарей.
Помню, как на моих глазах Кулагин, приехавший к нам в район, отстранил от должности военкома, два раза не поехавшего в командировку по поручению райкома партии уполномоченным в село, где обстановка была в те годы тяжелая. Майор, услышав решение Кулагина, размяк, задрожал... Военкомом он больше не был.
Сильнейшее впечатление на всех произвела 4-я областная партийная конференция, первая после войны. С отчетным докладом выступил 1-й секретарь. Обсуждение поразило меня откровенностью и резкостью выступавших. Кулагину прямо говорили секретари райкомов партии: Михаил Васильевич, что же вы себе позволяли, снимали людей с должностей, кого-то отдавали под суд, вели себя, как диктатор... В ответном слове Кулагин сказал: "Вы меня сурово критиковали, и я принимаю критику. Я действительно вел себя жестоко. Но в тех условиях я себя вести по-другому не мог. Представьте себе, Государственный Комитет Обороны, Ставка Верховного Главнокомандования принимает решение - в месяц или полтора сформировать и [358] отправить на фронт дивизию. И я должен был выполнить лчэ решение в срок, не считаясь ни с чем. Мы приняли в Новосибирске десятки эвакуированных заводов, их надо Рыло немедленно пустить в строй. Или получена директива - в суточный срок отправить из Кузбасса на Урал два эшелона угля. В этих условиях я действовал, не считаясь ни с чем. А ваша воля - избирать меня 1-м секретарем или не избирать".
И Кулагин был вновь избран. Удивительна была атмосфера конференции, никто не боялся говорить открыто. Критика была беспощадной. Это - очень сильная сторона общественно-политической жизни того времени. Я был молод, переживал эту напряженность, накаленность. Потом уже пришло время боязни и соглашательства...
Все воспринимали Кулагина как бесспорно авторитетного руководителя. Жесткость его была справедливой, не вызвала у людей отторжения".
Н. В. Безрядин (в 1968-1987 гг. - главный редактор га-юты "Советская Сибирь"):
"Родился М. В. Кулагин в 1900 году в Воскресенском районе Московской области, деревня Марчуги. В 14 лет потерял родителей, с 1918 года - в Красной Армии, участник 1ражданской войны. Работал в Москве, Московской облас-ги в милиции, председателем райисполкома. С 1937 года - и Белоруссии, с 1939-го - в Минске секретарь ЦК КПБ.
21 июня 1941 года Кулагин утвержден 1-м секретарем Новосибирского обкома. Вся война - на нем... В состав Новосибирской области входили до 1943-1944 годов Кемеровская и Томская области. Это Кузбасс, уголь, промышленность, сельское хозяйство, лес и многое другое. Читая стенограммы выступлений Кулагина, видно, что он владел и словом, и логикой, хотя образования высшего не имел. Это был самородок.
Обладал даром предвидения. В первые дни войны он говорил, что будет эвакуация, надо быть к ней готовыми. И действительно, эвакуация с востока и предприятий, и людей Пыла крупномасштабной.
В работе Кулагин использовал интересный прием. По районам выезжали уполномоченные, и стенографистки записывали все обещания секретарей райкомов. Те потом не могли отказаться от своих слов.
В одной из передач говорилось, что у 1-го секретаря был красный самолет. Территория области большая. Все этот самолет знали. Иногда Кулагин давал задание летчику просто полетать. Люди видели, думали - может и к нам прилететь... [359]
Стилем работы Кулагина было отсутствие громких фраз, пустозвонства..."
В августе 1948 года Михаил Васильевич тяжело заболел, был затем переведен в Москву и назначен председателем Совета по делам колхозов. Как вспоминает М. К. Покрышкина, они с Кулагиными дружили семьями. Александр Иванович считал Михаила Васильевича выдающимся организатором. Навещали Покрышкины своего друга и во время тяжелой болезни. Умер Михаил Васильевич в 1956 году. Большинство высших руководителей сталинской поры долгожителями не стали...
Народу на похороны пришло немного. Покрышкины, старинный друг Кулагина П. К. Пономаренко, 1-й секретарь КП Белоруссии в 1938-1944 годах, начальник Центрального штаба партизанского движения, заместитель председателя Совета Министров СССР в 1952-1953 годах, с 1955 года - посол СССР в разных странах...
...В сентябре 1944-го на городском митинге, посвященном проводам на фронт трижды Героя Советского Союза А. И. Покрышкина, 1-й секретарь обкома ВКП(б) М. В. Кулагин сказал:
"...Без всякого преувеличения сегодня на митинге можно обобщить и выразить пожелание всех трудящихся Новосибирской области, особенно тех, кто еще не успел увидеть, поговорить, пожать руку земляку-герою с такими словами:
будь, Александр Иванович, дорогим гостем в родной Сибири подольше.
...Не каждому выпадает такая честь, такая любовь всего народа, она выпадает только тем, кто беззаветно любит свою Родину, кто яростно ненавидит ее врагов, кто в борьбе за свой народ ежеминутно готов на подвиг и, если понадобится, на смерть.
...Твердо надеемся, что скоро с Вами снова увидимся, что скоро Вы вернетесь в родной Новосибирск к семье, к товарищам, к землякам с полной победой!"
Из ответного слова А. И. Покрышкина:
"...Через несколько часов я улетаю из родного Новосибирска. Я недолго гостил у вас. Фронт зовет меня.
...Товарищи! Я никогда не забуду вашей теплой встречи. Обещаю вам, дорогие мои земляки, драться с врагом жестоко и беспощадно, драться так, как учит нас великий Сталин.
Наша победа близка. И скоро, скоро, товарищи, на этой площади мы соберемся отпраздновать день нашей окончательной победы". [360]
