АВИАБИБЛИОТЕКА: ПАВЛОВ Г.Р. "ОДНОПОЛЧАНЕ"

ВНИЗУ-МАДРИД

В ночь с 5 на 6 июля 1937 года республиканские войска перешли в наступление на Центральном фронте. Обойдя сильные опорные пункты мятежников Льянос и Кихорна, они внезапным ударом к утру овладели Брунете и устремились к реке Пералес...

Еременко вел эскадрилью к Мадриду. Западнее, линии задымленного горизонта, шел наземный бой. !

Уточняя перед вылетом линию боевого соприкосновения, Еременко видел, как обрадовались летчики, услы-

[56]

шав о взятии Брунете. Республиканская армия наступает!

Внизу уже запетляла река Мансанарес и показалась и изогнутая подковой перед западной частью города линия фронта. Слева на зеленых холмах раскинулся Мадрид.

На траверзе Северного вокзала показались приближающиеся с запада темные точки. Фашисты? К Мадриду на одной высоте с И-15 подходили истребители противника Хе-51. Еременко уже хорошо различал серые с белыми хвостами машины. Но фашисты как будто не торопились атаковать. "Разведчики? Или хотят оттянуть нас от Мадрида?"

И тут произошло непредвиденное. Внезапно строй самолетов противника дрогнул и развалился. Горящими обломками вниз повалились три "хейнкеля". Это со стороны солнца их атаковали незаметно подошедшие "москас". Десятка скоростных истребителей ударила по центру боевого порядка фашистов.

Молниеносная атака И-16 спутала противнику все карты. Над Королевским мостом "москас", не дав врагу опомниться, зажгли еще одного "хейнкеля". Все это произошло в считанные секунды.

И тут "чатос" Еременко с другой стороны атаковали фашистов. "Хейнкели" развернулись и, огрызаясь огнем, понеслись в сторону Брунете. Республиканские истребители устремились за ними.

Бой шел над Боадильей, когда показалась большая группа двухмоторных бомбардировщиков До-17. Фашисты шли курсом к Мадриду. Находившиеся ближе к ним Еременко, Кузнецов, Рыбкин и Божко Петрович бросились в атаку. Остальные во главе с Серовым продолжали бой с истребителями.

Выполнив полупетлю, Еременко оказался над одним из бомбардировщиков. И тут же струя раскаленного металла вошла в похожий на щуку До-17. Второй очередью в упор командир эскадрильи срезал у бомбовоза правый руль поворота. А Божко Петрович всадил очередь в левый двигатель фашиста. Еременко еще раз нажал гашетки. Оставляя за собой длинную пряжу дыма, бомбовоз пошел к земле.

В это время Кузнецов и Рыбкин расправились со вторым "дорнье". Бомбардировщики, бесприцельно бросая бомбы, заметались по небу.

Еременко взглянул на часы: полетное время было на исходе. "Идем к Мадриду", - подал он сигнал. С аэродрома Алькала на смену им подходила еще одна эскадрилья "москас"...

Этот день, начавшийся тяжелым боем, не сулил летчикам покоя. Едва И-15 сели на Сото, над аэродромом появился бомбардировщик СБ. Сделав круг, он резко пошел на снижение. Пронесся над посадочной полосой и, круто развернувшись, пошел на второй круг.

- Что-то у него не в порядке, раз на наш пятак задумал садиться.

Летчики, стоя на краю аэродрома, встревоженно смотрели в небо.

- У него штурманская кабина разбита и моторы маслом хлещут, - проговорил, соскакивая с подножки "пикапа", приехавший с центра летного поля Рыцарев.

Не выпуская шасси, СБ снова пошел на посадку.

- Колеса! - закричал Серов, словно летчик "катюши" мог его услышать.

И на этот раз бомбардировщик не сел. Едва не зацепившись за деревья, он опять вошел в разворот.

- Неладно у них на борту. Готовьте санитарку, - приказал командир эскадрильи.

"Катюша" вновь появилась над Сото. Машина шла над самыми верхушками пробковых дубов. Вихрь от винтов срывал и кружил в воздухе поблекшие от жары листья. Над границей аэродрома летчик убрал газ. Самолет коснулся земли. Вспарывая фюзеляжем посадочную полосу, со скрежетом и визгом, окутанный густым облаком пыли, самолет пополз по каменистому грунту.

Когда к севшему бомбардировщику подкатили машины, глазам добровольцев предстала такая картина. Не обращая внимания на подъехавших, командир самолета и стрелок-радист пытались вытащить из разбитой кабины не подававшего признаков жизни штурмана.

- Валентин! Валентин! Очнись! Мы у себя! К своим сели! - повторяли они.

Но привалившийся к пулемету штурман не отзывался.

- Неужели убит? - ни к- кому не обращаясь, растерянно проговорил летчик.

Только тут он повернулся к подошедшим, и все увидели его белое, без кровинки лицо.

Серов, Рыцарев и механик Карлос, разломав каркас

[58]

кабины, осторожно подняли с сиденья тело штурмана и положили его на землю.

- Где вас так? - участливо спросил Еременко.

- Вы здесь старший?

- Да.

Летчик неестественно вытянулся и сделал попытку шагнуть к командиру эскадрильи. Но, поморщившись, остался на месте.

- Вы ранены?

- Пустяки. Прошу передать немедленно в штаб авиации. Над Пералес-де-Милья мы были атакованы потребителями неизвестной конструкции. - Летчик наморщил лоб. - Машина выглядит так: тонкий фюзеляж, короткие, обрубленные крылья. Опознавательные знаки мятежников - две черные перекрещенные полосы в форме буквы Х на белом фоне. Их было не менее двенадцати. Скорость как у "катюши" {17}. И еще: к реке Пералес из Саламанки выдвигается колонна автомобилей. Длина около пяти километров.

Лицо летчика исказилось. Охнув, он стал медленно оседать на землю. Его подхватили...

6 июля эскадрилья "чатос" совершила еще шесть вылетов к Мадриду, Брунете и Вильянуэва-де-ла-Каньяда, пид которыми разгорелись упорные воздушные бои. К исходу дня Вильянуэва-де-ла-Каньяда была взята штурмом наземных республиканских войск.

Поздно вечером Еременко вызвали к Птухину на аэродром Алькала-де-Энарес. У генерала Хозе находились эмиссар Агальцов, командир эскадрильи И-16 Минаев невысокий, совсем юный с виду летчик.

- Как народ себя чувствует? - озабоченно спросил Птухин.

- Настроение хорошее. Жара только допекает.

Агальцов, в течение всей недели внимательно следивший за действиями новой на мадридском участке фронта эскадрильи, улыбнулся:

- А что с рассвета в бою - это не в счет?

- Начинаем привыкать.

[59]

- Ну что ж, хороший ответ.

- Знакомьтесь - это Иван Лакеев. Тот самый, что сегодня над Мадридом выхватил у тебя "хейнкелей", - представил невысокого летчика генерал.

- Им тоже хватило, - улыбнулся Лакеев.

- Хватило и даже с избытком, - согласился Еременко.

Птухин пригласил всех к столу, на котором лежали план Мадрида и карта Центрального фронта. Уточнив обстановку, он озабоченно сказал:

- Международный конгресс писателей-антифашистов, открывшийся четвертого июля в Валенсии, завтра с утра продолжит свою работу в Мадриде. - Красным карандашом Птухин подчеркнул заштрихованный квадрат с надписью "Аудиториум". - Это один из крупнейших залов Мадрида, - пояснил он. - В ночь на пятое июля "савойи" бомбили Валенсию. Наверное, теперь фашисты будут стремиться еще более ожесточенно бомбить Мадрид.

- Зачем же прямо на переднем крае проводить заседания конгресса? - удивился Еременко.

- Такой вопрос возникал у многих. Конечно, можно было для конгресса выбрать место и поудобнее, например французскую Ривьеру. Но писатели решили собраться в Испании - стране, которая первая дала отпор фашизму. Ну, а то, что заседания конгресса будут проходить в Мадриде, городе, на окраине которого проходит передний край обороны, - это символично. Так вот, друзья, - продолжал Птухин, - наша задача - не допустить ни одного самолета противника в район "Аудиториума". И в район кинотеатра "Гойя", где после обеда продолжит свою работу конгресс.

Он указал командирам эскадрилий квадраты города, над которыми предстояло патрулировать истребителям, порядок их смены эскадрильями с других аэродромов, расположенных в зоне Мадрида.

- Седьмого и восьмого июля я буду находиться на "телефонике". После посадки звоните мне на башню, - закончил разговор Птухин. - Все, о чем мы здесь говорили, нужно как можно лучше разъяснить летчикам.

- Можно ехать? - заторопился Еременко.

Шестнадпатиэтажное здание телефонной компании в Мадриде, на верхней площадке которого были расположены посты ПВО и артиллерийские наблюдатели.

[60]

- Не спеши, Иван Трофимович. Вам всем следует еще побывать в штабе и уточнить в деталях порядок завтрашней боевой работы.

- К тому же, - улыбнулся Агальцов, - штабники приготовили тебе, Иван, небольшой сюрприз.

Пройдя в конец длинного коридора, Агальцов и Еременко вошли в ярко освещенную комнату.

У двери стоял часовой. Четыре человека в светлых замшевых куртках сидели на стульях. А над столом, рассматривая какие-то документы, склонился Кутюрье.

- Если есть желание, можете познакомиться. Это экипаж сбитого "дорнье". Между прочим, среди них имеется знатная особа, - приветствовал он Еременко.

Изрядно уставший за день комэск про себя чертыхнул фашистов. Но все же с некоторым интересом посмотрел на немцев.

- Вот этот, - Кутюрье указал на худого, узколицего штурмана, - утверждает, что его отец - советник Гиммлера.

- Что ж из этого? - пожал плечами Еременко. - Жив остался, и на том пусть скажет спасибо.

Обратившись к пленным, Кутюрье по-немецки объяснил, кто находится перед ними. Тогда со стула поднялся широкоплечий, рыжеватый командир "дорнье":

- У меня один вопрос. Впереди нас к Мадриду шло два десятка "хейнкелей", не считая непосредственного прикрытия. Как вам удалось пройти через их заслон?

Еременко снова пожал плечами. Ему не очень хотелось разговаривать с пленными, тем более отвечать на их вопросы.

- Переведите ему, - обратился он к Кутюрье. - Полагаю, лучше об этом узнать у командира заслона, если, конечно, им удастся встретиться. А теперь я бы хотел их кое о чем спросить. Вот представитель Германии в лондонском Комитете по невмешательству в испанские дела Риббентроп совсем недавно отрицал участие немецких граждан в варварских бомбардировках городов и сел Испании. Чему же нам верить? Своим собственным глазам или словам Риббентропа?

- Большая политика - не наше дело, - пробормотал в ответ командир "дорнье".

- Ну, еще бы! Ваше дело - бомбы кидать на испанских детей!

Резко повернувшись, Еременко направился к выходу.

[61]

С рассвета 7 июля "чатос" прикрывали Р-зеты капитана Мигеля Алонсо, которые бомбили подходившие к реке Пералес колонны противника. После двух боевых вылетов эскадрилья Еременко находилась в готовности номер один, когда на Сото позвонил Птухин:

- В девять тридцать вам с ореликами быть над "телефоникой".

Когда они подлетали к Мадриду, над городом уже барражировали И-16 Ивана Лакеева, а над линией боевого соприкосновения республиканских и фашистских войск кружила эскадрилья Александра Минаева.

Небо южнее вокзала Делисиас вспучилось разрывами зенитных снарядов. И сразу, взмыв вверх с площадки "телефоники", в воздухе рассыпались пять красных ракет. Противник! Всмотревшись, Еременко заметил идущих со стороны моста Принцессы "фиатов". Очередями верхних пулеметов он указал ведомым направление атаки.

Скрываясь в лучах солнца, "чатос" сближались с противником. Мгновение,- и над Андалузским мостом, вокзалом Делисиас и табачной фабрикой в небе завертелся ревущий огненный клубок.

А с запада на город наплывал широкий клин "юнкерсов" и "дорнье". На перехват их устремилась эскадрилья Александра Минаева.

После первой атаки "фиатов" "чатос" разделились на несколько групп.

В начале боя был ранен Хозе Редонта. Окружившие его "фиаты" теснили истребитель испанца за Мансанарес. К отбивавшемуся от фашистов летчику прорвался Леонид Рыбкин. Редонта пристроился к своему ведущему. На головокружительных виражах они вдвоем продолжали бой с девятью "фиатами". Пытаясь вырваться из кольца, "чатос" пошли в лобовую атаку. Один из "фиатов" шарахнулся от несшегося на него Рыбкина и врезался в другой фашистский истребитель. Удар... Сцепившись крыльями, объятые пламенем "фиаты" упали на пустырь у Андалузского моста. А Рыбкин и Редонта присоединились к пришедшим им на помощь Петрову и Карпову.

"Выдержит ли Хозе?" - глядя на залитое кровью лицо испанца, волновался Леонид. Он сигналом показал ведомому, что ему следует выйти из боя, но тот отрицательно покачал головой.

[62]

В этот момент с юга подошла новая группа "фиатов". Летевшие выше их Еременко, Серов и Якушин атаковали ведущее звено. Еще один фашист был сбит. Из его кабины выбросился летчик и раскрыл парашют.

Бортовые часы истребителя комэска показывали, что они находятся в воздухе пятидесятую минуту. "Значит, заседание конгресса в "Аудиториуме" открылось вовремя", - подумал Еременко, провожая взглядом спускавшегося на город парашютиста.

И тут неожиданно со стороны солнца появилась четверка бело-голубых остроносых монопланов. Не вступая и бой, они пронеслись мимо и умчались к Нижнему Карабанчелю. Зоркие глаза Еременко схватили некоторые летали незнакомых машин: закрытую плексигласовым фонарем кабину пилота, срезанные концы крыльев и топкую нить радиоантенны. "Не об этих ли фашистских истребителях говорил вчера командир подбитой "катюши"?"

Внимание комэска привлек вышедший около него из атаки "чато" Вальтера Короуза. На какую-то долю секунды машина австрийца, потеряв скорость, зависла. И сразу снизу-сзади к нему устремился "фиат". "Пропал Вальтер", - мелькнуло в голове Еременко.

В этот момент летевший выше и правее Короуза "чато" совершил немыслимо резкий переворот. Одновременно сверкнули пулеметные трассы: фашист открыл огонь по австрийцу, а "чато", не выходя из переворота, - по фашисту. Первым вспыхнул "фиат". Короуз кинулся к Еременко, но горящий "фиат" не отставал от него. Тогда атаковавший фашиста "чато" всадил в борт и заливной бачок машины противника еще несколько очередей. Фашистский истребитель взорвался. В дыму и пламени скрылся и атаковавший его "чато".

Подошла эскадрилья Григория Плещенко, которую Птухин поднял с Барахаса. "Чатос" Еременко стали выходить из боя...

Только после посадки, увидев, как Вальтер Короуз обнимает Михаила Якушина, Еременко понял, кто спас австрийца.

Не один Еременко заметил новые остроносые истребители. Их видели Виктор Кузнецов и Том Добиаш. С "Телефоники" бело-голубые машины наблюдали Птухин и Кутюрье. "Это "мессеры", - предупредил Еременко генерал Хозе.

[63]

Шел третий день успешно развивавшейся Брунетской операции. Командование мятежников и интервентов, стремясь остановить выходящие к реке Пералес республиканские войска, продолжало спешно перебрасывать с севера к району прорыва свои наземные части и авиацию. Наступление на Сантандер Франко временно приостановил.

В полдень 8 июля с постов воздушного наблюдения находившемуся на "телефонике" Птухину стали докладывать о подходе к Мадриду более трех десятков "фиатов".

- Одни? Без бомбовозов? - переспросил Птухин

Кутюрье, принимавшего доклады постов.

- Одни.

Птухин посмотрел на часы.

- Через три минуты должен подойти Еременко, - сказал он, провожая взглядом разворачивавшиеся над ними "москас" Лакеева, у которых истекало время патрулирования.

- "Чатос"! - тут же громко доложил офицер-испанец, находившийся на площадке "телефоники".

Над Северным вокзалом, оттянутые уступом назад, эшелонированные по высоте, показались звенья эскадрильи Ивана Еременко.

- Что за строй? - удивился Кутюрье.

Генерал Хозе не успел ответить. С запада появились "фиаты". Два верхних звена И-15 с ходу врезались в клин фашистских машин. Сразу вспыхнул один "фиат".

- Хорошее начало!

Птухин приложил к глазам морской бинокль. В окулярах завертелся плотный клубок истребителей.

Бой начал оттягиваться к Королевскому театру и площади Пуэрта-дель-Соль. Теперь и без бинокля были видны все перипетии воздушной схватки.

Над театром "чатос", те, что шли ниже основной группы, сбили еще одну фашистскую машину. И тут загорелся И-15. Республиканский истребитель с креном прошел над "телефоникой". Было видно, как летчик скольжением пытается сбить пламя. Два И-15 поспешили на помощь товарищу и отогнали заходивший на него в атаку "фиат". Горящая машина, снижаясь, развернулась к северной окраине Мадрида.

За спиной генерала раздался гулкий взрыв. Разваливаясь на куски, на центр города падал еще один расстре-

[64]

лянный "фиат". Но, несмотря на потери, фашисты не выходили из боя.

- Неспроста они так на рожон лезут. Пакость, что ли, какую-нибудь готовят? - проговорил Евгений Саввич.

То, что самолетов противника в два с половиной раза больше, чем республиканских, Птухина не удивляло. К этому он привык. Насторожило его упорство, с которым дрались фашистские пилоты. На всякий случай он приказал поднять в воздух с Барахаса эскадрилью Александра Минаева и подготовить к взлету с Алькалы-де-Энарес И-16 Лакеева.

Ожесточение схватки нарастало.

Подошли И-16 Минаева. Птухин облегченно вздохнул: теперь силы равны.

Стремительным ударом "москас" оттеснили "фиатов" к Каса-дёль-Кампо. Бой продолжался над территорией, занятой мятежниками.

Эскадрилья Еременко, пройдя над западной частью города, развернулась к центру Мадрида.

- Внимание! - громко крикнул Кутюрье.

Разговаривавший по телефону со штабом авиагруппы Птухин бросил взгляд по направлению его руки. Со стороны солнца в отвесном пике неслись тонкофюзеляжныe остроносые машины. "Мессеры"? Генерал с силой сжал поручни ограждения площадки. Чем-то зловещим веяло от этих светлых, с хищным профилем машин. Птухин знал, что еще в мае фашисты стали применять "мессершмитты" на Северном фронте. Но здесь, над Мадридом, "мессеры" раньше не появлялись. Значит, после вчерашней разведки противник решил показать, чего стоит Me-109, прошедший "акклиматизацию" на севере.

Несмотря на внезапность нападения, республикансккие летчики не дрогнули. Верхнее звено И-15 длинными пулеметными очередями разрушило компактный строй фашистов. "Мессершмитты" веером разошлись в разные стороны. Первая атака фашистов сорвалась.

Сжавшись в единый, ощетинившийся огнем комок, "чатос" вступили в бой. В этот момент к Мадриду подошла эскадрилья Лакеева. Она с ходу атаковала противника...

В небе началось такое столпотворение, что Птухин уже не мог разобрать, где свои, где чужие машины.

[65]

Имевшие светлую окраску "мессершмитты" моментами были совсем незаметны на фоне голубого неба.

Тяжело настоящему воздушному бойцу наблюдать с земли, как в небе дерутся с противником твои товарищи. Генерал Хозе сознавал, что в эти минуты над Мадридом шла борьба не только техники и искусства пилотажа. В этом бою проверялась моральная стойкость республиканских летчиков, их умение навязать свою волю противнику. Он знал многих, кто в этот момент сидел в кабинах истребителей. И верил в них.

В стороне от "телефоники" с диким ревом пронесся объятый огнем самолет. Птухин впился глазами в падающую машину. В лучах солнца сверкнула светлая полировка - это был "мессершмитт".

И тут же крутым разворотом другой "мессер" зашел в хвост выходящему из атаки И-15. "Конец парню", - мелькнуло в голове у Птухина. Но шедший слева и выше "чато" вдруг резким маневром, едва не опрокинувшись на спину, в какой-то миг оказался в хвосте у фашистского истребителя. Брызнули очереди пулеметов." Окутавшись дымом и теряя высоту, "мессер" понесся на запад.

Все произошло так быстро и неожиданно для Птухина, что он опомнился только, когда услышал возглас испанского офицера:

- Браво,"чатос"!

Бой достиг наивысшего напряжения. Гигантская карусель, расцвеченная пулеметными трассами, крутилась в небе.

За боем наблюдали и мадридцы. Год войны научил жителей города хорошо разбираться в типах своих и фашистских самолетов. И при каждой победе республиканских летчиков улицы города оглашались ликующими возгласами.

Постепенно бой оттянулся к Каса-дель-Кампо. Противник стал выходить из схватки. А в голубое небо тянулись жирные дымные столбы - это догорали на земле "фиаты" и "мессершмитты" ...

В первые минуты боя в двигателе И-15 Михаила Петрова начало падать давление масла. Но, увлеченный схваткой, он не придал этому значения: мотор тянул хорошо. Над Королевским театром Михаил сбил "фиата".

Это был первый уничтоженный им фашистский самолет. Нo сразу же два "фиата" атаковали его машину, густая паутина огненных трасс окутала "чато". Михаил рванулся в сторону. И тут мотор его истребителя остановился. Огромный город распластался внизу... Что делать?

"Нужно пикированием выходить из боя", - решил летчик. Отдав на себя ручку управления, он бросил истребитель вниз. "Фиаты" устремились за ним. Над тюрьмой Модело пули крупнокалиберных пулеметов прошили бензобак. Струя горящего бензина плеснула в кабину, на летчике вспыхнула одежда. Пламя уже охватило левое крыло. Задыхаясь в дыму, Михаил планировал к северной окраине Мадрида.

Пестрой лентой набегала земля, какие-то белые развалины маячили впереди. "Неужели конец?" Михаил машинально закрыл левой рукой глаза, которые предохраняли раскалившиеся летные очки.

Раздался удар, треск. Пылающий истребитель сел на изрытом воронками поле между позициями республиканских и фашистских войск.

К самолету бросились марокканцы. Они уже были от него в полусотне шагов, когда им навстречу со штыками наперевес устремились республиканские солдаты. На глазаx теряющего сознание Петрова завязалась рукопашная схватка.

К счастью, пожар прекратился. Но у тяжело обожженного летчика уже не было сил покинуть истребитель.

И тут на крыло дымящегося "чато" вскочил кто-то, одетый в серый комбинезон. Черные длинные волосы были видны из-под берета, и Михаил понял, что это девушка-испанка. Острым ножом она ловко перерезала привязные ремни. Михаилу стало легче дышать. Ухватив его за лямки парашюта, девушка с помощью подоспевшего солдата вытащила летчика из кабины. Уложив Михаила на одеяло, они, не обращая внимания на обстрел, потащили его к своим окопам. Вслед за ними, неся на руках товарищей, раненных в рукопашной схватке, медленно стали отходить солдаты, отбросившие марокканцев.

Узнав о вынужденной посадке Петрова, техник Александр Рыцарев быстро подготовил необходимый инструмент и, торопя механика Энрике, стал собираться в до-

[67]

рогу. Погрузив на "пикап" все необходимое, они выехали к Университетскому городку.

Рыцареву уже не раз приходилось вытаскивать под огнем противника подбитые самолеты. Многие из них удавалось возвратить в строй. Бывало и так, что из двух-трех разбитых и обгоревших самолетов они собирали одну боевую машину.

Близко к переднему краю подъехать им не удалось. Оставив "пикап" в глубокой лощине, Рыцарев и Энрике ползком пробрались на наблюдательный пункт командира роты, располагавшийся на чердаке полуразрушенного здания. Их встретил худощавый молодой лейтенант, совсем еще юноша.

- Целый день марокканцы не дают поднять головы. Обозлились на моих ребят, что мы утащили у них из-под носа "русо пилото", - пожаловался лейтенант.

Но в голосе его слышалась нескрываемая гордость. Он подвел их к слуховому окну и показал стоящий на нейтральной полосе накренившийся на левое крыло "чато". От линии республиканских окопов до самолета было не менее восьмидесяти метров.

- Теперь задача и самолет утащить. Не оставлять же фашистам на расстрел почти целую машину? - сказал Рыцарев.

У командира роты удивленно вскинулись брови:

- Вы шутите?

- Нет, я серьезно.

Лейтенант взял из рук ординарца принесенные им порроны {18} с вином. Передавая их Рыцареву и Энрике, спросил:

- Зачем вам обгоревший, разбитый самолет? Мне кажется, что вы все-таки шутите, камарада.

Рыцарев, пробывший уже почти год в Испании, не' только хорошо говорил по-испански. Он знал и здешние' обычаи, склад характера испанцев. Подняв высоко над головой поррон, Александр направил тонкую струю вина в рот. Закусив сыром, он похвалил вино. Потом заговорил опять:

- Мой лейтенант, надеюсь, с вашей помощью мы вытащим истребитель. Верьте мне - он еще полетает. Прошу выделить несколько солдат, знакомых с техникой.

[68]

Работы, с вашего разрешения, начнем с наступлением темноты.

Лейтенант понял, что этот невысокий спокойный "камарада русо" далек от шуток, но попытался еще раз удержать Александра:

- Ведь это очень опасно!

- - А разве ходить в атаки, лежать под бомбами и пулями - не опасно? - улыбнулся Рыцарев. Лейтенант помолчал.

- Я сам с вами пойду, - решительно еказал он. Рыцарев запротестовал:

- Пока мы на вашем участке, ваши .решения для нас :|акон. Но рота не может остаться без командира. Вы нам больше поможете, если будете управлять своими солдатами отсюда.

- Пожалуй, вы правы.

Когда в роте узнали, что нужны добровольцы для эвакуации подбитого самолета, все солдаты изъявили желание участвовать в этой операции. Отобрали пятерых - все они раньше работали слесарями-сборщиками мадридского метро.

Подготовили снаряжение, изучили подходы к самолету. Лейтенант отдал распоряжение о прикрытии группы огнем. Уточнили сигналы. Теперь все с нетерпением, ожидали наступления темноты...

Стихла не смолкавшая весь день перестрелка. Наступили душные сумерки. Рыцарев и его группа по узкому ходу сообщения прошли в траншею. Из окопов противника до них доносились тягучие песни марокканцев.

- Всегда, как только солнце уходит с неба, начинается концерт, - проговорил лейтенант.

Темнота постепенно сгущалась. Над передним краем время от времени шипя разрывались осветительные ракеты. Изредка раздавались очереди фашистских пулеметов. Чтобы не настораживать противника, республиканцы не отвечали. Но рота, на участке которой действовала группы Рыцарева, была приведена в боевую готовность.

Лейтенант посмотрел на светящийся циферблат часов, наклонился к Рыцареву:

- Сейчас у марокканцев по распорядку ужин. Можно начинать.

За бруствер окопа неслышно скользнул расчет ручного пулемета. Темнота поглотила солдат. Поставив на предохранитель заряженный пистолет и перекинув через

[69]

плечо брезентовую противогазную сумку, в которой лежал обмотанный тряпками инструмент, Рыцарев пожал руку командиру роты:

- До встречи, мой лейтенант.

Командир роты молча похлопал его по плечу. Рядом клацнул замок стоявшего на бруствере "максима". Вдавливаясь в теплую, прогревшуюся за день землю, Рыцарев пополз к истребителю. Вслед за ним траншею покинули Энрике и пятеро их помощников.

"Чато" стоял мотором в сторону окопов противника. На металлическом винте отражались лунные блики. Peзко пахло бензином и горелым металлом.

- Может быть, накинем на винт брезент? - предложил Энрике, когда они подползли к самолету.

- Пускай остается все как есть, - ответил Александр.

Он не сомневался, что противник тоже ведет наблюдение за самолетом.

Осторожно забрался Рыцарев в кабину. Разрезав ножом перкалевую ленту, закрывающую стык между центропланом и верхним левым крылом, нащупал в образовавшейся щели ребристые гайки болтов крепления. Захватив гайку ключом, он быстро стал отвинчивать ее. Энрике делал то же внизу.

Прямо перед самолетом ослепительно вспыхнула ракета. Рыцарев невольно закрыл глаза. И тут гаечный ключ вырвался у него из рук и, с грохотом ударившись о капот мотора, шлепнулся на землю.

Затаив дыхание, Рыцарев прижался к крылу. "Все пропало!" Едва догорела ракета, как темноту разорвали пулеметные очереди. Вновь взвилось несколько ракета. А потом в небе послышалось гудение шедшего к Мадриду "юнкерса". Пройдя над Мансанаресом, бомбардировщик приглушил моторы. Через минуту в районе водохранилища взметнулись зарницы взрывов. "Юнкерс" прошел обратно. Все стихло. И тут, к своему удивлению! Рыцарев услышал заунывное пение марокканцев. Торопясь, сбивая в темноте о металл руки, он, одну за другой, свернул гайки.

Энрике дал знать, что он тоже готов. К Рыцареву поднялся один из солдат. Продев под крыло веревку, они вытащили плоскость из пазов и опустили ее на землю. Потом сняли нижнее крыло.

Бесшумно ступая по усыпанной осколками земле, Энрике и солдаты понесли крылья к лощине, где стоял "пи-

[70]

кап". Впереди истребителя остался только расчет ручного пулемета, прикрывавший работу группы.

Минуты, пока возвратились механик и бойцы, показались Рыцареву вечностью. Наконец внизу послышался осторожный шорох, и он услышал шепот Энрике:

- Камарада Александре! Все в порядке...

Сняли правые крылья. Но когда они опустили их на юмлю и взмокший от напряжения Рыцарев облегченно вздохнул, в окопах противника послышались отрывистые команды. Марокканцы прекратили пение. Разбрызгивая яркие искры, в воздухе вспыхнули ракеты. Шквал ружейно-пулеметного огня разорвал темноту.

В течение десяти минут над нейтральной полосой бушевал огонь. Стрельба оборвалась внезапно, как и началась. Потухли ракеты. С Мансанареса потянуло прохладой.

"Все ли целы?" - спускаясь на землю, с беспокойством думал Рыцарев. К счастью, все были невредимы.

Когда солдаты, относившие крылья самолета, вернулись обратно, один из них вручил Рыцареву и Энрике но бутылке вина и куску холодного мяса.

- Тененте {19} прислал. Подкрепитесь, камарадас.

- А вы?

- Не беспокойтесь, мы уже поели.

- А пулеметчики?

- И их не обидим, - солдат хлопнул себя по туго набитому карману комбинезона.

Подкрепившись, Рыцарев и Энрике объяснили своим помощникам план дальнейших действий. Предстояло бесшумно откатить "чато" к переднему краю.

Приподняв хвост истребителя, они подсунули под него заранее подготовленную дубовую доску в форме лыжи с вбитыми в нее металлическими скобами. Крепко связав хвост с доской, все взялись за свободный конец веревки. И-15 словно нехотя тронулся с места.

Тащить в темноте истребитель было очень тяжело. Колеса то и дело застревали в воронках. До республиканской траншеи оставалось не более двадцати метров, когда над всей линией обороны противника взвились осветительные ракеты. Началась стрельба. Теперь, как понял Рыцарев, все пули предназначались его группе.

Рядом с ним, оступившись, охнул солдат:

[71]

- Ранен?

Испанец в ответ только заскрипел зубами. Все ближе спасительная траншея, через которую заранее был перекинут деревянный настил. Молча упал идущий впереди боец. Его подхватил Энрике. Траншея была уже рядом.

- Давай! - по-русски крикнул Александр. Испанцы его поняли. Рывок - и колеса истребителя проскочили по настилу. Еще несколько шагов - и самолет мягко скатился в лощину. И тут же все, кто тащил "чато", в изнеможении повалились на землю. Они молча смотрели в усыпанное звездами небо. А над передним краем продолжал бушевать огонь.

Ночью над Сото пронеслась гроза. Собравшиеся на рассвете у самолетов летчики с удовольствием вдыхали прохладный, свежий воздух. В омытых дождем истребителях отражались розовые блики зари. Синее прохладное небо было безоблачно.

На стоянке Еременко, к своему удивлению, увидел самолет Михаила Петрова. У машины возились Рыцарев, Энрике и несколько ремонтников.

- Через три дня уйдет в воздух! - ответил на молчаливый вопрос командира эскадрильи Рыцарев.

- А Миша в госпитале, обгорел сильно, - вздохну| Еременко. - Отдыхать-то когда будете?

- День большой, отдохнем!

Рыцарев не удивлялся, тому, что командир не благе дарит их, не выражает восхищения их поступком. Oн знал: здесь каждый делает, что может. И они сегодня ночью сделали только то, что могли и должны были сделать.

Собрав летчиков, Еременко коротко сказал:

- Задача прежняя. Идем на прикрытие Мадрида! Не забывайте о вчерашних "гостях", будьте внимательны. Учтите: с нами в полет идет генерал Хозе. По машинам!

В небе послышался звенящий гул мотора. К Сото на бреющем полете подходил И-16. Приблизившись, истребитель стремительно ушел вверх и ювелирно выполнил восходящую "бочку". Это был Птухин. Его прибытие было сигналом для взлета И-15. Эскадрилья поднялась в воздух и легла на курс к Мадриду.

[72]

К городу подошли на высоте двух километров. Летя над улицей Принцессы, они приближались к шестнадцатиэтажной "телефонике", откуда должны были повернуть на запад. На площадке в этот час находился Филипп Агальцов. В момент разворота Птухин качнул крыльями истребителя, приветствуя друга. Теперь истребители летели над улицей Майор. Впереди вырисовывалось величественное здание собора Альмудена.

В воздухе пока было спокойно. Слегка склонив голо-ну к левому борту, Птухин рассматривал улицы Мадрида.

"Чатос" находились между парками дель-Моро и дель-Кампо, когда снизу, от Королевского моста, маскируясь фоном местности, к ним рванулась шестерка Me-109. Но летчики были начеку.

Серов дал заградительную очередь. Якушин и Короуз сразу атаковали левое звено фашистов. Вслед за ними в атаку устремились Рыбкин и его ведомые Божко Петрович и Том Добиаш.

Птухин, Еременко, Кузнецов и звено Владимира Сорокина, летевшие выше, в бой пока не вступали. Они ждали нападения сверху и не ошиблись в своих предположениях. Со стороны солнца мелькнули вытянутые силуэты второй группы "мессеров".

Резко задрав вверх нос истребителя, Птухин полоснул пулеметными очередями по мотору Ме-109. Фашист ловко ушел из-под трасс и положил машину в вираж. Птухин устремился за ним. На вираже он догнать своего противника не смог. Правда, и "мессер" от И-16 тоже не оторвался. Резким переворотом через крыло фашистский летчик ввел самолет в пикирование. Птухин повторил маневр "мессера". Над площадью Майор И-16 догнал фашистскую машину, Птухин нажал гашетки. "Мессер" рванулся вверх. В лучах солнца блеснули полированные крылья и наглухо закрытая плексигласовым фонарем кабина пилота. Генерал Хозе еще раз надавил гашетку общего огня. Пулеметные трассы зацепили хвостовое оперение "мессера". И тут на пути фашиста оказался "чато" Божко Петровича. Югослав успел первым открыть огонь. "Мессершмитт" опрокинулся на крыло и рухнул вниз. Набрав высоту, Птухин пристроился к Ивану Еременко. Бой продолжался...

[73]

Появление над Мадридом нового фашистского истребителя, обладавшего высокой скоростью, заставило штаб истребительной авиации и всех республиканских летчиков серьезно задуматься об изменении тактики и некоторых приемов воздушного боя. Птухин внимательно выслушал пилотов эскадрилий Еременко, Минаева и Лакеева, участвовавших в первых боях с "мессерами". Вывод был сделан такой: "мессершмитт", конечно, опаснее "Хейнкеля-51" и "фиата", но драться с ним можно...

К исходу дня 9 июля 1937 года республиканские войска овладели Пералес-де-Милья.

В этот день в Сантандере от ран и ожогов, полученных в бою над Бискайским заливом, скончался командир эскадрильи "чатос" капитан Бакедано. Командование эскадрильей принял Леопольд Моркиляс...

НАД БРУНЕТСКИМ ВЫСТУПОМ

К исходу дня 12 июля десятка И-15 пошла на сопровождение Р-зетов, бомбивших скопление марокканской конницы южнее Мадрида. На Сото в ожидании сигнала на вылет осталось звено Леонида Рыбкина.

Не успели скрыться из виду взлетевшие "чатос", как на стоянку подкатил мотоциклист. К Божко Петровичу приехал двоюродный брат.

Леонид хорошо помнил первое появление "Петровича в квадрате", как окрестили летчики Добре Петровича. Тогда тоже к стоянке истребителей лихо подкатил мотоцикл с коляской. С седла "харлея" поднялся могучий двухметровый гигант. Его появление вызвало целый переполох на Сото. К самолету Божко сбежалась вся эскадрилья. Смущенный общим вниманием, застенчиво улыбаясь, югослав осторожно пожимал руки друзьям брата. Даже Анатолий Серов, выделявшийся среди товарищей могучим сложением, рядом с Добре сильно проигрывал.

Когда летчики привели гостя ужинать, интендант майор Альфонсо восхищенно воскликнул:

- Святая Мария! Я подам в интендантство заявку на дополнительное питание для вас.

Узнав, что Добре Петрович не летчик, майор огорчился. Но до тех пор, пока гость не съел и не выпил все,

[74]

принесла ему официантка Сильвия, Альфонсо не отходил от их стола.

Еременко хотел тогда освободить Божко от полетов, но, к общему удивлению, тот запротестовал:

- Я прошу, командир, не делать мне скидки. Брата отпустили на сутки. Нам с избытком хватит времени, чтобы побыть вместе.

Божко Петрович, летавший в звене Рыбкина, был одним из первых летчиков-добровольцев в Испании.

Раньше Божко учился в Белградском университете, мечтал посвятить себя науке. Любил спорт, летал на планерах и самолетах разных типов. Способный летчик, он несколько месяцев после прибытия в Испанию летал на "Бреге-19". Когда Советский Союз прислал Испанской Республике скоростные бомбардировщики СБ, Божко перешел на "катюши". Но больше всего его привлекали истребители. Сиснерос, командующий республиканской авиацией, удовлетворил просьбу югослава. В Эль-Кармоли Петрович под руководством советских летчиков-добровольцев изучил и быстро освоил И-15...

Удобно устроившись в тени под крылом самолета, Рыбкин, оба югослава, испанец Луис Сардино - правый ведомый Рыбкина - и механик Балерис вели оживленный разговор. Вернее, говорили испанцы и оба Петровича, уже научившиеся хорошо понимать их. Рыбкин, который знал всего только с десяток испанских слов, но понимал югославов, старался следить за ходом беседы.

Сардино, узнав, что Добре Петрович из 11-й интернациональной бригады, которая действует в его родных местах, между Брунете и Кихорной, засыпал югослава вопросами. Тот обстоятельно рассказывал о боях, о прорыве танкового батальона республиканцев к реке Пералес. Слушая Добре, Сардино от удовольствия пощелкивал языком.

По просьбе Сардино Добре достал из бумажника и показал им фотографию своей семьи. Летчики увидели красивую, с гордым выражением лица женщину и одетую в матросский костюмчик девочку, державшую на руках мохнатого пуделя. Луис был восхищен:

- На твою жену, как на мадонну, следует молиться. Поверь мне, мы, испанцы, понимаем толк в женской красоте.

Добре покраснел от удовольствия.

Над аэродромом взметнулись три желтые ракеты -

[]75]

сигнал к поиску противника севернее Мадрида. Летчики бросились по машинам...

Подходя к Фуэнкарралю, Рыбкин увидел перечеркнувший небо белый пушистый след инверсии. Разведчик? Видно, то же заметил и Божко Петрович, потому что он поднял над кабиной истребителя руку. "Вижу", - кивнул головой Рыбкин. Только Луис Сардино пока не проявлял никаких признаков беспокойства. Молодой, темпераментный испанец совсем недавно заменил в звене Леонида тяжело раненного Хозе Редонта. Луису не терпелось быстрее сразиться с фашистами. Но его не сразу пустили в небо войны. Несколько дней Рыбкин до изнеможения тренировал испанца в боевом пилотаже над Сото. Затем комэск проверил его в учебном воздушном бою и наконец дал "добро"...

Истребители продолжали набирать высоту. Стрелки высотомеров показывали более пяти тысяч метров. Легко одетые летчики начали мерзнуть. Они настигли фашистский разведчик уже над самым Фуэнкарралем. С удивлением Рыбкин заметил, что самолет этот совершенно незнакомой конструкции; ему еще не доводилось встречать подобную машину.

В направлении гор Сьерра-де-Гвадаррама летел новейший немецкий бомбардировщик "Хейнкель-111". В Испании фашисты использовали его и как дальний разведчик. Обладающий большой высотностью и защищенный несколькими пулеметными постами, самолет был трудноуязвим. Но в тот момент, когда республиканские летчики перехватили разведчика, ни Рыбкин, ни его ведомые Божко Петрович и Луис Сардино этого не знали. Не знали они и того, что эскадрилья Ивана Лакеева недалеко отсюда атаковала свыше сорока фашистских истребителей "фиат" и Хе-51. Под их прикрытие и пытался прорваться воздушный разведчик.

На атаку трех И-15 "хейнкель" ответил шквалом пулеметного огня. Боевой разворот. Истребители попытались взять фашистскую машину в клещи. Атака. Но в "хейнкеле" сидели не простаки. Резко маневрируя и отстреливаясь, он стал уходить на северо-запад.

После нескольких безуспешных атак Рыбкин почувствовал боль в висках: давала себя знать высота. "Тут целая крепость летит. Нужно уничтожить верхнего стрелка. Затем с близкой дистанции ударить по моторам", - решил Леонид.

[76]

"Чатос" вновь ринулись в атаку. Впереди нарастали горы. В перекрестие прицела самолета Рыбкина легло хвостовое оперение и кабина верхнего стрелка. Леонид нажал гашетки. Слева ударил Божко Петрович. Разведчик вспыхнул.

Выходя из атаки, Рыбкин на какое-то время потерял из виду Сардино. Неужели сбит? Резко развернув истребители, они с Божко вновь устремились к противнику. И тут Рыбкин увидел испанца: пристроившись вплотную к горящему разведчику, Луис сек его пулеметным огнем.

Подойдя слева, Рыбкин и Петрович несколькими очередями добили "хейнкеля". Волоча за собой мохнатый. хвост дыма, объятый пламенем самолет устремился к гранитным скалам Сьерра-де-Гвадаррама. Луис, стреляя, помчался за ним. Охваченный азартом, он не замечал сигналы Рыбкина. "Если разведчик взорвется в воздухе, Луису несдобровать", - заволновался Леонид. Наконец у "хейнкеля" начали разрушаться рули высоты. Только тогда Сардино отошел в сторону.

Звено легло на курс к Сото. "Наши, наверное, уже псрнулись", - устало подумал Рыбкин. Он отдал ручку управления от себя и повел звено на снижение. И в этот момент с запада появились два самолета. Повисшее над горами солнце било в глаза, и летчики не смогли рассмотреть тип и принадлежность приближавшихся машин. Только когда огненные трассы протянулись к И-15, стало ясно, что перед ними противник.

Бой завязался почти над самой землей. После нескольких атак самолету Петровича перебили расчалку правого крыла и срезали ветровой козырек. Божко вынужден был выйти из боя. Но и "фиаты" стали уходить. Рыбкин с облегчением вздохнул: горючее и боеприпасы были на исходе. Он дал сигнал Сардино пристроиться. Но тот как с цепи сорвался. Прижав истребитель к земле, испанец устремился вдогонку за фашистами. Рыбкина бросило в жар. Он развернул свой самолет и погнался за Луисом в надежде вернуть его.

Проскочив линию фронта, фашисты, видимо, почувствовали себя в безопасности и ослабили внимание. Тут их и нагнал Сардино. Он влепил очередь в идущий сзади истребитель. Пылающим костром тот рухнул на землю. Ликующий Луис проскочил мимо Рыбкина и, петляя над землей, понесся к Сото. Догнать его Леониду удалось только уже возле своего аэродрома.

[77]

Зарулив самолет на стоянку, Сардино выскочил из кабины. Сорвав с головы шлем, он так трахнул его о землю, что стекла летных очков разлетелись на мелкие куски.

- Виктория! Победа! - радостно закричал он, не замечая удивленных взглядов товарищей.

- Что случилось, Луис? - спросил Серов. Вместо ответа испанец бросился к Анатолию и стал его целовать. Затем заключил в объятия Петровича.

- Викториа! Викториа!

Подрулил только что приземлившийся Рыбкин. По его недовольному лицу Еременко догадался, что в воздухе что-то произошло. Увидев валявшийся на земле шлем и осколки от летных очков, Рыбкин молча направился к своему самолету. Взяв в бортовом брезентовом кармане французские светофильтровые очки, предмет зависти друзей, он протянул их Луису. Обрадованный Сардино стал благодарить своего командира. Но Леонид проговорил строго:

- Если ты еще раз попробуешь вести себя в бою так неосмотрительно, то я своими собственными руками оторву тебе голову.

Услышав это, летчики громко рассмеялись. Дело в том, что привести свою угрозу в исполнение невысокому Леониду было бы не так-то просто. Ему пришлось бы притащить стремянку,' чтобы достать до буйной головы своего ведомого.

Еременко, выслушав доклад Рыбкина, в свою очередь возмутился:

- Подумать только! Проходу мне не давал, все в бой рвался, а пустили в воздух - вон что откаблучивает.

Командир эскадрильи еще долго отчитывал Сардино. От веселья Луиса не осталось и следа.

- Отстраню от полетов! - под конец пригрозил ком-эск. Но, увидев огорчение Луиса, смягчился: - Ладно. На первый раз простим тебя. Летай. Но запомни: в воздухе необходима строжайшая дисциплина. Понял?

Когда Сардино ушел, Рыбкин, улыбаясь, сказал Еременко:

- Храбрый парень! Впился в фашистского разведчика - не оторвешь. А потом эти "фиаты"... Я так за него переволновался. Ведь в два счета сшибить могли!

Еременко взъерошил на голове Леонида белые, как лен, волосы:

[78]

- Ты вот что - ему пока такие комплименты не говори. Не то он в следующий раз фашисту на спину залезет. Учить его еще следует...

Брунетский выступ продолжал оставаться центром притяжения противоборствующих сторон.

К исходу дня в районах Вильянфранка, Романильос, Боадилья с новой силой разгорелись ожесточенные бои. 11ротивник ввел в действие крупные силы бомбардировщиков. Он пытался сорвать атаки республиканцев, которые стремились прорваться к тыловым коммуникациям фашистских войск, стоявших у стен Мадрида еще с осени 1936 года.

Смеркалось. Эскадрилья Еременко была приведена в готовность номер один. Заботливый майор Альфонсо вместе с официантками Терезой и Сильвией объезжал стоянки, чтобы покормить ужином летчиков, безотлучно находившихся в кабинах истребителей.

И вот над Сото вспыхнули и рассыпались зеленые ракеты. Не успели они догореть, как один за другим взревели моторы. Вторая серия ракет - и истребители пошли на взлет. Эскадрилья легла на курс к высотам Москито и Романильос.

Фашисты не ожидали появления республиканских истребителей в такое позднее время. Эскадрилья подошла к горящей Боадилье, когда солнце уже наполовину скрылось за отрогами гор. Внизу, где вместе с испанскими частями наступали 13-я и 15-я интернациональные бригады, бушевало море огня. Горели оливковые рощи и посевы пшеницы, горела земля. Дым застилал горизонт. Даже на полуторакилометровой высоте летчики ощущали запах гари.

С запада, освещенные лучами заходящего солнца, группами наплывали фашистские бомбардировщики. Они с ходу вываливали свой груз на дорогу Брунете - Боадилья и на боевые порядки республиканцев.

Над высотами Москито и Романильос "чатос" атаковали противника. Еременко со своими ведомыми Кузнецовым и Карповым и звено Рыбкина связали боем истребители прикрытия. Звенья Серова и Сорокина ударили по бомбардировщикам.

В начале боя от Еременко отсекли Ивана Карпова. Рядом держался только Виктор Кузнецов. За время сов-

[79]

местных полетов они хорошо научились понимать друг друга. И когда перед ними оказались шесть "фиатов", командир эскадрильи смело пошел вперед, зная, что Виктор его прикроет сзади.

Фашисты разделились. Два "фиата" нырнули вниз, а четыре других устремились вверх. "Чатос" ринулись вслед за четверкой. Один из фашистов был сразу прошит очередями Виктора Кузнецова. Другой кинулся под защиту пулеметов своих бомбардировщиков и истребителей, разворачивавшихся на запад. Еременко устремился за ним. На огромной скорости, почти в отвесном пике, они неслись к земле. Центробежная сила вдавила Еременко в сиденье. Ручка управления забилась в ладони.

Проскочив строй "юнкерсов", отбивавшихся от республиканцев, "фиат" начал выходить на вертикаль. Но трассы И-15 преградили ему путь. Фашистский летчик вновь бросился вниз. "Опытный черт, вон как пилотирует", - мелькнуло в голове у Еременко. Порядком уставший за день комэск сосредоточил все внимание на "фиате" и зубчатых высотах, к которым приближались их самолеты. В прицел легли распростертые крылья фашистской машины. Еременко нажал гашетки. Пулеметные очереди распороли "фиата". Выбросив в воздух огненный хвост, он пошел к земле. В этот момент по выходящему из пике истребителю комэска, как горох, застучали пули: другой самолет противника зашел ему в хвост. Еременко рванул рули вправо. Он успел заметить пронесшийся мимо пылающий вражеский истребитель, за, которым шел, стреляя в упор, "чато" Божко Петровича. "Спасибо, друг. Выручил!"

В следующее мгновение на глазах комэска произошло непоправимое...

"Фиат", которого он преследовал, врезался в высоту Москито. Вслед за ним разбился атакованный Петровичем фашистский истребитель. Югослав над самой землей успел вырвать свою машину из пикирования. "Чато" свечой устремился вверх. Неожиданно верхние крылья истребителя сложились, затем стали отрываться от фюзеляжа. Опрокинувшись набок, "чато" рухнул вниз.

Еременко кинул истребитель к скалам. В узкой лощине, где упал самолет Петровича, он увидел багряные языки пламени и волны бурого дыма...

[80]

Над Сото темнело. Механики с тревогой вглядывались и горизонт. Еще ни один из ушедших в бой двенадцати истребителей не возвратился.

Наконец сели три И-15. Вслед за ними подошли еще четыре машины. Последними прилетели Еременко, Серов, Рыбкин и Баумлер. Только Петровича все не было.

- Где же Божко? - бросился к летчикам ожидавший возвращения брата Добре.

- Пронто, пронто! Скоро, скоро! - с нетерпением вглядываясь в небо, ответил за всех Луис Сардино.

Подрулил истребитель Рыбкина. Он сразу увидел пустующую стоянку своего ведомого.

- Божко не прилетел?

Никто ему не ответил. Медленно направился Леонид к стоявшему с Серовым Еременко.

- Божко нет?

Командир эскадрильи покачал головой. Увидев на стоянке Добре, он не нашел в себе силы сразу рассказать о трагедии, разыгравшейся на его глазах.

Рыбкин попытался успокоить взволнованного Добре.

- Мы вели тяжелый бой, - объяснял он югославу. - Божко мог задержаться. Подождем...

Когда над Сото зажглись первые звезды, летчики, с надеждой ожидавшие возвращения Божко, нехотя разошлись.

На стоянке остались механик Петровича испанец Руис, Добре и Рыбкин. Молча сидели они на пахнувшем маслом и бензином моторном чехле, прислушиваясь к ночным звукам.

Тихо подошел к ним Еременко, опустился на брезент рядом с Добре:

- Не нужно ждать. Он не вернется.

- Не может быть!

- Все произошло на моих глазах. Спасая меня, Божко вогнал в гору "фиата". Но его изношенная машина на выходе из пикирования не выдержала перегрузки и разрушилась.

- Где это произошло, командир?

- Над высотой Москито. Там сейчас фашисты.

- Не может быть... Не верю.

- Это правда, Добре. Мужайся. Для всех нас гибель Божко - тяжелая утрата. Мы его не забудем...

[81]

Над Сото сгущалась темнота, с гор потянуло прохладой. Они молча поднялись и пошли со стоянки.

В штабе эскадрильи Еременко узнал еще одну тяжелую весть: в воздушном бою над Эль-Эскориалом, в котором против шестидесяти истребителей противника дрались тридцать шесть И-16, погиб храбрый комэск Александр Минаев.

В эту ночь от причала Ленинградского порта отошел теплоход "Кооперация", на борту которого находилась большая группа советских летчиков-добровольцев. Среди них были Евгений Степанов и его друзья по бригаде. Пройдя Морской канал, теплоход вышел в Финский залив. Путь его лежал к берегам Франции.

А из Сантандера на Родину уехали Ляля Константиновская и Валентин Ухов. Командование эскадрильей "москас" Северного фронта принял Иван Евсевьев.

ПАТРУЛЬ УХОДИТ В НОЧЬ

Поздно ночью Сиснероса, Птухина и Агальцова пригласил к себе начальник генерального штаба республиканской армии полковник Висенте Рохо. Полковник выглядел усталым и озабоченным: на его плечи легло планирование и проведение Брунетской операции. Поздоровавшись, он сразу приступил к делу.

- Население Мадрида и войска устали от беспрерывных бомбардировок по ночам. Возможно ли в ближайшие двое суток организовать прикрытие Мадрида и линии фронта ночными истребителями?

С самого своего приезда в Испанию командир истребительной авиагруппы Птухин вместе с комиссаром Агальцовым и начальником штаба группы Павлом Котовым занимались организацией противоборства ночным бомбардировщикам противника. Но это было непросто. Большинство летчиков-испанцев не было обучено ведению воздушного боя в темноте. Значительный перерыв в полетах ночью имели и советские добровольцы. Немало обнаружилось и других трудностей. Не было прожекторов. Аэродромы не имели ночных стартов, а их взлетно-посадочные полосы были недостаточных размеров. Неустойчиво работала связь с постами ВНОС.

[82]

И все же командование авиагруппы решило организовать ночное патрулирование истребителей.

К началу Брунетской операции в эскадрилье Еременко сформировали отряд ночников, который возглавил Виктор Кузнецов. На первых порах в него вошли Анатолий Серов, Леонид Рыбкин, Михаил Якушин и Владимир Сорокин - летчики, имевшие на Родине значительный опыт ночных полетов.

Облетав все аэродромы в зоне Мадрида, Птухин остановил выбор на самом крупном - Алькала-де-Энарес. Организация ночного старта была поручена Кутюрье и инженеру авиагруппы Василию Новаку. Им удалось раздобыть прожектор с полузатонувшего военного судна. На всякий непредвиденный случай для подсветки взлетно-посадочной полосы решили использовать автомобильные фары.

Надо было спешить. После начала Брунетской операции противник, сняв с севера части легиона "Кондор", ввел их в сражение на Центральном фронте. С наступлением темноты тяжелые "Юнкерс-52" непрерывно висели над Мадридом и боевыми порядками Центрального фронта.

Зная, что Рохо в курсе подготовительной работы, Птухин сжато информировал его о ходе дела.

Выйдя из-за стола, полковник медленно прошелся по кабинету.

- Настало время принимать решительные меры! Прошу передать летчикам нашу просьбу как можно скорее начать патрульные полеты. Просьбу, а не приказ, - подчеркнул он.

Закурив сигарету, Рохо подошел к Евгению Саввичу и опустился в стоявшее рядом глубокое кресло.

- Мы понимаем, как вам трудно, мой генерал. Но время не ждет. Послушайте, что говорят пленные фашистские летчики, среди которых немало знакомых Игнасио.

- Бывших знакомых, - уточнил Сиснерос. - Они в один голос утверждают, что массированное применение ночных бомбардировщиков заставит нас поднять руки. Иными словами, фашисты надеются заставить жителей Мадрида покинуть город. Ссылаются на опыт Северного фронта.

Птухин пожал плечами:

- Север не может служить эталоном. Против три-

[83]

дцати республиканских самолётов там действует около пятисот фашистских. А то, что они говорят, - знакомая песня. Все это идет еще от итальянского генерала Дуэ - родоначальника доктрины, утверждающей, что с помощью одних бомбовозов можно выиграть войну.

- Но Дуэ свои теории черпал не из пустого ведра, - возразил Рохо.

- Конечно, - вступил в разговор Агальцов, - как известно, немцы в первую мировую войну тоже бомбили ночью города Англии и Франции. Если мне память не изменяет, то только в Лондоне погибло тысяча четыреста человек, в Париже - двести семьдесят. По тому времени это были невиданные масштабы бомбардировок. Дуэ рассудил, что если немцы полсотней бомбовозов и несколькими "цеппелинами" нагнали страх на англичан и французов, то уж с помощью тысяч бомбардировщиков можно поставить на колени целые государства. Ну а фашисты - как в Италии, так и в Германии - ухватились за его доктрину...

- Осенью тридцать шестого года они пытались подобный эксперимент провести и с Мадридом. Мы свидетели этому, - кивнул головой Сиснерос.

- Но ведь не получилось! - воскликнул Агальцов. - Ведь не покинули мадридцы свой город!

- Мы сделаем все, что от нас зависит. Первый патруль уйдет в небо в ночь на четырнадцатое, - медленно проговорил Птухин. - Кстати, позволю себе тоже обратиться к истории. В восемнадцатом году, оправившись от страха и паники, англичане в одну из ночей истребителями и зенитной артиллерией уничтожили в районе Лондона девять немецких бомбовозов "гота". Затем немцев стали сбивать и над Францией. Все дело в организации. Не обижайтесь, коронель, но, к сожалению, организация пока у нас хромает... Кстати, сегодня фашисты почему-то не бомбят.

- Над горами Сьерра-де-Гвадаррама второй час идет ливень, - улыбнулся Сиснерос. |

- Итак, в ночь на четырнадцатое патруль уйдет в воздух. Я могу сообщить министру? - поднялся Рохо.

- Да. Но прошу, чтобы об этом знал самый ограниченный круг лиц. I

- Пожелание генерала Хозе надо учесть, - Рохо повернулся к Сиснеросу.

Тот согласно кивнул головой...

[84]

Ночью 14 июля над аэродромом Алькала-де-Энарес писели крупные звезды и звенящая тишина. В лунном свете угадывались неясные очертания гор.

Пятеро летчиков молча стояли у самолета. Через несколько минут патруль уйдет в ночь. Не только в ночь, но и в неизвестность. Двое - Серов и Кузнецов - уйдут к Мадриду, а Рыбкин, Якушин и Сорокин займут готовность номер один.

- Время, - нарушил молчание Серов.

- Время, - ответил Кузнецов.

- К запуску!

За год войны в Испании первый ночной патруль республиканских истребителей уходил на поиск воздушного противника. Позади остались тревожные дни подготовки к ночному вылету. Тяжелый день 13 июля, в конце которого в бою над Брунете эскадрилья потеряла Баумлера Сардино...

Набирая высоту, "чатос" развернулись на запад. Курс - Мадрид.

Прошел час томительного ожидания. Кузнецов и Серов не возвращались. Выпустив в воздух Рыбкина, Якушина и Сорокина, инженер Новак на мотоцикле подъехал к прожекторной установке. Вблизи прожектора на плажной траве сидел Кутюрье. Они не успели обменяться и двумя словами, как раздался голос дежурившего сержанта-испанца:

- Арельсьен! Внимание!

Со стороны Мадрида подходил самолет.

- Один? - вслушиваясь в гул мотора, тревожно проговорил Новак.

- По местам! - приказал Кутюрье.

- Я к себе, - запуская мотор мотоцикла, заторопился Новак.

Над аэродромом вспыхнули и погасли бортовые огни самолета.

- Включай!

Голубая дорожка легла на землю. Кутюрье слышал только треск сгоравших внутри прожектора углей и легкое урчание мотора подходившего к земле истребителя. И вдруг в эти звуки ворвался леденящий душу вой бомб. Мощные взрывы потрясли аэродромом.

- Гаси! - что есть силы крикнул Кутюрье.

Наступила непроницаемая темнота.

Вновь раздались взрывы. Отблеск пламени осветил

[85]

накренившийся "чато". Кутюрье бросился к потерпевшему аварию истребителю, но не успел пробежать и десятка шагов, как яркий сноп вновь лег на посадочную полосу. "Сержант с ума сошел, наверное!" Взрывная волна швырнула Кутюрье вверх, и с силой ударила о землю.

Серов медленно приходил в себя. На разбитых губа ощущался солоноватый вкус крови. Тяжелая, словно налитая свинцом голова кружилась. Постепенно сознание возвращалось к нему, и припоминалось только что пережитое.

Пробыв свыше часа в зоне Мадрида и не встретив противника, Анатолий неохотно возвращался на Алькалу. Дав сигнал "Я - свой самолет", пошел на посадку. Колеса истребителя вот-вот должны были коснуться земли, когда внизу начали рваться бомбы. Видно, вражеский бомбовоз на приглушенных моторах подкрался к аэродрому следом за истребителем.

Ослепленный вспышками разрывов, Анатолий едва удержал машину. Надо было уходить на второй круг. И тут случилась новая беда: захлебнувшись, остановился двигатель. Коснувшись земли, истребитель колесами влетел в воронку и завалился на нос. Ударившись лицом о доску приборов, летчик потерял сознание.

Постепенно мысли Анатолия прояснились. Он понял что все происшедшее с ним не кошмарный сон. От обиды и боли он глухо застонал.

- Жив? - раздался рядом незнакомый голос.

- Ты кто?

- Вылезешь - узнаешь, - расстегивая замок его привязных ремней; ответил незнакомец.

Ухватившись за края бортов, Анатолий попытался подняться, но сил не было.

- Вот беда. Дай-ка я тебя от парашюта освобожу. Кое-как с помощью незнакомца Серов вылез из кабины истребителя.

- Ну как?

- Пустяки. Вот с самолетом хуже, - вздохнул Анатолий.

- Не горюй. Лиха беда начало...

- А тебе откуда известно, что начало? - насторожился Серов.

Незнакомец засмеялся:

[86]

- Мы ведь тоже ночники. Разыскал нас комиссар Агальцов. Направили на Сото. Но сегодня застряли на Алькале. Так что вместе будем "юнкерсов" ловить!

- Невеселая это ловля, - угрюмо пробормотал Серов.

У него вновь закружилась голова, и он прислонился h фюзеляжу истребителя.

- Пойдем, рядом метеостанция. Там тебя перевяжут. Тронулись?

Они пересекли взлетно-посадочную полосу. Анатолий по-прежнему с недоверием смотрел на своего попутчика.

- Кто ты все же будешь?

- Я? Антонио.

- Это еще ни о чем не говорит.

- Объяснил я тебе, что мы на Алькале застряли. Вот беда!

- Кто это - мы?

- Николай Соболев, Григорий Мастеров, ну и я. Вообще-то, меня зовут Евгений. Евгений Антонов с московского "Серпа и молота". Но в Испании все кличут Антонио.

- Как же ты, Антонио, у моего истребителя оказался?

- Не спалось мне. Думаю, схожу к вам на стоянку. А тут черт принес "юнкерса", чтоб ему пусто было. Гляжу, твой истребитель на попа стал. Какой-то идиот снова включил прожектор. Бомбовоз как резанет из пулеметов. Что делать? Бросился к твоей машине. А он, проклятый, все стреляет и бомбы сыплет. Прожектор разбил. Всех, кто к тебе бежал, разогнал.

- Вот, оказывается, какая тут катавасия была, - вздохнул Анатолий.

Они подошли к огороженному сетчатым забором зданию метеостанции.

В эту ночь на метеорологической станции дежурила переводчица штаба авиации Аделина {20}. Поглощенная приемом сводки погоды из Барселоны, девушка не обращала особого внимания на ставшие привычными разрывы

[87]

бомб и пулеметную стрельбу. Она заканчивала разговор, когда в дверь громко застучали.

- Ун моменте! Подождите! - крикнула она. Однако стук продолжался. В сердцах бросив на рычаг трубку, Аделина откинула крючок. Из темноты, сжимая обеими руками голову, шагнул одетый во все кожаное широкоплечий летчик и опустился на стул. Второй - высокий, худощавый, рыжеватый - остановился у двери. Изумленная Аделина молча смотрела на ночных пришельцев. Молчание нарушил тот, который стоял у порога.

- Сеньорита! Нет ли у вас бинтика или, на худой конец, полотенца? Камарада нечаянно опрокинулся буквально рядом с вашей избушкой. Думаю, что ему повезло, - многозначительно заключил он.

Смерив Антонова возмущенным взглядом, Аделина сердито отрезала:

- Место, где опрокидываться, вы могли бы выбрать и в другой стороне.

"Да она, кажется, нас за пьяных принимает", - догадался Антонов.

- Сеньорита, ведь его самолет опрокинулся! Давайте бинт или какую-нибудь тряпку - не видите, что человеку худо?!

Тут только Аделина заметила проступившую между пальцами Анатолия кровь. Она проворно открыла висевшую над столом аптечку. Обработала йодом рану, обрезала ножницами содранную кожу на лбу и, крепко перебинтовав голову, участливо спросила:

- Болит?

- Гудит, - поморщился Серов. Едва летчики вышли из здания метеостанции, на низ налетели Кутюрье и комендант аэродрома.

- Наконец нашелся! Мы весь аэродром обегал! У истребителя валяется парашют, а тебя нет.

- Виктор сел?

- Не знаю. Я тебя искал. Видел, как Новак кому-то светил. Наверное, ему. С запада к Алькале подходил еще один самолет. На посадочной полосе расплылись световые дорожки - это вспыхнули автомобильные фары. Истребитель прошел над центром летного поля и приглушил мотор. И вдруг яркие трассы пулеметных очередей разорвали воздух.

- В кого он стреляет?

Не видимый в темноте "чато" еще раз пронесся над Алькалой, ведя огонь из пулеметов.

- Уж не "мигалыциков" ли он гоняет? - догадался Антонов. - На нашем аэродроме бывали такие фокусы.

Действительно, летчики знали случаи, когда агенты франкистов световыми сигналами наводили самолеты противника на республиканские аэродромы.

- Ну и ночка! Что он творит? Разобьется ведь! Пулеметные трассы стеганули по посадкам пробковых дубов на восточной границе аэродрома.

Наконец летчик подвел "чато" к земле и посадил его.

Серов, Кутюрье и Антонов подбежали к заруливавшему самолету. На стоянке встретили Кузнецова. Из кабины вылез возбужденный Рыбкин.

- Что там у тебя стряслось?

- Ходил на трех тысячах. В воздухе и на земле спокойно, - взволнованно начал Леонид. - Противника не обнаружил. Время истекло. Подхожу к Алькале, гляжу: световая дорожка в центре, а по границам аэродрома огни то вспыхнут, то погаснут. Ясное дело, аэродром обозначают! Такая злость взяла, ну, думаю, сейчас я нам поморгаю...

- Вот сволочи! Своими руками задушил бы. Они ведь фашистов ждали, а тут наш оказался, - возмутился Кузнецов. И добавил, обращаясь к Рыбкину: - Молодец, Леонид. Только впредь не рискуй. Низко ты спускался, когда стрелял по "мигалыцикам", ведь горы кругом.

- Да я их, гадов, колесами подавил бы! Не поймали ни одного?

- Комендант помчался местность прочесывать. Да ищи теперь ветра в поле. Разбежались, поди, после твоего "горячего душа"...

На посадку уже заходили Михаил Якушин и Владимир Сорокин.

- Кто стрелял? И почему не включили прожектор? - забросал встречавших вопросами Якушин.

- Тут, брат, не только стреляли, тут и бомбы сыпались, - ответил за всех Серов...

На следующую ночь повторилось почти то же. Через десять минут после взлета Серова и Якушина к Алькале, не таясь, с включенными бортовыми огнями, подо-

[89]

шел самолет. Все думали, что это заходит на посадку свой транспортник. Но находившийся в готовности номер один Леонид Рыбкин на всякий случай скомандовал механику:

- К запуску!

И не ошибся. На аэродром посыпались бомбы. Механики и оружейники бросились в укрытие. Механик Рыбкина Балерис выполнил команду своего командира, но после запуска двигателя он в спешке забыл убрать из-под колес самолета тормозные колодки.

Ничего не подозревавший Рыбкин дал газ. Но "чато" остался на месте. А "юнкерс" продолжал ходить на аэродромом, швыряя бомбы. Леонид догадался, что мешает ему уйти в воздух. Он вылез из кабины и, рискув быть убитым осколками или тронувшимся с места истребителем, ударом ноги выбил колодки из-под колес. Через несколько секунд "чато" пошел на взлет.

О своей оплошности Балерис вспомнил, когда спрыгнул в укрытие, к которому его подвез автостартер. На раздумывая, механик бросился к стоянке. Он почти добежал до самолета, когда "чато" сорвался с места и пошел на взлет. Струёй от винта Валериев сбило с ног. Лежа на земле, он видел мелькавший в отсветах разрывов И-15 и повторял в отчаянии:

- О камарада Бланке! О камарада Бланке! Целый час в непроглядной тьме носился Рыбкин между Алькалой и Мадридом, надеясь встретить противника, но "юнкерсы" больше не появлялись. Наконец летчик повел истребитель на посадку.

Увидев Рыбкина целым и невредимым, Балерис тут, же около самолета исполнил какой-то дикий, неописуемый танец. Глядя на него, Леонид невольно рассмеялся. Несмотря на пережитое, он не сердился на механика за оплошность. И когда между летчиками разгорелся спор, кто виноват в происшедшем, Рыбкин сердито отрезал:

- Сами мы виноваты в первую очередь. Ведь у нас, а не у испанцев-механиков опыт ночных полетов. Вспом-ните, как мы летали дома. Там были отработаны сигналы между летчиком и техником, выпускавшим самолет. А здесь? Кричим на тридцати языках... В такой суматохе не только про колодки забыть можно, а и голову вместо них под колеса положить немудрено. Нужно разработать четкие команды и сигналы. Так-то, ребята. Век живи, век учись. Преподал нам урок "юнкерс".

[90]

В эту неделю для пятерки летчиков-ночников грань между днем и ночью незаметно стерлась. Ежедневно с наступлением сумерек после короткого отдыха (они участвовали и в дневных воздушных боях) "чатос" перелетели с Сото на Алькалу. Найти фашистский бомбардировщик в кромешной темноте было нелегко. Однако первые неудачи никого не обескуражили. Летчики очень уставали, но замены не просили...

Фашисты, видимо предупрежденные своей агентурой г базировании на Алькале республиканских ночных истребителей, неоднократно пытались бомбить аэродром. В один из таких налетов был ранен командир истребительной авиагруппы Птухин. К счастью, ранение оказалось нетяжелым, и Евгений Саввич продолжал руководить боевыми вылетами. Но командование категорически запретило ему летать.

В ночь на 18 июля Михаил Якушин патрулировал над линией фронта. Он уже заканчивал патрульный полет, когда увидел на земле разрывы авиабомб. Фашист рядом! Напрягая зрение, Якушин всматривался в темноту. Внизу разорвалась еще одна серия бомб. И тут цыше и впереди себя Михаил заметил расплывчатый гилуэт. Сомнений не было - параллельно линии фронта летел трехмоторный "юнкерс"...

После стольких горьких неудач эта встреча показалась Михаилу неправдоподобным счастьем. И хотя ему было пора возвращаться на Алькалу, он, забыв обо всем, пошел на сближение с "юнкерсом".

"Чато" медленно настигал фашистскую машину. Михаил, нервы которого были натянуты до предела, с трудом сдерживал себя. "Быстрее, быстрее, быстрее!" - мысленно торопил он свой истребитель. И вот "юнкерс" уже совсем близко. Пальцы с силой вдавили гашетки. Пулеметные очереди впились в фюзеляж бомбовоза. Якушин ожидал, что "юнкерс" тут же окутается пламенем и повалится вниз, но бомбовоз продолжал лететь. Летчик еще раз нажал гашетки. "Юнкерс" спокойно шел прежним курсом. Вторая и третья атаки тоже оказались безрезультатными. Пулеметные очереди гасли в фюзеляже и крыльях трехмоторной машины. "Юнкерс" не загорался!

Так они и летели в ночном небе - крошечный "чато" и грузный, тяжелый бомбовоз, связанные огненными лентами.

[91]

Еще атака. Задрав нос почти вертикально вверх, "чато", теряя скорость, медленно оседал на хвост. Уже не надеясь на успех, Михаил продолжал стрелять. Но тут истребитель, окончательно потеряв скорость, свалился в штопор. Пока Якушин выводил машину в горизонтальный полет, "юнкерс" ушел, растворился в темноте.

Обескураженный, удрученный случившимся, Михаил направил истребитель к аэродрому. Вскоре показались посадочные огни Алькалы ...

Выйдя из кабины, Михаил почувствовал, что его бьет озноб. Пока он снимал парашют и с жадностью пил обжигающий кофе, все молчали.

- Упустил "юнкерса", ребята, - тихо сказал Яц шин. - Летит, подлец, будто не в него стреляешь.

- Куда же ты стрелял? - спросил Сорокин.

- Разве в этой темени разберешь - куда? Видел, как трассы в крылья и в фюзеляж входили.

- Баки у него протестированные, сразу не загорятся, - заметил Рыбкин, i

- Выходит, он неуязвим?

- Почему же? Просто атака снизу-сзади не эффективна. Видимо, следует заходить справа-сзади. Или спереди под углом и бить в стык крыла и фюзеляжа. Там у него вмонтирован заливной бензобачок, а он не протектирован...

На смену Якушину в воздух ушли Виктор Кузнецов и Владимир Сорокин. Это был их последний боевой вылет перед отъездом на Родину. Днем, распрощавшись с товарищами по эскадрилье, они уехали в Мурсию. Командиром отряда летчиков-ночников был назначен Анатолий Серов, а место убывших заняли Евгений Антонов и Николай Соболев.

В этот день с разрешения полковника Сиснероса в летную школу в Лос-Алькасаресе уехал Добре Петрович, решивший заменить погибшего в воздушном бою брата...

К ДАЛЬНИМ БЕРЕГАМ

Расцвеченный ходовыми огнями теплоход "Кооперация" шел проливом Па-де-Кале. Багровый шар закатного солнца уже давно скрылся за острыми Дуврскими скалами. Носившиеся весь день над теплоходом неуго-

[92]

монные чайки вслед за солнцем ушли к туманному английскому берегу. Темную поверхность воды перечеркнула лунная дорожка. Корабль проходил траверз Булони.

На верхней палубе теплохода, облокотившись о поручни, стоял Евгений Степанов. Он смотрел на вытянувшуюся вдоль берега веселую цепочку огней. Невдалеке от "Кооперации", пересекая лунную дорожку, прошли рыболовецкие суда. На вершинах их мачт пульсировали световые знаки морзянки.

- Вот он где, - раздался сзади густой бас Девотченко. - О чем задумался?

- Да странно как-то. Кругом такие мирные картины, а совсем рядом уже год как война идет.

- Мирные? А ты забыл сегодняшнюю встречу? В конце дня 18 июля, когда "Кооперация" входила из Северного моря в пролив Па-де-Кале и пассажиры столпились на палубе, глядя на берега Англии и Франции, раздался чей-то громкий возглас:

- Смотрите! Прямо на нас идет военный корабль.

- Немец, - приложив козырьком руку ко лбу, сказал стоявший рядом с летчиками пожилой моряк. Все молча смотрели на быстро приближавшийся крейсер.

Когда до "Кооперации" оставалось всего каких-нибудь триста метров, крейсер круто взял в сторону. Матово-серая бронированная махина со стоящей на боевых постах командой пронеслась почти рядом с советским теплоходом.

- Пираты! - возмущенно посмотрев вслед удалявшемуся крейсеру, сказал моряк. - Ихнего командира за такие пируэты судить следует. Он, подлец, наверное, уже своему гросс-адмиралу телеграмму отстукал, что "Кооперация" их чуть ко дну не пустила.

- Не этот ли в прошлом году утопил в Средиземном море наш "Комсомол"? - предположил кто-то из нетчиков.

- Может быть, и он, - нехотя ответил моряк.

- А как же со свободой мореплавания? Моряк невесело усмехнулся:

- Вот так и понимается фашистами свобода. В Лондоне сидит лорд Плимут и председательствует в Комитете по невмешательству в испанские дела. Давно всем и честно, что в этом комитете воду из пустого в порож-

[93]

нее переливают. Только наш советский представитель Иван Майский режет им правду-матку в глаза. Так вот, комитетчики в число кораблей, осуществляющих контроль у берегов Испании, включили и итальянские и германские военные суда. Как говорится, пустили козла в огород ...

Сердито насупившись, моряк замолчал.

- Так и неизвестно, кто "Комсомол" потопил?

- Нет. Известно только, что шел "Комсомол" не в Испанию. У него на борту руда для Бельгии была. Но фашисты не могли простить "Комсомолу" рейсы в республиканские порты в начале мятежа. Как обожглись под Мадридом, так и стали по радио и в газетах грозить расправиться с кораблями, ходившими в Испанию. "Комсомол" стал их первой жертвой. Есть сведения, что команда теплохода находится в застенках Франко. |

- Вызволят из плена моряков, - убежденно сказал Девотченко.

- Конечно, вызволят. Нам разъяснили, что Советское правительство в этом направлении предпринимав энергичные меры.

Внимательно слушая разговор, Евгений Степанов не предполагал, что через несколько месяцев ему придется встретиться в бою с прямым виновником гибель "Комсомола" - фашистским крейсером "Канариас"...

- Обратно в Союз пойдем мы с бесценным грузом, - помолчав, сказал моряк. - На борту детишки испанские будут. Да еще самолет, на котором чкаловский экипаж в Америку слетал, заберем на Родину. Его французский лайнер из-за океана доставить должен...

Быстро пробежала летняя ночь. В Гавр пришли ярким солнечным утром. Над пирсами колыхались стрелы портальных кранов. Десятки белоснежных парусников плавно скользили по зеленоватой поверхности бухты Сены. Рыкнув басовитым гудком, теплоход подошел к причальной стенке.

- Вот и прибыли за границу, - глядя на пеструю толпу на берегу, вздохнул Миша Котыхов.

- Еще не прибыли. Пока мы на своей территории, - Никита Сюсюкалов топнул ногой о палубу.

Чиновники портовой таможни с осмотром багажа торопились.

[94]

- Цель вашего приезда во Францию, месье? - спросил Евгения Степанова немолодой поджарый таможенник.

- Всемирная выставка в Париже.

- О, выставка - колоссаль! Месье Чкалов - колоссаль!

Степанов молчал. Таможенник углубился в осмотр содержимого чемодана. Несколько книг французских авторов, путеводитель по Парижу, две белоснежные сорочки и бритвенный прибор не привлекли его особого внимания. Заинтересовал таможенника фотоаппарат, и его тщательно исследовал его изнутри. Поставив в паспорте жирную лиловую печать, пожелал Евгению счастливого времяпрепровождения в столице Франции.

Направляясь к автобусу, отходящему в Париж, летчики, как по команде, обернулись. Молча смотрели они на ярко освещенный солнцем белоснежный красавец теплоход, на флагштоке которого красным пламенем полыхал флаг Родины.

В советском полпредстве на улице Гренель добровольцев предупредили:

- До получения въездной визы в Испанию вам придется несколько дней провести в Париже. Понимаем наше нетерпение, но ничего не поделаешь. Пока вы туристы, осматриваете Париж. Вас интересуют всемирная выставка и другие достопримечательности. Познакомиться с Парижем вам поможет Александра Николаевна...

- Называйте меня просто Шура, - улыбнулась элегантная молодая женщина, молча стоявшая до этого в углу комнаты у круглого аквариума.

Так летчики познакомились с женой советского военно-воздушного атташе во Франции комдива Николая Николаевича Васильченко.

Шура Васильченко сразу взяла их в работу.

- Разве можно уехать из Парижа, не поднявшись на Эйфелеву башню? Не посетив собор Нотр-Дам? Вы же туристы, а какой турист откажется от удовольствия погулять по парижским бульварам?

- Да на обратном пути рассмотрим и догуляем, - взмолился Девотченко, словно от Шуры зависело немедленное предоставление им виз.

[95]

И она потащила их на Эйфелеву башню, потом к собору Нотр-Дам и на застроенный дворцами остров Сите, и на Елисейские поля.

Так было нужно! Париж кишел агентами, соглядатаями иностранных разведок. И туристы должны были проводить время, как все туристы.

Перед сном Девотченко и Степанов вышли на балкон гостиничного номера. Внизу шумел вечерний Париж. Над городом полыхало зарево от рекламных огней.

- Какой город! - удивленно сказал Степанов. - Только один день здесь, а кажется - всю жизнь тут жил.

- Красиво, - согласился Девотченко. - Но, признаюсь я тебе, Евгений, не до красот Парижа сейчас мне. Все думы там, за Пиренеями...

- Ох и прыткий ты! Думаешь, у других душа не ноет? А Шура молодец, без нее нам тут было бы туго.

Действительно, Шура Васильченко была не только их гидом и переводчиком. Она дала им и некоторые советы, как здесь следует себя вести, как одеваться. Посоветовала вместо шляп приобрести береты, купить модные одноцветные рубашки и галстуки.

"Мы теперь совсем парижанами стали", - смеялись летчики.

Не обошлось без казусов. Желая избавиться от своих шляп. Кустов и Евтихов оставили их на скамейке бульвара. Не успели они сделать несколько шагов, как двое французов с громкими криками догнали их и вручили злополучные шляпы. Пришлось благодарить.

- Да-а, - протянул Девотченко. - Сперва подумал я, жизнь у нее легкая: муж атташе, сама красавица, одета, как на картинке... А как сказала она за обедом: "Во Франции наша работа, а на Родину ох как тянет, ребята..." - услышал в ее голосе столько тоски!

В один из дней Шура повезла их на улицу Мари-Роз. Здесь, в доме ? 4, в 1909 - 1912 годах жил Владимир Ильич Ленин. То был период, когда партия создавала свои кадры. В Лонжюмо, пригороде Парижа, была организована партийная школа.

Через полчаса летчики были в Лонжюмо. В длинном приземистом здании теперь размещалась слесарная мастерская. Хозяин мастерской, приветливый француз, охотно согласился их сопровождать. Он рассказывал, а Шура переводила.

[96]

- Мне было девятнадцать лет, когда мой отец сдал. русским это помещение. Тогда здесь был сарай. Должен подтвердить, что русские были прилежными учениками. Занимались они с утра до позднего вечера. Ведь не за горами была ваша великая революция!

Он провел посетителей по мастерской, а затем все шаправились к небольшому двухэтажному каменному дому. Указав на него рукой, француз сказал:

- В двух комнатушках этого дома несколько месяцев жил Ленин. Я даже чинил ему велосипед. Конечно, мы не знали тогда, кто это такой. Только когда в России свершилась революция, мы по опубликованным в газетах фотографиям поняли, кто жил среди нас.

Вынув из промасленного комбинезона газету "Юма-ните", хозяин с жаром стал о чем-то говорить. ,

- Он говорит, что недавно здесь побывали возвращавшиеся из Америки в Советский Союз Чкалов, Байдуков и Беляков. Советских героев сопровождало все население Лонжюмо.

Пока Шура переводила, француз одобрительно ки-нпл головой.

Она пересказала летчикам помещенный в газете репортаж о встрече экипажа АНТ-25 с трудящимися Парижа. На митинге рабочие автомобильного завода "Рено" преподнесли советским летчикам красное знамя. Заканчивался репортаж сообщением, что Чкалов, Байдуков и Беляков после окончания митинга все цветы, подаренные им парижанами, возложили к памятнику французским летчикам, погибшим при исполнении слу жсбного долга...

Когда, полные впечатлений, летчики вернулись домой, в холле гостиницы произошла неожиданная встреча. Там стоял не кто иной, как Владимир Пузейкин, их товарищ по бригаде, летчик, о котором совсем недавно рассказывал добровольцам в Москве командарм Алкснис.

- Володька!

В ту же минуту Девотченко уже сжимал Пузейкина d объятиях.

- Пусти, пусти, медведь, - смеясь, отбивался тот. Потом они долго сидели в номере. Владимир не спрашивал товарищей, зачем они здесь, - это было и так ясно. Друзья поздравили его с орденом Красного Знамени, сообщили:

[97]

- А нам Алкснис рассказывал о твоем разведывательном полете к Сигуэнсе.

- Это не совсем точно. Нас вел Георгий Захаров - меня и Лаккалье.

- Так он и говорил. Но Захарова, а тем более Лакалье мы не знаем. - А тобой гордились, не скроем.

- Тот-то день был не очень тяжелым. Потом по Гвадалахарой были намного труднее, - и Пузейкин ста рассказывать товарищам о том, что волновало их сегсн дня больше всего, о боях в Испании, где он пробыл семь месяцев.

Ночью Пузейкин уехал в Гавр, откуда ему предстояло плыть в родной Ленинград...

В середине дня 26 июля Шура Васильченко позвонила в гостиницу:

- Собирайте чемоданы!

Ровно через час она поднялась к ним на лифте.

- Готовы? <

Девотченко кивнул на уже собравшихся Евгения Степанова и Никиту Сюсюкалова.

- За своих спутников, остающихся здесь, не волнуйтесь. Завтра они вылетят из Парижа. Пошли.

Через десять минут летчики неожиданно для себя оказались в квартире комдива Николая Николаевич Васильченко:

- Увезла их от посторонних глаз. Знакомьтесь и договаривайтесь, а я займусь хозяйством, - и Шура вышла из комнаты.

Через несколько минут она заглянула опять.

- Сегодня у нас русская кухня. Но для двух украинцев приготовлен борщ.

- Вот це гарно. В Париже - украинский борщ! - обрадованно забасил Девотченко Николай Николаевич улыбнулся:

- Недавно мы двух кавказцев провожали. Пришлось Шуре ночь не спать - шашлыки готовила.

Летчикам было хорошо в этой небольшой уютной квартире, у доброжелательных, сердечных хозяев.

Николай Васильченко, помощник машиниста с Сумщины, волею революции стал красвоенлетом - так в то время называли авиаторов молодой Советской Республики. Окончив Московскую летную школу, он принял

[98]

участие в гражданской войне. Был награжден двумя орденами Красного Знамени и золотым оружием. Потом учился, стал военным дипломатом.

Узнав, что летчики побывали в Париже в местах, связанных с Владимиром Ильичем Лениным, Васильченко стал вспоминать:

- Где бы мы, красвоенлеты, ни сражались, всегда ощущали ленинскую заботу об авиаторах. Летчики платили Владимиру Ильичу беззаветной преданностью и любовью. Помнится, когда у белых была отбита Казань, из авиагруппы Ивана Павлова Ленину отправили письмо, которое заканчивалось так: "Посылаем тебе, Ильич, хлеб из Казани. Ешь да выздоравливай. Когда аппетит разовьется - пришлем его из Самары". Во многих эскадрильях Ленин был избран почетным краснофлотцем, и том числе и в нашей второй истребительной...

Он помолчал немного.

- Смерть Ленина мы переживали тяжело. И вот при подготовке к первомайскому параду 1924 года летчики нашей эскадрильи предложили написать в воздухе дорогое нам имя Ильича. Нас поддержал командовавший и ту пору Московским военным округом Климент Ефремович Ворошилов. Так и сделали.

- Я тогда у Мавзолея стояла, - вмешалась в разговор Шура. - Это было потрясающее зрелище: чистое голубое небо и написанное на нем самолетами слово "Ленин". Оркестр играет, и все поют "Интернационал"...

- А через месяц я был свидетелем передачи тринадцатому съезду партии Ленинской эскадрильи, - продолжал Николай Николаевич. - Каждый из девятнадцати самолетов имел свое название. Помню некоторые: "Самарец - Ильичу", "Земляк Ильича", "Красный Воронеж - Ильичу". Эти самолеты строились на средства, собранные трудящимися. На одном из них довелось и мне летать.

Васильченко встал и прошелся по комнате. - Вы в Испании встретите генерала Хозе. Он там руководит истребителями и, как говорят, хорошо руководит. А был он в гражданскую войну мотористом. Затем окончил Борисоглебскую школу, ту, что и Валерий Чкалов. Когда мы в небе Москвы написали имя Ленина, он уже как летчик летел справа от меня. Талантливый командир. Большой ему привет от нас с Шурой передайте.

[99]

Так летчики впервые услышали имя генерала Хозе. Спрашивать его настоящую фамилию они, разумеется, не стали. Ведь и сами они ехали в Испанию под чужими именами.

В конце обеда Шура, посмотрев на часы, спросила Девотченко:

- Вы за дамами ухаживать умеете?

Поперхнувшись от неожиданности, тот удивленно посмотрел на нее.

- На вокзале вам придется несколько минут быть галантным кавалером.

- Почему бы и нет?

- Ну, тогда все в порядке. Едем. На вокзале к нам подойдут два носильщика, они возьмут ваши чемоданы и билеты. С проводником вагона разговариваю я. Все понятно?

Летчики молча кивнули.

- В Тулузе вас встретит товарищ. Помните, он вам привозил в гостиницу газеты и журналы? Поступите в его распоряжение. Если его не окажется на Тулузском вокзале, а это может случиться, поезжайте прямо в аэропорт...

На вокзал Орсе они приехали за десять минут до отхода поезда. Шура под руку с Девотченко, Степанов и Сюсюкалов не спеша двинулись вдоль голубого экспресса к своему вагону.

Проводник, увидев их, наклонил голову:

- С нами едет мадам?

- Нет, - грустно сказала Шура. - Я оставлю своих спутников на ваше попечение.

- Вас проводить в купе?

- Там есть кто-нибудь?

- Пока нет.

Шура глазами показала летчикам, что им следует войти в вагон, и открыла свою замшевую сумочку. В руке проводника хрустнули франки.

- Прошу вас, если это нетрудно, в купе больше никого не пускать. Завтра в Тулузе моим друзьям

предстоят нелегкие деловые встречи. Им надо отдохнуть.

Проводник расплылся в улыбке.

- О, мадам может быть спокойна. Ваши друзья будут спать сном праведников.

Мягко ударил колокол.

[100]

Войдя в вагон, Шура по очереди расцеловала смутившихся летчиков. Раздался второй удар колокола.

- Удачи вам, ребята, - прошептала она.

Через минуту экспресс медленно отошел от перрона. Идя рядом с открытым окном вагона, Шура махала рукой в тонкой перчатке. Девотченко не удержался и послал ей воздушный поцелуй.

Поезд ускорил ход. За окнами вагона замелькал сверкающий вечерними огнями Париж.

Это была не первая группа советских добровольцев, которой Александра Николаевна Васильченко помогла отправиться за Пиренеи.

КОНЕЦ "ЧЕРНОГО ДРАКОНА"

В тот час, когда голубой экспресс отошел от перрона парижского вокзала Орсе, увозя в Тулузу Девотченко, Степанова и Сюсюкалова, на аэродроме Сото в готовности к взлету стояли два истребителя И-15. У самолета в брезентовых шезлонгах молча сидели Анатолий Серов, Михаил Якушин и Николай Соболев. Летчиков одолевала усталость. Позади был изнурительный день боев над Брунетским выступом и Мадридом.

Фашистские войска, поддерживаемые танками и авиацией, третьи сутки наступали вдоль обоих берегов Гвадаррамы, упорно пытаясь прорвать фронт республиканцев в районе Кихорны и Вильянуэвы-де-ла-Каньяда.

Утром эскадрилья прикрывала Р-зеты, которые бомбили подходящие к Кихорне с юга резервы противника. Едва Р-зеты легли на боевой курс, как сверху на них бросились "фиаты". Летевшие выше основной группы Серов, Якушин, Шелыганов и Карпов удачным маневром сорвали попытку фашистов нанести внезапный удар, но четверка И-15 оказалась отрезанной от эскадрильи. Республиканским летчикам не впервой было драться с превосходящим по численности противником, но на этот раз их оказалось четверо против двадцати двух.

В этом тяжелом бою погиб Иван Карпов. Самолет Шелыганова был подбит, но летчику удалось перетянуть через линию фронта и сесть на своей территории...

В темном небе сверкали яркие звезды. Было душно, в воздухе стоял горьковатый запах листвы оливковых

[101]

деревьев. В зарослях постепенно смолкали щебетавшие перед наступлением темноты птицы. Летчикам предстояла тревожная, полная опасностей ночь.

В патруль сегодня были назначены Анатолий Серов и Михаил Якушин. Николаю Соболеву и Александру Рыцареву предстояло выпустить их с Сото в воздух.

На этот раз Еременко разрешил ночному патрулю взлетать со своего аэродрома. Взлет с Сото в полной темноте был небезопасен, но командир эскадрильи надеялся на опыт Серова и Якушина. Посадку по окончании патрульного полета в зоне Мадрида они должны

- были совершить на аэродроме Алькала-де-Энарес. Анатолий Серов тяжело повернулся в шезлонге:

- Остервенели фашисты. Как они в Ивана стреляли! У него не самолет, а сплошной огонь. А "фиаты" как с цепи сорвались - бьют и бьют по нему.

- Он прыгать над вражеской территорией не захотел, чтобы в лапы фашистам не попасть, - вздохнул Якушин.

- Я им еще Карпова припомню, - глухо отозвался Серов.

- Еременко убивается. Сколько людей потеряли... Эх! - Николай Соболев поднялся, заслышав быстро приближающиеся шаги, - Ну что там?

Подошел Рыцарев.

- Звонили с Алькалы. У них все готово для обеспечения посадки.

Серов посмотрел на часы:

- Полночь уже, - удивленно проговорил он. - Давай, Миша, в кабины сядем. Ночка темная. Возможно, гости собираются к нам...

- Чертовски я устал сегодня, - признался Якушин. Соболев поднялся:

- Я на связь пойду.

- Когда взлетим, не забудь предупредить Алькалу, - напомнил ему Серов.

Механик Хозе помог Якушину надеть парашют и застегнуть привязные ремни.

- Покушайте, командир, соленых оливков. Они сон хорошо прогоняют, - Хозе протянул Якушину небольшой пакет.

- Спасибо, Хозе, - Михаил похлопал механика по плечу.

Хозе был вдвое старше своего летчика, без ма-

[102]

лого двадцать лет провел среди крылатых машин, и испанцы в шутку называли его основателем королевской авиации...

Через полчаса прибежал Рыцарев:

- В районе севернее Эскориаль фашисты бомбят передний край!

Якушин запустил двигатель. В темноте впереди вспыхнул огненный овал, образованный вырывающимися из выхлопных патрубков мотора языками пламени. Это выруливал Серов. Мелькнуло и растаяло едва различимое очертание истребителя. Теперь была очередь Якушина. Он включил и быстро погасил бортовые огни. Хозе выбил из-под колес колодки. Ревя работающим па полных оборотах двигателем, "чато" устремился в темноту...

Пройдя Фуэнкарраль, Якушин взял курс на северо-запад. Мадрид остался южнее. Слева по курсу полета изгибалась линия фронта. Блеснула нить реки Мансанарес. Летчик внимательно всматривался в темноту. Истребитель подходил к южным отрогам гор Сьерра-де-Гва-даррама. Пора обратно. И тут в лунном свете проплыл какой-то предмет. Может быть, померещилось? Насколько позволили привязные ремни, Михаил приподнялся на сиденье и всмотрелся в темноту: сомнений не было.

Облитый серебристым светом луны, навстречу И-15 шел "юнкерс". Якушин летел метров на семьдесят ниже и теперь отчетливо видел на фоне неба темный силуэт фашистского бомбовоза. "Пропущу, потом зайду с хвоста и..." Летчик до боли в шее повернул голову, следя за самолетом противника. Крутым разворотом он вывел истребитель на попутный с "юнкерсом" курс. Мельком глянул на компас. "К Мадриду, подлец, идет. Ну погоди!"

"Чато" рванулся вперед, и тут его слегка тряхнуло. "Иду в спутной струе моторов", - догадался летчик. Он добавил обороты двигателю. Движением рулей подвернул нос И-15 в направлении стыка правого крыла и фюзеляжа бомбовоза. Теперь обе машины летели почти

рядом.

"Не уйдешь, негодяй! Не уйдешь!" Михаил прицелился, нажал гашетки. Четыре пулемета ударили по "юнкерсу". Якушин не отпускал гашетки до тех пор, пока не увидел, как ярким фонтаном брызнул горящий бензин. Из фюзеляжа бомбовоза вырвались длинные языки

[103]

оранжевого пламени. Застрочил пулемет стрелка "юнкерса". Но было уже поздно...

"Юнкерс" валился вниз. Огненный крест с длинным оранжево-красным хвостом несся к земле. И вслед за ним спиралью снижался "чато". На крыльях и ветровом козырьке истребителя играли огненные блики.

Когда до земли осталось менее пятисот метров, Михаил выровнял машину. И тут снизу взметнулся

ослепительный столб пламени. Стало светло, как днем.

Бортовые часы истребителя показывали 1 час 45 минут среднеевропейского времени. Михаил прошел над местом падения "юнкерса" и развернул истребитель к Алькале.

Впервые за год народно-революционной войны в Испании в ночном воздушном бою истребителем был сбит самолет противника. Это произошло в ночь на 27 июля 1937 года. Сделал это советский летчик-доброволец Михаил Якушин.

В Тулузу экспресс пришел с рассветом. На покрытых замшелой черепицей крышах, нахохлившись, дремали голуби. Моросил дождь. По мокрому перрону прохаживался здоровенный полицейский в черной пелерине. Летчиков никто не встретил.

Такси быстро расхватали немногочисленных пассажиров.

- Аэропорто? - спросил летчиков чернявый шофер в огромной фуражке.

- Да! - ответил Девотченко.

Шурша шинами, серый "рено" помчался через еще не проснувшийся город.

Наступал самый трудный и ответственный этап поездки. Рядом, за Пиренеями, была Испания.

В это же ненастное утро в дальнем конце аэродрома Ла-Бурже под Парижем стартовал потрепанный пассажирский "фарман". На борту частного самолета находились Семен Евтихов, Виктор Кустов, Алексей Горохов, Михаил Котыхов и Григорий Попов. Медленно набирая высоту, "фарман" пошел к Пиренеям.

Внизу, у забрызганного грязью "кадиллака", всматриваясь в удаляющийся самолет, стояла Шура Васильченко...

[104]

Через два часа после посадки Якушина на Алькалу приехали Птухин и Кутюрье. Они уже успели побывать на месте падения "юнкерса".

- Герой, ну прямо герой, - пожимая Михаилу руку, довольно говорил генерал Хозе. - Верите, Миша огнем пулеметов убил четырех членов экипажа. Пятый, штурман, спустился на парашюте. Он настолько потрясен, что потерял дар речи.

На Алькале царило ликование...

До смерти уставшему Михаилу ничего не хотелось - только бы повалиться под крыло своего "чато" и хотя бы на часок забыться. Ведь скоро наступит день. Строгий Иван Еременко не будет спрашивать, спал он ночью пли нет. В эскадрилье каждый летчик и самолет на учете. Значит, им с Серовым надо скорее возвращаться на Сото.

Но тут Якушина пригласили к телефону.

- С вами будет разговаривать командующий ВВС Сиcнерос, - предупредил дежурный.

- Да как я буду, не зная испанского, говорить с командующим? - взмолился Михаил.

На помощь пришел Агальцов, примчавшийся к тому времени на Алькалу из Мадрида. Он посадил на параллельный телефон переводчицу Аделину, и разговор с командующим прошел гладко.

Потом Кутюрье разложил на столе документы и полетные карты членов экипажа "юнкерса".

- В следующий раз, Миша, аккуратнее стреляй, - увидев пробитую в нескольких местах полетную карту командира корабля, сказал начальник штаба авиагруппы Котов.

Оказалось, что бомбардировщик взлетел с аэродрома Авилы.

- На борту бомбовоза и остатках киля нарисован

черный дракон, - сообщил Кутюрье. Позвонил Еременко:

- Поздравляю, Миша. Все ребята гордятся тобой. Ну, а твой Хозе несколько раз хотел на Алькалу бежать от радости.

- Спасибо, командир. А нельзя ли нас отсюда поскорее забрать?

- Это не в моей власти. Пока сидите на Алькале - таков приказ генерала Хозе.

Михаилу Якушину предстояло еще пережить в этот день много удивительного.

[105]

Скоро на аэродром прибыл секретарь премьер-министра Испанской Республики Хуана Негрина и передал летчикам приглашение на правительственный прием, устраиваемый в их честь.

Подошло несколько лимузинов. В первую машину посадили Михаила Якушина, во вторую - Анатолия Серова и переводчицу Аделину. Секретарь премьера махнул рукой. Затрубил горнист. Заревели сирены мотоциклов почетного эскорта. На огромной скорости машины помчались к Мадриду...

На прием прибыло большинство министров республиканского правительства. Советских летчиков встретили тепло. Премьер Хуан Негрин, посадив рядом с собой Якушина, долго с ним разговаривал. Михаил узнал от Негрина, что его младший сын, окончив в Советском Союзе летную школу, возвращается на родину, чтобы сражаться с фашистами.

Под аплодисменты присутствующих Хуан Негрин объявил, что летчики Карло Кастехон и Родриго Матеу {21} за мужество и летное мастерство, проявленное в ночных полетах, награждаются золотыми часами и легковыми машинами.

- Мне-то за что? - удивился Серов.

- Сеньор Матеу, - ответил ему Негрин, - мы надеемся, что это не последний "юнкерс", сбитый ночью советскими летчиками. Мы желаем вам и вашим товарищам новых побед в воздухе.

Золотыми часами была награждена и Аделина.

- Сеньорита, если бы мне раньше сообщили, что вам всего семнадцать лет, я распорядился бы отправить вас домой, - сказал ей Негрин. - Но теперь поздно. Ведь вам все же будет восемнадцать?

- Будет, - улыбнулась Аделина.

...Через несколько дней в Испанию пришло известие:

ЦИК СССР наградил Анатолия Серова и Михаила Якушина орденом Красного Знамени.

Весь день 27 июля Девотченко, Степанов и Сюсюка-лов провели в напряженном ожидании. С утра над Тулузой стояли серые дождевые тучи. Ни один самолет не

[106]

поднялся с аэродрома. Когда в полдень погода прояснилась, оказалось, что "потез", собиравшийся лететь в Испанию, неисправен...

Стемнело. Раздосадованные добровольцы поехали в гостиницу. Там они встретились с приехавшим из Парижа товарищем, о котором им говорила перед отъездом Шура Васильченко.

Здороваясь с ним, Иван Девотченко недовольно проворчал:

- Ну ее, эту авиацию. Лучше пойдем пешком.

- Возможно, так и случится, - ответил ему товарищ, назвавшийся Леонидом.

- Как это? - удивился Иван.

- Если не удастся улететь, придется быть готовыми к переходу сухопутной границы в Пиренеях. До приграничной зоны вас подбросят на машине. А там ночью с проводником пойдете горными тропами. Пока же наберитесь терпения и ждите, - посоветовал Леонид летчикам.

Евгений и Никита отправились погулять по городу. Над готическими крышами Тулузы разливался мягкий свет луны. В табачной лавке они купили несколько пачек сигарет. Обратно возвращались не спеша.

У гостиницы прогуливались, оживленно беседуя, Девотченко и Леонид. Едва Евгений и Никита подошли к ним, как из-за угла, размахивая пачками газет, с громким криком выскочили несколько мальчишек.

- Сенсация! - звонкими голосами оповещали они. - Покупайте вечерний выпуск. Сенсация! В районе Мадрида красный истребитель ночью сбил бомбардировщик национальных сил Испании {22}. Красный пилот Карло Картехон отказался давать интервью. Сенсация! Ночью сбит самолет. В живых остался только один член экипажа. Он взят в плен...

- Это уже интересно, - проговорил Леонид, покупая несколько экземпляров газеты.

Узнав, о чем идет речь, Девотченко заволновался:

- Дай-ка мне пару, - попросил он Леонида. - Может быть, встречу испанца. Наверное, ему будет приятно получить экземпляр газеты, где рассказывается о его победе.

[107]

В этот вечер летчики долго не ложились спать, обсуждая новость. Кто-кто, а они хорошо понимали, как трудно ночью найти и сбить вражеский бомбардировщик.

Вспомнили оставшихся в Париже друзей.

- Интересно, удалось Шуре договориться о переброске наших ребят?

Они и не подозревали, что те спокойно спят в Барселоне...

В ожидании прошли еще одни сутки.

Поздно вечером 28 июля в номер гостиницы забарабанил Никита Сюсюкалов.

- Что, завтра летим? - спросил его Евгений.

Никита был взволнован. В руке он держал свернутую в трубку газету.

- Еще один самолет сбит!

- Чей? Где? - не понял Степанов.

- Ночью в районе Мадрида. Только пилот другой - Родриго Матеу {23}'. Газетчики так орут на улице, словно . каждый из них выиграл в лотерее. А перевел мне с французского швейцар-поляк.

- Пока мы туда доберемся, они, пожалуй, нам и фашистов не оставят, - проворчал проснувшийся Девотченко. - Две ночи - два "юнкерса". Неплохо, а?

Ночью Евгений спал мало. Девотченко совсем не спал и все время курил. Когда рассвело, Иван вышел на балкон.

- Ну что ты топаешь, как слон? - рассердился Степанов. - Спать не даешь.

Иван добродушно засмеялся:

- Ты чего на мне злость срываешь? Вот пойду и украду самолет на аэродроме да и дуну через Пиренеи, а ты тут лежи, переживай.

- Замучился я, Иван. Едем-едем, никак до места не доедем, - пожаловался Евгений.

- Терпи казак, атаманом будешь, - вздохнул Девотченко.

Ивану не пришлось приводить в исполнение свою угрозу. На четвертые сутки их вынужденного пребывания в Тулузе летчиков предупредили, что будет самолет.

[108]

Они пошли завтракать в ресторан аэропорта. Небольшой уютный зал, отделанный серым мрамором, был почти пуст. Тихо играла радиола. Летчики заняли столик у широкого окна, через которое было хорошо видно летное поле.

Одетый в замшевую куртку мужчина, держа в руке незажженную сигарету, подошел к их столу. Девотченко надавил кнопку зажигалки. Прикуривая, француз медленно сказал по-русски:

- Ваш самолет взлетит через тридцать минут.

Он кивком головы указал на белый двухмоторный "потез" и небрежно пошел к выходу.

У Степанова пропала всякая охота есть, но под строгим взглядом Девотченко он сдержал себя. Время было, и они спокойно закончили завтрак.

Когда летчики спустились в зал ожидания, Евгений увидел нескольких пассажиров, с которыми они на "Кооперации" прибыли в Гавр. Но те и виду не подали, что когда-либо с ними встречались. Взяв чемоданы, летчики через вращающуюся дверь вышли на обсаженную цветами площадку. Там с газетой в руке прогуливался Леонид. Он улыбнулся им.

У крыла "потеза", скатывая в рулон моторные чехлы, возился пожилой бортмеханик. Оторвавшись от своего занятия, он окинул взглядом подошедших к самолету и махнул рукой:

- Салут, камарадас!

Евгений занял кресло поближе к кабине пилотов. Девотченко и Сюсюкалов устроились рядом на откидном диванчике. На пол грохнулся туго затянутый веревками брезентовый рулон. Хлопнула поставленная на стопоры дверь. Проходя между кресел, бортмеханик громко крикнул:

- Субида! Взлет!

Выбросив ком сизо-черного дыма, заработали двигатели.

Громыхая амортизационными стойками, видавший виды "потез" побежал по травяному покрову. В иллюминаторе кабины мелькнули француз в замшевой куртке и Леонид, стоявшие на открытой веранде ресторана.

Над переплетением железнодорожных путей и голубой лентой реки Гаронны самолет развернулся к Пиренеям. Евгений бросил прощальный взгляд на город:

"Хорошо сработали тулузские товарищи..."

[109]

Они летели уже час. Внизу раскинулись угрюмые, покрытые снегом горы. С большой высоты была видна отороченная седой линией прибоя лазурная полоса. Средиземное море! Девотченко и Сюсюкалов дремали. "Ну и спокойствие у них, чертей! Позавидовать можно", - смотря на своих попутчиков, думал взволнованный Евгений.

Прошло еще тридцать минут. Шум моторов начал постепенно стихать. "Потез" пошел на снижение. Евгений с интересом всматривался вниз: под крыльями самолета на берегу моря раскинулся огромный город, в центре которого возвышалась островерхая громада собора. Машина прошла над портом, обогнула гору с разбитым на ее склонах густым парком и игрушечной церковью. Это была Барселона.

"Потез" уже подруливал к зданию аэровокзала.

- Эста тодо комформэ! Все в порядке! - громко сказал бортмеханик, выходя из пилотской кабины.

Добровольцы уже подошли к двери, когда их окликнул командир самолета. Летчики обернулись. В центре пассажирской кабины стоял экипаж "потеза".

- Фелис бьяхэ! Счастливого пути! - испанцы вскинули сжатые кулаки.

- Спасибо, друзья!

Спустившись на землю, по укоренившейся годами привычке все трое посмотрели вверх. В солнечном небе кружились белые чайки. Вдали дымили трубы многочисленных заводов Барселоны. На горизонте темнели вершины Каталонских гор.

Евгений вдохнул влажный морской воздух.

- Здравствуй, Испания!