В БОЯХ ЗА ТАМАНЬ
В сентябре - октябре летчики 42-го гвардейского истребительного авиационного полка прикрывали наступающие наземные войска, сопровождали бомбардировщиков и штурмовиков, вели воздушную разведку, наносили штурмовые удары по войскам отступающего противника.
Работу летчиков затрудняли плотные осенние туманы. В условиях полета над горно-лесистой местностью и над прибрежными плавнями они затрудняли ориентировку, поиск наземных целей и таили в себе немалую опасность, так как нередко простирались до самой земли. Приходилось летать парами, звеньями. Это облегчало маневрирование в полете, но увеличивало вероятность поражения от зенитного огня, плотность которого была исключительно высокой. Противодействие истребителей противника было незначительным, они летали небольшими группами, прямых встреч с нами избегали и старались атаковать внезапно, используя облака, характер местности. Однако это не означало, что ожесточенных схваток уже не будет. При налете наших бомбардировщиков и штурмовиков противник оказывал значительное сопротивление большими группами своих истребителей.
Один такой бой произошел в районе Киевское, Молдаванское, Нижне-Баканский. Мы вылетели на сопро-| вождение штурмовиков, которые должны были нанести) удар по оборонительным сооружениям центрального! участка Голубой линии. На подходе к цели штурмовики пытались перехватить две группы Ме-109Ф и одна группа ФВ-190. Шестерку "яков" возглавлял Герой Советского Союза Приказчиков. По его приказу группа разделилась на пары. Мы с Глядяевым остались около штурмовиков и отражали атаки прорвавшихся к нам вражеских истребителей. Пара Ивана Горбунова стремительной атакой отогнала четверку "мессершмиттов" и вступила в бой со второй группой Ме-109Ф, Алексей Приказчиков атаковал шестерку ФВ-190. Два "фоккера" задымили и пошли вниз, четверка ФВ-190 потянула вверх, но от дальнейших попыток атаковать пару Приказчикова отказалась. Видимо, гитлеровцы почувствовали, с кем имеют дело. Вот когда нам пригодились скоростные атаки и точное индивидуальное прицеливание! Иван Горбунов со своим ведомым тоже сбили по одному "мессершмитту". Наши штурмовики сделали несколько заходов по цели и вернулись на свой аэродром.
Потеряв Новороссийск и основные узлы обороны в центре Голубой линии и опасаясь быть отрезанными от переправ в Крым, немецко-фашистские части с боями стали отходить на Таманский полуостров. 17 - 20 сентября полк ежедневно по 3 - 4 раза вылетал на сопровождение бомбардировщиков, которые наносили удар по войскам и узлам сопротивления противника в районах Темрюка и Анапы. Вражеские истребители пытались пробиться к нашим бомбардировщикам. Но имея хорошо налаженное тактическое и огневое взаимодействие между группами, гвардейцы встречали врага еще на подходе к бомбардировщикам и решительными атаками обращали их в бегство. За эти дни мы с Глядяевым сбили два "мессершмитта". По нескольку самолетов противника сбили группы Приказчикова, Наумчика, Горбунова, Калугина, Шевченко, Канкошева.
Тем временем войска 56-й армии продолжали теснить противника в центре, войска 9-й армии - на правом фланге Голубой линии, а войска 18-й армии вели напряженные бои на юге Таманского полуострова.
Советские бомбардировщики и штурмовики наносили мощные удары по отступающим гитлеровцам. Наряду с боевой работой, нам приходилось сбрасывать в расположение неприятеля и необычный груз - листовки, фотомонтажи и другую агитационную литературу. И "меткий выстрел" художника или писателя усиливал смятение и растерянность в стане врага. Особенно запомнилась листовка с фотомонтажом Александра Житомирского. На этом фотомонтаже популярный среди немцев "железный канцлер" Бисмарк, тыча указующим перстом в бесноватого фюрера, предупреждал;
"Этот ефрейтор ведет Германию к катастрофе". Как тут не задуматься гитлеровцу над пророческими словами Бисмарка?.. Тем более, что они сбываются.
Раненый фашистский зверь, хотя и бежал в панике, но огрызался и был крайне опасен. Стремясь любой ценой остановить продвижение советских войск, гитлеровское командование большие надежды возлагало на Темрюк. Расположенный в самом устье реки Кубани, Темрюк замыкал левый фланг Голубой линии и представлял собой прочный узел сопротивления. Подступы к нему с востока и юга почти сплошь прикрывались лиманами и плавнями. Усиленные минными полями, проволочными заграждениями и большим количеством огневых точек, эти естественные препятствия считались противником непреодолимыми для советских войск. Кроме того, в районе Темрюка и вдоль дороги на Пересыпь было сосредоточено большое количество сил и средств для отражения ударов наших частей. Стало известно также, что фашисты стянули в район Темрюка до 200 танков. Их нужно было найти и уничтожить как можно быстрее.
25 сентября 1943 года на разведку вылетел командир 1-й эскадрильи Герой Советского Союза гвардии капитан Приказчиков со своим ведомым гвардии младшим лейтенантом Гусаком. Прикрывать пару разведчиков он приказал своему заместителю гвардии старшему лейтенанту Печеному. Вскоре четверка остроносых "яков" растаяла в утренней дымке. Однако разведка не удалась, а мы лишились двух опытных летчиков - Приказчикова и Гусака сбили.
Тогда на задание ушла четверка под командованием Ивана Горбунова. Через полчаса (полк базировался в станице Анастасиевская, что в сорока километрах восточнее Темрюка) разведчики обнаружили до 200 танков и автомашин и по радио вызвали штурмовиков, находившихся на аэродроме Варениковская, куда, кстати, через три дня перебазировались и мы. А 25 сентября, сопровождая штурмовиков, наши гвардейцы тоже били по танкам и автомашинам, предрешая судьбу засевших в Темрюке гитлеровских захватчиков.
НЕОЖИДАННАЯ РАДОСТЬ
Утром 10 октября меня пригласили в штаб, разместившийся в уцелевшей хате на окраине станицы Варениковская. Командир, замполит, начальник штаба полка встретили как-то по-иному, без той официальности, с какой сталкиваешься при получении боевого задания.
- Предоставляем вам, Григорий Родионович, отпуск с выездом на родину, - тепло поздоровавшись за руку, сказал Гарбарец, - Устали? С первого дня воюете, без передышки.
- Усталости вроде бы не чувствую, товарищ подполковник. - Говорю так, а про себя думаю: "Значит, войска будут готовиться к новой наступательной операции. Что ж, домой - это здорово!"
- Посмотрите, как там в тылу, - сказал замполит Щербак. - Советую побывать на предприятиях. Что сказать людям - знаете. А вернетесь - нам расскажете.
Начальник штаба подполковник Петижев вручил мне заранее оформленный отпускной билет, проездные документы, продаттестат, талоны на питание. Наш Умар Ибрагимович знал, что летчику на радостях не до беготни по канцеляриям.
- Не забудьте получить деньги в финчасти, - с улыбкой напомнил он. - Счастливого пути.
Смотрел на своих начальников и чувствовал себя неловко перед ними. Они тоже устали, особенно командир полка. У Григория Кузьмича под глазами темные тени, скулы заострились, в поредевших волосах седина появилась... Но крепится командир, виду не подает.
- Часов в десять будет Ли-два, долетите до Краснодара, - сообщает Гарбарец еще одну приятную новость. - А там уж сами...
- Большое спасибо, товарищи! - козырнул, а сам чувствую, что голос не тот и внутри что-то щемящее подкатывается к сердцу. Понимал: будь у них возможность, доставили бы меня прямо в Казань. Хочется еще что-то сказать в знак благодарности за внимание И заботу. Но слова будто растерялись. Так и ушел...
Летели над плавнями, прижимаясь к камышам, - на их фоне зеленоватый Ли-2 трудно заметить. В воздухе спокойно, но фронт близко, и летчик помнил об осторожности.
В Краснодаре оказалось еще несколько отпускников. Устроившись в теплушке, вечером тронулись в путь, а утром были в Ростове. Здесь пересели в пассажирский. Чем дальше отъезжали от фронта, тем значительнее представал перед нами, отпускниками с фронта, размах восстановительных работ. Вокзалы почти все были разбиты, но железнодорожники, военные комендатуры, продпункты работали четко, так что по организованности тыл не уступал фронту. Было отрадно видеть и сознавать, что вся наша великая страна представляет собой единый боевой лагерь, а советский народ, руководимый Коммунистической партией, прилагает титанические усилия, чтобы обеспечить фронт всем необходимым.
В Казань приехал на четвертые сутки. На вокзале невообразимая толчея; много военных, эвакуированных, которые возвращались к родным местам, освобожденным от фашистских захватчиков. Для раненых - отдельный зал. Фронт от Казани далеко, но и здесь тяжесть военного времени сильно ощущалась.
Зато не видели мы унылых лиц. Даже инвалиды держались гордо, не выставляя свои болячки напоказ, Наоборот, во взглядах, в разговорах улавливалась какая-то стеснительность, будто он, воин, пострадавший в схватке с врагом, в чем-то виноват перед остальными людьми. Поистине удивителен, непостижим духовный мир советского народа. Только такой народ, познавший радость свободы, и мог явить миру массовый героизм, способный сокрушить фашистских захватчиков.
Пока добирался до родной деревни Керосеново, семья представлялась мне такой же многочисленной, какой была до войны. Четверо братьев и две сестры. А когда умер двоюродный брат отца, наш дядя, в семью приняли осиротевших Ивана, Сашу и Надю. Долго жила с нами еще и бабушка Оля. Двенадцать душ! Отец Родион Григорьевич любил детей до самозабвения и прощал нам всякие проказы. Мать Елизавета Аверьяновна - женщина малограмотная, но умная и властная, верховодила во всем. Мы любили ее и побаивались, Жили дружно, весело. Умели и не ленились работать. В сенокосную пору спозаранку выходили на колхозные покосы. Взойдет солнце, заискрится обильная роса на валках скошенной травы, и соседи удивляются: "Опять Павловы всех обскакали!" А мы никого и не пытались обскакивать: просто нравилось работать, когда все вместе.
Зимой бегал на лыжах в школу-семилетку за десять километров. Мороз, скрипит снег под ногами, шумят на ветру вековые сосны да ели. Вслушаешься - поет свою нескончаемую песню дремучий бор. Красота!
...Мать с непокрытой головой выбежала на крылеч-1 о, ветер подхватил седые пряди волос, отбросил их на лицо, смотрит, будто завороженная. И вскрик:
- Гришенька! Сынок!..
Прижалась к груди, мелко вздрагивают плечи, на мои руки упало несколько горячих слезинок.
- Не плачь, мама, - успокаиваю ее и не замечаю, что и у меня по щекам расплывается что-то влажное.
Откуда-то прибежал отец - худой, но крепкий, семижильный. Стиснул меня до хруста в костях.
- Хорош! Герой! Наша, Павловская, закваска, - выпалил он с гордостью и заулыбался.
- Здорово, отец! Такой же крепкий!
- А нам нельзя быть слабыми... К вечеру собрались родственники, соседи. У многих погибли родные и близкие. Вспоминая их, женщины всплакнули.
- Жаль каждого человека, но что поделаешь - война, - рассудительно говорил отец. И все согласно кивали головами, утирали слезы.
Нет, люди не привыкли к смерти. И не уменьшилась их тоска по мужьям, сыновьям, братьям, павшим в борьбе за правое дело. Потому так мужественно и переносили они потерю родных и близких...
- Мишенька на танке воюет, - как-то обыденно роняет мать, словно речь идет о каком-то естественном, необходимом занятии.
- Александр в госпитале. После ранения. Обещает на побывку, - в тон ей говорит отец.
Сашка, младший братишка, нетерпеливо ерзает на табурете, хочет вставить свое словцо, но отец, добродушно посмеиваясь, охлаждает его пыл:
- Сиди, постреленок... В военкомат бегал. И это в пятнадцать-то лет! Несмышленыш...
- А как там у вас насчет снарядов? С харчами как? - спрашивает ветхий старичок, потряхивая сивой бородой. - Помнится, в девятьсот пятом - ни те снарядов, ни те харчей. Икон понавозили. А самурай тот же басурман, что и турок, их крестом не сшибешь. А Гитлер, чтоб ему лопнуть, пуще турка и самурая нехристь.
- И танки, и самолеты, и пушки - все есть, дедушка. Спасибо вам, труженики тыла. И за харчи спасибо - последнее отдаете фронту.
- Да мы что, мы перебьемся, - дружно заговорили женщины. - Лишь бы там все хорошо, да поскорее возвращались наши...
Деревня маленькая, дворов в сорок, за войну обеднела мужиками. Не было семьи, которую война обошла бы стороной. Горе нетающей льдинкой застыло в глазах женщин и подростков, которые теперь были главной рабочей силой на полях и фермах. Здесь людям тоже нелегко, как и нам на фронте. Они ждут, когда мы окончательно разобьем захватчиков. Но понимают, что до конца войны еще далеко, и стойко переносят неимоверные трудности. "Лишь бы там все хорошо, да поскорее возвращались наши" - эти простые слова вобрали в себя и заботу, и тоску, и надежду, Хотелось поскорее уехать в полк и на деле оправдать надежды моих земляков. Но у меня в запасе было еще несколько дней.
Съездил на завод, где я работал до армии. Из друзей там почти никого не застал; все ушли на фронт, а на их рабочие места заступили женщины, девушки, подростки. Не было никого из знакомых и в аэроклубе. Но встречи и беседы с людьми состоялись. И у всем одни мысли и чувства: мы с вами, боевые фронтовики. Что ж, вернусь в полк - так обо всем и расскажу.
В РАЙОНЕ КЕРЧИ
Полк к моему возвращению оказался на самом передовом аэродроме - в станице Запорожская, килоj метрах в десяти от Керченского пролива и косы Чушка. Стоял ноябрь, море часто штормило. Летать в такую непогодь сложно и опасно. Чтобы противостоять разгулу стихии, нужны отличная выучка и надежные самолеты. То и другое теперь у нас было.
К началу боев за Крым в полку произошли некоторые перемещения командного состава. Первой эскадрильей, после гибели Героя Советского Союза Приказчикова, командовал теперь Герой Советского Союза Калугин. Командира второй эскадрильи Героя Советского Союза Наумчика проводили на учебу в академию, а на его должность был назначен Герой Советского Союза Горбунов. Третьей эскадрильей по-прежнему командовал гвардии капитан Коновалов. Меня назначили командиром четвертой (резервной) эскадрильи. Убыл из полка гвардии подполковник Умар Ибрагимович Петижев, а в должность начальника штаба полка вступил гвардии подполковник Токарев. Старшим инженером полка назначили гвардии капитана Курочкина вместо убывшего на курсы усовершенствования гвардии инженера-майора Фомина.
Эти перемещения свидетельствовали о росте деловых и политических качеств наших офицеров, способных успешно руководить подчиненными в сложной фронтовой обстановке. К этому времени полк вошел в состав 229-й Таманской истребительной авиационной дивизии, которой командовал полковник М. Н. Волков.
Бои за освобождение Крыма начались высадкой десантов на восточное побережье полуострова.
В Крыму противник сосредоточил большое количество зенитных средств. Только в районе поселка Эльтиген было до 66 батарей зенитной артиллерии разных калибров и 35 зенитно-пулеметных точек. Стояла очень плохая погода, и чаще летать приходилось на малых высотах. Но, несмотря на трудности, советские летчики работали согласованно и эффективно.
12 ноября, патрулируя в районе Керчи, я сбил первый, после отпуска, "мессершмитт". 14 ноября Саратов вогнал в землю Ме-109. 18 ноября он один дрался с восемнадцатью бомбардировщиками.
Ведущим звена Дмитрий вылетел на прикрытие наших войск на плацдарме. Сплошная облачность простиралась почти до самой земли, скрывая даже невысокие холмы на берегу. Патрулировали над морем. Серое небо, серое море, а волны - вот они, под самым крылом. Только допусти ошибку в пилотировании - и нырнешь в морскую пучину.
- Следить за воздухом и координацией, - подсказывает по радио бывший инструктор Саратов своим ведомым. - На приборы не смотреть.
Это значит: на малой высоте точно соблюдай координацию движений рулями, не смотри в кабину, расстояние до земли - главное в таком полете.
- Справа четверка "худых", - все тот же спокойный голос командира звена Саратова. - Атака спереди, ракурс две четверти.
В кабине ведущего "мессершмитта", видимо, сидел опытный воздушный волк. Заметив четверку "яков" и разгадав ее намерение атаковать, он резко довернулся в сторону атакующих, и длинная трасса, выпущенная Саратовым, опалила облака за хвостами четверки "мессершмиттов", развернувшихся за своим ведущим. Саратов ввел свой послушный "як" в правый разворот. За командиром звена потянулись его ведомые - Гуляев, Быстрицкий и Пушкарев.
Командир четверки "мессершмиттов" понял, что бой на виражах в ограниченном пространстве между облаками и морскими волнами ему не выиграть, и повел своих ведомых в облака. Летчик Гуляев, стремясь совместить траекторию полета своего самолета с траекторией "мессершмитта", потянул ручку управления на себя и незаметно надавил на левую педаль. Еще немного - и он нажмет на боевые кнопки. Но в это время его самолет непроизвольно скользнул вниз и 1 правым крылом срезал гребень волны. Неодолимая сила дернула истребитель Гуляева вниз...
Саратов хорошо видел, как каскад взметнувшихся над волнами брызг накрыл самолет Гуляева.
С КП воздушной армии поступил приказ: пробить облака и перехватить вражеских бомбардировщиков. Саратов подтвердил по радио, что приказ понял, и передал команду Быстрицкому и его ведомому Пушкареву. Пилотируя самолет по приборам, он выскочил из непроницаемой мглы. Выше голубело небо и светило яркое солнце. Внимательно осмотрелся. Далеко на западе шли бомбардировщики. Куда направляются они? На плацдарм, конечно. Хотя он закрыт облаками, гитлеровские летчики определяли момент сбрасывания бомб, ориентируясь по двум радиопеленгам.
- Вижу три группы "хейнкелей", - доложил Саратов на КП. - Иду на сближение.
Перед атакой хотел пристроить к себе пару Быстрицкого, но два "яка" по одиночке пробивали облака, каждый уклонился в сторону, и находились они далеко внизу. А бомбардировщики приближались, медлить было нельзя, и Саратов один атаковал группу Хе-111. На встречных курсах ударил по головной шестерке, затем по второй, по третьей, Гитлеровцы побаивались лобовых атак, строй их нарушился. Саратов развернулся назад и пошел в атаку сзади, намереваясь прочесать колонну с хвоста. "Хейнкель", возглавлявший колонну, густо дымил и резко снижался, разворачиваясь на обратный курс. Остальные бомбардировщики потянулись за ведущим, сбросили бомбы, не дойдя до плацдарма. Во время атаки замыкающего в развороте "хейнкеля" пуля вражеского стрелка прошла через капот мотора, пробила масляный трубопровод, приборную доску. Саратов был ранен в левую ногу и левую подмышку. Пуля же пробила обшивку кабины и ушла в воздух. Такое исследование Саратов провел потом, когда приземлился на аэродроме Запорожская. А в бою он успел только доложить на КП, что бомбардировщики отогнаны.
С КП воздушной армии видели все. "Один Хе-111 упал и взорвался перед линией фронта", - передали нам.
Кровопролитные бои на плацдармах продолжались. К концу ноября десантная группа полковника Гладкова, высадившаяся в районе поселка Эльтиген, оказалась в исключительно сложной обстановке. По данным наших воздушных разведчиков, противник сосредоточил здесь до трех полков пехоты, танки, артиллерию. Эта группировка готовилась сбросить десант Гладкова в море.
Генерал К. А. Вершинин дополнительно переключил сюда авиационные части, которые действовали на северном участке Керченского полуострова. Несмотря на очень сложную погоду, летчики доставляли на Эльтиген продовольствие и боеприпасы, бомбили и штурмовали вражеские танки, пехоту, подавляли артиллерию, в воздухе дрались истребители.
В память о подвиге советских воинов, вписавших яркие страницы в героическую летопись Великой Отечественной войны, рыбачий поселок Эльтиген получил название Геройское. Командир десанта полковник (ныне генерал) В. Ф. Гладков был удостоен за эту операцию звания Героя Советского Союза.
В декабре погода еще больше ухудшилась, плотные туманы над морем и побережьем резко снизили активность авиации обеих сторон. Но когда небо прояснялось, воздушные бои вспыхивали с новой силой.
Утром по вызову станции наведения вылетела девятка истребителей под командованием Героя Советского Союза Калугина. Над Керчью встретили 15 "юнкерсов", шедших под прикрытием четверки "мессер-шмиттов". Наши летчики дружно пошли в атаку. Калугин расстрелял ведущего "юнкерсов", затем подбил одного "мессершмитта". Канкошев и Раенко связали боем оставшихся "мессершмиттов", двух сбили, а третий пустился наутек. Воздушный бой длился 20 минут. Противник потерял шесть самолетов. Наши потери - не вернулся с задания летчик Морозов.
В тот же день после обеда, поднявшись в воздух в составе группы, Канкошев сразился с четверкой Ме-109, одного из них сбил. В это время остальные "яки" под командованием гвардии майора М. В. Шевченко разогнали группу "юнкерсов". Но вслед за "юнкерсами" на большой высоте шли восемь Хе-111. И снова бой - скоротечный, стремительный. Врагу так и не удалось произвести прицельное бомбометание по плацдарму.
Однажды, патрулируя над морем, Ахмет-Хан Канкошев в паре сразился с большой группой фашистских самолетов и вышел из схватки победителем. Сначала на дороге он увидел большое скопление легковых автомобилей. Качнул крыльями и повел своего ведомого в атаку. Лимузины, в которых, без сомнения, находились высокие чины, заметались в разные стороны. Сделав несколько заходов, Канкошев и его ведомый расстреляли несколько машин из пушек и пулеметов, И тут Канкошев заметил группу "юнкерсов", которые направлялись к нашей переправе. Дерзкая лобовая атака. "Юнкерс" загорелся и пошел к земле, второго бомбардировщика подбил ведомый летчик. Остальные бомбардировщики повернули назад. Выполняя маневр Канкошев оказался в облаках, а выйдя из них, ведомого летчика не обнаружил. Тот докладывал по радио что его самолет подбит и он возвращается на аэродром.
Невдалеке Канкошев увидел еще девять Ю-87, которые растягивались змейкой и готовились к пикированию на переправу. По переправе двигались наши войска. И нигде не было видно ни одного советского истребителя. Канкошев ринулся навстречу врагам. Фашисты, решив, что поблизости есть еще советские истребители, повернули обратно.
Вскоре появилась "рама" и два "мессершмитта". Канкошев усмехнулся, поняв, что "рама" прилетела, чтобы сфотографировать "работу" своих бомбардировщиков. Но, кроме горящего на земле "юнкерса", фашистские летчики ничего не увидели. Для контроля за бомбометанием своих "юнкерсов", видимо, подкатило к передовой и фашистское начальство на лимузинах...
"ОРЕЛ УМИРАЕТ В ПОЛЕТЕ"
Близился к концу хмурый декабрьский день. Канкошев написал поздравительные письма своим многочисленным друзьям. Отправил открытку и жене Зулихан: "Поздравляю вас с сыночком с Новым, 1944 годом, годом окончательного разгрома врага",
Назавтра планировались политзанятия, и Ахмет-Хан пошел в штаб на радиостанцию записывать сводки Совинформбюро.
Начальник связи полка Константин Легейда пригласил его на ужин в землянку, где они жили вместе с инженером полка по вооружению Николаем Чиликиным. В честь дорогого гостя хозяева выставили на стол все свои запасы.
- Эх, ребята, закончить бы войну и вернуться домой, - мечтательно сказал Канкошев. - Пойдем мы тогда, Костя, к нам. И ты увидишь, что такое горское гостеприимство.
- Приедем, обязательно приедем, Ахмет, - пообещал Легейда.
- Вот тогда я станцую для вас лезгинку. А можно и сейчас.
Они сдвинули в сторону стол, и Канкошев выскочил на середину землянки. В мягких коричневых сапогах, ловкий и быстрый, он пустился по кругу...
В станицу Запорожскую, где жили летчики, Канкошев уехал поздно вечером на дежурной машине.
- До встречи, - сказали, провожая его, Легейда и Чиликин.
- До встречи, - ответил Ахмет-Хан, вставая на подножку машины.
В комнате на нарах уже спали товарищи. Стараясь не потревожить их, Канкошев осторожно прошел на свое место и лег рядом с Иваном Горбуновым.
- Долго ты что-то - проснувшись- тихо сказал Иван.
- У начальника связи был, - ответил Ахмет-Хан, - встречали Новый год.
- Как так? - удивился Горбунов. В напряжении боевых буден он, как и многие летчики, перестал замечать памятные даты. - До Нового года еще четыре дня.
- Спасибо, значит, спутали... Поздно. Спи. Но спать не хотелось. Ахмет видел, что Иван тоже не спит.
- Ваня, как ты думаешь, кончится в сорок четвертом война?
- Думаю, кончится...
- Тогда это будет великий год. Правда?
- Правда, - устало ответил Иван.
- Ваня, ты спишь?
- Нет еще.
- Что ты будешь делать после войны?
- Как - что? Летать, конечно.
- Я тоже. Никуда не уйду из истребительной авиации. Вот бы нам в одном гарнизоне, рядом жить, семьями. Ты с женой будешь ходить к нам в гости.. Зулихан будет готовить обед.
Погружаясь в сон, Ахмет увидел горящие темным пламенем глаза Зулихан. "До встречи", - прошептал он. А утром написал ей еще одно письмо, в котором сообщал о своих фронтовых делах: "Мы по-прежнему бьем фашистов, хотя погода порядком мешает нам",
К полудню погода несколько улучшилась, и вскоре четверка "яков" под командованием Горбунова ушла в серое, неприютное небо. С задания вернулись трое. По одному. Над аэродромом опять сгустились облака их серые космы свисали почти до самой земли, накрапывал зимний дождь. Угрюмые и подавленные трагической неизвестностью, мы с надеждой смотрели в небо. Оно было безмолвно. Не хотелось верить, что ещ< одного отважного сокола не стало...
Их было четверо - Горбунов, Канкошев, Печеный Рубцов. Еще на пути к району прикрытия плавсредств в Керченском проливе Рубцов случайно попал в облачность и отстал от группы. Выйдя из облаков, он пристроился к группе ЛаГГ-3 и вместе с ними вступил в бой с "юнкерсами". "Юнкерсы" развернулись и стали уходить.
Горбунов увидел удалявшуюся группу бомбардировщиков, хотел преследовать их, но сверху сзади пикировала пара Ме-109Ф.
- В атаку! - скомандовал Иван и резко развернулся на врага.
Во время разворота Печеный приотстал и оказался под огнем атакующей пары Ме-109Ф; подбитый, он со снижением ушел в сторону косы Чушка, Продолжая атаку, Горбунов подбил одного Ме-109Ф, вместе с Канкошевым они погнались за вторым "мессершмиттом". Но в это время в наушниках прозвучал тревожный голос; "Веду бой - помогите!"
- Ахмет, слышал? - спросил Горбунов.
- Слышал...
- Идем на помощь!
Они сделали энергичный разворот с набором высоты. И тут же увидели Як-1 с незнакомым номером, на который наседали еще два "мессершмитта". Горбунов и Канкошев ударили по ведомому одновременно. "Мессершмитт" перевернулся через крыло и упал в море. Теперь очередь за ведущим "мессершмиттом", погнались за ним. Но то был опытный гитлеровец. Энергично развернувшись, он метнулся к облакам. Сквозь промоины светило солнце, и Канкошев ясно различил цифру "21" в обводе пикового туза на фюзеляже и бело-полосатый кок винта. Сердце Ахмета вздрогнуло. А может, это другой? Нет, "почерк" тот же. Чуть раньше Канкошев видел, как этот стервятник с цифрой "21" на боку, разрезая облака, налетел на запросивший подмогу Як-1 и короткими очередями расчетливо бил по нему. И не поспеши на выручку Горбунов с Канкошевым, не дотянуть бы "яку" до своего аэродрома. Несколько дней назад Канкошев уже сходился в смертельном поединке с этим тузом, но -гитлеровец ловко вывернулся из-под удара и скрылся в облаках. "Теперь не уйдешь", - подумал Канкошев и, Предупредив Горбунова, "вцепился" в хвост пикового туза. Фашист резко маневрировал, с крыльев его самолета срывались беловатые струи, но Ахмет прочно держался в хвосте и несколько выше, отсекая врагу ;путь к спасительным облакам. На помощь тузу подошел Ме-109Ф из пары, которая подбила самолет Печеного, но Горбунов стремительно атаковал фашиста в лоб.
Пиковый туз с цифрой "21" потянул вниз, уходя за линию фронта. Канкошев настиг его, выпустил прицельную очередь из пушки и пулеметов. "Мессершмитт" задымил и врезался в землю на северной окраине Керчи. По советскому истребителю ударили зенитные батареи и крупнокалиберные пулеметы, серые облака покраснели от струящихся трасс. Канкошев резко взмыл вверх, стараясь вырваться из сверкающего мор огня. Вдруг несколько зенитных снарядов разорвалось рядом. По крыльям самолета и фюзеляжу ударили ос колки, пронзили кабину и тело летчика...
Гвардейцы жестоко отомстили захватчикам за гибель своего друга и боевого соратника. Но смерти у храбрых нет. Молодое поколение авиаторов и сейчас учится мужеству и отваге, любви и ненависти у герое минувших сражений.
Именем Ахмет-Хана Канкошева названы школы улицы в Нальчике, Тереке, в Дейском, промкомбинат в Баксане. Писатель Хачим Хабасович Кауфов написал о Канкошеве документальную повесть "Орел умирает в полете".
КОГДА О ТЕБЕ ПОМНЯТ
Отражая контратаки противника на земле и в воздухе, летчики меньше всего думали о том, что за их действиями нередко наблюдали сам командующий Приморской армией генерал армии И. Е. Петров или генерал-полковник авиации К. А. Вершинин. Но каждый успешно проведенный бой не проходил незамеченным. Незамедлительно издавался приказ по воздушной армии, отличившихся представляли к наградам, объявлялись благодарности летчикам истребительных групп. Поощрялись экипажи штурмовиков, принимавших участие в бою.
Нас, гвардейцев, воодушевляла такая чуткость и внимание генерала армии И, Е. Петрова и генерал-полковника авиации К. А. Вершинина. Авиаторы и сейчас с благодарностью вспоминают этих выдающихся военачальников, которые создавали самые благоприятные условия для боевых действий подчиненных им войск, заботились о каждом воине.
Так, по инициативе Вершинина впервые были применены для управления боевыми действиями авиации с земли радиостанции наведения. На Керченском плацдарме (тоже впервые) были успешно применены для обнаружения воздушных целей радиолокационные станции.
Поэтому гитлеровцы были лишены возможности Прорываться к Керченскому плацдарму на больших высотах. Тогда они пошли на хитрость: одну малочисленную группу бомбардировщиков стали высылать вперед на малой высоте, надеясь отвлечь наших истребителей, а вслед за первой шла основная группа на большой высоте, которая и должна была нанести удар по войскам на плацдарме. Но замысел противника не удался. По указанию Вершинина на главной станции наведения наши радисты организовали подслушивание переговоров немецких летчиков. Путем радиоперехватов обнаруживались самолеты, идущие на малых высотах. Воздушная обстановка уточнялась, и дежурные истребители своевременно поднимались с аэродромов. Это приводило К экономии средств и снижению нагрузки на летчиков, так как уменьшилась надобность в постоянном патрулировании групп истребителей.
Поистине отеческую заботу о летчиках проявил Вершинин во время боев над морем, организовав спасательные медицинские посты. Центральный пост располагался вместе с передовым командным пунктом воздушной армии, находившемся на Керченском плацдарме, четыре поста - на радиостанциях наведения. Вся организация поиска и спасения раненых летчиков была возложена на дивизионного врача нашей 229-й Таманской майора медицинской службы Полонского. В организации розыска и спасения летного состава непосредственное участие принимал и полковой врач Литманов.
Спасение летных экипажей - дело трудное. Керченский пролив и прибрежные зоны Черного и Азовского морей простреливались артиллерией противника, в воздухе рыскали фашистские истребители. Если учесть, что при вынужденной посадке самолет мог продержаться на воде считанные секунды, а расстояние до берега значительное, то тут никакие спасательные средства не помогут. Для этого тихоходные плавсредства не годились. Где же выход? Вершинин обратился к командующему Азовской военной флотилией контр-адмиралу С. Г. Горшкову:
- Выделим глиссера и торпедные катера, - сказал адмирал.
Их оснастили спасательными лодками и поясами, необходимым набором медикаментов и организовали восемь медицинских постов на воде.
Вылетая на задания, летчики знали, что в районе Жуковка, Глейки, коса Тузла, Югаков Куст на плавсредствах дежурят медики, на двух прибрежных аэродромах стоят в готовности к немедленному вылету по приказу станции наведения самолеты По-2 с надувными лодками на борту, что помощь терпящему бедствие экипажу будет оказана немедленно. И отважные медики, рискуя жизнью, спешили попавшему в беду летчику.
Геройской смертью погиб военфельдшер Рубанюк, спасая выпрыгнувшего с парашютом раненого летчика 88-го истребительного полка Наумова. Под огнем врага медики спасли на мотоботе дважды Героя Советского Союза Камозина, самолет которого был сбит над Керченским проливом,
Таких примеров беззаветной преданности авиационных медиков своему воинскому долгу в нашей воздушной армии было много.
ВОЗДУШНАЯ ФОТОРАЗВЕДКА
В феврале - марте сорок четвертого погода не улучшилась: стояли туманы, шли дожди со снегом. аэрдромы раскисли. На фронте - без существенных пер мен, но бои местного значения не прекращались. Об стороны усиленно вели воздушную разведку, совершенствовали оборону.
Перед нашей авиацией в основном были поставлены две важные задачи; первая - прикрывать войска на плацдарме, причалы в Керченском проливе и свои аэродромы. Вторая - ведение воздушной разведки коммуникаций и аэродромов противника.
Разведчики, которых нам приходилось сопровождать при полете в Крым и обратно, с целью внезапности выбирали маршруты с заходом на территорию, занятую временно противником, со стороны Азовского или Черного моря. Иногда летали на малой высоте. Разведка группировки и базирования авиации в Крыму велась визуально и фотографированием аэродромов несколько раз в сутки. Оборона противника на Керченском полуострове вскрывалась многократным фотографированием восточного побережья на глубину 20 - 40 километров. 31 марта и 1 апреля была завершена фотосъемка основного рубежа обороны, а 8 апреля проведена фотосъемка запасных Ак-Монайских позиций. Штаб 4-й воздушной армии размножил фотоснимки и снабдил ими всех командиров . наземных и авиационных частей.
Как добывались эти фотоснимки, можно судить по полетам командира эскадрильи 366-го отдельного разведывательного авиаполка Героя Советского Союза Смирнова, вместе с которым мне приходилось летать и раньше.
...Мы сидели рядом с самолетом в ожидании вылета. Подошел разведчик Пе-2 и стал кружить над нами на малой высоте. Мы взлетели и пристроились к нему, рации не включали. Уходили в сторону Азовского моря тоже молча, следовали за ним, рассредоточившись для боя по высоте. Каждый твердо знал, кому что делать, если вдруг появятся истребители противника. Одно только слово, неосторожно сказанное по радио, могло демаскировать нас. А мы углублялись в тыл противника, и фашисты частенько принимали нас за своих. Когда же распознавали, было уже поздно: Смирнов шел заданным курсом и фотографировал позиции противника. Яростно били зенитки, и вокруг разведчика висели хлопья разрывов снарядов. Доставалось от них и нам, сопровождающим истребителям. Один снаряд разорвался так близко, что мой "як" от взрывной волны перевернулся через крыло. Сколько в нем было пробоин, я узнал после посадки.
В стороне и ниже нас промелькнули крестовидные тени. Считаю; двенадцать "мессершмиттов". Разбившись на три четверки, они набирают высоту, тянутся к нам. Их тактический замысел понятен: одна четверка попытается связать нас боем, вторая - кинется на разведчика, а третья будет подстерегать, выслеживать одиночный самолет. Так вот и рассчитывали фашисты уничтожить всех нас вместе с разведчиком. Только забыли гитлеровцы, что мы теперь не на СБ и "чайках", когда при встрече с этими "тихоходами" они чувствовали себя хозяевами положения и могли играть с нами в "кошки-мышки". Теперь у нас пушки, высота и скорость, теперь мы хозяева родного неба.
Выжидаю. Смирнов фотографирует Турецкий вал. Поперечник в этом месте Керченского полуострова километров сорок, проскочим быстро.
- Спасибо, "маленькие". Идите домой, - спокойно говорит по радио Смирнов. Он увеличивает газ и уходит в голубую даль моря. За килями "пешки" сизовато струятся легкие дымки выхлопных газов. "Моторы на полных оборотах, скорость за шестьсот, никакие "мессершмитты" его не догонят", - думаю про себя и смотрю за воздухом.
Двенадцать "мессершмиттов" все еще тянутся за нами, "Горючее у нас на исходе, задание выполнено, а турнуть фашистов с высоты ой как хочется. Но тут нужен трезвый расчет. "Мессершмитты" взлетели недавно, горючее у них не израсходовано, значит, они, имея трехкратное превосходство над нами, будут затягивать бой и поставят нас в невыгодное положение".
Разворачиваюсь влево и оттягиваю свою четверку к мысу Такыл, где над Керченским проливом должны быть наши патрулирующие истребители. Вижу их в районе косы Тузла: одна четверка барражирует высоко, вторая - несколько ниже:
- За мной, в атаку! - кричу по радио и бросаю свой послушный "як" вниз.
Ближняя к нам четверка Ме-109 юркнула в глубь материка, за ней повернули остальные. Заметили, видимо, и других наших истребителей над проливом и удрали. Теперь будут оправдываться перед своим начальством; мол, не смогли догнать.
Навсегда врезался в память и другой случай. Отправляя нас с Глядяевым в разведку, командир полка
предупредил;
- В воздушный бой не вступать. Помните главную свою задачу - разведка.
В районе разведки рыскали "мессершмитты" эскадры "Удэт", и такое предупреждение оказалось не лишним. Уединившись с Глядяевым, мы долго "репетировала ли" свой полет. Продумали, кажется, все до мелочей и как будем преодолевать противовоздушную оборону противника, и как будем вести себя на случай, если немцы навяжут нам воздушный бой, обсудили несколько запасных вариантов.
Взлетев, мы уклонились в сторону Азовского моря, чтобы лишить противника возможности обнаружить нас радиолокационными станциями. Погода благоприятствовала, и море было нашим союзником - на бреющем полете не так просто обнаружить "як", прижавшийся к самой воде. К объектам разведки подошли с тыла, и гитлеровцы, видимо, приняли нас за своих, а когда разобрались - было уже поздно. Прежде чем вражеские истребители успели подняться в воздух, мы, пользуясь благоприятным рельефом местности, стремительно исчезли, и "мессершмитты" не смогли нас перехватить.
Задание выполнили успешно и развернулись курсом на Керчь.
- Слева вверху пара "худых!" - услышал я голос ведомого.
Два "мессершмитта" барражировали на высоте и намеревались атаковать наши самолеты Ил-2, которые, по всей вероятности, отстали от основной группы и остались без прикрытия истребителей. Помня указание командира полка, медлю с принятием решения.
- Разрешите атаковать, - просит Глядяев. - Срежут "горбатых".
Я сразу согласился, хотя подумал: а не слишком ли мы рискуем? Ведь свою задачу мы выполнили и возвращались домой с ценными разведданными о противнике. Может быть, без этих данных наше командование не может принять решение на проведение боя или операции? Но я хорошо помнил о главном принципе советских летчиков - сам погибай, а товарища выручай. И потому под свою личную ответственность принял решение занять исходное положение для атаки.
"Мессершмитты" поздно заметили нас и, отказавшись от преследования "илов", в растерянности заметались, глубоким пикированием пошли вниз.
- Струсили, гады, боятся боя ил равных! - ликующим голосом радирует Глядяев.
- Радоваться рано, - предупреждаю Глядяева. - Мы еще не дома.
И будто в подтверждение этих слов на помощь паре "мессершмиттов" подошли еще два "худых". Вот тут-то, осмелев, они и навязали нам воздушный бой. Началась невообразимая карусель пары "яков" с четверкой Ме-109Ф.
Отразив одну из атак "мессершмитта", захожу в заднюю полусферу - в хвост второму, и вот он уже в сетке прицела. Но перед тем как открыть огонь, бросаю взгляд на своего ведомого и вижу; на хвосте у него висит третий "мессершмитт" на дистанции открытия огня. Изо всех сил тяну ручку управления на себя, выполняю косую петлю и захожу атакующему Глядяева истребителю в хвост, открываю огонь. "Мессершмитт" закачался, за ним потянулся синий шлейф дыма, и "худой", круто снижаясь, потянул к берегу Керченского пролива.
Увлекшись, я не успел оглянуться назад - нет ли врага на хвосте? А он - четвертый, - оказывается, был там. И я жестоко поплатился за свою оплошность. Раздался резкий удар по металлу, и, будто отрезанная пилой, отлетела часть правой консоли крыла. Самолет завертелся. Пытаюсь вывести его из штопора - и не могу; чувствую, что машина не слушается. Вижу под собой воды Керченского пролива, правее - Керчь, еще занятую противником. Покинуть самолет и воспользоваться парашютом? Значит, плен? Нет! Коммунисты в плен не сдаются! Нет, думаю, смерть еще подождет. Я буду жить, должен жить, не все потеряно... Вода еще далеко внизу. Снова и снова пытаюсь вывести самолет из штопора. Не теряя самообладания, даю полный газ, чувствую, как самолет начинает повиноваться рулям управления.
"Выводи! - говорю себе. - Быстрее, еще быстрее!" Машина дернулась раз, другой и, прекратив вращаться, вошли в пикирование. Тотчас набираю скорость и уже у самой воды перевожу ее в горизонтальный полет. Курс - на свой аэродром.
Будто сбросив с плеч неимоверную тяжесть, облегченно вздохнул, осмотрелся и вижу, что Николай Глядяев по-прежнему прикрывает меня. "Мессершмитты" давно убрались восвояси.
В военное время летчик-истребитель привыкает к самым неожиданным обстоятельствам. Но я не хотел бы повторения того, что пережил в этом штопоре.
В бою жизнь летчика часто висит на волоске, но выручали нас не случайности и не счастливая судьба, а умение и воля к победе.
Прилетел на аэродром, выпустил шасси и щитки, планирую и с ходу произвожу посадку. Самолет, коснувшись взлетно-посадочной полосы, уверенно бежит по укатанной дорожке. Заруливаю в капонир, выключаю двигатель и выхожу из кабины самолета.
А Глядяев уже здесь, вместе с ним осматриваем машины. У моего самолета изрядно покалечена правая плоскость, а у ведомого пробит картер мотора. Воды для охлаждения двигателя почти не оставалось, и стоило ему еще несколько минут пробыть в воздухе, как двигатель закипел бы, подобно тульскому самовару. Говорю Глядяеву:
- Ты понимаешь, как нам повезло. Если бы хоть один "мессершмитт" оторвался от группы и навязал бой, кормить бы нам теперь морских рыбок. Видишь, чем твоя "инициатива" кончилась? От командира нам, конечно, попадет...
- Зато "горбатых" спасли и фашиста сбили, - невозмутимо отвечал Николай. - Победителей не судят, ну а командирское внушение уж как-нибудь переживем.
Командир похвалил нас за успешную воздушную разведку, за сбитый фашистский самолет и за то, что спасли экипажи самолетов Ил-2 (ему уже сообщили обо всем из штаба дивизии). А за самовольство все-таки пожурил нас, хотя и сам понимал, как трудно бывает удержать себя, когда кто-то другой, пусть и не знакомый летчик, оказался в опасности.
Вернулись мы с Николаем в землянку радостные, что все обошлось благополучно, а там - новички, пополнение прибыло. Пришлось вместо отдыха рассказывать им обо всем. Рассказал честно: как взял на себя в разведке лишнее, как на риск пошел и приказ командира нарушил. Хорошо еще, что все так кончилось.
Один из новичков спрашивает меня:
- А вы сильно перепугались, товарищ гвардии старший лейтенант, когда в море на подбитом самолете падали? И полетели бы вы прямо вот сейчас на новое задание?
- Откровенно, - отвечаю. - Наверное, перепугал-... Только дело ведь не а этом. Мне приходилось слышать от других летчиков, что в подобных ситуациях они не испытывали страха. По-моему, это все не то. Дело в другом - нужно в руки себя взять, нервам не дать взбунтоваться, испуг пересилить. Тогда из самой безнадежной обстановки победителем выйдешь. А что касается нового задания - летчик всегда готов...
Десятки раз приходилось летать на визуальную и фоторазведку многим летчикам-истребителям нашего полка. Так что состояние оборонительных рубежей противника, интенсивность и характер движения на его коммуникациях вплоть до Севастополя, размещение авиации на его аэродромах мы знали хорошо и могли безошибочно судить о поведении фашистских захватчиков в период начавшейся наступательной операции.
НАШИ В КЕРЧИ
Апрель в Крыму - месяц цветения. Но ликующее обновление природы почти не занимало нас. Изгнание захватчиков и освобождение родной земли - вот что волновало сердца советских воинов. И пробил долгожданный час: ударили артиллерийские залпы, в небо взмыли сотни боевых самолетов, с отвоеванных осенью и зимой плацдармов в районе Керчи неудержимой лавиной двинулись танки, пехота.
Летчики нашего полка, летая на разведку и патрулирование, видели все, что происходило на земле. Но о том, как развивались события, мы узнали позднее.
А было так.
К концу дня 10 апреля 1944 года войска Отдельной Приморской армии заняли исходное положение и ожидали приказа к наступлению. Однако, когда наступило время "Ч", оказалось, что противник уже начал покидать первые траншеи оборонительной полосы. Подвижные группы наших войск настигали врага уже на марше.
Теперь надо было начинать не с нанесения массированных ударов, как это предусматривалось планом, а с преследования и уничтожения отступающих колонн врага.
А ведь могло, и не только могло, но и должно было начаться все по-другому. Дело в том, что еще во второй половине дня наши воздушные разведчики заметили интенсивное движение транспорта по дорогам от Керчи на запад, взрывы и пожары в самом городе и прилегающих к нему населенных пунктов. О явных признаках отхода гитлеровцев Вершинин доложил Военному совету Отдельной Приморской армии. Но там усомнились в данных разведки.
- Проверьте еще раз, - приказали Вершинину. Между тем начало смеркаться. В этих условиях на задание целесообразнее всего было послать экипажи ночных бомбардировщиков По-2 из полка Бершанской. Так и было сделано. При свете САБов летчицы отлично видели отступающие войска противника, о чем немедленно доложили в штаб воздушной армии. Генерал Вершинин тут же сообщил данные генералу армии Еременко.
- Хорошо, - ответил Еременко. - Посылайте для верности еще раз своих разведчиков, а я прикажу перейти в наступление передовым батальонам.
Передовые батальоны, конечно же, подтвердили объективность данных воздушной разведки.
В ночь на 11 апреля войска Отдельной Приморской армии перешли в наступление, сбили арьергардные части врага и в короткий срок освободили все прибрежные города вплоть до Ялты. С восходом солнца 11 апреля над одним из древнейших городов Крыма - Керчью - вновь взвилось знамя свободы,
Тяжелая, удручающая картина предстала перед освободителями. Ни одного уцелевшего здания, дымящиеся руины, заросшие чертополохом улицы и дворы. Но откуда-то из подземелья, из щелей выходили люди и со слезами радости на глазах приветствовали своих избавителей от фашистов.
Такое мы видели и в других городах и населенных пунктах. И уже ничто не могло сдержать решимости советских воинов, их наступление стремительно нарастало.
Боевые действия 4-й воздушной армии приобрели характер ярко выраженного авиационного преследования; штурмовики наносили непрерывные удары по отступающим колоннам врага, бомбардировщики бомбили железнодорожные станции, эшелоны с войсками и грузами, морские порты и корабли захватчиков, истребители прикрывали наши наземные войска с воздуха, частью сил штурмовали пехоту и автоколонны противника, вели разведку.
Следом за продвигающимися нашими наземными войсками перебазировалась и авиация. Дело это очень трудное. Необходимо было обезвредить аэродромы от мин и сюрпризов, подготовить летные поля и помещения, подвезти горюче-смазочные материалы, боеприпасы, наладить связь, организовать питание и отдых личного состава. Но эти задачи решались успешно, Разведывательные и аэродромно-восстановительные команды шли за передовыми частями, а иногда одновременно с ними вступали в только что освобожденный населенный пункт.
Освоение освобожденных аэродромов шло интенсивно. С утра 12 апреля управление нашей 229-й Таманской истребительной дивизии перебазировалось в Керчь, туда же прибыла передовая команда 230-й штурмовой дивизии, часть 366-го отдельного разведывательного полка.
Наш 42-й гвардейский полк, выполнив боевые задания на сопровождение Ил-2 в район Джейлав, на разведку и штурмовку отступающих войск противника, приземлился уже не в Запорожской, откуда вылетал, а на аэродроме Багерово, только что освобожденном от захватчиков и к исходу дня очищенном от мин и фугасов. Ночью над нами прожужжал вражеский самолет, но не стрелял, не бомбил, и на него не обратили особого внимания. А утром один за другим прогремели два взрыва, в результате семь человек из аэродромной команды были ранены и одна автомашина подорвалась.
- Нашкодил ночник, - сказал командир полка гвардии капитан Александрович. - Это новый прием минирования. Срочно доложите в дивизию, организуйте осмотр аэродрома, - приказал он начальнику штаба гвардии подполковнику Токареву.
На аэродроме минеры обнаружили свыше 700 немецких авиабомб с часовым механизмом. Об этих бомбах-минах, сброшенных ночью с борта самолета противника, вскоре стало известно в штабе армии и во всех авиационных частях. Были приняты соответствующие меры предосторожности.
В боевых условиях нередко младшие по званию командовали старшими, В нашем коллективе были и подполковники, и майоры, а на должность командира полка прибыл капитан Яков Александрович Александрович.
Авиаторы многое знали о нем по газетам. Это он, Александрович, в критическую минуту боя передал по радио: "Иду на таран!" И уничтожил врага, а сам вернулся на аэродром и благополучно приземлил поврежденный самолет. За этот подвиг бесстрашный летчик был награжден орденом Ленина.
Капитан Александрович быстро сблизился с гвардейцами и стал таким же уважаемым человеком, как Гарбарец, недавно переведенный в управление дивизии.
- Маршал Новиков знает, кого назначить командиром гвардейцев, - не без гордости говорили летчики, когда главком ВВС присвоил Александровичу майорское звание. - А в воздухе наш командир - орел!
Это крылатое определение так и жило в полку со времен Курбатова. Но давалось оно не должности, а мудрому человеку и храброму воину. Александрович заслужил это звание своими личными подвигами в последующих боях и умением командовать подчиненными. Его грудь украшали ордена Ленина и Красного Знамени. Во время войны боевые награды были символом доблести и геройства и не нуждались в комментариях.
Под командованием Александровича 42-й гвардейский участвовал в освобождении Феодосии, Судака, Гурзуфа. Впереди был Севастополь - героический город и главная военно-морская база Черноморского флота.
ЗДРАВСТВУЙ, СЕВАСТОПОЛЬ!
Главная роль в авиационной подготовке прорыва обороны противника отводилась 8-й воздушной армии, в оперативное подчинение которой временно входила 4-я воздушная армия. Нашему полку предстояло вести разведку в предместьях Севастополя, прикрывать наземные войска в районе Балаклава, Ново-Шули, Бель-бек, Кадыковка. Летали мы и на штурмовку войск противника, засевшего на Сапун-горе, на Мекензиевых горах, били по плавсредствам, но которых удирали гитлеровцы.
Фашистская авиация пыталась активизировать свои действия. Но что могли сделать самолеты противника против наших? В небе было тесно от краснозвездных машин. Отдельные гитлеровские летчики дрались с отчаянностью обреченных, но их моральное состояние было сильно надломлено. При первой же угрозе с нашей стороны бомбардировщики сбрасывали груз, истребители уклонялись от боя.
Мне особенно запомнился один интересный случай. Сближаясь с "юнкерсом", я перекинул предохранитель гашетки и приготовился выпустить прицельную очередь из всех огневых точек. Смотрю и не верю глазам своим: от бомбардировщика отделилась черная точка, затем распустился белый купол парашюта. Дальность была велика, и я не открывал огня, а стрелок-радист уже капитулировал, выбросился из кабины, хотя раньше в подобных случаях он обстрелял бы мой самолет.
Подхожу ближе. Гитлеровец резко, со скольжением бросает свой Ю-87 в пикирование, надеясь спастись бегством. Но у него в бомболюках смертоносный груз, он может прилететь еще. "Крестись, фашист! Это тебе не за мирными жителями гоняться!" - кричу и жму на гашетку. Рокотнула пушка. От прямого попадания снарядов взорвались бомбы и бензобаки, разметав по воздуху обломки "юнкерса".
Энергично доворачиваю самолет и беру в прицел парашютиста. Невольно вспоминаются жуткие картины, когда фашисты безнаказанно расстреливали советских летчиков, спускавшихся на парашюте. Только в боях за Ростов-на-Дону фашисты таким вот гнусным способом убили в воздухе командира эскадрильи К. Е. Селиверстова и молодого летчика П. П. Коровкина {Трудящиеся Мясниковского района Ростовской области поставили в селе Султан-Салы памятник К. Е. Селиверстову. Во Дворце культуры Московского метростроя его фамилия высечена золотыми буквами рядом с фамилиями других Героев Советского Союза - строителей метрополитена. П. П. Коровкину сооружен памятник в районе Ростовского аэропорта.}. Легко это и просто: беззащитный парашютист как бы зависает на месте, подходи к нему и бей из пулеметов. Достаточно продырявить или зажечь купол парашюта - и все кончено.
Но вдруг мне становится как-то не по себе. "Не фашист я, чтобы расстреливать беззащитного врага. - Думаю и решаю; - Ветер относит его за линию фронта, к своим. Ну и что? Пусть расскажет своим, какие мы, советские люди. Может, еще не один гитлеровский вояка образумится и последует его примеру". И я резко ухожу вверх. А мой ведомый Н. К. Глядяев уже качнул крыльями: дескать, правильно, командир. Этот все равно больше не прилетит к нам.
Громовой раскат взорвал тишину. Тысячи орудий загрохотали разом, ударили залпами "катюши". Вал ревущего металла и огня, непрерывного, не затухающего ни на минуту, обрушился на железобетонные сооружения обороны противника. Чуть приутихла артиллерия, лавиной пошли грозные "илы". Небо над Севастополем и над акваторией порта заслонили собой наши крылатые гвардейцы-истребители. Летали целыми полками по строгому графику.
Чтобы отвлечь внимание противника от направления главного удара, сначала пошли в наступление войска из района Бельбек, Камышлы. К исходу второго дня боев они захватили Макензиевы высоты, маяк Восточный Инкерманский и ряд промежуточных высот севернее Севастополя. Противник начал переброску артиллерии с южного участка на север, ослабив оборону юго-восточнее Севастополя, что и предусматривалось советским командованием. Утром 7 мая основная группировка фронта нанесла главный удар по ослабевающей обороне противника и к 18 часам овладела Сапун-горой, а 8 мая - Инкерманом. К вечеру 9 мая 1944 годя Севастополь был полностью очищен от врага.
Передав уцелевшую материальную часть соседнему соединению, три полка нашей 229-й Таманской дивизии отправились для переучивания на новых истребителях конструкции Семена Алексеевича Лавочкина, а мы - в тыл за новыми "яками".
ГОТОВИМСЯ К НОВЫМ БОЯМ
Нет, не забыл прославленный авиаконструктор генерал Александр Сергеевич Яковлев просьбу наших гвардейцев. И не четыре, как мы просили, а сорок новейших самолетов Як-9у получил на заводе наш полк.
Перелетев на один из подмосковных аэродромов, приступили к полетам; тренировались сами, учили молодежь, прибывшую их авиашкол и запасных полков. Настроение у всех было приподнятое.
На исходе третьего года войны союзники высадили десант в Нормандии. Наши гвардейцы восприняли эту весть без особого ликования. Вспомнились трудные дороги отступления и пустые обещания союзников открыть второй фронт в 1942 году.
- Куда им теперь деться, - разъяснял замполит Щербак. - Красная Армия ведет крупные наступательные операции у Петрозаводска и Выборга, громит группу армий "Центр" в Белоруссии, жмет s районе Яссы - Кишинев. Так что поняли союзники, что мы и без них обойдемся. Советская авиапромышленность с каждым месяцем наращивает производство, теперь у нас в пять раз больше самолетов, чем у Гитлера.
- А самолеты какие! - восхищенно говорили летчики.
Як-9у имел мощную силовую установку - мотор ВК-107 - и развивал максимальную скорость в горизонтальном полете свыше 700 километров в час. Вооружение - 20-миллиметровая пушка и два крупнокалиберных пулемета. Просторная комфортабельная кабина с очень хорошим обзором. Самолет прошел государственные испытания и был принят в серийное производство. Нам же предстояло не только в совершенстве освоить его, но и одновременно провести испытания, дать ему "путевку" в боевые части.
Для наглядного сравнения маневренных качеств Як-9у и "мессершмитта" командование устроило своеобразное состязание. К нам на аэродром прилетел на "мессере" летчик-испытатель капитан Л. М. Кувшинов. Даже бывалым фронтовикам было интересно пощупать руками Ме-109Г2 - "мессершмитт" последней модификации. До этого мы "щупали" его только огнем, а теперь он стоял присмиревший, какой-то неуклюжий, растопырив "ноги" и вытянув длинный, поджарый хвост. На консолях и фюзеляже - кресты в белой окантовке, на закругленном киле - фашистская свастика в белом обводе.
- Лучшего экспоната не подберешь, - сказал командир полка Александрович. - Смотрите, запоминайте, - советовал он молодым летчикам.
Но самое интересное было в воздухе. Драться с "мессершмиттом" пришлось Ивану Михайловичу Горбунову и мне. Несколько раз мы поочередно взлетали, набирали высоту и начинали "воздушный бой" на равных. Чувствовалось, что Леонид Кувшинов старался приложить все свое искусство воздушного бойца и опытного летчика-испытателя, но Як-9у свободно брал "мессершмитта" на горизонтальном и вертикальном маневрах.
- Слушай, Леонид, а ты не поддаешься нам? - спросили мы Кувшинова. - Твой "месс" ни разу не зашел в хвост "яку".
- И не зайдет, если все будут так же пилотировать, - ответил Кувшинов, радуясь нашим успехам.
Леонид Михайлович сделал объективный анализ летных и боевых характеристик Ме-109Г2, пожелал молодым летчикам смелее бить противника и улетел на следующий аэродром, где ему предстояло заняться тем же.
Эти учебно-тренировочные бои на трофейном "мессершмитте" с "яками" и "лавочкиными" имели неоценимое значение для совершенствования боевого мастерства не только молодых летчиков-истребителей, но и прославленных советских асов; хорошая выучка - залог победы!
Летный боевой порядок отличается от наземного тем, что в полете командир любого ранга идет впереди и атакует первым. Блиндажей, откуда было бы удобно наблюдать и руководить боем, в небе нет, А надо не только руководить, но и учить подчиненных летчиков по принципу "делай, как я", вести их за собой.
Поучительным является ввод в боевую обстановку летчиков 3-го истребительного авиационного корпуса, которым командовал генерал Е. Я. Савицкий. Летчики служили на Дальнем Востоке, имели высокий уровень техники пилотирования и жаждали встречи с врагом, но в боях не участвовали. Опыт, конечно, дело наживное, но в боевой обстановке он достигается слишком дорогой ценой. Поэтому генерал Савицкий очень внимательно изучал особенности боев, развернувшихся на Кубани, организовал встречи своих летчиков с бывалыми фронтовиками, а для практической передачи боевого опыта пригласил наших гвардейцев Героев Советского Союза Горбунова и Наумчика,
Сам генерал Евгений Яковлевич Савицкий обладал высокими качествами летчика-истребителя. Своей дерзостью нередко вносил решительный перелом в воздушном бою. За время Великой Отечественной войны он лично сбил 22 фашистских самолета и два в групповых боях, стал дважды Героем Советского Союза.
Во время боев на Кубани газеты широко оповестили советских читателей о том, что летчик капитан П. Т. Тарасов со своим ведомым принудил к посадке на нашей территории фашистского летчика. Исправный "мессершмитт" потом экспонировался на выставке трофейного оружия в Москве. Этот редкий в боевой практике случай тоже произошел в корпусе Е. Я. Савицкого.
Вот такие они, советские асы, - летчики, командиры, генералы и маршалы...
СНОВА В РОДНОМ ПОЛКУ
Среди наших гвардейцев главными критериями вое хождения по ступеням служебного продвижения считались уровень летного и боевого мастерства. Этот рост и определял служебное продвижение офицера. Ко времени перелета на фронт штурман полка Шевченко был назначен заместителем командира полка, он же инспектор-летчик по технике пилотирования; Калугин стал штурманом полка; в командование первой эскадрильей вступил Печеный, второй - командовал Горбунов, командиром третьей эскадрильи назначили меня.
Вылетели тремя группами, по 12 самолетов в каждой, и еще четверка - командование полка. Сорок первоклассных боевых машин! "Вот бы в начале войны иметь такую силу, - думал я. - Не разбойничали бы фашисты в советском небе". Уверен, так думали все мои сослуживцы, глядя на боевые порядки отлично слетанных эскадрилий.
За короткий зимний день отмахали от Москвы более тысячи километров, трижды садились на промежуточных аэродромах для дозаправки горючим, четвертая посадка - аэродром Вышкув, что под Варшавой.
Нас радовало, что полк вновь будет сражаться в составе 4-й воздушной армии под командованием генерала Вершинина. Радовало и соотношение сил на данном участке фронта. Вроде бы все хорошо. Но самоуспокоенность породила у некоторых командиров пренебрежительное отношение к рассредоточению самолетов и к организации ПВО аэродрома. Этим незамедлительно и воспользовался враг.
24 декабря 1944 года 30 самолетов ФВ-190 нанесли внезапный удар по аэродрому Вышкув, на котором базировался еще один полк нашей 269-й истребительной авиационной дивизии, в которую вошел теперь 42-й гвардейский. В результате соседний полк понес значительный урон. Генерал Вершинин лично разобрался в обстоятельствах столь печального факта,
Мне же этот случай напомнил непростительную беспечность некоторых командиров, допустивших безнаказанный штурмовой налет фашистской авиации 23 июня 1941 года на аэродром в районе Ковеля, где было сосредоточено до трех авиационных полков, но не было сделано ничего для защиты от ударов с воздуха. К счастью, горькие уроки прошлого для наших гвардейцев не пропали даром; самолеты всегда были рассредоточены и тщательно замаскированы. Вспоминаю об этом потому, что бдительность и в настоящее время имеет актуальное значение.
Подготовка к Млавско-Эльбингской наступательной операции, являвшейся составной частью Восточно-Прусской стратегической операции, к середине января 1945 года была закончена. На войска и авиацию фронта возлагалась задача - отрезать пути отхода противника на запад и во взаимодействии с войсками 3-го Белорусского фронта ликвидировать восточно-прусскую группировку противника.
Снегопады, туманы, низкая облачность ограничивали действия крупных сил авиации. Летали парами, звеньями, вели разведку, присматривались с воздуха к району предстоящих боевых действий. Внизу лежала незнакомая, чужая земля. Севернее польской границы начиналась Восточная Пруссия.
В нелетные дни, когда небо и землю обволакивала непроницаемая мгла и жизнь на аэродроме замирала, мы "погружались" в глубины истории, по картам и фотопланшетам заучивали непривычные названия населенных пунктов, закрепляли в памяти взаимное расположение ориентиров, так необходимых в полете над незнакомой местностью. Думали о том, что враг ожесточен и будет сражаться не на жизнь, а на смерть. Я говорил своим летчикам:
- Помните, смелость, отвагу надо сочетать с осторожностью, с разумным риском. Не допускать ошибок. Ошибка, просчет в бою - это гибель. А нам надо победить врага и уцелеть самим. Для этого у нас имеется все; первоклассная техника, боевой опыт, идейная и психологическая закалка - важнейшая из составляющих победы над врагом...
16 января погода улучшилась, и соединения 4-й воз- душной армии поднялись на удар по врагу. Только в течение двух суток было совершено 5220 боевых вылетов. Войска 2-го Белорусского фронта буквально прорубились через укрепления врага, разгромили его млавскую группировку и, развивая наступление в глубину, вырвались в район Эльбинг (Эльблонг), Гданьск (Данциг).
Наступление советских войск было настолько стремительным, что мы едва успевали осваивать новые аэродромы; Цеханув, Коздепно, Костельный, Торунь (Торн).
В январе 14, в феврале 26 раз водил я свою эскадрилью на боевое задание. На аэродроме Быдгощ начальник штаба полка гвардии подполковник Токарев сделал в моей летной книжке итоговую запись, В ней значится: "С 22 июня 1941 года по 10 марта 1945 года произвел 507 боевых вылетов, провел 108 воздушных боев, в которых сбил лично 19 и в групповых боях 6 фашистских самолетов..."
Но работа летчика-истребителя на фронте - не только сбитые самолеты врага. Это и штурмовки войск и аэродромов противника, и вылеты на разведку и сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. И еще - уничтоженные на земле самолеты (лично 4 и в группе 9), грузовики, танки, бензовозы, зенитные установки. Все перечислить трудно. Говорю об этом потому, что хотелось бы внести некоторую ясность: о заслугах каждого летчика-истребителя нужно судить не только по количеству сбитых им самолетов. Бывает у истребителя работа не менее важная, чем победы в воздушном бою. К примеру, не дать противнику возможности сбить наших бомбардировщиков или штурмовиков при сопровождении и обеспечить выполнение ими боевой задачи.
ВЫНУЖДЕННОЕ РАССТАВАНИЕ. ПАРАД ПОБЕДЫ
Ни мне, ни Ивану Михайловичу Горбунову расставаться с полком не хотелось.
"Наши товарищи будут довершать дело окончательного разгрома гитлеровской Германии, а мы в это время должны зубрить учебники? - с горькой обидой думали мы. - Нет, это просто невозможно!"
- Не поедем в академию, - твердо решил Иван,
- Конечно, не поедем! - горячился и я. - До Вершинина дойдем, а не поедем.
Однополчане, каждый на свой лад, искренне сочувствовали нам, еще больше распаляя наше безудержное стремление остаться в боевом строю.
- Правильно! Стучитесь к самому Вершинину, - одобряли они наше решение. - Командующий все сделает. Не даст летчиков в обиду!
Дружная поддержка однополчан еще больше укрепляла нашу твердость. "Не может же он, боевой генерал, под водительством которого мы ходили в бой, лишить нас возможности участвовать в завершающем сражении", - думали мы, намереваясь обратиться лично к командующему воздушной армией.
Но генерал Вершинин сам вызвал нас к себе. Когда вошли в его блиндаж, заулыбался этак тепло и радостно. Ну, думаем, командующий все понимает и устроит кадровикам разнос, чтоб не отвлекали боевых летчиков от настоящего дела.
- Знаю, что вы хотите сказать, - проникновенным голосом заговорил он. - И одобряю ваше упорство - Сражаться до конца.
На радостях Иван ткнул меня в бок: видишь, мол, как все обернулось. Еще повоюем!..
- В нашей славной победе уже никто не сомневается. Ни наши союзники, ни наши враги. Полное крушение гитлеровского рейха - дело ближайшего времени, Теперь нам следует позаботиться о том, чтобы никто и никогда больше не посмел напасть на нас. А для этого нам нужны боевые, высокообразованные Офицеры и генералы, которые бы зорко стерегли мирное небо нашей Родины.
Командующий поднялся с жесткого стула. Мы с некоторым опережением рванулись из глубоких трофейных шезлонгов, притащенных сюда за неимением других стульев и табуретов для посетителей.
- Благодарю за верную службу Родине!
- Служим Советскому Союзу! - дружно ответили мы, взяв под козырек...
- А что поделаешь - устав! - развел руками Иван, когда мы вышли из блиндажа командующего. - Так повел разговор, что и возражать стыдно.
- Стыдно, - согласился я. Про себя подумал;
"Командующий смотрит дальше и видит больше нас. Грядущий мир на земле, с таким величайшим трудом завоеванный для народов, придется оберегать нам же. И всегда быть на страже!"
Уезжать из полка было очень тяжело. Но приказ есть приказ, и утром следующего дня я передал командование эскадрильей одному из лучших летчиков полка В. В. Исаеву. Мы с Иваном Горбуновым тронулись в путь.
Москва жила ожиданием скорой победы. Газеты, радио стали теперь постоянными спутниками нашей жизни. Мы следили за происходящим на фронте и мысленно были со своими боевыми друзьями, будто вместе с ними доколачивали фашистов в Восточной Пруссии, штурмовали Берлин. И все же сообщение о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии подействовало на нас ошеломляюще.
- Победа! Победа! - громоподобным раскатом гремел над изумленным миром торжественно-величавый голос Юрия Левитана.
- Победа! Салют! - разноголосо кричали фронтовики, приехавшие на учебу в академию.
Как долго ждали мы этот день! И вот он настал, этот неповторимый, ликующий праздник. Кругом сияющие лица, гремят боевые марши, слышатся песни, радость жизни и горечь утрат - все смещалось в бурлящем потоке всенародного торжества.
Небо Москвы озарилось тридцатью артиллерийскими залпами из тысячи орудий! Такого салюта еще не бывало. Не бывало и такого людского моря на Красной площади. Огромное впечатление произвела и речь Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, обратившегося по радио к советскому народу.
24 июня 1945 года состоялся Парад Победы. Таких грандиозных парадов не было за всю историю Советских Вооруженных Сил, Ничего подобного не видела Красная площадь.
В 9 часов 45 минут разместившиеся на трибунах депутаты Верховного Совета СССР, передовики московских предприятий, деятели науки и культуры, многочисленные гости из-за рубежа волной рукоплесканий встречают Советское правительство и членов Политбюро, только что взошедших на Мавзолей. Перед Мавзолеем на особой площадке стоят прославленные советские генералы и военачальники. Командующий парадом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский на вороном коне занимает место для выезда навстречу принимавшему Парад Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову, который должен появиться на белом коне.
Бьют Кремлевские куранты. В 10 часов начинается объезд войск. Маршал Г. К. Жуков поздравляет участников Парада, весь советский народ с исторической победой. Многоголосое "ура" проносится над Красной площадью, над башнями седого Кремля, вырывается на простор московских площадей и улиц, дружно подхватывается сотнями тысяч москвичей.
Торжественным маршем прошли перед Мавзолеем сводные полки всех родов войск, всех фронтов.
Авиационную роту сводного полка 1-го Прибалтийского фронта вел командир 259-й истребительной авиационной дивизии гвардии полковник Я. А. Курбатов - основатель нашего полка. На боевом знамени его дивизии - ордена Ленина, Красного Знамени, Суворова 1 степени. В дивизии 19 Героев Советского Союза!
Отдельной колонной прошли посланцы Войска Польского. Их возглавлял начальник генерального штаба польской армии В. В. Корчиц. За большой вклад в совместную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками они удостоились этой высокой чести.
И вновь проходят сводные советские полки. 360 боевых знамен наиболее отличившихся соединений и частей фронтов победно реяли над парадными колоннами. На каждом знамени пламенели отблески минувших сравнений, за каждой колонной воинов простирались многотрудные фронтовые дороги от стен Москвы и Сталинграда, от предгорий Кавказа и колыбели Октябрьской революции - города Ленина через Курск и Белгород, через Ростов, Севастополь, Одессу, Смоленск, Киев до Бухареста, Варшавы, Вены, Будапешта, Кенигсберга, Белграда, Праги, Берлина.
Знамя Победы, водруженное на куполе рейхстага и доставленное на парад в Москву с особыми почестями, несли герои боев за Берлин младший сержант Кантария, сержант Егоров, капитаны Самсонов и Неустроев. Знамя 1-го Украинского фронта нес трижды Герой Советского Союза А. И. Покрышкин.
1400 медных голосов оркестра сопровождали парад войск боевыми маршами. И вдруг на предельном фортиссимо оркестр смолк. В настораживающей тишине ударили барабаны. Под их дробный перестук выходит колонна с двумя сотнями вражеских знамен. Немецко-фашистские штандарты, размалеванные паучьей свастикой и обагренные кровью невинных народов Европы, почти волочатся по мокрой брусчатке. Подойдя к Мавзолею, советские воины-победители с отвращением бросают их на камни Красной площади.
Трибуны взорвались возгласами "ура" и бурным рукоплесканием. Перед Мавзолеем В. И. Ленина вырастает огромный ворох предаваемых позору вражеских знамен.
Вновь заиграл оркестр. На площадь выступают колонны войск Московского гарнизона и военных академий. Рядом со мной идут слушатели Военно-Воздушной Краснознаменной академии Герои Советского Союза Н. К. Наумчик, И, М. Горбунов - прославленные асы нашего 42-го гвардейского истребительного авиационного полка. Несколько раньше в составе авиационной роты 2-го Белорусского фронта прошел по Красной площади Н. А. Глядяев - мой бывший ведомый, надежный боевой друг.
Шел спорый дождик, но радость была так велика, что мы не замечали его. Не замечали его и тысячи москвичей. Они запрудили собой ближайшие улицы, толпились на балконах, высовывались из распахнутых окон. Нас встречали и провожали громкие возгласы и радостные улыбки,
В Москве я нашел и подругу. С женой, Зинаидой Ивановной, мы уже тридцать лет идем по жизни.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Прошли десятки лет. Мы сидели в тени ветвистых тополей на берегу Дона и вспоминали былое, схватки в воздушных боях.
В дали минувших десятилетий померкли кровавые сполохи войны. Но не меркнет слава всенародного подвига. Ярко высвечивается и величие подвига, совершенного советскими летчиками, инженерами, техниками, авиационными специалистами, тружениками тыла.
Празднично было у нас на душе и в тот памятный день в Ростове-на-Дону, куда собрались наши летчики-гвардейцы. Радуясь величественным достижениям нашей процветающей Родины, мы свято храним память о тех, кто не вернулся с полей сражений. Они всегда с нами рядом.
При возложении венков к Вечному огню, к памятникам павшим героям гвардейцы еще раз мысленно повторяли весь героический путь, пройденный советским народом в напряженной борьбе за торжество свободы и справедливости на земле, за мир и счастье людей.
Уезжали утром. Расставаясь друг с другом и с гостеприимным Ростовом, гвардейцы давали обещание встретиться снова. До свидания, земля Донская и Кубанская, Крым и Кавказ. Пусть всегда над вами голубеет мирное небо, пусть цветут ваши сады, пусть радуются ваши люди. В лихую годину они были вместе с нами и делали все для того, чтобы сокрушить врага.
На этой священной земле стояли насмерть и героически бились с захватчиками воины всех родов войск; пехотинцы, танкисты, артиллеристы, моряки, летчики, народные мстители - отважные партизаны.
Встречаясь с молодыми авиаторами, рабочими, тружениками села, с учащейся молодежью, рассказывая им о боевых подвигах моих однополчан-гвардейцев, я выслушивал и просьбы:
- Напишите о героях войны, - просили молодые защитники Родины.
- Мы хотим учиться у них мужеству и отваге.
- Мы хотим больше знать о юности наших отцов, - говорили молодые строители коммунизма.
Насколько мне удалось выполнить их пожелания и наказы, пусть судит читатель.
Сердечно благодарю моих боевых друзей, товарищей и командиров генерал-лейтенанта авиации в отставке Я. А. Курбатова, генерал-майора-инженера С. С. Слонова, Героя Советского Союза Ф, 3. Калугина, Н. А. Глядяева, А. А. Николаева, 3. X. Канкошева, У. И. Петижева, Д. М. Саратова, Ю. Ю. Сергеева, И. Г. Цветкова, С. Ю. Ясаниса за оказанную мне помощь в подготовке материалов для написания книги, Благодарю и всех участников встречи в Ростове - за их рассказы о себе и за добрые воспоминания о друзьях-однополчанах.
Особую благодарность и признательность выражаю моему другу - военному летчику подполковнику в отставке А. Р. Епифанову за непосредственную помощь в работе над рукописью.
