АВИАБИБЛИОТЕКА: САВИЦКИЙ Е.Я. "НЕБО ДЛЯ СМЕЛЫХ"

ПРИМЕР КОМАНДИРА

Слова эти, со временем вошедшие в армейский лексикон едва ли не всех родов войск, с наибольшей силой и наглядной убедительностью, по-моему, звучат именно в нашем летном деле. Личный пример всегда и во всем - великое дело, его ничем другим заменить нельзя. И особенно - личный пример командира. Для меня это стало азбучной истиной с первых дней службы. Поначалу мы, курсанты, старались в точности повторять пилотажные приемы своих инструкторов. Потом мне самому довелось "вывозить" в небо новичков, и уже они стремились не упустить ничего из тех элементов и навыков, овладевать которыми учил их я на земле и в воздухе.

"Делай, как я" - это для меня железный, первейший командирский закон, которому сам я был верен и в годы войны, и в мирное время. Так поступал, когда командовал отрядом, полком, дивизией, корпусом. Глубинный смысл такой линии поведения командира не только в эффективности обучения личного состава овладению техникой пилотирования и тактикой ведения -воздушного боя, хотя, безусловно, н это само по себе уже чрезвычайно важно. Здесь ценно то, что потребность командира быть личным примером для подчиненных является лучшим лекарством от самоуспокоения и довольства уже достигнутым, познанным. Она заставляет неуклонно и целеустремленно работать над собой, идти в ногу с теорией и практикой военного дела, всегда быть образцом отношения к службе и к окружающим товарищам по оружию, независимо от их званий и должностей (хотя в армии это последнее весьма отличается от взаимоотношений руководитель - подчиненный в гражданской сфере деятельности).

Кроме того, среди всех летчиков истребитель - категория особая. На тяжелых самолетах действует экипаж: курс прокладывает и корректирует штурман, шасси выпускает бортинженер, связь поддерживает радист, Истребитель же все выполняет сам и потому должен обладать всеми необходимыми экипажу качествами, воспитывать и развивать их у себя.

Трудно, пожалуй, даже просто перечислить все марки самолетов, которые освоил я за свою жизнь: отечественные, немецкие, английские, американские, поршневые и реактивные. Всегда хотелось первым освоить новую машину и, пожалуй, всегда мне это удавалось. Талантом за трудом наших замечательных самолетостроителей, как я уже говорил, перед самой войной и в ее начале были созданы и освоены многие типы первоклассных боевых машин Мне же больше всего пришлись по душе истребители конструктора С. А. Яковлева: легкие, маневренные, скоростные и хорошо вооруженные, они действительно были созданы для того, чтобы побеждать любого по тем временам противника.

Под Сталинградом наши войска еще добивали окруженную группировку Паулюса, когда меня, как я уже упоминал, вызвал в Москву командующий ВВС генерал-полковник авиации А. А. Новиков и сообщил о моем назначении на должность командира одного из намеченных к формированию авиационных корпусов. Как и другие, 3-й истребительный корпус находился в резерве Верховного Главнокомандования, предназначался для действий по завоеванию господства в воздухе над решающими участками того или иного фронта, для надежного прикрытия наземных войск. Штабом ВВС уже были в общих чертах определены структура корпуса, предполагаемые методы его боевых действий. Однако практического опыта использования подобных соединений мы не имели.

Приступив к формированию корпуса, в который входили две истребительные авиадивизии по три полка каждая, я решительно настоял на вооружении его самолетами Як-1. И еще до прибытия на место формирования в Подмосковье все летчики на аэродромах запасных полков овладевали этой замечательной машиной

Мне очень повезло с комдивами полковник П. Т. Коротков и подполковник В. Т. Лисин была не только опытными летчиками и командирами, но и успели уже повоевать. Однако в штабе ВВС меня огорчили тем, что в состав корпуса вводятся полки или вновь сформированные, или из различных тыловых округов, еще не понюхавшие фронтового пороха. А я по себе хорошо знал и помнил, что такое личный, собственный опыт воздушных боев - не с учебным, а с настоящим, сильным и наглым противником.

Большого труда стоило мне уговорить командование ввести в корпус хотя бы один полк из той дальневосточной авиационной дивизии, которой я командовал перед войной. Я хорошо знал ее летчиков, которым хоть и не довелось пока участвовать в боевых действиях, но имеющих хорошую профессиональную подготовку.

И я был искренне рад узнать, что в корпус войдет 812-й истребительный авиационный полк Хорошо помнил многих его летчиков командира А. У. Еремина, командира эскадрильи Ивана Батычко, участника боев на Халхин-Голе, награжденного орденом Красного Знамени, его заместителя Тимофея Новикова и капитана Тимофея Пасынка, комиссара полка, редкой души человека, отличного летчика.

Особой заботой был для меня подбор командиров полков. Здесь нужны были люди, чей летный и человеческий авторитет был бы очевиден и непререкаем, люди, которые своим примером единства слова и дела могли бы уверенно вести за собой эскадрильи.

В большинстве своем прибывшие в корпус командиры полков и эскадрилий вполне отвечали предъявляемым к ним требованиям. В их высоких летно-тактических качествах я убедился, проведя с каждым учебные бои. Люди выдержали экзамен на "отлично", но меня не могло не тревожить, что в подразделения почти не было летчиков и командиров с фронтовым опытом.

В отделе формирования штаба ВВС мне, конечно, ни полк, ни даже эскадрилью с таким опытом не дали Но зато разрешили отозвать с фронта несколько первоклассных воздушных бойцов, среди которых были офицеры А. Е. Рубахин, А. К Янович, А. И. Новиков. В разное время мне довелось познакомиться с их боевым почерком в небе над Москвой, Воронежем, Сталинградом

Особенно рад я был Алексею Ивановичу Новикову. Воевать он начал 22 июня 1941 года и в первых же вылетах сбил два фашистских самолета. Летную школу он окончил до войны и остался там летчиком-инструктором Фронт подтвердил со всей очевидностью" все пилоты, прошедшие этот этап, становились прекрасными пилотажниками и воздушными стрелками. И совсем не случайно за два первых, самых трудных года войны Алексей Иванович уничтожил полтора десятка вражеских самолетов. Его повседневная "фронтовая работа летчика-истребителя становилась легендой. Летом 1942 года Новиков с двумя летчиками дерзко атаковали группу из двадцати четырех фашистских самолетов, пять сбили, остальных разогнали. В феврале 1943 года капитану А. И Новикову было присвоено звание Героя Советского Союза.

По моей просьбе Алексея Ивановича назначили на должность помощника командира корпуса по воздушно-стрелковой подготовке. Сутками пропадал он в полках, передавал летчикам свой боевой опыт, вел занятия по огневой и тактической подготовке. И личным примером учил их в воздухе, проводя по семь-восемь учебных боев за день. Летчики, и не только молодые, утверждали, что бои эти дали им очень многое в понимании тактики действий противника, позволили наглядно представить, какое моральное и физическое напряжение испытывает истребитель в схватке с врагом.

...Так шаг за шагом решали мы основную задачу того этапа подготовки корпуса - помочь летному составу хотя бы в принципе уяснить динамику воздушного боя с противником.

Как я и ожидал, уровень подготовки личного состава в подразделениях оказался очень неравноценным. Лучше обстояло дело с дальневосточниками: многие из них окончили летные школы еще до войны, прошли нелегкую "обкатку" в полетах над таежными глухоманями. Слабее выглядели их товарищи из других полков, обучавшиеся уже в военное время по ускоренному методу. Сказывалось, конечно, и то, что новый для всех Як-1 был еще не до конца освоен и прочувствован летчиками-истребителями.

Боевым настроем, воинским коллективизмом выделялся среди других 402-й авиаполк, которым командовал подполковник В А. Панков. На истребителях этого полка были надписи "От волжан г. Вольска", "Вольский комсомолец" и т.п. Боевая техника была построена на собранные жителями приволжского города средства, и обстоятельство это очень помогало командирам и политработникам сплачивать людей в крепкую воинскую семью. Далеко не всем, преимущественно только асам, доверялось такое "именное" оружие. То был своего рода аванс доверия, который еще следовало оправдать в предстоящих боях.

Штаб корпуса, разумеется, не случайно такое первостепенное внимание уделял подготовке командиров полков и эскадрилий: приближался день, когда они поведут своих соколов навстречу фашистским стервятникам, и от каждого из них в значительной мере зависел не только боевой, по и психологический исход чрезвычайно важной в судьбе каждого летчика первой схватки с врагом. И надо отдать им должное: командиры полков А. А. Дорошенков, А. У. Еремин, Н. В. Исаков, В. А. Папков, Г. В. Симонов, командиры эскадрилий и звеньев П. ф. Гаврилов, В. А. Егорович, А. В. Кочетов, С. А. Лебедев, С. И. Маковский, М. Е. Пивоваров были на высоте положения.

Случай помог нам вести обучение летного состава с использованием трофейного фашистского истребителя. Как-то я услышал, что в одной из авиационных частей есть целехонький Ме-109 ("мессершмитт"). Сама собой пришла мысль - провести на нем несколько показательных боев: ведь одно дело вести учебный бой с уже привычным для тебя "яком", и совсем другое - с вражеским самолетом, хотя и пилотируемым советским летчиком. Налицо взаимодействие сразу и психологического, и тактического моментов. В воздухе летчики быстрее и лучше запоминают конфигурации фашистского истребителя: ведь как ни изучай их по макетам и плакатам, в небе, в движении они смотрятся и воспринимаются чуточку иначе.

С невероятными усилиями я буквально "выбил" этот немецкий истребитель с помощью самых высоких инстанций. Мотив был один: летный состав корпуса необстрелян, учебные бои с настоящим "мессером" в какой-то степени компенсируют этот минус.

И вот он на нашем аэродроме: тонкий фюзеляж, словно подрубленные по консолям крылья и хвостовое оперение. Рядом с нашим "яком" "мессер" кажется грубоватым. Но машина прочная. В кабине приборы: высотомер, авиагоризонт, вариометр. Разобраться, что к ^чему, совсем не сложно, и очень скоро я уже свободно пилотировал "мессершмитт". В управлении он очень легок, поэтому курсанты летных школ противника его осваивали быстро.

Настал день, когда я появился над аэродромом одного из полков корпуса. По предварительной договоренности, на "яке" встречает меня командир полка майор Еремин. И с ходу, прямо над аэродромом, на глазах летчиков, мы начинаем "бой". Еремин медленно догоняет меня, но как только расстояние между нами достигает дистанции открытия огня, я резко ухожу вверх. "Як" Еремина замешкался, однако вскоре на боевом развороте стал меня настигать. Наверное, для зрителей это было захватывающее зрелище: последовал целый каскад фигур высшего пилотажа, мы выжимали из машин все, что можно.

На аэродроме нас плотно обступили летчики-дальневосточники. Спрашиваю их: "Как впечатление от боя? Кто победил?" Отвечать никто не торопился, хотя по глазам видно: у каждого есть что сказать. Их сдержанность мне понятна - с Дальнего Востока провожали они меня майором, а тут встретились с генералом. Требовалось время, чтобы освоиться с этим обстоятельством. Но постепенно завязывается свободный разговор - своеобразный разбор только что проведенного боя. Мнения оказались противоречивыми, но наиболее убедительной выглядела позиция капитана И. Д. Батычко, командира первой эскадрильи: победителя просто-напросто не было. На мой вопрос "почему?" он ответил примерно так:

- Чтобы сбить истребитель, товарищ генерал, нужно по крайней мере пять-семь секунд держать его в прицеле. А такого момента в вашем бою ни у майора Еремина, ни у вас не было.

Убедительно. А главное - в том, что наш истребитель не уступает немецкому. Время виража у него меньше, да и на вертикаль он идет легче "мессершмитта". Все это нужно будет учитывать там, во фронтовой обстановке.

Спор этот был по-своему полезен, он сталкивал мнения, заставлял анализировать использованные тактические элементы, сравнивать тактико-технические данные самолетов. Победа не была в данном случае самоцелью, важно было другое, о чем я и сказал летчикам.

Изо дня в день над каждым нашим аэродромом проводил несколько учебных боев с командирами полков, эскадрилий:; времени было в обрез, использовать его надлежало с максимальной пользой. Летал на "мессере" до тех пор, пока у него от переработки ресурса в воздухе не заклинило мотор и не пришлось садиться на вынужденную.

Эти показательные бои раскрыли для летного состава боевые возможности своего и вражеского истребителей, убедили летчиков в том, что "яки" не уступают по летно-техническим данным "мессерам", а по некоторым параметрам и лучше их.

Летный день в том полку, где я проводил учебные бои, обязательно завершался подробным разбором полетов. Активным образом влияя на повышение профессионального уровня наших летчиков, полеты эти одновременно позволяли мне лучше, всесторонне понять и своих подчиненных. Я знал: чем глубже буду иметь представление о тех, кого завтра пошлю в бой, об их способностях, даже особенностях характера, тем больше получу возможностей для обоснованного планирования и прогнозирования будущих боевых действий, их результатов. И значит, по ходу дела смогу оказывать действенное влияние, изменять ситуацию воздушной борьбы в нашу пользу, буду знать, какие силы, какой конкретно полк или авиаэскадрилью нужно и можно послать в данной обстановке на боевое задание, чтобы добиться несомненного успеха.

Припоминаю одну, очень показательную деталь всех без исключения таких разборов прошедшего учебного дня. На любом из них мне непременно задавался вопрос: когда же на фронт? В этом- вопросе легко угадывались по крайней мере два важных мотива. Первый: все летчики чувствовали себя в какой-то мере неловко и неуютно - второй год страна ведет ожесточенные бои с наглым и сильным врагом, а им выпало, как они считали, отсиживаться в тылу. И они рвались как можно скорее вернуть накопившийся "должок", лично бить ненавистных захватчиков. Второй: морально-политическая и боевая готовность к предстоящим схваткам. Мы, командиры и политработники корпуса, знали, верили, видели - летный состав к ним готов, истребители наши драться будут смело, упорно, решительно. Но вот дать на конкретный вопрос конкретный ответ до апреля не мог. И только к середине месяца обстановка несколько прояснилась: по приказу штаба ВВС полки корпуса сосредоточивались в Курской области. По массе разных примет ощущалось назревание крупных событий. И все же нам участвовать в них не довелось. Только-только огляделись на новом месте - пришел приказ: в срочном порядке перебазироваться на Кубань, в оперативное подчинение командования 4-й воздушной армии Северо-Кавказского фронта.

Передислоцировались мы оперативно и без происшествий. Командующий армией генерал-лейтенант авиации Константин Андреевич Вершинин и начальник штаба армии генерал-майор авиации Алексей Зиновьевич Устинов не скрывали своего удовлетворения быстрым перелетом частей корпуса, нетерпения, с которым они нас ждали. Выслушав, детально вникая в каждый вопрос, сообщение о состоянии подготовки летчиков, материальной части, соображения о применении полков и подразделений, они подробно ознакомили меня с общей обстановкой на фронте, с ходом борьбы за господство в воздухе.

А обстановка на тот момент сложилась крайне тяжелая, особенно на плацдарме Малая земля под Новороссийском. Как раз накануне нашего прилета, 17 апреля 1943 года, гитлеровцы начали очередное ожесточенное наступление на боевые порядки его защитников.

Положение на плацдарме продолжало накаляться, причем постоянно нарастали удары с воздуха. А соотношение сил на этом участке фронта до нашего прибытия было на стороне противника: у него имелось более 1000 боевых самолетов против 580 наших. К тому же летный состав советских частей был измотан в зимних боях, понес большие потери в последние недели, и хоть дрались летчики отчаянно храбро и умело, силы были чересчур неравными.

Поэтому генерал Вершинин поставил следующую задачу корпусу:

- Прикрыть с воздуха войска 18-й армии генерала Леселидзе, их боевые действия наплацдарме юго-западнее Новороссийска; организовать постоянное патрулирование в районе плацдарма; атаковывать и уничтожать любой приближающийся к нему самолет противника.

Помолчав, командарм добавил:

- Знаю, понимаю - вам нужно бы дать хоть несколько дней на подготовку, на знакомство с районом, но нет даже одного дня, малоземельны ждать не могут. Помогу вам лишь одним: дам несколько лучших летчиков из наших частей, чтобы вместе с вашими фронтовиным (так в тексте, похоже в источнике фраза пропущена - С.К.) примером, как бить фашистов. Но это - все, иным примером, как бить фашистов. Но это - все, и уже завтра всеми силами корпуса - в бой...

Честно говоря, хоть срочная переброска корпуса на Кубань красноречиво говорила о сложившейся там тяжелой обстановке, в душе была тем не менее надежда, что вводить подразделения в бои удастся постепенно: мне хорошо была понятна опасность первых боевых вылетов для необстрелянных летчиков. Но что делать: на войне как на войне.

Получив приказ, на экстренном совещании с офицерами штаба корпуса подвели итоги проделанного на новом месте, определили, что можно еще предпринять в оставшиеся считанные часы. Спасибо тыловым службам армии: материальная часть была размещена на аэродромах, замаскирована, во всех полках имелся необходимый запас горючего и боеприпасов, для личного состава подготовили общежития, казармы, столовые. Офицеры штабов, командиры дивизий ознакомили летчиков с обстановкой на фронте, а подразделения, первыми прибывшие на Кубань, сумели облетать район боевых действий.

Теперь предстояло и казалось совершенно необходимым обеспечить высокую морально-психологическую готовность всего личного состава к завтрашним боям. Во всех полках наметили провести митинги, партийные и комсомольские собрания. Сразу же после совещания часть командиров отправилась по частям. Я выбрал для себя 812-й полк дальневосточников. Выступали все коротко, деловито, лучше же всех чувства своих товарищей выразил, пожалуй, лейтенант А. Т. Тищенко:

- Настал наш долгожданный час. Два года мы были в глубоком тылу и в неоплатном долгу перед теми, кто эти два года воевал, кто уже сложил головы за Родину. Мы не имеем права плохо драться.

Боевой настрой летного состава подтвердили и партийные собрания во всех полках. Летчики рвались в небо и, как это всегда и всюду случалось на фронте в канун крупных, требовавших решительного напряжения всей силы человеческого духа событий, многие написали в этот вечер заявление с просьбой принять их в ряды ленинской партии.

...Первыми в предрассветное небо уходили на боевое задание группы из полков майора А. У. Еремина и подполковника В. А. Папкова. Ереминцам предстояло прикрыть плацдарм со стороны моря, откуда чаще всего появлялись фашистские бомбардировщики. Остальные прикрывали непосредственно Малую землю.

В первый вылет иду и я, взяв в качестве ведомого своего помощника по воздушно-стрелковой подготовке Героя Советского Союза А. И. Новикова. Обычно со мной летал любой, чаще всего молодой, летчик того подразделения, с которым я поднимался в воздух как правило, для каждого из них это было хорошей школой Но сегодня необходимо исключить малейший риск, и в небо я иду не для того, чтобы лично сбивать фашистских стервятников, а чтобы оценить как поведение своих и вражеских летчиков, так и тактику противника, уровень его боевой подготовки. Конечно, определенное представление о нем у нас есть. 4-й воздушный флот (люфтфлот-те-4) после основательной трепки его под Сталинградом капитально переформировали. В него входили и наиболее боеспособные истребительные эскадры: 51-я - "Мельдерс" и 3-я - "Удет". Все соединения укомплектованы опытным летным составом, на их вооружении новые истребители ФВ-190а и модифицированные "мессершмитты" Ме-109Г с моторами повышенной мощности, сильным пушечно-пулеметным вооружением, усиленной бронезащитой.

Мы с Новиковым держимся выше и в стороне от наших групп, что дает нам возможность видеть сразу все поле боя и каждого его участника в отдельности, а при крайней необходимости - оказать своевременную помощь истребителям.

Прошли под крылом чуть освещенные восходящим солнцем отроги Главного Кавказского хребта, взгляд мой жадно ищет памятные и приметные очертания родного Новороссийска, но то, что я. вижу, потрясает до глубины души. Да, любая война жестока, но та, что была навязана нам фашистами, не имела никаких границ и мерок жестокости. Совсем недавно видел я руины Курска, Краснодара, остовы печных труб на местах деревень и сел, казалось бы, перестал уже всему этому удивляться. Но то, что открылось сейчас, болью отдалось в сердце. Да, был вроде бы подготовлен к тому, что город разрушен. Однако чтобы до такой степени... Все кругом внизу, что охватывалось взглядом, - сплошные руины. От цементного завода "Пролетарий", где начиналась моя трудовая биография, - руины, над которыми кое-где просматривались остатки кирпичны стен. То же самое на соседнем заводе "Октябрь". А по берегам бухты, где располагалась когда-то моя родная пригородная Станичка, где рядом с ней манил к себе уютный парк, - все порушено, все голо. Ничего не осталось и от виноградников на склоне Мысхако...

О героической эпопее Малой земли написаны книги, сложены песни, поставлены фильмы - не хотелось бы повторять известное. Скажу лишь о самом сильном впечатлении: там, на плацдарме, не может, не должно быть ничего живого. Так все перепахано огненным- плугом войны. Но вопреки этому совершенно здравому, естественному ощущению - непривычные трассы пулеметных и автоматных очередей, дымная рябь разрывов, рельефно очерчивающие линию передовой.

С нашей высоты отлично просматривается и весь плацдарм, и барражирующие группы наших "яков". Встает за нами из-за горных отрогов солнце, и тут мы замечаем, наконец, первые группы противника: смело, уверенно идут в зону Малой земли "мессеры". Догадываюсь: их цель - расчистить воздушное пространство к подходу бомбардировщиков. А уверенность - от вчерашнего подавляющего превосходства в численности, от самоуспокоенности за безнаказанность появления над плацдармом. Что ж, это должно им дорого обойтись, тем более, что советские истребители ими еще не замечены, летят они со стороны солнца.

"Яки" идут навстречу "мессерам", и тут вскрывается наша первая ошибка. Наши барражировали над плацдармом с наивыгоднейшей для продолжительности полета крейсерской скоростью, фашисты подошли к зоне на максимальной, имея заметное преимущество в начале и в развитии атаки. Но советские истребители смело вступали в бой на горизонтальных встречно-пересекаю-щихся курсах, использовали вертикальный маневр, уходя из-под удара, стремились одновременно выйти в хвост врагу. Здесь-то и становится заметной необстрелянность наших истребителей: группы распадаются на пары, пары - на одиночные машины, теряя и визуальную, и огневую связь. Кое-где они ведут бой" уже как получится, в расчете лишь на самого себя.

Я не ошибся в своей догадке: к плацдарму под прикрытием "мессеров" идут группами пикирующие бомбардировщики Ю-87. Ожидавшие их подхода группы истребителей из полка Еремина бросаются наперехват, набрав при этом приличную скорость. Прикрывающая пара первой группы связывает боем "мессеры", основная же четверка с первого захода подбила два бомбардировщика. Второй не повезло - ее всю связали боем "мессеры", а "юнкерсы" тем временем беспрепятственно продолжают идти курсом на плацдарм. Как быть, ведь приказ командарма требует не допускать до Малой земли ни один самолет противника? Значит, настал и наш черед. Резко бросаю вниз и в сторону строя "юнкер-сов" машину, отлично зная, что Новиков в точности повторит мой маневр. И тут же вижу: из схватки истребителей выскакивает пара "яков" и на догоне атакует Ю-87. А с другой стороны на гитлеровских стервятников нацеливается еще четверка "яков", но они явно не из нашего корпуса: у них на носу самолета нет нашей эмблемы - птичьего крыла со звездой. Спустя несколько секунд два бомбардировщика задымились, строй фашистских машин распался, они сбрасывают бомбы куда придется и уходят.

Пора и нам возвращаться: горючее на исходе, только-только дойти до аэродрома. А в зону тем временем спешат новые группы наших и фашистских машин. Да, день обещает быть жарким...

В штабе корпуса к моему возвращению уже подготовили предварительные итоги первого вылета: сбито 12 самолетов противника, в том числе 8 бомбардировщиков.

Поздним вечером выяснилось, что за первый день в небе Кубани летчики 3-го истребительного авиационного корпуса, по проверенным данным, уничтожили 47 вражеских самолетов. Надо ли говорить, как воодушевляюще подействовала на личный состав эта очевидная победа.

Штабные командиры показывают мне схемы нескольких первых боев, они подготовлены по докладам летчиков и на основе контрольных снимков фотокинопулеметов. Просматриваю их друг за другом - каждый по-своему интересен. Офицеры штаба особо выделили то, как сбила "мессершмитта" пара Алексея Машенкина, того самого, которого я принял в корпус по настоятельной просьбе комиссара Пасынка. Машенкин оказался единственным из ведущих пар, кто использовал в схватке преимущество "яка" в вертикальном маневре.

Завидную боевую взаимовыручку, мужество показали в тот день летчики корпуса. Лейтенант А. Т. Тищенко в качестве ведущего пары в группе капитана И. Д. Батченко вышел на патрулирование в зону плацдарма. В зону пришли, что называется, как по заказу: "юнкерсы" уже выбирали цели, их флагман начинал пикирование. Получив приказ капитана, А. Т. Тищенко и его ведомый В. С. Патраков подбили головной "юнкере", он врезался в окопы передней линии фашистов. Но и наша пара вышла из пикирования лишь у самой земли, стала круто набирать высоту, разыскивая основную группу. И тут на них сверху "свалилась" на большой скорости пара "мессеров". Надо отдать противнику должное, они это умели:

выждать, выбрать удобный момент и "свалиться" на отбившиеся пары или единичные машины. Положение хуже нельзя, но вдруг стервятники уходят круто вниз. Оказалось, что на них, в свою очередь, бросилась в атаку находившаяся выше пара лейтенанта А. Туманова. Атака была стремительной и дерзкой, основной расчет - на психологический эффект, потому что у наших летчиков кончалось горючее. Сработал железный закон войны - сам погибай, а товарища выручай.

Тищенко и ведомый, имея и горючее, и боеприпасы, вернулись к своей основной группе и сразу вступили в схватку с двумя "мессерами". На одном из виражей Тищенко заметил, что под ним два других "мессера" атакуют наш одиночный самолет. Сделав разворот и послав "як" в пикирование, лейтенант первой же очередью поджег ведомого преследующей пары, но на ведущего это не подействовало. Наш же летчик почему-то не старался увернуться от фашиста, шел по прямой. Как потом выяснилось, у истребителя был израсходован боезапас, и чтобы не мешать своему товарищу хорошенько прицелиться в фашиста, летчик лейтенант В. Луговой шел по прямой. Тищенко дал длинную очередь по нападающему фашисту, но не попал. На повторный разворот и атаку уходить нельзя: фашист успеет сбить "як". И тогда Тищенко на форсаже проходит под брюхом "мессера" и выскакивает у него прямо перед носом - вот он я, смотри, какая легкая добыча. И фашист соблазнился, ввязался в виражированне с новым противником. Настал момент, когда силуэт машины врага по всем правилам вписался в прицел Тищенко. Но очереди не? последовало:

у пушек кончились снаряды. Что делать? Продолжать бой? Но гитлеровец - опытный летчик, видно по всему, он очень скоро раскусит, что перед ним всего-навсего безопасная машина. Однако когда фашист это действительно понял, ему самому уже надо было увертываться от пушечных трасс "яка" Ивана Федорова, однополчанина Тищенко. Всего за один вылет - такая вот выразительная цепочка боевой взаимовыручки: Тищенко, Туманов, Луговой, Федоров. И так дрались все истребители корпуса - с непреклонной решимостью навязать свою волю противнику героической отвагой и дерзостью.

И сегодня не могу без волнения перечитывать лаконичные записи боевых донесений из полков:

"Группа истребителей во главе с капитаном И. Д. Батычко перехватила на подступах к плацдарму двенадцать бомбардировщиков Ю-87 под прикрытием четверки Me-109. С первой атаки капитан Батычко сбил ведущего группы бомбардировщиков. Ведомые капитана Батычко лейтенанты И. В. Федоров, Ф. П. Свеженцев, Е. Е. Ан-кудинов уничтожили еще два бомбардировщика. В этом же бою пара лейтенанта В. И. Лугового связала боем истребителей противника и двух уничтожила".

"Четверка под командованием капитана В. Г. Лапшина в составе летчиков М. И. Куценко, В. С. Конобае-ва, И. П. Логвиненко сбила шесть самолетов противника в одном бою. Куценко уничтожил три, Логвиненко - два фашистских истребителя".

"Командир звена лейтенант А. Б. Манукян за один день сбил два фашистских самолета..."

"Отличились летчики-коммунисты С. П. Шпуняков, П. Ф. Гаврилин, А. Е. Рубахин..."

"Девятка истребителей майора А. У. Еремина атаковала группу "юнкерсов", направляющихся к плацдарму. Уничтожено пять бомбардировщиков..."

Из подобных сообщений - а они приходили из всех частей и подразделений корпуса - вырисовывалась общая итоговая картина дня. А за их лаконичными строками подчас скрывались сюжеты драматической силы,

"Командир звена лейтенант Ф. П. Свеженцев уничтожил в бою два вражеских самолета". Коротко и просто. Только не сказано, что одного "мессершмитта" Федор Свеженцев атаковал уже на поврежденной машине, имея при этом легкое ранение. Никто бы не упрекнул его, если бы он вышел из боя. Но Свеженцев дрался до конца, пока его группа не выполнила свою боевую задачу.

Так же мужественно и умело били врага многие истребители, но я хотел бы назвать, особо выделить Акопа Манукяна, Надзара Конукова, Павла Гаврилина, Ивана Федорова, которые через некоторое время стали Героями Советского Союза. И взлет к этому высокому званию начался у них в первый день боев корпуса над Малой землей.

Не устаю повторять с глубочайшим убеждением: плохих летчиков в авиации нет. Их просто не может быть в силу специфики летной профессии, тем более такой, как истребитель. Ибо это не просто соответствие человека определенным требованиям, качествам, но и непременно способность к их постоянному развитию, совершенствованию, иначе ему не будет места в небе: отстающих бьют - таков неумолимый закон войны. Причем не обязательно совершенствование это должно выражаться числом сбитых самолетов противника. Далеко не все становились Героями, но ратный труд" всех ковал общую нашу Победу.

И все-таки первый тот наш день над Малой землей памятен не только победными схватками с асами лучших эскадр люфтваффе, не только победными итоговыми сводками подразделений. Как бы ни была умна и напряженна учеба летчика-истребителя, настоящие опыт и мастерство утверждаются только в бою. И вот нехватка их сказалась в тот день. Как выяснилось при разборе, те ошибки в тактике боя, организации взаимодействия в воздухе, что бросились мне в глаза во время нашего с Новиковым вылета, оказались достаточно типичными и распространенными. Но не только летчики, не только командиры подразделений - не всегда на высоте был в тот день и штаб корпуса: ведь для него, по сути, это тоже было боевым крещением. Офицеры штаба в отдельные моменты не успевали правильно понять и проанализировать обстановку над Малой землей и сделать соответствующие выводы: какие силы, в какой последовательности следует сейчас и через пятнадцать, тридцать минут, час вводить в бой над плацдармом. Выяснилось и еще одно крайне печальное обстоятельство, от которого подчас в решающей степени зависит исход воздушного сражения, крупных авиагруппировок: мы еще не сумели наладить оперативное боевое управление истребителями непосредственно в зоне воздушных боев, не научились координировать их взаимопомощь, подстраховку. В результате же всех этих причин - первые потери в личном составе корпуса. Уже к середине дня я знал о гибели хорошо знакомых мне истребителей-дальневосточников П. Заспина, С. Крысова, Д. Тюгаева, летчиков из других полков. Наверное, это самое тягостное для командира на войне - выслушивать доклады о гибели людей, многих из которых ты хорошо знал и с которыми, бывало, разговаривал буквально за минуты или часы перед этим печальным известием. А летчику - еще и представлять такую знакомую, многократно зафиксированную - на всю твою жизнь - картину боя: только что рядом, крыло в крыло, шел самолет, и вдруг - мгновенная вспышка и взрыв, и через секунду на его месте уже пустое пространство. Либо словно споткнется машина на лету, завалится на крыло, на нос, камнем, разваливаясь, пойдет вниз, и там, где она упадет, взметнется дымный столб или водяной фонтан - и все,, и ты бессилен тут, ты ничем не можешь помочь...

Максимально полно и быстро извлечь уроки из проведенных боев - стало для командного и политического состава корпуса задачей номер один. Немало пользы приносил и созданный при штабе 4-й воздушной армии отдел по изучению и внедрению лучшего боевого опыта. Его офицеры в специальном журнале не просто отмечали итоги боевых вылетов, но и подробно описывали самые показательные, результативные примеры тактически грамотного ведения боя. Затем все это обобщалось в информационных листках, с которыми знакомился каждый летчик.

Разумеется, в частях и подразделениях корпуса также постоянно, можно даже сказать- непрерывно и оперативно, - шел разбор вылетов их участниками, офицерами штаба. Выводы делались не только из удачно найденных новых тактических приемов ведения боя, но и из ошибок. Пожалуй, даже в первую очередь - из ошибок, дабы не повторять их. И как ни тяжко было разбирать промахи только что погибших товарищей, приходилось идти и на это. Ради живых, ради тех, кому завтра - снова в бой, но уже во всеоружии дорогой ценой обретенного опыта...

Вполне понятно, видимо, что подробно и глубоко стремились истребители корпуса усвоить все самое ценное из боевых приемов уже тогда знаменитых в 4-й воздушной армии асов И. М. Горбунова, братьев Глинка - Бориса и Дмитрия, Н. К. Наумчика, комэска 16-го гвардейского полка капитана А. И. Покрышкина, чей талант ярко засверкал в небе Кубани. Поучительными оказались и первые победные бои летчиков корпуса капитанов И. Д. Батычко, А. В. Кочетова, В. Г. Лапшина, С. А. Лебедева, С. И. Маковского, Д. Е. Николаенкова, других командиров эскадрилий, звеньев. Первые же схватки вновь и вновь убеждали, сколь велика в бою, в воинском становлении молодежи роль личного примера коммуниста-командира.

Как-то в самый разгар очередных боев частей корпуса над Малой землей меня буквально ошеломили сообщением: капитан-дальневосточник П. Т. Тарасов вместе с ведомым лейтенантом С. П. Калугиным посадили на свой аэродром "мессера". Да не просто аса из эскадры "Удет", а потомка некоего древнего тевтонского рода, за плечамд которого был солидный опыт боев на разных фронтах второй мировой войны. Слушаю доклад Тарасова - все вроде бы получилось очень просто, вроде бы само собой. Возвращались с задания не очень удачного - сбить за три вылета ни одного фашиста не удалось. И тут вдруг видят: внизу, у самой земли, пасется "мессер". Резко снизились, встали справа и слева от фашиста, дали ему по курсу предупредительную очередь. Он понял - деваться некуда, пошел, куда повели, но машину посадил на брюхо, шасси не выпустил...

Все было именно так, и все-таки, как я выяснил, не совсем: Не совсем потому, что у Тарасова, видите ли, уже отстоялась идея - хорошо бы комкору, то есть мне, презентовать к Первомаю целехонького "мессера". И вместе с ведомым они обыграли уже несколько вариантов этой операции. Случай же подкинул им, как выяснилось, самый простой. Что стояло за этим дерзким по исполнению эпизодом? Дерзким потому, что ведь наши истребители уже возвращались с задания, у них из боезапаса на двоих оставалась та самая предупредительная очередь, на исходе было горючее. Уверенность мастеров высшего пилотажа? Расчет? Да, но и уже обретенное знание психологии фашистских стервятников: наглых, когда их много против одного, и мгновенно теряющихся, как только их вовлекают в нестандартную, не предусмотренную тактическими схемами ситуацию. И уж совсем редко готовых к самопожертвованию, да еще когда нет вокруг своих, да еще в условиях, в которые поставила фашиста наша пара: пойдешь вниз - наверняка врежешься в близкую землю...

И опять же любопытная для геринговских асов деталь: фашист даже вроде бы утешился тем, что его сбили не простые летчики, а такие, чьи самолеты как символ доблести несли на носу опознавательный знак корпуса - птичье крыло со звездой. Ему и в голову не приходило, что эту эмблему несли на своих машинах как опытные, так и совсем еще молодые пилоты.

Но в данном случае фашист все же попал в яблочко. Капитан Тарасов уже 22 июня 1941 года открыл свой боевой счет, вогнав в землю "хейнкель". В начальный период войны эти бомбардировщики немало бед принесли нашим городам и селам, нашим наземным войскам. Капитан умело, отважно, расчетливо дрался с фашистами в небе Ленинграда, Воронежа, Сталинграда. В одной из схваток, когда корпус прикрывал наши войска, освобождавшие Украину, Павел Тимофеевич уничтожил трех гитлеровских истребителей- двух - пулемет-но-пушечным огнем и одного - тараном. Герой Советского Союза капитан Тарасов смертью храбрых погиб в одном из боев при освобождении Крыма. .

А "мессершмитт" наши механики оперативно подремонтировали, это оказалась к тому же модифицированная машина, и в новой серии учебных боев я постарался как можно полнее познакомить летчиков корпуса с ее особенностями, с ее сильными и слабыми сторонами. Потом "мессер" вытребовали от нас для выставки трофейного оружия в столицу.

Не только учебно-показательными боями стремился я передавать свой опыт подчиненным. И потому, как уже говорил, не имел при боевых вылетах постоянного ведомого. Уверен: каждому из тех, кому доводилось ходить на боевые задания с комкором, это добавляло и уверенности в своих силах, и умения.

Вот один из вылетов.

В самый, пожалуй, жаркий по ожесточению схваток над Малой землей день 20 апреля 1943 года мы не предполагали, что это был крайний срок, назначенный Гитлером своим генералам для уничтожения нашего плацдарма под Новороссийском. Зная из донесений разведки о готовящихся ударах фашистов по его защитникам, командование фронта решило тогда нанести упреждающие контрудары по позициям изготовившихся к атаке гитлеровских частей. С точно заданными интервалами, o волна за волной шли наши и вражеские бомбардировщики, за ними, над ними или по бокам - истребители прикрытия, между собой вступали в схватки одновременно до 50 и более машин. Это было незабываемое зрелище. Неслыханно плотен был шквал артогня и бомбово-штурмовых ударов авиации.

Еще на подходе к Малой земле по радиорепликам летчиков - а зону прикрывали несколько групп наших истребителей - я сделал вывод: обстановка осложняется, к плацдарму рвутся новые группы "мессеров", и значит, как говорит наш опыт минувших дней, надо ждать "юнкерсы". В свою очередь срочно поднимаю в воздух - через связь с наземным пунктом управления - еще пару групп истребителей, и как только в зоне видимости оказывается нашпигованное самолетами пространство над Цемесской бухтой, убеждаюсь, что поступил правильно и своевременно. К фашистам подоспело подкрепление, у них больше сил, но на наших это не действует, они рвутся наперехват врагу, и вот уже один, другой "мессеры" беспорядочно падают вниз, третий дымит и норовит вырваться из боя. Наши дерутся на виражах, в горизонтальной плоскости. Это хорошо - здесь у "яка" определенный выигрыш в скорости. Но плохо, что летчики забывают о других преимуществах "яков" при исполнении различных комплексов высшего пилотажа.

Передо мной отчетливо, словно на ладони, вся панорама воздушного сражения над плацдармом: гитлеровцев больше, но мне видны и подходящие группы вызванных мною дополнительно истребителей. Значит, все идет пока нормально...

Однако через мгновение вдруг вижу идущие со стороны моря к Малой земле "юнкерсы". Ситуацию оценить

несложно: первая наша группа истребителей уже ввязывается в схватку с врагом, помогая своим товарищам, вторая сможет встретить пикирующие бомбардировщики Ю-87 только над самым плацдармом. Чего доброго, те еще успеют обработать наши позиции. Решение приходит мгновенно, предупреждаю - так, для страховки, ибо он и без этого должен тут же повторять все мои маневры, - ведомого лейтенанта Геннадия Бородина:

- Атакуем! Я - "Дракон"! Атакуем!

У нас запас высоты и преимущество в скорости, и я уже знаю, что буду бить по флагманской машине, и также знаю, как именно буду бить: переворотом вниз через правую плоскость сваливаю машину в пикирование и сразу атакую цель. Тут главное - точность: не проскочить перед носом "юнкерсов", но и не запоздать, не подставить себя под плотный огонь врага. На долю секунды бросаю взгляд в сторону ведомого: молодец, лейтенант, идет, словно привязан к моему "яку", и не забывает осматриваться вокруг.

Пора! "Як" послушно выполняет маневр, стремительно растет скорость, сектор обзора, в котором первоначально находилась вся закамуфлированная группа крадущихся к плацдарму бомбардировщиков, застывает на ведущей машине, она укрупняется в прицеле, сетка его центром ложится на кабину, жму на гашетку, потом чуть доворачиваю нос "яка" и бью уже по крыльевым бакам бомбовоза - он разваливается от взрыва на кучу обломков. Иду с набором высоты. Ведомый - рядом. Смотрю, что же поменялось над плацдармом? Вижу - "мессерам" приходится туго, еще одна группа "яков" рвется к "юнкерсам", строй которых после нашей атаки уже трудно назвать строем. Один из них дымит и со снижением удирает от плацдарма. Да, но "мой"-то разнесло вдребезги! Значит, этот на счету ведомого лейтенанта Г. Бородина.

Обстановка усложняется. К плацдарму тянутся новые партии "мессеров" и "фокке-вульфов", "яков" и "лаггов", "юнкерсов" и "пешек" (Пе-2). Карусель эта нескончаемая: истратив боезапас и горючее, самолеты уходят на свои базы, вновь заправляются и опять идут в это пекло песмолкающего воздушного сражения. Оно длится несколько дней, но сегодня, судя по всему, перевес определенно и четко на нашей стороне.

- Я - "Дракон!" Уходи домой!

Собственно, я мог и не давать этой команды ведомому, но мне приятно хоть так пока высказать одобрение молодому летчику.

Позывной мой у многих, знаю, вызывал если не усмешку, то уж недоумение. Но все было очень прозаично:

когда под Москвой решено было давать авиационным командирам персональные позывные, то мы долго не могли остановиться на подходящем слове. Все они расплывались, звучали очень нечетко при плохо отработанной тогда радиосвязи. Предложенное мне нашим связистом - "дракон" - оказалось прямо находкой: его не забивали никакие шумы, оно четко звучало на любом фоне.

Конечно, иронические усмешки поначалу, я понимаю, вызывались ассоциацией с аналогичной символикой в люфтваффе. Да, были у них асы, весьма и очень даже склонные к устрашающе-мрачной геральдике: чего только не малевали на своих самолетах!.. Один из них, фигура довольно известная в вермахте, майор Мебус, разрисовал весь фюзеляж "мессера" под дракона. И вел он себя коварно - любил одиночную охоту из засады. Обычно подкарауливал у какого-нибудь из наших аэродромов возвращающихся с задания летчиков, налетал стервятником и сразу же скрывался. Опытный был бандит, воевал в Испании, Польше, Франции. Свалил же его в яростном поединке морской летчик-истребитель капитан Н. С. Зимин в июне 1944 года над Баренцевым морем. Свалил, кстати, на "яке", использовав его преимущество перед "мессером" при выполнении виража. Но это так, к слову. Мы побеждали фашистов не устрашающей геральдикой, она была нам чужда. Побеждали в упорных боях умением и отвагой. Уже после Победы из архивных документов я узнал, что по истребительным эскадрам фашистов был отдан приказ: внимательно высматривать отдельно идущую пару "яков" и при обнаружении стараться сбить. Очень может быть, что в одном из самолетов такой отдельно идущей пары - генерал Савицкий...

И тут я должен еще раз вернуться к одному непростому вопросу. Надо ли было генералу, командиру корпуса лично вылетать в зону непосредственных боевых действий, самому идти в атаку на фашистские самолеты? Я знал, что командующий 4-й воздушной армией, другие начальники одобрения моим полетам не высказывали. Особо не осуждали, но и не одобряли.

Я имел на сей счет свою точку зрения. Во-первых, мне была ясна исходная позиция противников командирских полетов: она утверждалась в давние времена, когда летные части находились в непосредственном подчинении общевойсковых командиров, которые сплошь и рядом, совершенно естественно, к штурвалу самолета никакого отношения не имели. А мнение продолжало бытовать в определенных командных кругах. Во-вторых, бои, и на Малой земле в том числе, утвердили во мне правильность мысли о несомненной пользе командиру полка, дивизии, корпуса лично наблюдать время от времени за действиями подчиненных и поведением противника. Выпуклее, нагляднее становились некие законы, принципы ведения сражений больших групп самолетов, управления ими. Не говорю уж о личном примере командира полка (им, правда, летать было положено, как говорится, по штату), комдива, комкора: командовать асами и самому не быть асом - на мой взгляд, нельзя.



Содержание - Дальше