АВИАБИБЛИОТЕКА: В НЕБЕ КИТАЯ. 1937-1940

ЗА ТЕБЯ, СУИН

Ноябрь 1937 года нагрянул пронизывающими ветрами, швырнул с неба снежные заряды, запорошил подступы к ангарам и каптеркам. Но все таки и в эту позднюю осеннюю нору выдавались погожие дни.

В один из таких дней, когда эскадрилья СБ готовилась к по летам, на стоянке появился посыльный. Он скорым шагом подошел ко мне и, взяв под козырек буденовки, отчеканил:

- Товарищ воентехник 1-го ранга! Срочно явитесь к начальнику штаба!

В кабинете уже находились командир отряда Федор Полынин, летчик Яков Прокофьев, штурман Борис Багрецов, затем появился техник Анатолий Сорокин. Обращаясь к Полынину, начштаба приказал без промедления прибыть всем в Главный штаб РККА.

Что-то екнуло внутри. Неужели?..

Открытая полуторка вынесла нас из главных ворот Центрального аэродрома и, выскочив на Ленинградское шоссе, помчалась к центру города. Слева, будто наперегонки, прошмыгнули ого ленные липы. Справа остались в тылу стадион "Юных пионеров", Белорусский вокзал. У памятника А. С. Пушкину, что стоял тогда в самом начале Тверского бульвара, машина круто повернула вправо; вот она заюлила по многочисленным мелким переулкам и, заскрипев тормозами, остановилась у большого здания.

В вестибюле нас встретил дежурный по штабу и после короткого объяснения провел в комнату, где стояли письменные столы с чернильницами, ручками, анкетами. После заполнения анкет мы стали ждать вызова. Никогда так долго не тянулось время. Разговор не клеился. Каждый думал о себе, о друзьях-товарищах, о невестах, о семье, о вчерашней аэродромной жизни и, конечно, о будущем, которое ожидало нас.

Подсел Полынин.

- Ну как, Вася?

- Все нормально.

Вспомнили мы с ним время учебы, когда еще в 1928 г., будучи курсантами, постигали азы авиации в Вольском авиашколе, "грызли гранит науки" по учебнику Пышнова, отпечатанному на пишущей машинке, потели над матчастью "Мартин-Сайдов", "Фоккеров", "Дэхавелапдов", "Апсальдо", над уникальнейшим "Аврушкой" ("Авро").

Пути-дороги наши разошлись. Но через шесть лет снова встретились на Центральном аэродроме, в 23-й эскадрилье тяжелых бомбардировщиков авиабригады при Военно-воздушной академии им. Н. Б. Жуковского. Часто летали на корабле ТБ-3, он - командиром, я - борттехником. И вот теперь ждем решения своей судьбы.

Первым вызвали Полынина. Вслед за ним, примерно через равные промежутки времени,- Прокофьева, Багрецова, Сорокина.

Я оказался последним. За столом трое в штатском. На столе мое личное дело, анкеты.

- Садитесь, пожалуйста. Как ваше здоровье?

- Чувствую себя хорошо.

- Так. Скажите, как проходит, служба?

- За последние годы взысканий не имею.

В конце непринужденной беседы один из сидящих за столом сделал паузу, пристально посмотрел на меня добрыми серыми глазами. И вот он, главный, долгожданный вопрос:

- Товарищ Землянский, готовы ли вы поехать в Китай? Там вам придется .непосредственно участвовать в войне китайского народа против Японии. Мы вас не торопим. Есть время подумать.

- Я человек военный, и стал им добровольно. Если мне будет оказано доверие, то не пожалею жизни для выполнения задания Родины.

- Ну что ж, будем считать вопрос решенным. Желаем вам доброго пути и счастливого возращения домой!

Ночь перед отъездом была самой длинной в моей жизни. Теснились мысли. Вспомнилось безотрадное детство: голод, тиф, нищета. Вижу труженицу-мать, родившую 12 детей. Слышу ее голос: "Не смотри на небо, это аньчихрист летает". Тогда, в первую мировую войну, я впервые увидел под облаками самолет... Юношеские годы: Ростов-на-Дону, безработица, ночлежки с беспризорными. Вспомнил Баку, где стал коммунистом. Как на экране, промелькнули годы Вольской авиашколы. Там прошла юность.

Утром, едва забрезжил рассвет, написал письмо матери. На последок связал в узел армейские вещи и запер в казенный шкаф.

Уже знакомой дорогой мы прибыли в один из московских переулков. Здесь нас ожидал микроавтобус. Он долго петлял по улицам и наконец остановился у специального универмага. Нас одели по-зимнему, в костюмы и пальто. Девушки-продавщицы долго не могли подобрать одежду для Толи Сорокина. Оно и понятно: богатырского сложения, он не укладывался в обычные стандарта; что ни наденет на себя - или ноги торчат по колени, или руки - по самые локти. Но вот окончилась и эта процедура.

...Казанский вокзал. Ветер гнал по перрону сухие листья, обрывки бумаги, раскачивал фонари, завывал в проводах. Ночной поезд ожидал отправления на Алма-Ату. Одиноко, как часовые на посту, стояли проводники у раскрытых дверей вагонов, изредка подсвечивали фонарями проездные документы пассажиров и, поеживаясь от холода, ждали звонка. Никто нас не провожал: ни родные, ни друзья, ни знакомые. Разместились в купейном вагоне. Выстукивая на стрелках разнобойную дробь и лязгая буферами, поезд устремился в ночь.

На четвертый день ночью прибыли в Алма-Ату. Я оказался в одной из первых групп добровольцев, направляющихся в Китай. Нас разместили в небольшом флигеле, выстроенном на окраине аэродрома.

Потянулись томительные дни ожидания транспорта с самолетами, которые должны прибыть прямо с завода. Чтобы не тратить время даром, прослушали "курс" воздушной стрельбы, который преподал Борис Багрецов мне и Сорокину. Обучал он буквально на пальцах. В правую руку брал огурец и под разными ракурсами подводил его к "перекрестию прицела", изображенному на листе бумаги. Когда цель наползала на прицел под должным углом, он командовал: "Огонь!"- и заставлял "учеников" повторять эту команду, точно согласуясь с "теорией". Позднее нас уже специально обучали основам стрельбы по воздушным целям.

Во второй половине ноября стали поступать эшелоны с упакованными в заводские ящики самолетами СБ и истребителями И-16 ("ласточки"). Теперь мы вместе с заводскими рабочими целыми днями были заняты на выгрузке и сборке самолетов. Далее руководство осуществлял представитель ВВС РККА военный инженер 3-го ранга Николай Павлович Селезнев. После сборки положено облетать самолет, но к тому времени экипажи еще не были укомплектованы стрелками. Поэтому вся нагрузка по облету в качестве стрелков легла на Сорокина и меня. В день приходилось пересаживаться из одного самолета в другой 3-4 раза. Здесь, конечно, выручала многолетняя закалка борттехника.

Вскоре подготовленная к перелету группа самолетов СБ вы строилась на стоянке. Вот они, красавицы "катюши"! Такое лас ковое название самолет СБ получил в Испании за боевую мощь, прекрасные аэродинамические качества и красивые формы. Для того времени это был первоклассный скоростной бомбардировщик, равных которому, пожалуй, не было в мире. Его высокие боевые качества были проверены и подтверждены в испанском небе.

С появлением этого самолета произошел качественный скачок в оснащении нашей бомбардировочной авиации. Достаточно сказать, что скорость СБ почти в 2 раза превышала скорость со стоявшего тогда на вооружении самолета ТБ-3 и достигала 445 км в час. Потолок - 10 тыс. м. Дальность - до 1600 км. Самолет имел гладкую обшивку и убирающееся шасси, два мотора М-100 по 860 л.с. с нагнетателем, винтом изменяемого в полете шага (ВИШ) и воздушным компрессором для запуска мо торов и торможения колес. Он имел мощное стрелковое вооружение - переднюю и заднюю спаренные пулеметные установки ШКАС с темпом стрельбы каждого пулемета 1800 выстрелов в минуту плюс нижнюю ("кинжальную") пулеметную установку ПВ-1; поднимал до 1000 кг бомб разного калибра. Японские истребители И-95, И-96 значительно уступали СБ в скорости и в лучшем случае могли произвести одну атаку сверху. Недаром слава о нем разлетелась по всему Западу! Посмотреть и полетать на нем, хотя бы в штурманской кабине, прибыл летом 1937 г. на советский аэродром французский министр авиации Пьер Кот, которого добросовестно "откатал" на моем самолете летчик В. С. Лебедев. Но вернемся к событиям.

Еще накануне было известно, что московские добровольцы полетят с группой СБ под командованием Ф. П. Полынина. Но случилось непредвиденное. По особому распоряжению надо бы ло скомплектовать два экипажа СБ для лидирования истребителей к фронту. Командир группы назначил лидерами летчиков А. А. Скворцова и А. Шорохова, а стрелками к ним - меня и Сорокина. Вот так неожиданность! Собирались воевать вместе, а тут приходилось разлучаться.

- Выхода нет, Вася. Андрей Купчинов еще не прибыл - его вызвали из отпуска. На всю группу всего два техника - ты да Сорокин. А приказ выполнять надо. Да ты не волнуйся, перегоните "ястребки" к фронту - и сразу ко мне,- успокаивал меня Полынин.

Перед самым отлетом группы прибыл техник Купчинов, который улетел стрелком в экипаже с Полыниным.

В конце ноября 1937 г. группа из 16 самолетов СБ вырулила на старт. Первым взлетел командир группы. За ним, вздымая снежную пыль, покинули родную землю остальные самолеты. Вот они вытянулись в длинную цепочку, нашли свое место в строю и боевым порядком легли курсом на восток.

С грустью смотрел вслед улетающим. Весь день ходил сам не свой. Но приказ есть приказ. Я понимал: если не перегонять самолеты, то добровольцам нечего будет делать в небе Китая. И все же во мне теплилась надежда догнать своих.

II

Зима и в здешних краях расщедрилась извечными дарами: приморозила к стеклам алмазную вязь, укрыла землю пушистым покрывалом, а на дальние вершины гор нахлобучила "лебяжьи шапки".

Ни на один день не затихала жизнь на аэродроме. Разгружали платформы, распаковывали ящики, собирали истребители, производили облет. С утра до вечера не затихало завывание моторов. Ускоренно готовилась к перегонке первая группа истребителей И-16.

Незадолго перед отлетом я представился командиру лидера Скворцову Арсению Александровичу (Арсену). Это был красивый, высокий блондин с синими глазами, атлетического телосложения, спокойный и в меру шутливый. Мы как-то сразу "нашли" друг друга. Он без всяких околичностей предложил:

- Пойдем выбирать самолет - любой из всей группы - и сейчас же облетаем. Нам предоставлено такое право.

"Катюши" были все как на подбор, но он все же указал на самолет, который накануне облетали. Уж очень хорошо работа ли моторы, словно два кота мурлыкали. Арсений и в воздухе красиво вел самолет. Из машины он выжимал нес, на что она была способна, но при этом никогда но "риал" моторы.

Штурманом к Скворцову был назначен Никита Наумович Ищенко, ранее летавший на самолете ТБ-3, знакомый с трассой перелета. Штурманом к Шорохову назначили Петра Терентьевича Собина - Петровича, как мы его ласково окрестили. Вместе с летчиками-истребителями они (уже который раз!) штудировали маршрут полета, определяли запасные площадки, разрабатывали условные сигналы - ведь на самолетах радиостанций не было.

...Тихое, ясное утро. На штоке комендантского здания безжизненным мешком повисла полосатая "колбаса". В морозном воз духе вспыхивали и тут же гасли редкие снежинки. Вдали горели снежные пики Алатау.

Истребители и лидер выстроились в ряд.

- По самолетам!

Взревели разом все моторы, поднимая за собой пургу. Лидер медленно пополз на старт, за ним устремились две пятерки "ла сточек". На большом круге собрались, пересекли аэродром и взяли курс на Кульджу.

Слева изумрудно-глазуревой змейкой улеглась до весны красавица Или, справа проплыли алмазные вершины Тянь-Шаньского хребта. Слышу голос Арсена:

- Вася, как там "птахи"? В случае чего докладывай! А "птахи" прижались вплотную к лидеру, как цыплята к наседке, и ни на шаг от него. Пересекая границу, лидер качнул с крыла на крыло. Позади в туманной дали осталась Советская Родина.

Кульджа. По сигналу лидера "ласточки", развернувшись веером, пошли на посадку. Последним сел лидер. Заснеженный аэродром, распластавшийся между отрогами гор, вьглядел пустынным. На старте, словно бы вынырнув из-под крыла, подбежал дежурный-китаец в полушубке и лопоухом малахае. На шнуре через плечо у него висел широченный тесак времен Чингисхана с огромным кольцом у рукоятки и лезвием, обернутым красной лентой вместо ножен. Он указал рукой в направлении стоянки, на которую вслед за Н-16 зарулил и выключил моторы лидер.

Воздушная трасса Алма-Ата - Ланьчжоу протяженностью около 2400 км состояла из цепочки баз с аэродромами: Алма-Ата - Кульджа - Шихо - Урумчи - Гучэн - Хами - Шинппш-ся-Аньси - Сучжоу-Ляньчжоу-Ланьчжоу. Основные базы находилась в Алма-Ате, Хами и Ланьчжоу. Каждую базу трассы возглавлял советский начальник, в подчинении которого находи лось необходимое количество специалистов, а также минимум технических средств для обслуживания перегоняемых самолетов.

После заправки самолетов предполагалось вылететь на Урумчи или Шихо, но горные перевалы были закрыты. Поэтому от правились в приаэродромное общежитие, где для нас был приготовлен обед.

На следующий день погода заметно испортилась, но перевал на Шихо был открыт. Штурман Ищенко среди нагромождения гор отыскал этот грозный перевал, на склонах которого недавно погиб экипаж ДБ-3 Журавлева. И вот мы на перевале. Справа и слева возвышались остроконечные скалы, словно зубы дракона;

глубокое ущелье напоминало пасгь этого чудовища, готового проглотить всех и вся при малейшей оплошности. После того как мы благополучно миновали эту "пасть", перед нами открылась безбрежная снежная равнина. Но штурман точно вел группу по малоизвестной трассе. Слева в стороне остался Шихо. Вскоре истребители, оставляя глубокие снежные борозды, произвели посадку в Гучэне. Вслед за лидером сел пассажирский АНТ-9 ("аннушка") с экипажем в составе летчика ГВФ Ф. Коршунова и борт механика Котова.

Только в середине декабря, благополучно миновав дымящуюся "пасть дракона", прибыл в Гучэн А. Шорохов с десятком истребителей. Здесь произошла радостная встреча обоих экипажей. Мы крепко обнялись.

- Почему так задержались?

- А ты посмотри на перевал, еле выбрались.

И действительно, "пасть дракона" извергала из своей утробы тучи снега. Снежный вихрь устремился вниз и налетел на аэродром. Вплоть до Нового года не было просвета. А когда поутихло, оказалось, что истребители только угадывались под сугробами.

Трудности приходилось преодолевать как тем, кто перегонял самолеты, так и работникам баз в особенности. Судите сами. Прошел месяц от начала перегонки, но ни один истребитель не был пока доставлен к фронту - все они покоились под снегом в Гучэне. А в это же время группа Полынина в течение 15 дней укрывалась в Сучжоу от песчаной бури. Так встретила нас трасса.

Выход из положения нашли в ускоренном строительстве сухо путного тракта. И надо было видеть, с каким энтузиазмом в тяжелейших условиях трудились тысячи советских строителей, что бы через горы и пустыни в кратчайшие сроки проложить и связать основные базы трассы и тем самым ускоренно двинуть на юг потоки грузов, так необходимых китайскому народу для отражения японских агрессоров.

И такая дорога была построена.

1938 год встречали в Гучэне. Начальник базы Саша Политикин организовал в глинобитной мазанке праздничный ужин. За столы, составленные из топчанов, уселись перегонщики, личный состав базы. Тут на почетных местах восседали летчики с АНТ-9 Коршунов и Котов.

Потом состоялся концерт. Федор Коршунов исполнил "трюк с балалайкой" - так можно назвать этот номер. Он подбрасывал ее верх, как жонглер, и в то же время инструмент выводил мелодию украинской песни "Гоп, мои гречаники". Затем он мастерски исполнил на однорядной тальянке "Мазурку" Венявского. а мне пришлось исполнить весь свой репертуар на губной гармонике. В заключение врач базы Роберт прекрасно спел "жестокий романс" - "Голубые глаза".

Далеко за полночь закончилась эта памятная встреча Нового года вдали от Родины. Но празднование продолжалось. Губернатор пров. Синьцзян распорядился пригласить добровольцев на местную оперу. По этому поводу принарядившись в торгоиновские костюмы, мы отправились на полуторке в Гучэн. Никто из нас даже понятия не имел, что такое китайская опера. Здание театра - насквозь прокуренная табаком и продымленная керосиновыми лампами мазанка с низким закопченным потолком. На подмостках без всякого занавеса и без декораций за небольшими столиками сидели размалеванные артисты. Временами они по очереди приближались к авансцене и, прокричав арию, садились на место. Тут же прислужник угощал артистов чаем. Иногда пение сопровождалось манипуляциями с мечами, копьями и драконами. Музыка шокировала нас - оглушительный гром медных тарелок, гонгов и барабанов.

Погле спектакля, в ожидании друзей, я сел в кабину авто машины, И тут случилось неожиданное. Открыв дверь с другой стороны, в кабину быстро поднялась китаянка. Бросившись ко мне, она сквозь слезы часто повторяла: "Джапан бухао". Тыча себя в грудь, несколько раз повторила свое имя - Суин, затем показала на меня: "Ни?" (ты?) Я догадался и сказал "Вася". Громко вскрикнув: "Вася хэнь хао, джапан бухао" (Вася очень хорошо, японец плохо), - так же быстро выскочила из кабины и скрылась в ночной тьме.

Эта неожиданная встреча в канун Нового, 1938 года запомнилась на всю жизнь.

Буран заметно стих. Откопали самолеты. Очистили от снежной пороши моторы, кабины. Подготовились к перегонке. Вместе с нами трудились китайцы, уйгуры, дунгане, готовившие рулежные дорожки и узкую взлетную полосу - траншею в смежных завалах.

В первых числах января началось перебазирование наших истребителей на аэродром Хами. Взлетать в снежной траншее, да еще на колесах,- дело очень сложное. Малейшее отклонение от прямой грозило бедой. Вот где летчики показали свое мастерство. Ни одной поломки! Все "ласточки" были вызволены из снежного плена и благополучно сели в Хами.

Аэродром представлял собой участок пустыни без начала и конца. На нем не было даже мазанок, лишь одиноко маячила полуторка со стартовым нарядом, да в стороне стояли автозаправщики. После посадки группа была подготовлена к перелету в Сучжоу, по дневного времени не хватало. Поэтому ночевали в городе, в 3 км от аэродрома.

Хами - небольшой среднеазиатский город с глинобитными мазанками, узкими улицами и скудной растительностью по берегам откуда-то сбегавшего ручейка. Кроме китайцев город на половину населен уйгурами. Это - торговый центр, здесь была база советско-синьцзянской торговли "Совсинторг", которую возглавлял Семен Васильевич Блохин. В городе не было никаких литишэ (офицерских клубов). Поэтому летчики разместились в фанзе с наспех сколоченными нарами. Наутро, когда я собирался опробовать моторы, подошел штурман Ищенко.

- Господин техник! Прошу ко мне.

От такого обращения я как-то опешил и принял "господина" за шутку. Но оказалось, что в Синьцзяне мы обязаны были носить такой "титул". Употребляли его в официальных случаях, а чаще всего с иронией.

...Тихий морозный день. Простор и беспредельная видимость, как говорят в авиации, "миллион на миллион". Истребители взлетали пятерками. Надо было торопиться, чтобы успеть за светло добраться до Сучжоу. Уже на маршруте погода заметно испортилась: даль едва просматривалась, а горы, вздымавшиеся справа, скрылись во мгле. Аэродром затянуло пылью, но ориентиры просматривались. Сели благополучно. По случаю удачного приземления начальник базы Глазырин, знакомый мне еще по Вольской авиашколе, приготовил приятный "сервис" - натопил баню. Такого удовольствия мы не испытывали с самой Алма-Аты.

...Январское утро. Взлет. Курс на предпоследнюю базу - Ляньчжоу. Аэродром расположен в пустыне у Наныпаньского хребта, за которым - конечная "точка" трассы. Начальником базы назначен Григорий Иванович Базь - руководитель с незаурядными организаторскими способностями, знающий свое дело авиатор.

На базе неспокойно. Добровольцы круглосуточно несли ох рану аэродрома от набегов хунхузов, засылаемых японцами из Баотоу через Нинся, чтобы перерезать жизненно важную артерию трассы. Не один раз пулеметным огнем отбивали вылазки бандитов, пытавшихся сжечь базу и горючее, которое с таким трудом доставлялось верблюдами через пустыни и горы в зной и холод.

С этой базы по приказу мы вылетели на разведку в пустыню, где (по агентурным данным) двигались на базы Сучжоу и Ляньчжоу верблюжьи караваны хунхузов. Более двух часов летал Арсен над скалами и дюнами на высоте 100 м. Наконец, у гряды были обнаружены бандиты.

- Видишь, Васи? Приготовь ШКАСы!

Арсен сделал поворот с креном. Длинная очередь из задней Пулеметной установки прошила караваны. Сверху было видно, как заметались хунхузы. Арсен зашел еще раз. Теперь уже Ищенко строчил из носовых ШКАСов, а я - из нижней установки. Дополнительная разведка не обнаружила караванов.

...На последнюю базу трассы - Ланьчжоу летели через Нань-шаньский хребет, за которым открывалась глубокая долина, стиснутая скалистыми горами. Слева песет свои желтые воды Хуанхэ, вплотную к ней примыкает Великая китайская стена. Здесь, за хребтом, почти всегда солнечно, так как северные ветры и снежные облака не в состоянии преодолеть этот барьер. В конце долины был расположен аэродром, сверху напоминающий палубу огромного танкера. На аэродроме, в пещерах, вы рубленных в отвесной скале, разумно размещены недоступные для бомбовых ударов различные материальные склады, запасы горючего, боеприпасы, мастерские. Здесь же рассредоточены на стоянке истребители И-16 группы Ф. Ф. Жеребченко. Вблизи, на возвышенности, раскинулся город.

Сразу же после заруливания на стоянку китайские представители производили приемку самолетов и наносили опознавательные знаки - белая 12-конечная (гоминьдановская) звезда на синем поле флага. За нами вслед появлялась на горизонте "аннушка". После заправки горючим и выполнения необходимых работ оба экипажа отправлялись в литишэ. На другой день, если позволяла погода, улетали "порожняком" за очередной партией истребителей. В то же время по маршруту гнал свою группу "ласточек" лидер А. Шорохов.

Однажды, после того как мы поднялись с аэродрома Ланьчжоу и следовали курсом на север, забарахлил левый мотор. Самолет находился как раз у перевала. Из правого глушителя валил сизый дым, а мотор трясло, как в ознобе.

- Арсен, сбавь обороты левому!

- Как же я сбавлю, когда идем с набором, а впереди перевал? '

- Тогда поворачивай оглобли!

- Нельзя, идем по ущелью. Видишь, скалы нависают по бокам?

- Прибавь немного оборотов правому, а у левого чуть убери! Мотор продолжало трясти, но податься некуда. Едва перевалили через хребет. Дальше пошли со снижением и все же дотянули до Сучжоу.

Как и предполагал, прогорело седло выхлопного клапана на правом блоке. Запасных моторов нет. Машина надолго должна была выйти из строя.

- Вася, давай думай! Перегонку срывать нельзя:

На следующий день Скворцов со штурманом улетели в Ланьчжоу попытаться заполучить другой самолет-лидер.

Что делать? Я вспомнил, что в прошлом году здесь разбились при посадке два СБ. Спросил у начальника базы Глазырина, где находится свалка.

- А зачем тебе?

- Да поискать надо кое-что.

- Если блок - и не думай! Сам знаешь, что с аварийных самолетов использовать детали категорически запрещено. Это тебе не болт, а целый блок, можно сказать, полмотора.

- Все это ясно. Но скажи, где свалка?

- Еще раз говорю, нельзя. Я начальник базы и не позволю...

В куче металла разыскал моторы: один, второй, третий - блоки разбиты. Потерял надежду. Раскопал четвертый и... О удача! Правый блок цел. Снял, осмотрел изнутри: клапаны, седла исправны, зеркала цилиндров - идеальны: не было ни ржавчины, ни царапин, ни заусениц.

Когда устанавливал блок, подошел Глазырин.

- Все-таки ставишь? Я снимаю с себя ответственность.

- Ладно! Снимай! Договорились?

К полудню опробовал мотор, он работал "как зверь". Зачехлил и ушел в фанзу. В тот же день к вечеру возвратились Арсен и Никита Наумович. Их хмурый вид ясно говорил о неудаче предприятия. Когда сообщил о том, что машина исправна, они не поверили.

- Да ты что? Смеешься.

- Никак нет, "господа".

Арсен сам опробовал мотор с пристрастием на всех режимах. Испытания выдержаны безукоризненно. Я сказал, что, поскольку блок установлен с аварийного мотора, его надо облетать. На утро, покружив над базой, с ходу взяли курс на Хами. Конечно в этом был известный технический риск. Более того, своей властью мы увеличивали ресурс моторам до 150 часов вместо положенных 100. Летали до тех пор, пока из выхлопных патрубков не валил дым коромыслом. Ничего не поделаешь, война!

В апреле 1938 г. по "дороге жизни" пошел поток грузов. Эшелоны трехтонных ЗИС-5, груженных ящиками с истребителями И-16, И-15бис, двигались днем и ночью к Хами, растянувшись живым ожерельем по тракту. Первая колонна показалась из-за барханов в канун первомайских праздников. Соотечественников мы встретили своеобразным ритуалом: после дружеских объятий стали шарить по карманам и кабинам в поисках хотя бы завалящего кусочка черного хлеба, от которого "русским духом, Русью пахнет".

К тому времени на аэродроме были слеплены из глины толстостенные мазанки под столовую, склады, подсобные помещения и литишэ с подслеповатыми окнами для технического состава. Жилье хотя и неказистое, но надежно защищавшее от палящего солнца. Летный состав размещался в мазанках "классом выше", построенных у ручья. Начальник базы Якушин, комиссар Терентьев, командир отряда А. Скворцов жили в городе при штабе.

Видимо, нет такой пустыни, где в качестве "бесплатного приложения" к ней природа не подбросила бы змей, скорпионов, фаланг. Не был исключением и аэродром Хами. Бывало, проснешься под утро, а фаланги из-под простыни врассыпную по стене, да такие красивые, что под стать тем ювелирным паукам, которые покоятся на кофточках модниц. Но попробуй нечаянно прижать эту "красавицу" - беды не миновать. Скорпионы менее опасны, в постель не заползают, норовят устраивать поединки между собой; а в сложной ситуации по-самурайски кончают жизнь самоубийством, ударяя себя своим же ядовитым хоботом по голове. Но наиболее опасны змеи. Поразительно, чем могут кормиться эти ползучие в голых огнедышащих песках? Видимо, и здесь в природе все продумано. Только нам от этого не легче. Придешь, бывало, к самолету, а под хвостом сюрприз - метро вая змея отдыхает в обществе дутика (хвостового колеса). Мы до того привыкли к ним, что не обращали внимания. Но горе тебе, если пе проявишь осторожности перед зачехлением, когда, не перетряхнув чехлы, взвалишь их на плечи. Тут она тебя и тяпнет.

Все это ничто в сравнении с жарой. Температура на поверхности металла такова, что неосторожное прикосновение приводило к ожогам третьей степени. Наши кожаные тапочки и туфли давно сгорели, превратившись в бесформенные ковриги. Что делать? Тогда придумали работать... в чесанках! Парадоксально: в жару - ив чесанках?! И металл не прожжет, и змея не укусит.

А что такое песчаная буря? Вряд ли есть более безотрадное явление природы. В Заполярье в пургу люди передвигались по веревочной ограде, чтобы не заблудиться и не погибнуть почти-рядом с жильем. Точно так же и здесь. Нам было запрещено в такую погоду выходить из мазанок. Однажды в песчаную бурю Арсен выехал на аэродром, имея с собой компас, и заблудился. Только к вечеру, когда немного поутихло, он обнаружил, что находится далеко от аэродрома, совсем в противоположной стороне.

Но ни бури, ни жара не могли остановить жизнь на трассе. С пуском "конвейера" заработал по-новому "челнок" перегонки. Теперь пробег укоротился вдвое. До Хами, в обход перевалов, шли "ястребки" по суше, здесь их быстро собирали и облетывали, а лидеры Скворцов и Шорохов перегоняли до Ланьчжоу по методу "одна нога здесь, другая там". При этом не случилось ни одной катастрофы или аварии. Были, правда, случаи, когда летчики по неопытности ставили "па попа" И-15бис. Тогда для обучения прилетал в Хами сам Адам Залевский.

Никакие лишения и тяготы не могли быть преградой для личного состава баз и перегонщиков, отдававших все силы трассе. И тут трудно кого-нибудь выделить особо - все работали с полной нагрузкой. Советские добровольцы делали все возможное и невозможное для того, чтобы с честью выполнить задание Родины по оказанию помощи китайскому пароду. Запомнились техники Саша Марков по прозвищу "Петрович Старший", Лупин-Кокарев, Завгородный, Николай Скворцов, Смирнов, летчики Алтунин, Дапилин, Гаврилин. Но особым уважением пользовался техник Анатолий Сорокин. Неутомимый труженик, он обладал огромной силой. Тяжеленные аэродромные баллоны сжатого воздуха он брал под мышки и спокойно шагал с ними по аэродрому.

Точного подсчета мы не вели. Этим занимались службы. Но с ноября 1937 по июнь 1938 г. включительно все самолеты-истребители, поступившие за это время на фронт через Алма-Ату, были перегнаны двумя лидерами - Скворцовым и Шороховым, Их было не менее 400.

Одновременно с переброской самолетов в задачу хамийской авиагруппы входила разведка и охрана трассы с воздуха. Для этого были сформированы отряд бомбардировщиков из шести СБ и отряд истребителей из десяти И-16. Охрана трассы на земле осуществлялась специальной кавалерийской группой. Она состояла из наших советских добровольцев, только на фуражках у них не было красных звездочек. Мы частенько ходили к ним в кино, где в первый раз удалось посмотреть фильм "Петр Первый".

III

Это произошло в мае 1938 г. Экипаж СБ летчика Гаврилина, вылетев на разведку, не вернулся на базу. Как было потом установлено, самолет произвел вынужденную посадку в пустыне Гоби, в 320 км от Хами. Полет едва не окончился гибелью экипажа. Неоднократные поиски с воздуха не увенчались успехом. А случилось вот что.

На третий день экипаж решил по компасу, снятому с самолета, двигаться на Турфан, отстоявший на 100 км от места по садки. Шли в меховых комбинезонах и унтах, пока утром и вечером по-зимнему было холодно. Но пустыня есть пустыня! Под лучами полуденного солнца пески накалились, как шлак доменной печи. Наступил нестерпимый зной. Не имея сил передвигаться по глубокому песку, летчики сбросили обмундирование. Запасы воды, взятые из радиатора, были исчерпаны. Экипаж боролся до последнего часа, подбадривая друг друга. Но силы покидали их. С каждой минутой дышать становилось труднее. Губы трескались. Из ушей и носа показалась кровь. Прибегнув к крайней мере, полоскали рот и горло мочой.

Они падали на раскаленный песок, потеряв сознание. Сначала упал штурман с компасом в руках. В полукилометре от него, будто споткнувшись, упал стрелок. Командир упорно шел вперед, движимый жаждой жизни и надеждой найти помощь и спасти товарищей. Перед глазами пошли желтые круги. Зашатался. Нашел остаток сил выпрямиться. Он рухнул на спину, раскинув руки и устремив остекленевшие глаза в пылающее небо.

Такое бывает только в сказке: на них набрел верблюжий караван. Они еще дышали, когда китайские друзья подобрали их. Уложив на носилки из холста, их отвезли к ближайшему оазису. Часть каравана двинулась по следу, подбирая одежду, компас, заряженные пистолеты.

Только на седьмой день их доставили в Турфан. Придя в сознание, Гаврилин рассказал историю этого злосчастного полета.

Командир экипажа беспокоился о самолете, просил организовать поиски его. Вскоре по решению командования была направлена поисковая экспедиция.

...Меня вызвали в штаб. О том, что самолет не вернулся. а экипаж жив, знал весь личный состав базы.

- Мы здесь посоветовались и решили поручить вам снарядить экспедицию на поиски самолета. Дело ответственное и не терпит отлагательства. Как вы на это смотрите?

- Надо так надо. Я готов.

- Ясно. Тогда составьте расчет в людях, транспорте, продовольствии, запчастях и приступайте к выполнению задания.

В экспедицию были включены техники Николай Скворцов, Саша Марков и Толя Сорокин, новый состав экипажа под командованием Алтунина, вооруженная охрана с винтовками, ручным пулеметом против хунхузов и басмачей.

Только к закату солнца, когда был снят правый блок, экспедиция была наготове. Были выделены две автомашины: на передней разместились люди, на задней - все необходимое имущество.

Ехали ночью по "дороге жизни". Фары, вспарывая темноту высвечивали вперемежку то скалистые взгорья, то песчаные дюны. Иногда лучи света пересекал встревоженный джейран, или шарахался в бурьян напуганный шакал. Порой на перевалах застигали снежные вихри, тогда машины замедляли ход, чтобы не свалиться в ров. Под утро свернули на Турфан. Вот она, знаменитая Турфанская низменность, более 200 м ниже уровня моря, о которой знали только по учебникам! Вскоре въехали в город, ничем не отличавшийся от Хами.

В фанзе на топчанах выздоравливал пострадавший экипаж. Изможденные лица свидетельствовали о недавно пережитой трагедии. Слегка заикаясь, Гаврилин рассказал, как это было, и за кончил уныло:

- Эх, Вася, приеду домой, переселюсь жить на Волгу. Там воды столько, что в жизни не испить.

...Я сразу же связался с местными властями, просил снарядить караван верблюдов для поиска СБ, на что получил согласие без всяких оговорок. И вот "линейные корабли" пустыни у на шей фанзы. Перегрузив имущество на верблюды и взяв запасы воды, горючего и масла, двинулись в глубь пустыни. Впереди шли машины с людьми, сзади медленно тянулся караван. Машины все труднее передвигались по тяжелым пескам - наполовину своим ходом, наполовину "на руках". И вот окончательно застряли, закопавшись в песках.

Что делать? Решили ехать на верблюдах. С машинами оставили Сашу Маркова и шоферов. Впереди за шнур караван вел китаец (откуда столько силы?), а на "флагмане", укрывшись простыней, болтался начальник экспедиции. За мною следом восседал между горбами Толя Сорокин. С непривычки спина разламывалась пополам от такой болтанки. И так повернешься, и этак. Невозможно терпеть!

- Останови караван! Мочи нет!

- Не могу, Толя! Надо торопиться! Бредет караван день, два... неделю, прочесывая пустыню "змейкой". Вокруг безбрежное море с застывшими волнами раскаленного песка. А вверху бушует атмосфера, будто атомный котел. Вот уж поистине: "Кто в пустыне не бывал, тот и горя не видал".

Бредет караван... И такое случается только в пустыне - неожиданно к великой радости нашей выплыл из марева трепе щущий контур "катюши".

Последние десятки метров... Вот она! Внешне цела и невредима, с открытыми створками люка кабины штурмана и покосившимися фонарями. Вокруг разбросаны консервные банки" остатки пищи от бортпайка.

Развьючили караван. "Корабли" пустыни сначала с недоверием осматривали "незнакомку", а потом, осмелев, бродили вокруг, интересуясь банками и снедью. И не было печали! Один из них просунул голову в кабину штурмана. Что тут было! Животное в страхе забилось, пытаясь высвободиться из плена, того и гляди напрочь оторвет кабину. Все повисли на шее верблюда, пытаясь вытащить его голову, но не тут-то было. В конце концов нам повезло: верблюд вдруг с интересом уставился на спецоборудование и, словно убедившись в полном порядке, сам вызволил голову из кабины. И тут же снова стал греметь консервными банками.

...Подул пронизывающий ветер - предвестник бури. Надо торопиться. Тщательно проверили матчасть, демонтировали неисправный блок. Но как спять его и поставить новый? Автомашины, которые предполагалось использовать в качестве стремянок, Застряли в пути. И тут - мысль: а нельзя ли приспособить верблюда? С помощью yговоров, которые известны только проводнику и верблюду, завели животное головой вперед между фюзеляжем и моторной гондолой. В одно мгновение Толя очутился между горбами, мы сдернули моторный блок и опустили на веревках. Подняли новый блок, но установить его на место с "живой стремянки" оказалось не простым делом. Только заправишь поршневые кольца в блок - верблюд переступит с ноги на ногу, и блок летит в песок. Снова поднимаешь блок, и все повторяется. Что делать?

- Толя, а что если с двух верблюдов?

- Как это "с двух"?

- Свяжем двух верблюдов.

Завели двух верблюдов, связали их веревками. Теперь эта "система" получилась более устойчивой. Подняли снова блок, заправили кольца. Ага, вроде получается! Еще немного, еще чуть-чуть... И блок стал на место.

Но, как говорят, беда не приходит одна. Надо было снять с патрубка радиатора обрезанный шланг и установить новый, что и пытался сделать Толя. А у него не руки, а "гидрозахваты" - в мгновение ока вывернул патрубок с "мясом". В радиаторе образовалась рваная дыра. Лоб покрылся испариной, а по спине заходил мороз.

- Что будем делать, Толя, а?

Оба горько усмехнулись. Стали думать. Не бросать же "катюшу" в песках. Округлили напильником дыру. Опилили на пат рубке фланец, надели на него шланг, и с силой затолкнули эту затычку в дыру. Замотали проволокой, закрепили хомутами. За правили водой - не течет. Ну, думаю, только бы поднять "катюшу", вырваться из пекла. На ширину колеи прорыли канавки до влажного песка глубиной по ступицу колес и длиной 150 м для разбега.

С командиром экипажа Алтуниным условились: перед взлетом затормозить колеса, довести обороты до взлетного режима и сразу отпустить тормоза; выдерживая колею, "подорвать" машину в конце канавок и идти на полном газу, набирая возможно большую высоту.

- В полете все время следи за температурой левого мотора и передавай по СПУ,- сказал я летчику,- Если будет повышаться и достигнет критической, значит, вырвало кляп. Выключи мотор и тяни на правом.

- Все попятно!

Экипаж занял места в кабинах, техники - на площадке для помпы, а Толю подвесили в бомбоотсеке на веревочной люльке. Взревели моторы, сотрясая пустыню мощью лошадиных сил, взметнулся за хвостом "рукотворный" самум. "Катюша" рванулась к горизонту. Алтунин, точно выдержав разбег по колее, мастерски произвел взлет. Курс на Хами. Благополучно прибыли на базу. Затычка выдержала.

Так закончилось это происшествие в пустыне Гоби. Верблюды по пути домой вызволили из песков застрявшие автомашины.

IV

...С неба обдавало жаром, как из кочегарки. Пожухли, скрутились стебли скудной растительности, что еще с весны зеленой россыпью обрамляла стены мазанки. Даль просматривалась только до границы аэродрома. Видеть разделительную линию между небосводом и песком невозможно - все тонуло в кипящем мареве пустыни.

В мазанках душно, как в парной сибирской бане! Уже с утра в них царило оживление. После сдачи самолетов прибывшим сменщикам каждый из нас был предоставлен сам себе. Перетряхивали (в который раз!) и укладывали в чемоданы личные вещи. Чистились, приглаживались - словом, готовились к отъезду на Родину. А там встреча с семьями, друзьями, товарищами...

Еще задолго до окончания срока нашего пребывания в Хами я неоднократно просил командование базы об откомандировании на фронт, но каждый раз получал отказ. Мне отвечали, что до приезда сменщиков об этом и думать не стоит. Тогда я подал официальный рапорт на имя "прораба" (начальника трассы). Ответа не было. Потерял всякую надежду.

В этот день Арсен что-то уж слишком рано прибыл с комиссаром базы Терентьевым на аэродром прямо к мазанкам. Он на правился ко мне с какой-то бумагой.

- На, читай!'

Оказалось, телеграмма от "прораба",, в которой предписывалось начальнику базы Хами с разрешения "директора" откомандировать меня на фронт в Ханькоу.

- Ты не мешкай. В 11.00 должен прибыть пассажирский Р-5, с ним и отправляйся.

Я надел новый комбинезон, взял с собой парашютную сумку с бритвенными принадлежностями, шлемофон и губную гармошку, остальное сунул под койку. Добровольцы-соратники проводили меня к самолету. Со многими из них я распрощался навсегда.

В Ланьчжоу прибыл как раз в то время, когда вторая группа Г. И. Тхора производила посадку. Когда СБ зарулили на стоянку, бродил между самолетами и вопрошал:

- Техники, стрелки нужны или нет?

Но все только сочувствовали, а реальной помощи не оказывали - "вакансий" не было. И вдруг... Глазам своим не верю. Неужели Любомудров? Увидев меня, он от изумления всплеснул руками:

- Фарманщик! Откуда взялся?

- Да вот, оказался "безлошадным".

Мы были знакомы с 1930 г., когда вместе работали на аэродроме в 11-й авиабригаде, он - на новом бомбардировщике ТБ-1, я-на "этажерке" "Фарман-Голиаф". Отсюда - "фарманщик".

Николай Митрофанович был в должности инженера группы С. В. Слюсарева. Я рассказал ему о себе.

- Что-нибудь придумаем. Скоро сядет ТБ-3, с ним и поле тишь до Ляньшаня, а там видно будет.

Здесь, на аэродроме Ланьчжоу, произошла приятная встреча с Яшей Прокофьевым, возвращавшимся на Родину после окончания срока командировки.

Здорово, Яша! Вот не ожидал! Здравствуй, Вася! Ты куда это собрался? Туда, откуда ты только что прилетел!

Понятно. Тогда возьми вот это на память. Может, пригодится.

Он передал мне карту на китайском языке с нанесенными на ней боевыми маршрутами, которую храню как реликвию по сей день.

...ТБ-3 медленно набирал высоту над Ланьчжоу и, перевалив через хребет Куньлунь, взял курс на г. Ляньшань (пров. Сычуань). Под крылом гиганта медленно ползли скалистые горы, ущелья, долины с серебряными жилками горных рек. Появились квадраты рисовых плантаций, залитых водой, отчего вся низменность напоминала застекленную оранжерею. Вдали, в голубой дымке, утопал город, рядом с которым желтой лентой тянулся аэродром.

Самолет, легко коснувшись полосы, остановился у самого края болота. В лицо пахнула такая духота, какой не довелось испытать даже в Хами. Было за полдень, когда группа СБ про извела посадку и сразу же начала готовиться к перелету, но Ханькоу не принимал из-за бомбежки.

В гостиницу шли по городу в сумерках. Вблизи двигалась толпа, доносились крики, стенания. Переводчик сообщил, что на городскую площадь ведут казнить преступника, уличенного в воровстве. В гостинице стояла такая духота, что невозможно было уснуть. Рано утром, когда заметно схлынула тропическая духота, поспешили на аэродром. Здесь Любомудров определил меня стрелком в экипаж Григория Илларионовича Тхора, которому я тут же представился.

- Со ШКАСами работали?

- Приходилось.

- Добро! Высота 3 тыс. м. При подходе к Ханькоу пойдем бреющим. Все внимание воздуху. Связь по переговорному устройству.

Внешне осмотрел самолет. Проверил заправку. Привел в готовность ШКАСы и нижнюю установку. Нацепил парашют. В самолете, как в геенне огненной. Скорее в воздух!

Взлетели в полдень. Тхор повел группу с набором высоты на малой скорости, с тем чтобы на ходу подтянуться и принять бое вой порядок. Далеко остался Ляньшань. Внизу справа широкой лентой лежала в отрогах гор многоводная Янцзы, поражая своей извечной красотой.

Приближаясь к Ханькоу, прижались к рисовым плантациям, вплотную подступавшим к городу. В воздухе - спокойно. Вот и главный аэродром. После посадки и заруливания к капонирам спросил у Тхора, какие будут распоряжения относительно меня. Последовал ответ:

- Вы останетесь в экипаже. Командиром будет другой летчик.

После узнал, что Григорий Илларионович Тхор ("Григорий Иванович") прибыл в Китай в качестве советника по авиации и сменил на этом посту. П. Ф. Жигарева.

Поздно вечером прибыли в литишэ - бывший японский клуб офицеров. В этом же клубе разместился штаб, бомбардировочной авиационной группы, куда мы были приглашены на. следующий день. Над большим столом, на котором во всю его длину была разостлана карта Китая, склонились Г. И. Тхор, П. Ф. Жигарев и представители китайского командования. Видимо, обсуждался план операции. Здесь же стоял стройный, гвардейского роста доброволец в сером костюме. Это был командир группы Сидор Васильевич Слюсарев. По окончании совещания Любомудров представил меня командиру, кратко рассказал мою "китайскую" биографию.

Начальник штаба, он же главный штурман группы, Виктор Терлецкий после предъявления документов и зачисления на все виды довольствия предложил выбрать псевдоним. Я назвал псевдоним - Терновский (девичья фамилия матери). Под этой фамилией я значился в послужных списках советских добровольцев группы Слюсарева.

Всякое бывало: и радость побед, и горечь неудач. Как говорится, война есть война. У нее свои законы и в воздухе, и на земле...

На следующий день, едва занялась утренняя заря, мы прибыли на аэродром. Готовился штурмовой удар по наземным войскам японцев. "На полную катушку" зарядили ШКАСы. В бомбоотсеки подвесили самодельные ящики, в которые погрузили осколочные бомбы.

Наш налет был точным и ошеломляющим. То же подтверди ли донесения с фронта. Все самолеты без повреждений возвратились на свою базу.

Непреложным законом любой армии является сохранение материальной части и поддержание ее в постоянной боеготовности, особенно на войне. После каждого возвращения с боевого задания первым делом надлежало укрыть самолеты в капониры, а там, где их не было (например, в Хэнъяне), рассредоточить по аэродрому и сразу же заправить горючим на случай выхода из-под удара.

После традиционного вопроса летчику "Как работала матчасть?" приступали к тщательному осмотру самолетов и устранению повреждений. При этом непременно надо было найти не только входные, но и выходные пробоины для выявления возможных разрушений силовых элементов конструкции. Если количество пробоин было нечетным, то "гостинец" где-то застрял и его надо было найти.

Вот и сейчас, в обшивке самолета был "нечет". При тщательном осмотре я обнаружил глубокое осколочное повреждение нагнетателя правого мотора. Самолет пришлось отбуксировать в дальний угол аэродрома для замены мотора. Такие случаи были часты.

Техники не покидали аэродром, пока самолеты не были подготовлены к выполнению нового боевого задания. Поэтому редко ночевали в литишэ, а чаще коротали ночь под крылом самолета.

В погожие дни, когда постоянно взлетали и садились боевые машины, возвращавшиеся с боевого задания или из зоны ожидания, технический состав работал из последних сил, нередко под бомбами. Тогда оставалось прижаться к капониру или 1упасть в траву и спокойно ждать, рванет тебя прямым попаданием или грохнет в стороне, обдав землей с ног до головы.

Во время длительных ремонтных работ задние ШКАСы бомбардировщиков всегда держали наготове на случай непредви денных штурмовых налетов противника. А как же иначе? Оружие должно защищать самолет не только в воздухе, но и на земле. В первые дни Великой Отечественной войны техники вели огонь, и не безуспешно, по низколетящим целям из турельных установок или пулеметов на самодельных треногах.

Техники самолетов входили в состав летных экипажей и часто, когда не было стрелков, летали на боевые задания. Немало боевых вылетов совершили И. Мазуха, В. Поляков, В. Камонин, Д. Алексеев, В. Беляков, И. Александренко и другие МРИ товарищи. Многие из них остались навечно лежать в китайской земле. Был казнен японцами техник-стрелок Домнин, спустившийся с парашютом с горящего СБ. Никакие пытки не смогли сломить этого человека. Погиб техник-стрелок И. А. Александренко, вы полнивший до конца свой интернациональный долг. А ведь каждый из них оставил на Родине все близкое и дорогое.

...В середине июля налеты авиации противника стали наиболее интенсивными. Японцы готовились к общему наступлению на Ухань. Теперь они бомбили не только аэродромы, но и железнодорожные станции, промышленные предприятия и порто вые сооружения города.

12 июля особенно жестокой бомбардировке подвергся Учап. В Ухане (Учан, Ханькоу, Ханьяп) уже с утра была объявлена тревога. Военизированные подразделения и полицейские заняли свои места за мешками с песком, возвышавшимися в виде брустверов по углам кварталов, особенно в сеттльментах. Специальных бомбоубежищ не было, поэтому жители спасались кто как мог: прятались в подвалах, подъездах зданий, в канавах и рыт винах, толпами бежали к набережной, создавая невероятную сутолоку.

В тот день, как и всегда, технический состав своевременно подготовил самолеты для выхода из-под удара. На штоке взвился красный флаг - сигнал к запуску моторов. Самолеты СБ ушли в зону ожидания. Истребители поднялись в воздух для встречи противника. Аэродром опустел. Японцы тремя девятками нагрянули на Учан. Они шли плотным строем, прорываясь сквозь разрывы зениток, и успели обрушить смертоносный груз на город. Была стерта с лица земли прибрежная часть города с пристанями, складами. Набережная была устлана телами убитых и раненых детей, женщин, стариков. По Янцзы плыли трупы и разбитые джонки.

12 августа 1938 г. В этот день наша авиагруппа понесла тяжелые потери. Было сбито пять самолетов СБ, в том числе эки паж летчика В. В. Бопдаренко со штурманом И. Раковым и стрелком П. Давыдовым. В горящих комбинезонах они покинули самолет. Обгоревший летчик и раненый штурман остались живы. П. Давыдова нашли на берегу озера. Верхняя часть туловища обгорела. В наколенных карманах мехового комбинезона китайцы обнаружили пистолет, деньги, записную книжку, в которой находилась фотография техника В. Камонина, подаренная Давыдову накануне. Все это было доставлено в штаб авиагруппы с просьбой переслать родным.

На могиле у деревни Цзиапь в пров. Цзяпси китайцы соорудили памятник, на котором поместили фотографию... Камонина, приняв его за погибшего стрелка Давыдова. Вот так и был увековечен на могильном камне Виктор Камонин. А он и по сей день в добром здравии шагает по Москве.

Хотя служба оповещения в общем была налажена неплохо, но бывало и так: дежурный-китаец надрывно кричал "тимбо", когда бомбы уже свистели над головой. Вот и на этот раз сброшенная с пикирования бомба разорвалась в 30 м от капонира, когда я устранял боевые повреждения. Сам уцелел, по мотор был выведен из строя. Самолет пришлось отбуксировать в дальний капонир.

Возможно, службы ВНОС ослабили внимание, так как аэродром из-за близости фронта использовался в основном для под скока, и все самолеты СБ, за исключением неисправных, перебазировались в Хэнъян. Поэтому на следующий день повторилось то же самое. На этот раз в капонире работал Иван Мачуха. Он подготовил было мотор к съемке, но на бреющем полете появились японские истребители. Они прострочили по фанерным макетам, с высоты принятым за действительные самолеты. Ведущий покачиванием с крыла на крыло дал команду прекратить штурм и возвращаться на свою базу, а сам, обнаружив в капонире СБ, набрал высоту для сброса бомбы с пикирования. Вот он опустил нос. Иван хотел подпустить японский самолет поближе, но инстинкт сработал слишком рано. Длинная очередь рас колола тишину раннего утра. Японец отвернул вправо и покинул аэродром невредимым. В то же мгновение Иван услышал нарастающий свист, но податься уже было некуда. Бомба взорвалась за капониром в рисовой делянке.

Иной раз отбой воздушной тревоги давали слишком рано, как это было в Хэньяне 18 августа 1938 г., в День авиации, когда японцы разрушили половину города и аэродромные по стройки. Увидев на флагштоке сигнальный "флаг отбоя", техник Камонин покинул бомбоубежище, чтобы продолжать ремонт самолета в дальнем углу аэродрома. Он был на полдороге к самолету, когда услышал свист бомб. Оглушительные взрывы спереди и сзади бросили его в жижу рисового поля. Встряхнувшись и очистив бороду от грязи, с присущим ему оптимизмом он за метил:

- Ну как? Нравлюсь я вам в таком респектабельном виде? А?

...В середине осени 1938 г. линия фронта проходила в 10- 15 км от Ханькоу. В результате интенсивных боевых действий и неизбежных при этом потерь ощущался недостаток в самолетах, появились "безлошадные" техники. Ничто так тяжело не давило на душу, как чувство "одиночества", когда не имеешь "своего самолета, работаешь на подхвате. Конечно, такой "одиночка" старался изо .всех сил помогать товарищам. Но; все это не то! '

Что делать? Собрались на "профсоюзное" собрание. (Парторгом был штурман Кипа, комсоргом В. Камонин.) Стали думать, прикидывать. А нельзя ли использовать на полную силу ремонтные мастерские? Они были размещены под трибунами ипподрома, рядом с основным аэродромом. Что и как там ремонтировали китайцы - неизвестно. Знали и видели, что на ипподром свозили подбитые самолеты разных марок, в том числе СБ. Все это лежало навалом под открытым небом.

Вот тут и придумал Н. М. Любомудров должность "ведущего". Он возводил "безлошадного" техника в эту должность и поручал ему ввести в строй подбитый самолет от начала до конца. Это внесло оживление. Люди работали ночами, не покидая ремонтные мастерские. Было это так. Ведущему сообщали номер самолета. По этому номеру он разгребал металлолом в поисках фюзеляжа, значившегося под этим номером. К фюзеляжу подбирал подходящие крылья, ставил моторы, а затем ремонтировал, проверял, регулировал всю внутреннюю начинку от головы до хвоста. Сняв крылья, самолет ночью перекатывали на руках в капонир, где с помощью китайцев снова собирали при свете карманных фонарей. Одним словом, дело пошло на лад, и категория "безлошадных" была ликвидирована.

Инженер нашей авиагруппы II. М. Любомудров был авторитетным руководителем, обладавшим большим практическим опытом. Фамилию свою он оправдывал - мудрый был в нашем деле человек. Все покажет, все расскажет, везде наведет порядок. Он не знал усталости. Уму непостижимо, как он мог всюду успевать?

...На этот раз отремонтированный самолет перегонял в Хэньян командир авиагруппы С. В. Слюсарев.

- Ну как аэроплан? - спросил он.

- Работает нормально.

- Садись. Полетим бреющим.

- Сидор Васильевич, надо бы опробовать над аэродромом.

При испытании самолет недодавал 20 км в час. Оно и попят но: "сборная солянка". Но все же это была боевая единица. Этот трудный перелет проходил в сплошной ливень, вблизи линии фронта. Мы шли низко, над рекой, почти касаясь воды. Казалось, не долетим. И все-таки Сидор Васильевич сумел благополучно приземлиться.

...Часто к нам в гости прилетали из Наньчана летчики-истребители на "ласточках" и "чижах". Они подолгу задерживались на аэродроме для совместной работы. Жили мы дружной семьей, объединенные думами о Родине, о наших родных и близких и не было той силы, которая смогла бы разрушить наш монолитный, сплоченный коллектив.

Истребители располагались в шахматном порядке вблизи командного пункта. Многих летчиков я знал лично, например командира эскадрильи Александра Илларионовича Лысункина, который рассказывал мне много эпизодов из своей боевой практики. О гибели этого бесстрашного летчика на китайской земле скорбели все советские добровольцы [1]. Запомнился красавец Евгений Орлов. Они вместе с Лысункиным считались асами ночных полетов.

Из сослуживцев по академической авиабригаде самоотверженно работали техники Н. Мурзиков, Левин, А. Рулев, Сметанин, А. Скородумов. Однажды Сметанин под разрывами бомб сумел заправить самолет И-16 горючим и выпустить его в воз дух, за что был награжден орденом боевого Красного Знамени. Из авиабригады в небе Китая воевал летчик Петр Филиппов, павший смертью храбрых под Ханькоу в августе 1938 г. Тогда в воздушном бою участвовало с обеих сторон более 160 истребите лей при троекратном превосходстве японцев. В этом же бою по гиб наш общий любимец летчик-истребитель Ванюша Гуров. Это был среднего роста молодой человек с белесыми кудряшка ми, точь-в-точь "братец Иванушка" из детской сказки. Он ни когда не унывал, всегда был весел, общителен - словом, парень-душа нараспашку. Как-то его спросил

- Ты, часом, не из вологодских будешь?

- Не... "Мы пскопские", - прошепелявил Ваня, подражая известному герою кинофильма.

В воздушном бою Гуров был прошит очередью из японского пулемета. Судорожно зажав сектор газа и ручку управления, он, смертельно, раненный, продолжал удерживать И-15бис в беспрерывных петлях, с каждым разом снижаясь все ниже и ниже. Выход самолета из последней петли произошел по кривой, сов павшей с поверхностью земли,- истребитель на полной скорости пронесся над рисовым полем, снес шасси, погнул винт и остановился, В кабине, склонив голову, сидел мертвый Иван. Гуров. Имя этого летчика в числе других золотыми буквами написано на памятнике в Ухане.

...В последнее время после высотных полетов многие летчики все чаще ощущали недомогание: головную боль, тошноту, болезненное глотание. Это явно свидетельствовало о загрязнении кислорода. Посоветовались с врачом Тороповичем, привлекли внимание китайского инженера Вана, доложили Слюсареву. Было решено поинтересоваться хранением и зарядкой кислородных баллонов.; Любомудров послал меня на авиационный склад вместе с Ваном.

.,- Посмотри. Вася, какие там порядки с кислородом. Только не вмешивайся. А то я знаю тебя.

Оказалось, баллоны свалены в одну кучу, и пустые, и заряженные, присмотра за ними не было. Я попросил начальника склада показать нам зарядную станцию, на что последовал отказ - "мэйю" (нет, не имеется). Зарядная станция находилась у частного владельца. Кто этот владелец и где находилась станция, мы не получили четкого ответа. Теперь всем стало ясно, что здесь действуют японские шпионы.

Отравление явилось причиной гибели многих наших товарищей. Так, экипаж СБ в составе летчика П. Панченко, штурмана А. Лебедева и стрелка Д. Кулешина после бомбометания возвращался на свой аэродром. Как рассказал Петро Панченко, у пего вдруг поплыла перед глазами приборная доска, и больше он ни чего не помнил. В бессознательном состоянии оп пролетел от Янцзы почти до океана и очнулся во время снижения на высоте около 3 тыс. м, когда после выработки горючего остановились моторы. Местность была гористой. Летчик с трудом отыскал "пятачок" и ударился с размаху о камни. Стрелок Д. Кулешин был выброшен из кабины и, пролетев метров 20, разбился насмерть. Его имя высечено на памятнике в Ухане. Штурман А. Лебедев сломал обе ноги, но все же нашел силы, чтобы помочь командиру выбраться из кабины. После выздоровления в г. Фучжоу Панченко и Лебедев прибыли в Чэнду.

После моей проверки станция была взята Ваном под контроль и с той поры выдавала кондиционный кислород. А "кислородчикам", по слухам, отрубили головы.

...Иногда наступали пасмурные дни, когда запалы облаков целыми сутками стлались над аэродромом, соя на землю бисерный дождь, словно сквозь сито. В такие дни экипажи собирались в комнате литишэ, чтобы в дружеской семье поделиться мыслями, узнать о жизни Родины, ее успехах и заботах, обменяться новостями из писем, высказать все, что "накипело" - словом, облегчить душу.

Конечно, такие "семинары" не обходились без импровизированных музыкальных номеров - пели наши любимые песни: "Катюшу" и "Волочаевку", про "Ермака" и хлопцев, "распрягавших коней", ну и, попятно, "Все выше и выше..." Играли кто на чем горазд, рассказывали по очереди смешные эпизоды из авиационной жизни.

Мне пришлось рассказать про "пуговку". Дело было в 1930 г. Назначили молодого техника прямо из школы работать на бомбардировщике "Фарман-Голиаф". Ни эту "этажерку", ни моторов "Лорен-Дитрих" не приходилось ему изучать и даже видеть. А тут, как на грех, забарахлил левый мотор - разрегулировалось магнето "Сцинтилла". Всякие магнето изучал, по такого не приходилось. Стоит и скучает. Подошел инженер отряда, на редкость рыжий, и закричал:

- Ну что стоишь, как верстовой столб? Посмотри регулировочную муфту!

Присел техник у магнето и пе знает, что предпринять. Вот, думает, первый "эксплуатационный" блин, и тот комом.

- Ну как?

Молчит техник. Снял инженер реглан, стал орудовать отверткой, случайно отстегнул крышечку ("пуговку"), закрывавшую масленку.

- На, подержи!

Технарь взял "пуговку" в рот, поперхнулся и проглотил ее. Стоит ни жив ни мертв.

- Давай "пуговку"! Молчит техник.

- Давай, говорю, "пуговку"!

- Товарищ инженер, я проглотил ее. Инженер вскочил, как на пружинах, налился кровью и во всю мощь голосовых связок:

- Что?! Матчасть глотать?

На крик собрался народ.

- Вот полюбуйтесь! Он скоро магнето заглатывать будет. А где я их возьму?

Кому-то тут же прошло в голову набросать карикатуру: весь личный состав отряда канатом вытягивает "пуговку" из утробы техника по команде инженера: "Раз, два, взяли!"

До поздней ночи не затихала наша дружеская беседа.

В пасмурную погоду мы ходили в город группами пе менее трех человек, вооруженные пистолетами для самообороны в случае провокации. Ханькоу... Вытянувшийся вдоль Янцзы, он вобрал в себя нищету окраин и богатство центра, где были расположены иностранные сеттльменты. Значительная часть населения города (около 200 тыс.) жила на плаву, в джонках, которых, как и рикш, здесь было великое множество. Печально было видеть изможденных людей, с самого рождения обреченных на полунищенское существование. Река была и кормилицей, и могилой этих обездоленных тружеников.

Рикши, изнуренные тяжелой работой, толпами преследовали нас, предлагая свои услуги. Но, воспитанные в духе гуманности, и не могли прибегнуть к такому виду транспорта, за что навлекали нарекания рикш: мол, не дают заработать. Из жалости мы просто так давали им деньги. Это вызывало недовольство полицейских: рикши нарушали движение, скопом следуя за нами. А местная газета белоэмигрантов упрекала русских волонтеров в "расточительстве".

Поражало обилие нищих, которые преследовали нас на каждом шагу душераздирающими воплями. Зато колонизаторы жили привольно и богато. Советским людям странно было видеть в центре города огороженный колючей проволокой сеттльмент - государство в государстве, со своими порядками, полицией, системой пропусков. Утопающие в зелени пригороды с богатыми виллами и угодьями принадлежали чужестранцам, а не китайскому народу.

Часто у магазинов встречали нас русские юноши, по вине родителей вынужденные на чужбине влачить жалкое существование. Они были одеты в заплатанную, но чистую и отутюженную одежду, на ногах - растоптанные, но начищенные до блеска башмаки. С "достоинством" они подходили к нам и стыдливо просили: "Братец, дай, пожалуйста, на хлеб". По-человечески жалко было смотреть на этих молодых людей.

Однажды мы зашли в один из многих магазинов русского квартала. К нам сразу бросились приказчики, среди которых выделялся высокий, стройный мужчина лет 50. Он стоял немного в стороне от нас, когда обрюзгший хозяин крикнул: "Что стоите? Надо работать, князь!" А князь, сверкнув на хозяина злобными глазами, вполголоса выругался. Потом, явно обращаясь к нам, процедил сквозь зубы: "Был князь, а теперь холуй"> И, смягчившись, спросил: "Чем могу быть полезен?" В этом же магазине, в другом конце прилавка, стояли две русские девушки-близнецы лет по 17. Они были абсолютно одинаковы, различить их было невозможно. Когда мы входили в магазин, одна из них тихо сказала сестре: "Русские волонтеры". Мы подошли к ним, познакомились. Они рассказали, что родители привезли их сюда совсем маленькими, и Родину они не помнят.

- А хотели бы вернуться?

- Конечно! Мы только и думаем о России.

Когда спросили, где они учатся, с тоской ответили, что ни где не учатся, так как русских школ здесь нет. Читать и писать научили подружки, а теперь сами учат маленьких по букварю. Вот так расплачивались дети за грехи родителей.

Обитали в центральных кварталах Ханькоу и другие русские женщины, имевшие совсем иное занятие. Одна из них была вызывающе красивая блондинка лет 30. Русые волосы всегда были изящно уложены на гордо посаженной голове. Одевалась в светлые платья, плотно облегавшие точеную фигуру. Она появлялась, неожиданно, наблюдая из-за выступов зданий или через витрины магазинов.

- Молодой человек, разрешите сигарету.

Долго прикуривала, ощупывая добровольца томным взглядом голубых глаз.

- Чем вы заняты вечером?

Нам-то было известно, ради чего расточались ати "чары". Вежливо отвергали "невинные" предложения.

Центральные кварталы и прилегающая к ним набережная Янцзы служили убежищем во время японских бомбардировок. Здесь размещались полпредства многих государств, в том числе Советского Союза, и японцы не решались бомбить этот район. По тревоге сюда стекались десятки тысяч жителей.

Советское полпредство... Сколько радости оно доставляло нам уже в тот момент, когда мы видели развевающийся государственный флаг нашей Родины! Мы приходили сюда (правда, под строгим инкогнито), чтобы побыть с близкими сердцу людьми.

V

В высших сферах чанкайшистской администрации укоренилась потребность по любому поводу устраивать помпезные банкеты с обилием блюд из китайской кухни. Однажды П. Ф. Жигарев заявил в Авиационном комитете: "Мы приехали воевать, а не банкетничать". Но эта традиция не нарушалась. Вот и теперь в литишэ был дан банкет в честь советских добровольцев, разгромивших скопление войск и техники противника на пере правах. На банкете были китайские певцы и музыканты. Никогда не забуду, как скрипач "вытягивал" истерзанный до неузнаваемости "Красный сарафан". С артистами прибыло подозрительно много китайских девушек. Правда, красавицы были в большой обиде за наше сдержанное отношение к ним.

В заключение состоялся наш самодеятельный концерт. Принесли аккордеон, на котором играли... втроем: один держал его плашмя на коленях, другой растягивал, как меха в кузнице, а я играл обеими руками на правом грифе, как на рояле. Пели наши песни. Кто-то выбивал чечетку. Сидя за столом, мы без конца вспоминали о родных, друзьях, о нашей славной Отчизне.

В конце банкета ко мне подошел Григорий Илларионович Тхор. Я даже немного смутился. Подняв на меня слегка задумчивый взгляд, он предложил сесть в стороне.

- Знаю, что вы собрались домой.

-- Да. Жду СИ-47.

- Я должен посоветоваться с вами. В Чэнду встал на нос ТБ-3 с китайским экипажем. Просили помочь. Любомудров предложил вас. Второе, и самое главное, - необходимо оказать по мощь военной школе в подготовке кадров для обслуживания самолетов СБ. Что вы скажете, если я предложу вам выполнить эту миссию?

- Григорий Илларионович, раз надо, значит надо. Готов выполнить задание, хотя какой из меня преподаватель? Языка не знаю.

- Не беда. Вы организуете классы, прочитаете лекции. Я обеспечу вас переводчиком. Имейте в виду: вы будете в Чэнду единственным советским человеком, вдали от Родины, от товарищей.

- Понимаю, Григорий Илларионович.

- Полетите послезавтра на Ю-52. Все необходимые распоряжения сделаны. В Чэнду вас встретят. Поддерживайте с нами связь. Желаю всего доброго.

В интонации, движениях, серьезном выражении его лица чувствовалась озабоченность. Ведь враг был на подступах к Ханькоу. И, конечно, усталость. Перегнать через Гоби такую армаду СБ - дело, которое требовало предельного напряжения сил, железной воли.

Продумав план работы, я решил поехать на авиационный склад на левом берегу Янцзы, чтобы запастись деталями от мотора и самолета, зная, что никаких наглядных пособий в школе Чэнду нет. А затем - на пассажирский аэродром, откуда отправлялся Ю-52 германо-китайской компании "Евразия". Как и следовало ожидать, меня встретил китайский представитель Авиационного комитета. Как-никак, я теперь советник! Когда стали грузить тяжеленные чемоданы, представитель "Евразии" заволновался, требуя открыть их. Но каково же было удивление, когда увидели в чемоданах замасленную груду металла!

Комфортабельный Ю-52 набрал высоту и, войдя в сплошную облачность, взял курс на Чэнду. На мягких креслах, откинувшись, сидели какие-то важные китайцы. Среди пассажиров был только один с европейским лицом - советник "мистер Терновский", на которого пристально поглядывали немецкие летчики. Они поочередно, сойдя с пилотских кресел, читали с упоением газеты, в которых, видимо, фанфарно расписывался австрийский "аншлюс" и сговор в Мюнхене. Самолет имел дальнюю связь с землей и автопилот. Вот бы нам!

Вскоре появилась Янцзы, когда самолет наконец пробил облака и начал снижение.

На главном аэродроме Чэнду, который был расположен вблизи буддийского храма, меня встретил начальник авиационной школы с переводчиком.

- Мистер Терновскнй? Пипь хао! (Здравствуйте!) После короткого знакомства погрузили металлолом в старинный "Паккард", доставивший нас в литишэ. Здесь под мои апар таменты отвели целый этаж и, конечно, приготовили обед со всевозможными горячительными напитками, от которых я наотрез отказался, чем немало озадачил высоких чипов.

В числе прочих особенно вкусным показалось блюдо, которое напоминало осетрину высшего сорта. Когда спросил переводчика, что это такое, он ответил:

- Вы ели змей. Это блюдо очень дорогое и подается в особых случаях.

- А нельзя ли повторить?

Оба засмеялись, так как "особый" деликатес не повторяется.

Переводчиком оказался молодой человек по имени Яп Тинфу - курсант школы Чэнду. Когда я спросил, где он научился так чисто говорить по-русски, ои сказал, что все свое детство провел с русскими детьми в Харбине на КВЖД, где совместно работали русские и китайские специалисты.

С этого времени мистер Ян стал моим помощником. В школу Чэнду его призвали из Политехнического института, поэтому он легко разбирался в технических вопросах, что как раз и требовалось в моем нелегком деле. Вскоре его произвели в офицеры, и мы приступили к работе. С начальником школы Чэнду договорились, что задачей номер один будет восстановление ТБ-3, а затем обучение курсантов.

Утром следующего дня к литишэ подъехал все тот же "Паккард" с мистером Япом для следования на аэродром. Уже издали был виден взметнувшийся хвост самолета высотой с колокольню Ивана Великого. Все ясно. Самолет промахнулся, выкатился за границу аэродрома и попал в болото. С помощью китайцев самолет поставили на колеса. Штурманская кабина была вадрана, как рыло носорога. Первым делом я проверил подмоторные рамы и систему управления. Они были исправными. Выправили штурманскую кабину, сменили винты. Короче говоря, через неделю ТБ-3 взял курс на Ланьчжоу.

Началась самая трудная для меня роль советника.

- Мистер Ян, вы хотите со мной работать не как перевод чик, а как мой помощник?

- Василий Дмитриевич, я всегда с вами.

- Тогда снимайте мундир и будем выпиливать учебные экспонаты из этой рухляди.

В короткое время были "препарированы" агрегаты и закреп лены на стендах с надписями на русском и китайском языкам, Учебные классы преобразились и приняли надлежащий вид.

В этой же школе работали советниками американские техники, читавшие лекции по устройству мотора "Райт Циклоп". Они были одеты в военную форму и всякий раз приветствовали меня двумя пальцами над пилоткой в знак солидарности.

- Ол райт! - так выразили они свое отношение к "иконостасу" из моторных агрегатов.

Курсанты были ориентированы на обслуживание самолетов СБ. Поэтому в первую очередь им предстояло изучить мотор М-100. Но где взять учебник, по которому можно было бы составить конспект лекций? Пришлось, напрягая память, вспоминать то, что когда-то изучалось в эскадрилье.

Но, когда перешли к вопросам технической эксплуатации материальной части, тут уж мне никаких конспектов не потребовалось. К общей радости в Чэнду прибыла группа советских добровольцев из Хэньяна: летчики А. Пальчиков ("Силуяп"), И. Панченко, штурманы А. Лебедев, И. Раков, техники В. Камонин, И. Мазуха. После боевой работы они были направлены сюда в качестве инструкторов для обучения китайских экипажей эксплуатации самолетов СБ. Им досталось не меньше, чем мне, так как пособий не было. Учить приходилось на практике.

Жили мы дружной семьей, трудились с утра до вечера, дели ли досуг. В свободное время знакомились с городом и его кра сивыми окрестностями. Виктор Камонин покорял девушек своей "пшеничной" бородой, всякий раз принимая в своей адрес реплику:

- Да хуцза! Хэнь хао. (Длинная борода! Очень хорошо!)'

Однажды, поздней осенью 1938 г., в самый разгар учебы неожиданно в школу приехал Г. И. Тхор. Ему показали классы, в том числе и по изучению советской техники.

С переездом гоминьдановского правительства и различных военных учреждений в Чупцин авиационные начальники довольно часто бывали в Чэнду, где ускоренно велось строительство нового и расширение старого аэродромов для базирования самолетов СБ. Вот и теперь предстояла церемония открытия нового аэродрома. Были построены временные трибуны под лёгкой крышей. С утра на аэродром потянулись зрители, кто пешком, кто на рикшах. Из Чунцина прибывали на автобусах.

Фронтом к трибунам были выстроены крыло к крылу передаваемые Китаю самолеты СБ. У каждого самолета стояла девушка с традиционной бутылкой шампанского. Г. И. Тхор и чэндуская группа добровольцев расположились на трибунах. После краткого церемониала, когда девушки разбили бутылки о шасси, летчики дружно запустили моторы. По всему было видно, что самому Тхору не терпелось показать высший класс вождения машины, на которой громил фашистов на полях Испании.

Китайские летчики прошли бреющим полетом над аэродромом, сделав "горку" над трибунами. В манере пилотирования проглядывала советская школа летчиков-добровольцев. Во время церемонии над аэродромом барражировали китайские истребите ли - нельзя было исключить возможности появления японских самолетов.

С вводом в строй аэродромов участились налеты японских бомбардировщиков. Обычно они появлялись девяткой. Китайская истребительная авиация наносила им значительный урон. На иа-ших глазах был сбит бомбардировщик "Мицубиси". Сам летчик уцелел только потому, что пуля угодила в пряжку поясного ремня. Когда подъехали к сбитому самолету, он еще дымился. В составе погибшего экипажа из семи человек были четыре женщины - стрелки и радистки. Как авиатехников, нас интересовала культура производства. Но каково же было наше удивление, когда увидели, что весь монтаж держался на контровочных проволоках и бечевках. В сравнении с СБ это выглядело убого.

...Чэнду-столица пров. Сычуань. Это одноэтажный город с множеством магазинов, лавчонок, харчевен. Центр его довольно чист, окраины бедны и грязны. Здесь имелся университет. Иностранных сеттльментов в городе не было. В одном из кинотеатров в то время демонстрировался кинофильм "Мы из Кронштадта", Успех картины был исключительный, так как она отвечала патриотическому настрою китайского народа. Фильм всегда шел при переполненном зале и сопровождался бурными аплодисментами публики.

В один из дней мы договорились с переводчиком Яном пойти на этот фильм. Перед началом сеанса в зале в благотворительных целях продавали мандарины. Ко мне подошла миловидная, скромно одетая девушка и предложила мандарины. Взял одну штуку и вручил доллар. Жестом показал, что сдачи не надо. Тогда она во весь голос объявила публике, что иностранец за доллар взял только один мандарин. И это возымело действие: в ее кружку со всех сторон посыпались пожертвования.

Ян тут же познакомился с этой девушкой и представил меня. Она тихо назвала свое имя - Суин.

- Мистер Ян, спросите девушку, не жила ли она в Гучэне год тому назад?

Выяснилось, что девушка никогда там не была.

Неожиданное знакомство невольно вызывало в памяти образ китайской женщины-патриотки, испытавшей все тяготы войны, вероломно навязанной многострадальному китайскому народу. Тогда я сказал себе: "Где бы ты ни была - в Гучоне или Гуанчжоу, Ханькоу или Чэнду,- за тебя, Суин, приехали мы сражаться из далекой северной страны".

...В первой половине февраля 1939 г. новая группа китайских курсантов (примерно 120 чолонок) выстроилась в парадном строю по случаю выпуска и присвоения воинских званий. Присутствовал представитель Авиационного комитета, а также советник по авиации Г. И. Тхор. По окончании церемониала китайские начальники приветствовали Григория Илларионовича и, судя по всему, выражали удовлетворение в связи с выпуском авиаспециалистов, которым предстояло работать на самолетах СБ.

Вечером того же дня Г. И. Тхор вызвал меня на беседу в одну из комнат литишэ.

- Командование школы просило оставить вас для подготовки очередного выпуска.

Он сделал паузу, а я не знал, что ответить, продолжая в смущении смотреть куда-то в сторону. Затем он решительно сказал:

- По тут уж я не спрашиваю вашего мнения. Вы находитесь в Китае два срока. Поэтому готовьтесь к отъезду на Родину.

Мы встали. Он медленно зашагал по комнате, подошел к окну, всматриваясь в темноту ночи, потом быстро повернулся ко мне.

- Вы помните наш разговор перед отъездом из Ханькоу в Чэнду? Вы тогда сказали, что были включены в список отъезжающих в Советский Союз на самолете СИ-47.

- Да, я помню.

- Этот самолет по неизвестной причине загорелся в воздухе. Погибли 22 человека и в числе их 19 добровольцев. Кроме того, вам известно о катастрофе в горах самолета ТБ-3 с советскими добровольцами. В живых осталось только два человека.

- Григорий Илларионович, эти два человека, техники Владимир Коротаев и Александр Галаган, доставлены сюда с места катастрофы. Они объявили себя побратимами и ходят всегда в обнимку.

- К тому я говорю, что считайте себя третьим побратимом.

Не состоялся бы в Ханькоу наш разговор - не было бы и этой беседы.

...Завершились выпускные торжества в авиационной школе.

Не скрою, я испытывал большое удовлетворение, что внес свою посильную лепту в подготовку технических кадров для китайской авиации.

В связи с моим предстоящим отъездом командование школы устроило прощальный банкет, на котором было сказано много благодарственных слов в адрес Советского правительства, нашего парода, советских добровольцев. Этикет требовал ответного слова.

- В Китай я приехал добровольно, по зову сердца, для того чтобы оказать помощь китайскому народу в войне против Японии: Сражаясь плечом к плечу с китайским пародом, я и мои товарищи выполняли свой интернациональный долг...

В заключение мне преподнесли сувенир - модель самолета, на крыльях которого иероглифами было написано: "Товарищу Терповскому в знак благодарности от авиационно-технической школы в Явани. Подарено в Чэнду". На этом закончилась моя миссия в чэндуской авиационной школе.

VI

Во второй половине февраля 1939 г. в Чэпду прибыли последние добровольцы группы С. В. Слюсарева, отправлявшиеся на Родину автотранспортом. В связи с авиационными катастрофами было запрещено пользоваться самолетами, за исключением особых случаев с личного разрешения "директора".

Одновременно на проводы добровольцев в Чэнду приехали Г.И. Тхор и представители Авиационного комитета. Был организован прощальный банкет. Поочередно следовали тосты за дружбу ваших пародов, скрепленную кровью на поле боя.

Григорий Илларионович сказал:

- Дорогие друзья! С чувством сожаления расстаюсь с вами. Ио в то же время испытываю глубокое удовлетворение, что, вы полнив задание Родины, вы снова возвращаетесь к родному очагу. Вы с честью пронесли имя советского добровольца, вписав золотую страницу в летопись освободительной войны китайского парода. На Родине вас ждут семьи, товарищи, друзья, все советские люди, Передайте любимой Отчизне мой земной поклон. Счастливого пути, друзья!

Утром в литишэ с нам пришел проститься переводчик Ян.

Я поблагодарил его за помощь, которую он оказывал мне.

Вместительные автобусы с мягкими креслами и подсобные грузовики двинулись по тысячекилометровому тракту Чэнду- Ланьчжоу. Дорога пролегала через хребты, долины, горные речки, очарование которых навсегда осталось в памяти. Трудно даже представить себе, чтобы под штрихами географической карты скрывались такие чудеса природы. Дорога извивалась то по восходящей, то по нисходящей спирали, развертывая изумительные по своей красоте картины. Как в калейдоскопе, сменялись красочные пейзажи заоблачного Дабашаня, где снежные пики гор сверкали гранями, словно ювелирные изделия из бриллианта чистой воды, а расщелины скал низвергали водопады, образуя никогда не исчезающие радуги. В альпийских лугах поражало обилие фазанов, которые сами садились на мушку ружья Вик тора Терлецкого.

В Ланьчжоу прибыли на третий день. Светло-бронзовое солнце, точно впаянное в желтоватый купол неба, тускло просвечивало сквозь лессовую пыль. Вдалеке золотистые скалы круто нависали над Хуанхэ. От Великой китайской стены медленно наползали на город отары серебристых облаков.

Город жил тревожно от участившихся налетов японских бомбардировщиков. В спокойные дни узкие улицы заполнялись жителями до отказа: открывались многочисленные магазины и лавки, везде и всюду слышались крики зазывал и продавцов. Но стоило завыть сигнальной сирене, как город замирал, словно по мановению волшебной палочки.

В литишэ нас встретил Сидор Васильевич Слтосарев с группой добровольцев, возвращай шихся на Родину. Через несколько дней колонна крытых автомашин с добровольцами тронулась в путь по тракту Ланьчжоу - Алма-Ата. По дороге делали оста новки на базах только для ночевки, а все дневное время были в пути. Вот и Хами. Новые люди, новые встречи. По так давно отсюда я держал путь на фронт. Затем были ночевки в Шихо и Урумчи.

Был солнечный день, когда с волнением пересекали границу Родины. Изумрудпо-глазуревой змейкой извивалась красавица Или, а вдали хмурил снеговые брови Заилийский Алатау.

Здравствуй, родная Отчизна!

Первым, с кем встретился на аэродроме, был Федор Петрович Польшин, теперь уже командир авиатрассы по перегонке самолетов в Китай. Он удивленно остановился, раскинув руки в стороны.

- О! Вася! Вот так встреча!

...Скорый поезд приближался к Москве.

Привет тебе, любимая столица!

В заключение хотелось бы подвести некоторые итоги. Личный состав как бомбардировочной, так и истребительной авиации, преодолевая невзгоды и лишения, проявил волю и решимость в выполнении задания Родины по оказанию помощи китайскому пароду. Наши техники, не зная усталости, днем и ночью, часто под огнем противника готовили самолеты к боевым вылетам. При отсутствии войсковых ремонтных баз они совершили трудовой подвиг в восстановлении самолетов, проявляя находчивость, техническую смекалку и взаимовыручку. Если требовалось, техники бомбардировщиков СБ вместо стрелков летали на боевые задания.

Советские добровольцы работали в непривычных для них климатических условиях. Не случайно срок командировки был ограничен шестью-семью месяцами.

Летный и технический состав китайской авиации работал в тесном контакте с советскими добровольцами в духе взаимного уважения и помощи на земле и в воздухе. Дружба, выкованная на поле брани, не сотрется веками в памяти народной!

Не все советские добровольцы вернулись к родному очагу. Многие навсегда остались в китайской земле.

Вот что писала газета "Цзефан жибао" 17 октября 1949 г. о советских добровольцах:

"Покинув свою Родину, где они родились и жили, своих родных и близких, они добровольно приехали в пылающий войной Китай... Своими бесстрашными действиями они подымали боевой дух китайского народа. Кровь, пролитая погибшими геройской смертью советскими летчиками-добровольцами за дело освобождения китайского народа, слилась с кровью, пролитой китайским пародом".

Коротко об авторе В. Д. Землянский, инженер-полковник в отставке, родился в 1907 г. в г. Балашове Саратовской области. Член КПСС с 1928 г. Добровольцем вступил в Красную Армию. После окончания в 1930 г. Вольской объединенной военной школы летчиков и авиатехников работал борттехпиком в тяжелой бомбардировочной авиации. С ноября 1937 по февраль 1939 г. добровольцем участвовал в освободительной войне китайского парода. После окончания Военно-воздушной академии им. Жуковского занимал различные командные должности в ВВС Советской Армии. Участник Великой Отечественной войны.

1 О боевой, деятельности А. И. Лысункина в Китае см. также воспоминания С. С. Белолипецкого в сб. "На китайской земле".