Глава I.
НАЧАЛО ПУТИ
"Кадет 7-го класса Нестеров Петр, 16 лет, сын умершего воспитателя корпуса штабс-капитана Н. Ф. Нестерова, обладает острым умом, любит математику, физику, рисование и черчение... Кадет Нестеров является образцовым типом будущего офицера, с ярко выраженными нравственными качествами и могущего увлечь за собою подчиненных в бою..." Так гласит хранившаяся в семье Нестеровых выписка из аттестационного журнала Нижегородского имени графа Аракчеева кадетского корпуса за 1903/04 учебный год.
Кто же был этот кадет, с отроческого возраста подававший такие надежды? Из какой среды он вышел? Как формировался из него человек, стяжавший себе через несколько лет бессмертную славу?
Его отец, Николай Федорович, был офицером-воспитателем в том же самом кадетском корпусе, в котором позже обучались и его сыновья. Эта служба не давала Н. Ф. Нестерову ни материального достатка, ни морального удовлетворения, так как аракчеевский корпус являлся одним из самых реакционных учебных заведений армии царской России. А Николай Федорович был человеком передовым. Он был врагом практиковавшейся в корпусе бездушной муштры и не желал подделываться под вкусы начальства. За это штабс-капитана Нестерова в корпусе недолюбливали.
Бесцветную в царской России жизнь провинциального офицера скрашивали дружная семья и книги, на которые Николай Федорович тратил большую долю своего заработка.
В этой семье в ночь на 15 февраля 1887 года родился третий ребенок - сын. Его назвали Петром [1].
Тяжелая болезнь рано - в 27-летнем возрасте - свела Николая Федоровича в 1889 году в могилу. Все тяготы жизни обрушились на его вдову - Маргариту Викторовну, оставшуюся с четырьмя детьми на скудной пенсии в 50 рублей в месяц. Единственное богатство семьи составляла довольно обширная, хорошо подо бранная библиотека.
Маргарита Викторовна была женщиной умной и культурной. Именно ей, ее воспитанию обязан Петр Николаевич рано пробудившимся стремлением учиться, тягой к труду, к искусству.
Маргарита Викторовна умела обращать внимание детей на историю и красоты Нижнег Новгорода.
Величественный вид старинного Нижегородского кремля, высоко вознесшегося над волжским обрывом, предания о великих битвах за освобождение города от татарского ига, о вдохновителе похода против вторгнувшихся на Русь ляхов - нижегородском гражданине Козьме Минине - с детства внушали впечатлительному и любознательному Пете чувство национальной гордости.
Рассказы матери о изобретателе - нижегородце Иване Кулибине заинтересовали Петю техникой. В одной из сохранившихся детских тетрадей Нестерова описаны и подчеркнуты слова А. В. Суворова при встрече с Кулибиным: "...Помилуй бог, много ума. Он создаст нам ковер-самолет..."
Эта запись, видимо, не случайно находится близко от другой, в которой Петя рассказывает, как на его глазах в воздух поднялся воздушный шар. В мае 1896 года с территории Всероссийской нижегородской выставки действительно производились подъемы на привязном аэростате, а также и свободный полет. Отсюда можно судить, что эти записи Петя сделал в 9-летнем возрасте.
Маргарита Викторовна часто играла детям на рояле, пела, читала им жизнеописания великих русских композиторов, поэтов, художников.
К огорчению матери, Петю сначала совершенно не интересовала музыка. Он хотел быть офицером, как и его отец, которого он хотя и не помнил, но глубоко чтил по рассказам матери. Это еще детское стремление росло в мальчике под впечатлением картинок в многочисленных военных книгах из отцовской библиотеки.
Все же мало-помалу Петя начал играть на рояле. Обнаружились у него и вокальные способности - небольшой, но очень приятного тембра голос. Много позже композитор А. К. Глазунов, услышавший в частном концерте юнкера Нестерова, настоятельно рекомендовал ему поступить в консерваторию.
Маргарите Викторовне очень хотелось отдать сына в музыкальное училище, но его право, как сироты офицера, на бесплатное обучение в военном учебном заведении решило дело: его определили кадетом в тот же Нижегородский корпус, в котором ранее служил его отец и где уже учился старший брат Николай.
Пример старшего брата (впоследствии генерала Советской Армии) и военный дух, пронизывавший всю жизнь корпуса, естественно возбудили в Пете более глубокий интерес к военному делу. Теперь он уже по-иному воспринимал книги, которые находил в отцовской библиотеке. Читая описания деяний Петра I, Суворова и других выдающихся полководцев, он старался и в себе вырабатывать сходные с ними черты.
Дома у братьев Нестеровых было множество комплектов оловянных солдатиков. Фигурки точно передавали форму одежды различных полков русской и некоторых иностранных армий. С помощью оловянных солдатиков братья оживленно разыгрывали целые сражения, ведя по всем правилам лобовые атаки, фланговые охваты, окружения и прорывы.
Увлечение военными дисциплинами не было у Петра Нестерова односторонним. Кадет отлично успевал в математике, физике, черчении, естественных науках. Он много читал сверх того, что полагалось изучать по программам кадетского корпуса. Охотно участвовал в издании рукописного журнала "Спортивный листок" - рисовал для журнала обложки и проявил незаурядные способности карикатуриста, потешая товарищей забавными шаржами на различные эпизоды и I корпусной жизни. Известно, что он пробовал писать и красками - пейзажи и даже портреты матери, братьев и сестры. Но, к сожалению, этих рисунков в семье IНестеровых не сохранилось: тайник, в который Петя их прятал, был как-то обнаружен... Братьям и сестре Нестерова захотелось похвастать рисунками Пети перед товарищами и подругами, и скоро от них ничего не осталось.
Не миновало Петю и обычное для мальчиков увлечение путешествиями и подвигами великих мореплавателей и географов - открывателей новых земель. С упоением читал он о странствиях и походах Миклухо-Маклая, Головнина, Крузенштерна и Лисянского, Беллинсгаузена и Лазарева, Козлова и Пржевальского, тщательно вычерчивал на картах их маршруты.
В летние каникулы Петю тянуло в поля и леса: он любил наблюдать за повадками птиц и насекомых. Маленькая квартирка Нестеровых наполнялась тогда подвешенными под потолком "садиками" - ящиками с землей и посаженными в них растениями, где птицам было привольнее, чем в тесных клетках.
Позже в доме появилась голубятня.
"Каких только голубей у нас не было, - вспоминала Маргарита Викторовна, - и стремительные, длиннокрылые почтовые, и кувыркающиеся в небе турмана, и красавцы "павлиньи" голуби, и "монахи"... Впрочем, последних Петя не любил: они плохо летали, а его интересовала тайна полета, свободного, легкого и красивого..."
Возможно, что наблюдения за голубями и побудили Петю заняться сооружением летающих моделей. В свои модели Петя вкладывал много труда и терпения. Без тщательности и аккуратности в отделке каждой детали было невозможно добиться, чтобы модель хорошо летала...
10 августа 1904 года Нестеров закончил обучение в корпусе и получил аттестат, в котором отмечалось: "...При вполне удовлетворительной нравственности, успешно закончил полный курс кадетского корпуса... Ввиду сего, означенный кадет, как успешно окончивший курс среднего учебного заведения, может пользоваться вообще служебными преимуществами, сопряженными с полученным им образованием, а при поступлении в военную службу - правами первого разряда вольноопределяющихся или первой степени поступающих по жребию" [2].
Ввиду склонности к математическим наукам Нестеров был выпущен в находившееся в Петербурге Михайловское артиллерийское училище, где и протекли три дальнейших года его жизни.
В лучшем в то время в России артиллерийском училище Нестеров получил солидную военную и общеобразовательную подготовку, которая дополнялась большой самостоятельной работой.
По вечерам юноша подолгу просиживал в библиотеках, в свободные дни обходил залы музеев, бывал в исторических пригородах Петербурга или посещал театры, свел знакомства с кругами консерватории.
В годы пребывания Нестерова в Михайловском училище в России происходили знаменательные события. Вслед за неудачами русско-японской войны участились политические стачки и демонстрации рабочих, завершившиеся грозно потрясшей основы самодержавия революцией 1905 года. Военный авантюризм царского правительства на Дальнем Востоке и бездарность царских военачальников, приведших русскую армию к сдаче Порт-Артура, к поражениям при Ляояне и Мукдене и погубивших русский флот при Цусиме, породили недовольство царизмом и в военных кругах. В силу сугубо "казенной" обстановки ранее в кадетском корпусе, а теперь в среде военного училища Петр Нестеров плохо разбирался в происходивших политических событиях. Но он присматривался к их развитию, распознавая чутьем честного человека, где правда и справедливость, а где косность, бесправие и произвол.
Он мечтал о могуществе родины, ненавидел тех, препятствовал ее прогрессу, глубоко верил в силу и талант русского народа.
В 1906 г. Петр Николаевич в числе лучших закончил курс Михайловского артиллерийского училища и первый офицерский чин подпоручика [3].
Как окончивший училище с отличием, Нестеров пользовался правом выбора имевшихся в армии вакансий. Они были и в столице и в конной артиллерии - мечте всех юнкеров. Но, к общему изумлению товарищей по выпуску, выбор Петра Николаевича пал на 9-ю Восточно-Сибирскую стрелковую артиллерийскую бригаду, которая находилась во Владивостоке, куда он и отправился в том же году.
Главной причиной выбора Петром Николаевичем вакансии на Дальний Восток была его любовь к подруге детских лет - Надежде Рафаиловне Галицкой.
Маргарита Викторовна сочувствовала этому браку, будучи уверенной, что Наденька, которую она знала с детства, сумеет составить счастье ее сына. Но женитьба офицера царской армии была обставлена правилами, являвшимися для Нестерова почти непреодолимым препятствием. На территории Европейской России он не имел возможности жениться, так как устав требовал, чтобы офицер в случае женитьбы до достижения 28-летнего возраста вносил так называемый "реверс" в громадном для того времени размере - 5 тысяч рублей - для обеспечения семьи на случай смерти.
Таких денег у Петра Николаевича, конечно, не было. Он располагал лишь скромным жалованием подпоручика, из которого к тому же ежемесячно должен был отсылать некоторую сумму матери. Он всегда был любящим и заботливым сыном.
Служба в "отдаленных местностях Российской империи", в частности на Дальнем Востоке, давала ряд льгот, в том числе освобождение от реверса и право жениться не на дворянке. Поэтому Петр Николаевич и решил туда отправиться, пожертвовав ради своей любви перспективой более привилегированной службы.
Надежда Рафаиловна к тому времени получила аттестат с правом быть "домашней учительницей". Энергичная и решительная, она не испугалась переезда на неведомую далекую окраину. Без колебаний отправилась она вместе с Петром Николаевичем в позорном, по тогдашним понятиям, положении его "невенчанной" жены.
Путь предстоял продолжительный. От Нижнего Новгорода до Владивостока ехать в те годы нужно было около двух недель.
Пока отбирались и упаковывались вещи, необходимые в дороге и для начала жизни на новом месте, Маргарита Викторовна заботилась о том, чтобы снабдить молодую чету продовольствием. Приходилось рассчитывать каждую копейку. Ведь по правилам, действовавшим в царской армии, офицер 'не имел права ехать в поезде в третьем классе - в жестком вагоне. И если сам Петр Николаевич и получил "подъемные", в которые входили и расходы на путь следования к месту назначения, то для Надежды Рафаиловны нужно было покупать дорогой билет в вагон если не первого, то хотя бы второго класса, что создавало серьезную брешь в их скромном бюджете. Была не была - Петр Николаевич взял билеты в первый класс, так как в этих вагонах были не только четырехместные, но и двухместные купе! А им, конечно, хотелось начать свою совместную жизнь только вдвоем, без посторонних свидетелей.
Настал час отъезда. Уже носильщик унес вещи, а Маргарита Викторовна все еще держала в руках корзинки и пакеты с пирожками, жареными курами и прочей снедью. Их она никому не хотела доверить и, войдя в купе, сама их разложила, много раз повторяя Надежде Рафаиловне, что где лежит и что есть раньше, а что не испортится и может полежать...
Последние объятия, третий звонок, свисток, и поезд тронулся. Удаляется лицо Маргариты Викторовны, тми, да и у Петра Николаевича защекотало и горле... Спокойнее всех Наденька. Она вся полна тем, что началась ее новая жизнь.
Долгое утомительное путешествие в поезде имело и свои прелести Скольео новых мест можно было увидеть, хотя бы мельком... Вот проплыл за окном каменный столб на одной которого надпись "Европа", на другой - "Азия". Поезд пересекал Уральский хребет, и как странно было сознавать, что они находятся уже в другой части света!
Необъятность нашей великой родины особенно хорошо познается в поездке на Дальний Восток. Дни проходят за днями, а вокруг все расстилается наша прима, и конца ее не видно. Вот минует Кунгур, где вдоль перрона в ларьках и на лотках разносчиков продаются красивые резные изделия из уральских камней - мрамора, малахита, яшмы. Поезд пересекает по мосту многоводную Каму и под грохот пушечных выстрелов подъезжает к Перми [4] - городу, издавна знаменитому своими артиллерийскими заводами. Днем и ночью там бухают орудия.
Мелькают за окном красивейшие берега реки Чусовой, позади Шадринск, Курган, Петропавловск, Омск, Барабинск, Новосибирск, Красноярск... Места ссылки революционеров. Места неисчерпаемых природных богатств. Степи сменяются лесами, леса горами, поезд проносится над гигантскими реками, в сравнении с которыми с детства знакомая Петру Николаевичу матушка Волга кажется маленькой.
Сколько необычных впечатлений для Петра Николаевича и особенно для Надежды Рафаиловны, никогда не уезжавшей далеко от Нижнего Новгорода!
Кончились нескончаемые просторы Сибири. Начался Дальний Восток. Миновав Иркутск, поезд идет вдоль берега стремительной Ангары и выходит к озеру, воспетому политкаторжанами - "славному морю священному Байкалу". Здесь на станции от края до края перрона местные жители продают проезжающим замечательно вкусную байкальскую рыбу - омулей - жареных, копченых. Вдаль, насколько достигает человеческое зрение, простирается синее-синее озеро. Справа суровые скалы мрачного, безлюдного берега. На дикой скале, обрывающейся к самой воде головокружительной пропастью, вдруг появился горный козел с громадными, загнутыми назад рогами и стоит неподвижно, точно изваяние, четко вписанное в синеву неба. Животное наблюдает своими зоркими глазами за суетой на станции, и вдруг - легкий эластичный прыжок - и оно исчезает в хаотическом нагромождении камней.
Поезд стоит долго. В те годы еще не было круго-байкальской железной дороги, и переезд через озеро совершался на огромном пароходе-пароме. На его палубе были уложены в два ряда рельсы, поезд расцепляли на две половины и по частям вводили на паром. Затем несколько часов хода парома по озеру, к голубеющим вдали горным вершинам противоположного берега, и снова перевод поезда с парома на землю для дальнейшего пути- все дальше на восток.
И опять мимо окон проплывают места, куда царское правительство ссылало лучших сынов русского народа, - Чита, Нерчинск, Шилка...
Миновала станция с поэтическим названием "Тайга". Поезд долго набирает воду и топливо на станции с необычным названием "Ерофей Павлович". Это имя и отчество купца Хабарова, одного из первых осваива-телей дальневосточных земель. Вот медленно-медленно проезжают наши путники по бесконечному мосту через широчайший Амур и долго стоят в Хабаровске. Здесь во всем чувствуется близость границы с Китаем. Много торговцев-китайцев в своеобразных одеждах снуют тут же по перрону и предлагают пассажирам за грошовую плату различные безделушки, поражающие своим изяществом. В каждой из них - громадный труд, бездна искусства.
Отсюда железная дорога поворачивает на юг. Теперь недалеко конец путешествия. И на следующее утро справа в окна поезда блеснуло море, которого Надежда Рафаиловна не видела еще ни разу в жизни. Правада, это не океан, это всего лишь Амурский залив, но для человека, перед которым подобная картина развернулнсь впервые, впечатление захватывающее. Иногда поезд проходит совсем рядом с берегом, и тогда хорошо видно проживающих тут корейцев. Стоя по колена в воде, они ловят рачков чилимчиков и тут же высасывают их содержимое.
Последние остановки - Океанская, Вторая речка, Первая речка и, проскочив небольшой тоннель, поезд оказывается среди улиц большого города. Еще несколько минут - и Владивостокский вокзал. Совсем близко от него плещется море и дымят на рейде многочисленные грузовые суда и военные корабли. Пора выходить. Вещи уже давно уложены, но как-то не хочется покидать вагон, с которым сжились за столь долгий путь. И что-то ожидает прибывших на новом, чужом месте?!
Глава II.
ПЕРВАЯ СЛУЖБА
Одним из первых дел Петра Николаевича по прибытии в свою бригаду было подать начальству рапорт о разрешении "вступить в законный брак".
Несколько дней прошло в томительном ожидании, пока командир бригады не вызвал Нестерова к себе на личный прием.
После обычных вопросов служебного характера к вновь прибывшему офицеру генерал взял со стола какую-то бумажку и, укоризненно глядя на Петра Николаевича, произнес тоном "отеческого" назидания:
-
Что же это, подпоручик, вы так легкомысленно начинаете службу? Это ваш рапорт?
-
Так точно, мой, ваше превосходительство!
-
А не будете ли вы больше молодоженом, чем офицером... А? Ведь вас, поди, будет больше домой тянуть, чем на батарею?..
- Никак нет, ваше превосходительство, смею заверить, что служба от моей женитьбы не пострадает!
- Ну, а на ком же вы собираетесь жениться? Достойна ли ваша будущая жена вступить в наше офицерское собрание?
Пришлось Нестерову подробно описать всю родословную Надежды Рафаиловны и историю дружбы с ней еще с детских лет. И только тогда начальство милостиво начертало на рапорте: "Разрешаю".
Затем - переговоры с "служителем божьим" в ближайшей церкви. Наконец, заломив с молодого офицера ни с чем не сообразную громадную мзду и получив вперед плату за совершение обряда, поп деловито пересчитал деньги, не торопясь сунул их в необъятный карман своей рясы и только тогда сказал:
- Ну хорошо, господин офицер, приходите послезавтра после обедни, тогда я вас и окручу!
"Законный брак" был оформлен по всем правилам.
В доме Нестеровых, куда, по обычаю, вскоре же потянулись визитеры - сослуживцы Петра Николаевича со своими семьями, было очень уютно. Несмотря на скромность средств, Надежда Рафаиловна сумела отделать нанятую ими крохотную квартирку с большим вкусом. Взяли напрокат пианино. Музыка занимала в их жизни столь большое место, что ради инструмента муж и жена временно отказали себе в приобретении многих более необходимых в хозяйстве вещей.
Несколько дней, предоставленных на устройство личных дел, протекли быстро, и Петр Николаевич приступил к служебным занятиям на отданной под его командование батарее.
По началу солдаты встретили подпоручика настороженно. Всяких офицеров им приходилось видеть, по горькому опыту многие из них знали, что есть офицеры, под начальством которых служба - каторга. В одной из батарей бригады был такой офицер, из прибалтийских баронов, он не стеснялся пускать в ход зуботычины. Жаловаться же солдату на офицера практически было невозможно: это расценивалось почти как бунт. Солдат, осмелившийся подать жалобу на начальника, рисковал угодить в арестантские роты.
Но скоро настороженность солдат к новому командиру сменилась любовью, почти обожанием.
Петр Николаевич начал свою службу не так, как другие офицеры. Он сам стал руководить занятиями с солдатами, не перекладывая этого на фельдфебелей. Сам терпеливо объяснял солдатам то, чего они не понимали. Разрешил, если понадобится, обращаться к нему на дом.
А для того чтобы уничтожить всякое чувство стесненности при таких посещениях, Петр Николаевич собственноручно написал крупными буквами плакат и вывесил его в передней своей квартиры: "Чины оставлять за дверьми".
И вот горе у солдата - идет он к командиру, и никто не даст лучшего совета. Нужда у солдата - кто, как не командир, ссудит несколькими рублями. Нужно солдату написать письмо на родину - кто, как не поручица, поможет в этом.
Все это никак не соответствовало укоренившимся понятиям о нормах офицерского поведения, и кто-то из посетителей дома Нестеровых донес об этом начальству.
Командующий бригадой вызвал Нестерова на личный прием, долго говорил ему о традициях их старой и заслуженной части, которые поручик якобы подрывает своим "вольнодумным" поведением. Под конец генерал прямо заявил Петру Николаевичу, что хотя и не имеет права приказывать по вопросам, касающимся личной жизни подчиненного офицера, но "по добру" советует ему вести себя как подобает и прежде всего снять крамольный плакат.
Однако подпоручик ответил на это, что в собственном доме волен заводить свои порядки, что в добрых отношениях с солдатами он не видит подрыва воинской дисциплины, так как солдаты, уважая его как командира, старательнее исполняют его приказания.
Так плакат и остался висеть на своем месте вплоть до отъезда Нестеровых из Владивостока. Но отношение начальства к Нестерову сразу изменилось, за ним было даже установлено негласное наблюдение.
В октябре 1907 года произошло вооруженное восстание моряков-минеров владивостокского гарнизона, жестоко подавленное царскими палачами. Атмосфера накалилась, и неудивительно, что была поставлена под подозрение политическая благонадежность нового офицера, прибывшего из Петербурга вскоре после революционных событий 1905 года. К. тому же шпики, шнырявшие под окнами квартиры Нестеровых, не раз доносили, что им доводилось слышать пение не то чтобы революционных, но каких-то "неподходящих" песен. По этому поводу Петру Николаевичу пришлось иметь вторичное неприятное объяснение с командиром бригады. Но как и в первом случае, назидания не подействовали.
Между тем, выступая с музыкальными и вокальными номерами в офицерском собрании и на традиционных бригадных и батарейных праздниках, Нестеровы мало-помалу завоевали симпатии большинства офицеров-сослуживцев Петра Николаевича. Наиболее культурные из владивостокских офицеров все охотнее проводили у Нестеровых вечера за интересными беседами, музыкой и пением.
Соседство с океаном, дикость тайги, покрывавшей окрестные сопки, быт живущих здесь корейцев и китайцев были столь не похожи на все, что Нестеровым приходилось видеть раньше и это настолько интересовало и увлекало, что часто супруги в компании друзей предпочитали не итти в офицерское собрание, а свободно побродить по берегу бухты Золотой Рог, по китайскому кварталу Владивостока или съездить пикником на какой-либо из ближайших островов.
Особенно им полюбился покрытый дремучим лесом Русский остров, охраняющий, подобно часовому, вход на Владивостокский рейд. Под громадными деревьями у подножия одной из сопок острова устраивался привал. К вечеру возвращались в город под далеко разносящиеся над затихшей бухтой звуки играющего в парке над набережной духового оркестра.
Но Владивосток - город частых туманов. Иногда целыми неделями, раз по десять в день, все заволакивало непроглядной пеленой. Снятые на ночь сапоги утром доставляли много хлопот денщику, так как оказывались покрытыми мохнатой плесенью. Приходилось ловить хотя бы краткие проблески солнца, чтобы сушить отсыревшие вещи и платье.
В такие пасмурные дни маршрут очередной экскурсии изменялся - на станцию Океанскую или на полуостров Де-Фриз, где всего верстах в тридцати от города небо всегда было безоблачным и климат походил на крымский. Несколько часов блужданий с двустволкой в полутропических зарослях, и охотники возвращались нагруженные фазанами и другой дичью.
Когда выдавалось несколько свободных дней подряд, друзья выезжали в живописную Сучанскую долину - долину обильных пасек и душистого меда, где по склонам сопок, куда только хватал глаз, росли кусты дикорастущего синего дальневосточного винограда, а на мушку охотников часто попадался олень или кабан.
Изредка отправлялись и еще дальше - к южным отрогам могучего горного хребта Сихотэ-Алинь, где можно было мгновенно стряхнуть усталость в щекочущей кожу целебной воде источников Вангоу и удовлетворить охотничий азарт встречей с медведем или уссурийским тигром. Здесь, вдали от большого города, особенно углубляться в тайгу не рекомендовалось.
Обычно такие пикники совершались офицерами в экипажах, а вперед высылали телегу с солдатами-денщиками, вооруженными на всякий случай винтовками. Солдаты заранее подготовляли место для привала, а затем сопровождали охотников. После одного из таких выездов квартира Нестеровых украсилась громадной тигровой шкурой.
Иногда прогулку устраивали совместно с офицерами стоявших во Владивостоке военных кораблей на баркасе в какую-либо из живописных и богатых рыбой бухточек Амурского или Уссурийского заливов. Тогда меню пикника составляли свежая рыба и крабы, а домой в банке со спиртом привозилась случайно попавшая в сеть диковинка - небольшой спрут-осьминог или маленькая голубая акула с несколькими рядами гребенок острых зубов в пасти.
Все это не мешало поручику Нестерову находить время и для книг. Он, как всегда, много читал.
Годом решительного перелома в жизненной целеустремленности Петра Николаевича Нестерова явился 1908 год. Именно тогда газеты и журналы особенно широко стали публиковать статьи и заметки о первых успехах авиации. Споры на темы о летании постоянно вспыхивали то в офицерском собрании, то просто в частной компании.
Еще в юности, читая былины и народные сказки, Нестеров подмечал, что народное творчество под покровом волшебного выражает не только мечты, но и убежденность в осуществимости рассказанного. Ковер-самолет не был только воображаемым: в старинных летописях нередко упоминалось о попытках наших предков летать еще в XII, XIII, XV, XVI и XVII веках.
Позже из книг Петр Николаевич узнал, что мечты и попытки покорения воздушной стихии были с незапамятных времен свойственны народам всех стран мира. Но до XVIII века эти попытки обычно были безуспешны. Громадный вклад в решение проблемы искусственного летания внесли, среди прочих, русские ученые и изобретатели.
Трудами великого Ломоносова были намечены первые основы новой науки - аэродинамики.
Еще в 1754 году Ломоносов построил и продемонстрировал на одном из заседаний Академии наук в Петербурге действующую модель "аэродромической" (то-есть "воздухобежиой") машинки типа геликоптера, предназначавшейся им для подъема на высоту метеорологических приборов. Модель подвешивалась на шнуре, перекинутом через два блока. На противоположном конце шнура находился уравновешивавший ее груз. И, как записано в журнале протоколов заседаний Академии, "как только пружина заводилась, машинка поднималась в высоту и потому обещала достижение желаемого действия".
Так впервые в мире была достигнута механическим путем подъемная сила, причем интересно, что примененные Ломоносовым гребные винты тогда еще не были известны в мореплавании [5].
В 1756 году друг Ломоносова, также член Российской Академии наук, знаменитый математик Леонард Эйлер вычислил подъемную силу воздушного змея, принцип которого заложен в устройство всех современных самолетов. В своем трактате о воздушных змеях Эйлер записал, что "эта детская игрушка, презираемая учеными, может подать повод для глубочайших умозаключений".
Так начались в Россия попытки создания летательных аппаратов тяжелее воздуха.
Позже многие изобретатели пытались летать и по-птичьему - с помощью машущих крыльев, но эти опыты долго продолжали давать ничтожные результаты и потому были заброшены.
И все это время широко развивалось воздухоплавание, то-есть летание на аппаратах легче воздуха - аэростатах.
В 1908-1909 годах, когда стали прилично летать, настоящие самолеты, некоторые спорщики заявляли, что появление воздухоплавания чуть ли не на сотню лет затормозило развитие авиации. Но Петр Николаевич убеждал, что это неверно. Ведь воздушный шар, хотя бы и неуправляемый, все же давал, возможность держаться в воздухе по нескольку часов и пролетать по ветру довольно большое расстояние. На аппаратах же тяжелее воздуха мускульной силы человека для приведения в движение крыльев было совершенно не достаточно.
Великий отец русской авиации профессор Николай Егорович Жуковский писал: "...человек не имеет крыльев и по отношению веса своего тела к весу мускулов он в 72 раза слабее птицы... Но я думаю, что он полетит, опираясь не на силу своих мускулов, а на силу своего разума" [6]
-
Поймите, друзья, - говорил Нестеров своим собеседникам, - что полтора века тому назад и человеческий разум, и техника, и промышленность еще не создали и долго не могли создать никакого двигателя, пригодного для летания, - легкого и в то же время достаточно мощного. До появления же подходящих двигателей действительно прошло около сотни лет. На этот срок и отстало развитие авиации, хотя научные исследования, приведшие к ее зарождению, начались в сороковых годах XIX века. Поэтому тут дело вовсе не в том, что появление летательных аппаратов легче воздуха якобы отвлекло умы от авиации...
В те годы много писалось о работах немецкого ученого Отто Лилиенталя, о его научных наблюдениях за полетом птиц, о полетах на планере, то-есть безмоторном летательном аппарате тяжелее воздуха, не с машущими, как раньше, а с неподвижными крыльями.
Но вот что прочитал Нестеров у русского моряка Н. Соковнина в журнале "Морской сборник", комплекты которого за все годы издания имелись во Владивостокской морской библиотеке.
"Стоя у Дарданелл (в 1841 г.), - писал Соковнин, - я наблюдал за перелетами стай птиц, беспощадно стрелял разного рода птиц для того, чтобы узнать соотношение их веса к площади их крыльев, которые срисовывал из удивления к разным подробностям покроя этих парусов. Это соотношение есть на один фунт веса один квадратный фут площади крыльев..." И далее Соковнин пишет, что из наблюдений за птицами он вывел заключение, что для полета нужно лишь вначале приложить некоторое усилие, после чего "можно парить большое пространство с неподвижными крыльями, держа их горизонтально" [7].
- Э-э, да ведь Соковнин написал это на целых полвека раньше Лилиенталя, - обрадовался Петр Николаевич, - надо рассказать об этом товарищам!
А одна из следующих фраз в той же статье привела его в еще больший восторг. Соковнин высказал совершенно гениальную мысль:
"Те же самые законы можно приложить к действию воздуха, что и к действию воды... Аэролинии аэростата должны быть подобны ватерлиниям парохода..."
- Вот здорово! - воскликнул Нестеров. - Ни у какого другого автора ни до, ни после Соковнина я не читал ничего подобного! Значит, он первым додумался до того, что законы гидродинамики приложимы и для создания летательных аппаратов. А ведь из трудов Жуковского видно, что современная аэродинамика ведет свое начало от законов гидродинамики!
Увлечение историей авиации и воздухоплавания значительно расширило кругозор Петра Николаевича. Тщательно просматривая старые издания, он скоро увидел, что еще в 70-80-х годах вопросами завоевания воздуха занимались крупнейшие русские ученые. Великому Менделееву принадлежит ряд статей по вопросам летания, он же разработал проекты стратостата с герметической кабиной, дирижабля. Много лет посвятил исследованию подъемной силы воздушных винтов морской офицер, впоследствии академик М. А. Рыкачев. Своей конечной целью он ставил создание геликоптера для метеорологических наблюдений на разных высотах. Знаменитый металлург Д. К- Чернов провел разнообразные исследования сопротивления воздуха и подъемной силы искусственных крыльев-пластинок, предложил несколько вариантов выгодных форм и расположения крыльев для летательных аппаратов тяжелее воздуха.
Сильнейшим тормозом к достижению решающих успехов у большинства русских новаторов было отсутствие достаточных средств. Не было денег, чтобы строить летательные аппараты в натуральную величину. Тем более их не хватало на приобретение двигателей, которые тогда из-за отсталости русской машиностроительной промышленности нужно было выписывать обязательно из-за границы. Поэтому русским изобретателям приходилось ограничиваться лишь проверкой своих творческих идей на моделях. С конца семидесятых годов и вплоть до самого конца XIX столетия экспериментирование с авиационными моделями охватило многие страны мира. Наряду с моделями геликоптеров (вертолетов) и орнитоптеров (с машущими крыльями) появилось уже немало и моделей самолетов, или, как их тогда называли, аэропланов. Некоторые из них, например Татэна, Пено, Кресса, летали.
Модели русских конструкторов Меликова, Барановского и Можайского были не только устойчивы, но даже могли поворачивать в воздухе благодаря имевшимся у них рулям.
Однако как мог убедиться Петр Николаевич Нестеров из попадавшей в его руки литературы, чем крупнее делалась модель, тем, как правило, хуже она летала. Такая судьба постигла опыты иностранных изобретателей Хенсона, Стрингфелло и многих других.
Из всех отечественных и иностранных моделей семидесятых-восьмидесятых годов наиболее удачными были модели А. Ф. Можайского. Тогда как все прочие модели запускались только с рук, "...летунья Можайского сначала катится на своих колесах, а затем взлетает как птица". Так напечатано в книге Д. Печковского "Прогресс воздухоплавания", изданной в Москве в 1882 году. А это значит, что в отличие от всех прочих моделей "летунья" Можайского могла отрываться от земли самостоятельно. Кроме того, модель Можайского оказалась способной даже нести на себе по воздуху очень большой для ее размеров груз - морской офицерский кортик [8].
В конце 1878 или в самом начале 1879 года в Петербурге образовалась первая в нашей стране общественная воздухоплавательная организация. Сперва она существовала в виде неофициального кружка энтузиастов летного дела, а затем оформилась под наименованием "Первое русское общество воздухоплавателей". Инициатором создания и председателем этой организации был известный в те годы изобретатель - капитан дальнего плавания Игнатий Степанович Костович, ее членами - ряд ученых, армейских и морских офицеров (в том числе Соковнин и Можайский) и даже литераторы и врачи [7].
Научными руководителями кружка, а затем общества с первых дней его существования явились Д. И. Менделеев и М. А. Рыкачев. По инициативе членов этого же кружка в 1880 году был сформирован и знаменитый в истории русской авиации 7-й, специально воздухоплавательный отдел при Русском техническом обществе. В этот отдел, первым председателем которого был избран М. А. Рыкачев, постепенно перешли и почти все члены Общества воздухоплавателей, не имевшего собственной солидной материальной базы. 7-й отдел РТО просуществовал вплоть до 1917 года и сыграл громадную роль в развитии русской авиационной техники.
Деятельность этих общественных организаций, помогавших изобретателям высококвалифицированной консультацией, была весьма плодотворной. Им мы обч-заны тем, что были достигнуты большие успехи в опытах с моделями. Благодаря им в нашей стране, раньше чем в других государствах, были и первые попытки перейти от моделей к сооружению самолетов таких размеров, чтобы на них мог подняться в воздух человек.
Но даже после появления и испытаний первых самолетов - Можайского и других - авиамоделизм не потерял своего значения. Опыты с моделями, не требуя серьезных затрат, позволяли вырабатывать все новые и лучшие формы летательных аппаратов. Поэтому моделизм продолжал развиваться даже в начале XX века наряду с широким распространением самолетостроения.
Читая обо всем этом, Петр Николаевич невольно вспомнил свои детские увлечения птицами и летающими моделями, но вспомнил уже совсем с другими чаяниями и надеждами. Теперь им овладела смелая и гордая мечта летать самому.
И однажды чета Нестеровых отправилась за город с большим свертком, который Петр Николаевич нес с особенной осторожностью. Извозчичья пролетка привезла их по извилистой узкой дороге на одну из ближайших к городу сопок. Там возвышались неуклюжие строения старых, пустовавших после окончания войны крепостных казематов. Укрывшись за выступом стены от сильного ветра, Петр Николаевич с Надеждой Рафаиловной распаковали свой сверток и извлекли из него... части довольно крупной модели диковинного по своим формам аэроплана.
Модель собрана, резина закручена, и, держась за руки, супруги взобрались на плоскую крышу каземата. Завертелся маленький винт, и модель круто взвилась ввысь, став в воздухе почти вертикально. Мгновение - и она беспомощно шлепнулась на землю. Петр Николаевич сразу понял в чем дело. С юношеским проворством сбегал он за моделью и начал направлять ее регулировку: отодвигать назад крыло и уменьшать угол его установки.
Снова модель запущена в воздух, но на этот раз резко идет вниз. Только то, что, зацепившись за куст винограда, она не стукнулась об землю со всей скоростью, спасло ее от поломки.
Снова регулировка - крыло передвинуто чуть вперед, - и модель уже прямо и плавно летит вдаль. Ветер слегка сносит ее вдоль гребня сопки. Вот стало видно, как перестал вращаться винт: значит, резина полностью раскрутилась и сейчас модель пойдет на спуск... Но что это? Модель все набирает высоту и удаляется! Петр Николаевич понял, что модель попала в поток ветра, отраженного вверх пологим склоном сопки, и, затаив дыхание, следил, что же произойдет дальше.
А модель превратилась в маленькую точку и, наконец, исчезла совершенно. Нечего было и думать о том, чтобы ее разыскать.
Но этот парящий полет модели, без всякой двигательной силы, навел Петра Николаевича на глубокие размышления, и еще долго стояли Нестеровы на крыше каземата, делясь впечатлениями об этом столь удивительном для того времени полете.
Лишь когда стемнело, супруги вспомнили, что пора возвращаться домой. Осторожно, стараясь не давить ярко блестевших под ногами на тропинке крупных дальневосточных светлячков, они начали спускаться вниз к ожидавшей их пролетке...
А служебные дела поручика Нестерова шли в этот период не очень-то ладно. Портились отношения с некоторыми из сослуживцев.
Части офицеров не нравилось, что Петр Николаевич энергично проводил в жизнь идею о необходимости для каждого командира во всем лично подавать пример своим подчиненным, не перекладывать, как это порой делали, проведение занятий с солдатами па унтер-офицеров и фельдфебелей. Нестеров с присущей ему прямотой и резкостью заявлял, что горе офицеру, потерявшему авторитет у своих солдат, и особенно обрушивался на случаи, когда к командам добавляли площадную ругань и рукоприкладство. Некоторые же из офицеров, не без основания, приняли эти заявления по своему адресу.
В своих методах воспитания подчиненных Петр Николаевич допустил вольность, которая еще более обострила его отношения и с начальством. Он отменил на батарее поминутное титулование "ваше благородие", обязательное при любом обращении или ответе солдата, и приказал, чтобы его звали просто "господин поручик".
Об этом явном нарушении устава немедленно стало известно начальству, и Нестеров получил выговор.
Но вскоре произошла неприятность посерьезнее. Артиллерийская бригада, в которую входила батарея Нестерова, готовилась к инспекторскому смотру. Предстояли боевые стрельбы в присутствии высокого начальства на дальние дистанции по закрытым целям.
Командир бригады приказал, чтобы все батареи провели перед смотром усиленную подготовку. Некоторые из офицеров, относившиеся к своим обязанностям в течение года спустя рукава, теперь при неудачных результатах стрельбы нервничали и срывали злость на солдатах.
Рядом с батареей Петра Николаевича вела стрельбу батарея капитана Сегеркранца, допускавшая промах за промахом. Командир батареи при этом ругался так, что чуть не заглушал выстрелы, и начал избивать своих наводчиков. Тогда Нестеров вместо очередного "пли" скомандовал "отставить" и заявил во всеуслышание:
- Кто ничему не научился за год, не спасется за один день... Ррразойдись!
И солдаты, покинув свои места, разошлись отдыхать.
Это было неслыханное своеволие, и послужной список поручика Нестерова украсился уже официальным выговором "за нарушение воинской дисциплины и подрыв авторитета офицеров". И несмотря на то, что на смотру батарея Петра Николаевича показала наилучшую подготовленность и меткость стрельбы, этот выговор так и не был снят.
Командование бригады решило куда-нибудь сплавить слишком строптивого молодого офицера. Воспользовавшись поданным незадолго до этого рапортом Петра Николаевича о желании перевестись в авиационную школу, штабники, не отпуская его совсем, оформили как бы временное прикомандирование поручика Нестерова к Владивостокскому воздухоплавательному парку.
Здесь Петр Николаевич впервые познал чудесное ощущение высоты, правда еще не свободного полета, а подъема на привязном аэростате. Перед его глазами открылись изумительные красоты необозримой панорамы, столь не похожие на то, что видят "земные" люди...
Вскоре после перевода в воздухоплавательный парк Петр Николаевич разработал несколько новых способов корректирования с аэростата огня артиллерии по невидимым с земли целям. При очередных стрельбах представился случай проверить эти способы на практике. Корректировка была проведена с небывалым успехом. Наконец-то Нестеров заслужил и одобрение начальства.
Офицерам воздухоплавательного парка были близки и интересы авиации. Здесь не было того пренебрежения к полетам, которое проявлялось в армейских частях. Наоборот, здесь часто повторялись слова бывшего военного министра Банковского, который, желая личным примером переломить это пренебрежение, однажды сам совершил полет на воздушном шаре, а спустившись на землю, заявил во всеуслышание: "И в воздухе можно служить отечеству". Шел 1910 год, и все газеты пестрели сообщениями о выдающихся успехах первых русских летчиков - Н. Е. Попова, Л. М. Мациевича, А. А. Васильева и других. Эти сообщения оживленно обсуждались в кругу новых товарищей по службе. Горячо, хотя и без сколько-нибудь глубокого знания дела, оценивались достоинства и недостатки самолетов того времени. И, верный своему принципу - претворять мысль и слово в дело, Петр Николаевич тогда же принялся за разработку своего первого проекта самолета.
Подчиняясь господствовавшим в те годы взглядам и вопреки всем своим дальнейшим работам, Петр Николаевич задался в этом проекте целью добиться "автоматической" устойчивости самолета. Поэтому, с нынешней точки зрения, проект получился довольно странным: опереди и позади крыльев самолета имелись два стабилизатора, а рули высоты, или, как их тогда называли, рули глубины [10], находились вплотную к крыльям.
Этот проект Петр Николаевич отважился отправить в Петербург - в Главное военно-инженерное управление, ведавшее тогда вопросами воздухоплавания (под этим термином тогда смешивались как собственно воздухоплавание, так и нарождающаяся авиация). Месяца через два пришел ответ: "Проект забракован". Но неудача не обескуражила Нестерова. Он лишь с еще большей настойчивостью принялся за изучение дошедших до Дальнего Востока немногочисленных книг по авиационным вопросам, так как сам сознавал, что пока еще знаний у него действительно недостаточно.
Конечно, в его руки попала и новинка: изданная в 1909 году книга профессора В.Ф. Найденова "Аэропланы", а в ней он мог прочитать, что еще в 1884 году в нашей стране отделился от земли первый в мире самолет, построенный А.Ф. Можайским. Однако никаких подробностей конструкции этого самолета в книге не приводилось, и мы расскажем о нем по тем данным, которые собраны уже в настоящее время советскими исследователями.
Среди замечательных новаторов второй половины XIX века Александр Федорович Можайский по праву занимает совершенно особое место, поскольку именно он явился родоначальником современной авиации.
Подобно Соковнину, а может быть, и под влиянием статей последнего, поскольку, как морской офицер, он, конечно, читал "Морской сборник", А.Ф. Можайский также начал свои работы с наблюдений за полетами птиц. Но в то время как Ожовнин и другие, не видя возможности из-за слабости техники того времени осуществить летательные аппараты тяжелее воздуха, или перешли' на проектирование управляемых аэростатов, или совсем отошли от вопросов летания, Можайский ие свернул с намеченного пути.
Понимая, что для получения подъемной силы совершенно не нужно воспроизводить все сложнейшее устройство птичьего крыла, Можайский первоначально провел ряд опытов с искусственными крыльями-пластинками.
Устанавливая пластинки разной величины и формы под различными углами, он подвергал их обдуванию ветром и измерял, какую нагрузку может поднять та или иная пластинка при ветре разной силы или же при неизменной силе ветра, но при установке пластинки под разными углами к набегающему потоку воздуха.
На основе этих опытов Александр Федорович построил искусственные крылья уже таких размеров, которые могли поднять в воздух человека. В газетах семидесятых годов писалось, что это был "воздушный змей" и что опыты с ним Можайский производил с 1873 по 1876 годы, причем "летал с комфортом" [11].
Какой это был "змей", удалось установить лишь совсем недавно советскому исследователю С. А. Соболеву, проводившему свои изыскания на Украине - в Винницкой области, где ранее, как было известно, находилось имение брата А. Ф. Можайского, Николая Федоровича, и где некоторый период времени проживал и Александр Федорович.
Оказалось, что именно там он и летал на "змее", причем уже после его отъезда в Петербург аппарат бережно сохранялся его племянниками. Они даже иногда на нем летали вплоть до конца девяностых годов. С.А. Соболеву удалось разыскать старожилов, которые не только видели эти полеты, но даже правили лошадьми, с помощью которых аппарат разгоняли перед взлетом. По их рассказам и зарисовке, стало несомненным, что "змей" был на самом деле планером. Это была "лодка с крыльями на четырех колесах по ширине больше хода телеги". Именно такой вид имели последующие летающие модели Можайского, и именно таким был построенный им позже самолет. Благодаря лодкообразному корпусу-фюзеляжу, планер мог опускаться и на воду и на сушу. Как говорят очевидцы, в некоторых случаях посадка действительно производилась на реку Буг, протекающую под горою, на которой обычно проводились эти опыты.
Гениальность Можайского проявилась в том, что все планеры более позднего времени - Лилиенталя, Шанюта и других русских и иностранных конструкторов - были "балансирными", то есть пилот в них висел на жердочках и управлял путем балансирования собственным телом, тогда как Можайский создал настоящий прообраз самолета, на котором, находясь в удобной лодке, мог летать "с комфортом".
После этого дело оставалось как будто бы за малым: вместо тяги лошадьми с земли установить двигатель на самом планере и таким образом превратить его в самолет. Но к последней четверти прошлого столетия все еще не существовало хоть сколько-нибудь пригодных двигателей, и Можайскому снова пришлось обратиться к опытам с моделями. На основе этих опытов и затем разработал проект самолета и построил его в течение 1882-1883 годов.
Необходимо заметить, что впервые попытка построить самолет в натуральную величину была предпринята еще в 1877 году С. Микуниным, а в 1881 году - уже упоминавшимся Костовичем [12], но Можайскому принадлежит громадная заслуга в том, что он первым довел свою попытку до конца, до летных испытаний.
В особенности важно отметить, что самолет Можайского уже тогда имел все шесть основных составных частей самолетов наших дней: корпус (фюзеляж) в виде лодки, неподвижные крылья, двигатели с винтами, хвостовое оперение, органы управления и колесное шасси.
У большинства же значительно более поздних самолетов всей совокупности этих частей не имелось вплоть до 1908-1910 годов.
Точная дата этого полета, а также фамилия механика, испытывавшего самолет, пока не установлены. По сопоставлению документов можно судить, что вчерне самолет был собран и его первые испытания начались еще в 1882 году, но тогда самолет взлететь не смог и потребовал некоторых переделок, продолжавшихся до конца 1883 года. За этот промежуток времени, возможно, также производились испытания, и, в частности, был построен деревянный настил для того, что бы колеса при разбеге испытывали меньшее сопротивление и тем облегчился бы взлет. По наиболее солидным источникам можно судить, что до осени 1883 года полета, по видимому, еще не было, и он произошел, вероятнее всего, при одном из очередных испытаний летом 1884 года [13].
Первые же случаи отрыва от земли за границей были зафиксированы лишь в 1894 году (X. Максим в Англии) и в 1897 году (К. Адер во Франции).
В нескольких печатных источниках дореволюционного издания о полете самолета Можайского рассказывается почти одинаково: аппарат отделился от земли и, находясь уже в полете, начал крениться, вследствие чего при приземлении было сломано одно из крыльев [14], Конечно, эта поломка нисколько не приуменьшает исторической важности самого факта первого в мире полета самолета с человеком на борту. Ведь неприятности случаются и при испытаниях новых типов современных самолетов, управляемых опытнейшими летчиками-испытателями. Самолетом же Можайского управлял механик, которому никто не мог даже подсказать, что делать при том или ином положении, в котором аппарат может оказаться!
Может показаться странным, почему после замечательного успеха Можайского самолетостроение еще так долго не получало широкого развития? Только потому, что с восьмидесятых и до конца девяностых годов все еще не имелось достаточно мощных и в то же время легких двигателей. Правда, в это время уже появились первые бензиновые моторы, но они были еще настолько громоздки, что в первую очередь их стали устанавливать на управляемые аэростаты - дирижабли.
В те годы великий ученый Д. И. Менделеев писал: "Хотя оба рода воздухоплавания (то-есть на аппаратах легче и тяжелее воздуха) одинаково заслуживают внимания исследователя, но для практической потребности... только одни аэростаты обещают дать скорый и возможный результат..." И многие русские конструкторы, уже приступившие было к постройке самолетов, например И.С. Костович, переключились на разработку конструкций дирижаблей. То же происходило и за границей.
Уместно упомянуть, что и первый бензиновый мотор, в современном понимании этого типа двигателей - карбюраторный, четырехтактный, многоцилиндровый - был также создан впервые в нашей стране все тем же Костовичем и лишь годом-двумя позже, но в менее совершенном виде, Г. Даймлером в Германии. Еще в 1883-1884 годах, когда все прочие двигатели внутреннего сгорания (газовые и первые нефтяные) развивали не более десятка лошадиных сил, при весе 200 и более килограммов на силу, двигатель Костовича при мощности 80 лошадиных сил весил 240 килограммов, то-есть имел "удельный вес" всего три килограмма на лошадиную силу!
Этот уникальный двигатель, так и не использованный, потому что Костовичу не дали возможности закончить постройку его дирижабля, сохранился почти в целости и ныне находится на стенде Центрального дома авиации и ПВО имени М. В. Фрунзе в Москве.
И только с 1903 по 1906 год стали появляться моторы, пригодные для установки на самолеты.
Конечно, не все, но многое из того, о чем мы рассказали выше, прочитал и Петр Николаевич Нестеров. Довелось ему тогда же увидеть настоящий планер, построенный одним из владивостокских студентов. Правда, планер был разбит на первых же полетах.
Но все это вело к одному: в сознании Петра Николаевича все более и более утверждалась идея, что его жизненное призвание - стать авиационным конструктором.
В свободные от занятий вечера, оставляя Надежду Рафаиловну заниматься материнскими обязанностями - у них к тому времени появилась дочка, - Петр Николаевич пропадал в библиотеках. Он пополнял свои технические и теоретические знания, твердо веря, что рано или поздно ему все же удастся добиться цели.
